Современный этап языковой политики в Северной Осетии

Можно отметить только незначительное число мероприятий в области языковой политики, реализованных в конкретных сферах социальной жизни за постсоветский период.

Речь, в частности, идет об отдельных акциях, предпринятых в системе образования республики. С1989 года в ряде школ начальное образование было переведено на осетинский язык обучения, а в 1999 году произошло увеличение часов на изучение осетинского языка в русскоязычных школах до 4–5 часов в неделю. Можно отметить также создание самостоятельного Дигорского театра. Произошло также некоторое увеличение объемов телевещания на осетинском языке.

Это практически все, что за десять пореформенных лет было сделано в Северной Осетии в области языковой политики и языкового строительства. До сих пор не принята, в отличие от большинства субъектов Российской Федерации, юридическая база для такой политики — Закон о языках республики, государственная целевая программа по сохранению и развитию осетинского языка. Соответственно, нельзя говорить о координации мероприятий, а тем более о возможности их радикального влияния даже в отдаленной перспективе на тенденции развития языковой ситуации. Можно скорее говорить об определенных негативных результатах. Так, не подготовленные, не обеспеченные кадровой, методической, и, самое главное, идеологической базой изменения в сфере образования могут вызвать обратный эффект: велика опасность того, что отсутствие позитивных результатов может вновь дискредитировать идею национализации школы и вызвать обратное движение. Уже сейчас обучение в начальных классах на осетинском языке, введенное 10–12 лет назад в 72 школах, продолжает осуществляться только в 60 школах. Некачественное преподавание приводит к отторжению учащихся от родного языка, вызывает недовольство родителей, как русских, так и осетин. Высказывается мнение о том, что перевод на осетинский язык обучения в начальной школе и увеличение часов по осетинскому языку в средней школе приводят к ухудшению положения с русским языком, и, в итоге, дети остаются полуграмотными в целом в языковом отношении.

В то же время, оценивая состояние осетинского языка, 66,7% осетин считают, что он постепенно умирает, и только 21,6% полагают, что ему ничто не угрожает. При этом 99,2% уверены, что утрата этнического языка будет иметь негативные последствия для осетинского народа. И если 98,4% указывают на необходимость принятия мер, необходимых для его сохранения и развития, то только 34,5% осетин согласны с тем, что в настоящее время в республике делается все необходимое для этого, а 60,9% отмечают недостаточную активность и эффективность действий.

Очевидно, что состояние осетинского языка и тенденции развития языковой ситуации в республике, действительно, требуют принятия более серьезных мер. Речь должна идти о комплексном решении проблемы, о разработке концепции, способной обеспечить, во-первых, реальные гарантии сохранения и полноценного этноязыкового развития осетинского народа, во-вторых, упрочить баланс этнических интересов различных национальных групп на территории республики и, в-третьих, вписаться в рамки федеральной национально-языковой концепции. Причем приоритеты, на наш взгляд, должны быть расставлены именно в этой последовательности: интересы этноса, интересы общества, интересы государства.

Видимое отсутствие на этом фоне реальных акций языковой политики требует своего объяснения. Вряд ли в данном случае речь идет о непонимании значения и последствий этноразрушающих процессов. Причины, очевидно, в другом, и их правильное определение может позволить оценить, насколько вообще можно считать реальной осуществление в Северной Осетии политики, нацеленной на возрождение осетинского языка. Нам представляется, что современное состояние северо-осетинского общества таково, что динамику этно-возрожденческих процессов трудно инициировать на месте. Об этом свидетельствует усиливающаяся апатия местных субъектов языковой политики. В частности, даже при обсуждении проекта «Закона о языках» республики в нем приняли участие, в основном, рядовые обыватели, а из специалистов в области осетиноведения, кроме профессоров В.И. Абаева, М.И. Исаева, Т.А. Гуриева и Н.Г. Джусойты, практически, никто не присоединился к дискуссии. Другие возможные субъекты — национальные осетинские движения — переживают период кризиса, связанного с падением интереса к их деятельности со стороны народных масс. При этом в настоящее время в национальном осетинском движении наблюдается раскол между умеренным крылом, представленном во Всеосетинском совете «Стыр Ныхас», и более радикальной частью, отколовшейся в рамках Международного Аланского конгресса. Вторая часть осетинского национального движения находится в оппозиции к действующей власти, но не имеет практически никакого влияния на политические процессы в республике, способные изменить динамику этнических процессов. Наконец, позиция властных структур в отношении языковой политики также характеризуется недостаточной активностью. При этом динамика языкового строительства отражает амплитуду колебаний «автономизации» и «унитаризации» общероссийской политики: наиболее заметные акции в области языковой политики — разработка проектов «Закона о языках» республики, «Концепции национального образования», придание осетинскому языку статуса государственного, перевод части начальных школ на осетинский язык обучения — состоялись в первой половине 1990-х годов, затем активность постепенно снижалась, и в последние несколько лет языковая политика практически не регулируется.

На этом этапе, как известно, происходят определенные изменения в общефедеральной политике в области государственного строительства, что не могло не найти своего отражения в регионах, особенно, в Северной Осетии, в целом исторически ориентированной на Москву. Можно предположить, что в определении приоритетов языковой политики в республике ее руководство, скорее всего, выступает в качестве сторонника идеи этнокультурной унификации российской нации, хотя прямых высказываний, подтверждающих это предположение, впрочем, как и опровергающих его, обнаружить в официальных выступлениях нельзя.

Таким образом, социально-политические условия, на фоне которых развивается в настоящее время языковая ситуация в Северной Осетии, таковы, что ни общественные организации, ни научная и творческая интеллигенция не в состоянии выступить в качестве инициаторов языкового строительства, а исполнительная власть, вероятно, не является сторонником перспективной возрожденческой языковой политики, а скорее ориентируется на ретроспективную политику, направленную на сохранение действующих тенденций этноязыкового развития, возможно, более соответствующих новым приоритетам федеральной государственной политики. Впрочем, отсутствие интереса к проблемам этнического возрождения характерно и для законодательной ветви власти республики: ни в одном выступлении более чем 500 кандидатов в депутаты Парламента нынешнего созыва не содержалось никаких упоминаний о состоянии осетинского языка и мерах, необходимых для его сохранения и возрождения [Мах дуг, 2000, №2].

Общий уровень этнической мобильности осетинского народа четко сформулирован писателем Г.А. Тедеевым: «Мир, в сущности, движется от прав личности к правам целых наций. И вот факт — мы, осетины, не готовы ступить на этот путь. Более того, делаем все, чтобы сойти на обочину исторического тракта, по которому двигаются нации, расположенные к историческому творчеству» [Осетия: вчера, сегодня, завтра 2001: 197].

Анализ социально-политической и общественно-психологической ситуации в Северной Осетии, таким образом, приводит к выводу о том, что изменение вектора развития языковой ситуации в республике оказывается связанным с приоритетами федеральной национальной политики и, возможно, опосредованно — с мировыми этноязыковыми процессами. Современная международная правовая система предполагает, что политико-правовое регулирование процессов национально-культурного развития народов Российской Федерации становится не особым, исключительно внутренним делом России, а будет развиваться в контексте тех усилий, которые предпринимает мировое сообщество для решения этнополитических проблем. Есть надежда на то, что вся существующая современная нормативно-правовая база в области национально-культурного развития, как на федеральном уровне, так и на уровне субъектов Федерации, будет постепенно приходить в соответствие с общепризнанными принципами и нормами международного права, а также международными договорами Российской Федерации в области обеспечения прав и свобод гражданина. Очевидно, что чем более сложные задачи межнациональных отношений придется решать российскому обществу, тем большее значение будет приобретать зарубежный опыт национально-государственного и национально-культурного строительства, правового обеспечения национально-культурного развития народов.

Определяя приоритеты языкового строительства в Северной Осетии, мы исходим из предпосылки, что совокупность изменений российской национальной политики, с одной стороны, будет отражать новое понимание значения этнического многообразия в деле сохранения и развития государственной интегрированности и социальной мобильности полиэтничного сообщества, а с другой, предполагать определенное воздействие федерального центра, направленное на активизацию этноразвивающих тенденций в национальных регионах. В противном случае, можно предполагать, что тот уровень сохранности национального «духа», этнического иммунитета, который существует в Северной Осетии, впрочем, как и во многих республиках России, уже недостаточен для того, чтобы реально повернуть процесс деэтнизации и избежать ассимиляции ее населения со всеми вытекающими последствиями, основной удар которых, скорее всего, будет ощущать все Российское государство, которое может, в случае продолжения ассимиляционных процессов, получить огромную критическую массу маргинального населения со всеми известными характеристиками.