Игривость как индикатор молодости

 

Почти все млекопитающие в начале жизни прелестны, игривы, открыты всему новому, а потом постепенно становятся мрачными, прагматичными и консервативными. Эшли Монтегю и многие другие обращали внимание на то, что люди частично сохраняют детскую игривость и в зрелом возрасте. Игривость взрослых считалась одним из главных признаков человеческой неотении – замедления поведенческого созревания относительно созревания физического. Традиционное объяснение человеческой неотении сводится к тому, что замедленное когнитивное развитие позволяет удлинить период эффективного научения. Несомненно, в эволюции гоминид могли быть веские причины для сохранения определенных форм социального научения во взрослом возрасте, однако я не представляю, как это могло разрастись до такой игривости, которую мы наблюдаем у взрослых людей, но не шимпанзе.

Игривость сопряжена с большими временными и энергетическими затратами. Долгое время биологи бились над вопросом, какую же пользу игровое поведение должно приносить даже молодым животным, чтобы окупалась его затратность. В итоге они сошлись на том, что игры большинства животных не что иное, как тренировки. Игривая борьба и догонялки – это отработка наиболее важных навыков взрослого животного, необходимых для добывания еды, спасения от хищников и соперничества с другими особями. Но когда базовые навыки уже приобретены, какое селективное давление могло бы способствовать сохранению игривости в зрелости?

Вот один из ключей к ответу: игривость взрослых в разных ситуациях проявляется по‑разному. Охотники‑собиратели, занимаясь поисками пропитания, не вышагивают, задирая ноги выше головы, подобно Джону Клизу в скетче “Министерство глупых походок”[94] комик‑группы “Монти Пайтон”. Они добывают пищу так же спокойно, размеренно и эффективно, как остальные млекопитающие. Но общаясь в компании – особенно в смешанной по полу компании, – они мастерски скачут и изображают цыплячью походку.

Игровое, креативное поведение может служить индикатором молодости. Возможно, сохранение его у взрослых людей – вовсе не побочный эффект неотении, а прямой результат полового отбора в пользу индикаторов молодости. На примере женской груди мы увидели, что с превращением в индикаторы молодости признаки могут достигать очень высокой степени развития. Та же логика применима к игривости и креативности: если склонность к демонстрации игрового поведения у всех животных обычно падает по мере их взросления и старения, значит, она может быть надежным признаком молодости, здоровья и фертильности.

Кроме того, игривость – это еще и показатель общей приспособленности. Если временны́е и энергетические траты на игру заставили биологов задуматься о ее целесообразности для молодежи, то игровое поведение взрослых просто обескураживало. Ведь у взрослых особей эти траты не становятся меньше – если уж на то пошло, с возрастом они только увеличиваются. Молодняку нужно бороться только за выживание, а половозрелым особям вдобавок нужно конкурировать за партнеров и заботиться о потомстве. Учитывая повышенные потребности во времени и энергии у взрослых, игровое поведение должно обходиться им дороже, чем молодым. И чем старше особь, тем выше относительная цена игривости. Люди среднего и старшего возраста, влюбляясь в кого‑нибудь нового, часто становятся игривыми почти как в юности, правда, в их игривости уже нет былой кипучей энергии. Раз с возрастом игровое поведение становится все более затратным, значит, оно обладает потенциалом надежного индикатора молодости, фертильности, энергичности и приспособленности.

Креативность – это свойство разума, а игра – материальное воплощение креативности. Вполне понятно, что половой отбор может поддерживать способность бегать и дурачиться по нескольку часов кряду как любой другой показатель высокой приспособленности. Но как он мог бы поддерживать “спокойные” формы креативности, которые обычно даже не требуют двигаться всем телом? Часто это словесные ухаживания, для которых не нужно много энергии, а иногда – изобразительное искусство и музыка, единственные формы креативности, сопряженные с энергозатратами средней величины.

Но есть весомые свидетельства в пользу того, что даже менее “физические” формы креативности могут служить показателями энергии. Психолог Дин Кейт Саймонтон обнаружил прочную связь между творческими достижениями и продуктивной энергией. Усилия компетентных специалистов в любой области заканчиваются успехом с равной вероятностью. Согласно наблюдениям Саймонтона, в послужном списке прекрасных композиторов доля прекрасных произведений не выше, чем в продукции композиторов хороших, просто у прекрасных композиторов больше общее число работ. Люди, добившиеся феноменального успеха в какой‑либо творческой сфере, почти всегда невероятно плодовиты. Ганс Айзенк стал знаменитым психологом не потому, что все его статьи были великолепны, а потому, что он написал больше 100 книг и больше 1000 статей, и некоторые из них оказались великолепными. У того, кто написал всего 10 статей, гораздо меньше шансов попасть в яблочко с какой‑то из них. Та же история с Пикассо: если за свою жизнь вы написали 14 тысяч картин, велика вероятность, что некоторые окажутся превосходными, хоть большинство и не преодолеет границ посредственности. Результаты, полученные Саймонтоном, неожиданны. Идея постоянства вероятности успеха контринтуитивна, и из этого правила, конечно, есть исключения. Тем не менее Саймонтону удалось собрать всеобъемлющие данные о творческих достижениях и показать, что в каждой из изученных им областей творческие достижения служили отличными индикаторами энергии, времени и мотивации, вложенных в творчество.

 

Креативность и интеллект

 

Результаты психологических тестов на креативность и стандартных тестов на интеллект положительно коррелируют, но эта корреляция выражена не слишком ярко. В частности, высокий интеллект оказывается необходимым, но не достаточным условием для высокой креативности. Многие ученые, изучающие творческие способности, считают, что знаменитыми благодаря своему творчеству обычно становятся люди с IQ не меньше 120. Психологические тесты говорят о том, что креативность – хороший индикатор общего интеллекта, а не только молодости и способности к протеизму.

Эти результаты подтверждает и генетика поведения. Наследуемость креативности довольно слабая – гораздо слабее, чем общего интеллекта. Генетические исследования, где оценивали креативность и интеллект одновременно, показали, что высокие творческие способности наследуются только в совокупности с высоким интеллектом. Креативность в этом отношении похожа на размер словарного запаса: кажется, что он самостоятельно передается по наследству, но на самом деле он просто сильно зависит от общего интеллекта, который действительно наследуется.

Так что же такое “общий интеллект”? В этой книге я уже неоднократно говорил об интеллекте как о важном критерии при выборе партнера, но не разбирал это явление подробно. Я не делал и не буду этого делать по двум причинам. Во‑первых, исследования интеллекта все еще спорны. Горстка горластых критиков, не имеющих реального представления о современных исследованиях интеллекта, неоправданно сильно повлияла на общественное мнение. Несмотря на то что о природе, функциях и генетике интеллекта известно больше, чем о почти любом явлении в психологии, я не хотел уходить в эти дебаты: думаю, мои идеи и без того достаточно неоднозначны. Во‑вторых, я все еще продолжаю размышлять о том, как связаны между собой интеллект, приспособленность, гены и половой отбор. У меня есть пара правдоподобных, как мне кажется, предположений насчет их взаимодействия в человеческой эволюции, но пока эти предположения слишком спекулятивны.

Возможно, однажды выяснится, что общий интеллект, или g ‑фактор, как его называют психологи, – главная составляющая биологической приспособленности. Если это так, высокая наследуемость общего интеллекта может отчасти отражать и наследуемость приспособленности. Есть несколько весомых доказательств связи общего интеллекта с наследственной приспособленностью. Так, недавно ученые из университета Нью‑Мексико показали, что положительная корреляция между успешностью выполнения тестов на интеллект и общей симметрией тела достигает 20 %. Симметрию тела часто рассматривают как меру наследственной приспособленности, так что полученный результат может говорить о том, что общий интеллект и наследственная приспособленность связаны. Кроме того, известно, что интеллект положительно коррелирует с ростом, физическим здоровьем, продолжительностью жизни и социальным статусом. Вероятно, подобные корреляции объясняются тем, что все эти свойства в той или иной степени включаются в понятие биологической приспособленности. Однако этот вопрос требует дальнейших масштабных исследований.

Если интеллект и приспособленность действительно связаны, тогда любой индикатор интеллекта может быть надежным индикатором приспособленности. Если это так, то любое креативное поведение, обусловленное интеллектом, тоже может служить индикатором приспособленности. Возможно, креативность Сирано развилась по той же причине, что и его словарный запас, – чтобы рекламировать его приспособленность потенциальным партнерам.

 

Неофилия

 

Креативность могла развиться в ходе полового отбора, будучи индикатором протеических способностей, энергии, молодости и интеллекта, но это не объясняет привлекательности само́й креативности. Креативные люди вызывают восхищение, потому что полны сюрпризов. Они создают нечто новое. Они непредсказуемы, но в хорошем смысле. Чтобы объяснить, почему креативность так привлекательна психологически, возможно, стоит начать с очарования новизны.

Неофилия – тяга к новизне – глубоко укоренена в мозге животных. Мозг – машина по производству предсказаний. Он создает и поддерживает внутреннюю модель мира в нашем уме, и когда мир начинает от нее отклоняться, мозг заставляет нас обращать внимание на перемены. То, что не совпадает с ожиданиями, привлекает внимание. Внимание направляет поведение на подстраивание мира под собственные представления о нем или же на приведение картины мира в соответствие с реальностью. Обе функции внимания необходимы для эффективной работы нервной системы как контролера поведения и обе требуют регистрации отклонений от ожиданий. Чувствительность к изменениям проявляют даже маленькие, примитивные нервные системы.

Внимание к новизне – одно из фундаментальных психологических смещений, которые могли значительно повлиять на эволюцию брачных демонстраций. В “Происхождении человека…” Дарвин отмечал: “По‑видимому, даже просто новизна сама по себе, сами изменения как таковые действуют иногда на самок птиц привлекающе, подобно тому, как действуют на нас перемены моды”[95]. Дарвин считал, что стремление к новизне было неукротимой движущей силой полового отбора и именно оно могло бы объяснить стремительную эволюцию брачных украшений. В последние годы удалось получить более прямые доказательства неофилии при выборе партнера. Оказалось, например, что самки некоторых видов птиц предпочитают самцов с самым обширным песенным репертуаром, включающим разнообразные музыкальные новшества. Возможно, “креативность” песен черных дроздов, соловьев, камышовок‑барсучков, пересмешников, попугаев и майн связана именно с этим.

Особенно сильно неофилия выражена у приматов. Это хорошо показано в мультипликационном сериале “Любопытный Джордж”, где главный герой – шимпанзе. Приматы игривы, изобретательны и склонны к исследовательскому поведению. Человекообразные обезьяны в зоопарках могут легко заскучать, им необходимы богатая стимулами среда и общество других обезьян, с которыми можно взаимодействовать. Пока неясно, играет ли неофилия какую‑то роль в выборе партнера у обезьян, однако приматолог Мередит Смолл утверждала, что “единственный стойкий интерес, который разделяют все приматы – это интерес к новизне и разнообразию”. Самки шимпанзе иногда идут на значительный риск, чтобы спариться с новыми самцами не из своей группы.

В современных человеческих обществах именно благодаря неофилии так популярны искусство, музыка, телевидение, кино, печатная продукция, наркотические вещества, порнография, путешествия, мода и индустрия исследований – все то, на чем держится значительная часть мировой экономики. До появления этих отраслей промышленности нам приходилось самим развлекать друг друга на просторах африканской саванны, и, возможно, наша неофилия требовала от партнеров невиданных по креативности демонстраций. Раз потребность в новизне характерна для человекообразных обезьян и в еще большей степени для современных людей, вполне вероятно, что ее испытывали и наши предки.

В таком случае человеческая креативность могла появиться в результате полового отбора как средство от скуки. Вероятно, вместе с тем, как мозг наших предков становился все больше и умнее, росла и неофилия. Скука становилась все мучительнее. Особи, надоедавшие своим партнерам уже через несколько дней или недель, не могли создавать долговременные союзы, которые способствовали высокому репродуктивному успеху. Обладатели не слишком креативного мозга не могли обеспечить партнеру постоянный приток новизны и потому оставляли меньше потомства. Этого уже было бы достаточно для развития креативности.

Когнитивным богатством единственного креативного партнера потенциально можно заменить физическое разнообразие, предоставляемое чередой кратковременных партнеров. Шахерезада поддерживала интерес царя потоком новых историй, заменяя поток новых женщин, которым он наслаждался ранее. Но это не означает, что креативность сразу появилась как средство цементирования пар. Более вероятно, что особи, которые стремились надолго сохранить интерес партнера, обнаружили, что творческое, игривое, новаторское поведение стратегически эффективно для поддержания союза. По сути, оно не дает партнеру броситься в чужие объятия от скуки.

Выбор партнера поддерживал непредсказуемость не на всех уровнях поведения. Например, предсказуемая доброта, как и предсказуемая верность должны были цениться. Для успешного сотрудничества необходимо, чтобы партнеры могли предвидеть намерения и нужды друг друга. Кроме того, поверхностные или опасные формы непредсказуемого поведения едва ли могли казаться привлекательными. Эпилептические припадки по своей форме соответствуют протеизму, однако никто не считает их чем‑то креативным. Стратегия бешеной собаки может быть эффективной в запугивании подчиненных (и любовников, которые хотят уйти), но она не добавляет сексуальной привлекательности.

Создавая действительно привлекательные формы новизны, мы пользуемся следующим, характерным только для нашего вида приемом: из выученных символических элементов (таких как слова, ноты, визуальные знаки) мы составляем новые комбинации, в которых рождается новый смысл (примеры таких комбинаций – рассказы, мелодии, танцы, картины). Этот прием позволяет нам во время ухаживаний не просто воздействовать на чужие органы чувств, а закладывать новые идеи непосредственно в чужой разум и напрямую будить в нем эмоции. Это самый эффективный способ повлиять на чужой выбор. Шахерезада не выдавала случайные последовательности бессмысленных слов, пытаясь сыграть на неофилии царя. Она брала уже существующие слова с известным значением и сочетала их по‑новому. Так рождались новые персонажи, образы и сюжеты. Чтобы создавать нечто новое на когнитивном уровне, нужно использовать на перцептивном уровне стандартные сигналы.

Креативность – это не конвейер, штампующий случайные идеи. Это производство случайных вариантов с обязательной их селекцией. Ваша способность создавать новизну сможет эффективно развлечь кого‑то, только если она сочетается с внушительными знаниями, виртуозной подачей материала и здравыми критическими суждениями. Кроме того, вы должны обладать развитым социальным интеллектом, чтобы понять, как донести новую идею в доступном виде. Каждый писатель знает, что одно дело – иметь мысль в голове, а другое – изложить ее на бумаге так, чтобы она появилась в голове читателя. В своем классическом труде 1950 года “Творческий процесс” (The Creative Process) Брустер Гайзлин отметил: “Даже обладателю самого энергичного и оригинального ума, чтобы преобразовать или расширить чьи‑либо знания так, чтобы они представляли какую‑то ценность, нужно не только отлично разбираться в данной области, но и остро чувствовать, как передавать информацию, и иметь навыки ясного изложения мыслей”. Креативные демонстрации помимо вдохновения требуют навыка и мотивации.