Протеические приматы vs макиавеллиевские телепаты

 

В 1990‑х приматологов очень вдохновляла идея макиавеллиевского интеллекта – способности, позволяющей высшим приматам, включая людей, предсказывать чужое поведение и манипулировать окружающими. Высшие приматы живут группами, перспективы членов которых на выживание и размножение зависят от социальных связей. Посмотрев на эволюцию с точки зрения концепции эгоистичного гена, приматологи увидели общественные взаимодействия в новом свете. Раньше считалось, что социальное поведение служит только для формирования пар и сплочения группы. Теперь же его начали рассматривать как стратегическую игру, в которой есть место политике, заключению союзов, реципрокности, семейственности, агрессии и миротворчеству. Ключ к успеху в этих стратегических играх – способность предсказывать поведение других особей. Согласно теории макиавеллиевского интеллекта, высшие приматы обзавелись крупным мозгом и высоким интеллектом, чтобы лучше предсказывать поведение других особей.

Предположим, что эта точка зрения верна. Успокоится ли эволюция на том, что все приобретут способность предсказывать чужое поведение и манипулировать окружающими? Или все‑таки разовьет какие‑нибудь контрстратегии? В обществе макиавеллиевских “психоаналитиков” те особи, действия которых труднее предугадать и которыми труднее манипулировать, будут пользоваться обычными преимуществами протеизма.

В очень значимой статье 1984 года, посвященной “чтению мыслей и манипулированию”, Джон Кребс и Ричард Докинз упоминают только два способа помешать сопернику предугадать ваши действия: утаивание и обман. Вы можете попытаться или скрыть свои намерения (стратегия “покерфейса”[91]), или ввести соперника в заблуждение относительно них (стратегия блефа). Но авторы упустили из виду третий классический способ – вести себя хаотично (стратегия протеизма). Несомненно, каждая из трех стратегий в определенной ситуации может быть полезна, и у видов с высоким макиавеллиевским интеллектом должны вырабатываться все три. Но стратегия протеизма имеет большое преимущество: она не оставляет возможности для верных предсказаний в принципе. Стратегии блефа и покерфейса уязвимы: если способность определять намерения и раскрывать обман усовершенствуется в ходе эволюции, они утратят эффективность. Однако невозможно научиться лучше предсказывать поведение, если оно по‑настоящему хаотично.

 

Стратегия бешеной собаки

 

Тираны на протяжении всей истории человечества использовали для удержания власти одну из форм социального протеизма – непредсказуемые приступы ярости, наводившие ужас на подчиненных. Калигула, Гитлер, Джоан Кроуфорд[92] – все они утверждали свою власть при помощи стратегии бешеной собаки – держали подчиненных в узде, помещая их в условия высокой непредсказуемости, то есть сильного стресса.

Представьте себе тирана, который впадает в ярость только тогда, когда подчиненные переходят определенную границу. Подчиненные быстро усвоят, где проходит эта граница, и будут вести себя так, чтобы оставаться безнаказанными. Если бы король Артур просто расстроился, узнав, что кто‑то из рыцарей занимается сексом с королевой Гвиневрой[93], рыцари продолжали бы ухаживать за королевой, целоваться и спать с ней. Но если бы порог ярости Артура был случайной переменной и менялся день ото дня, подчиненные никогда не смогли бы предугадать, сойдет им с рук их проступок или нет. Вчера Артур мог быть счастлив, что кто‑то выступал на рыцарском турнире под знаменем его жены, а сегодня может рубить головы за один только взгляд в ее сторону.

Любой выпад против стратегии бешеной собаки, даже самый незначительный, карается. Но тираны, следующие этой стратегии, не тратят времени и энергии на поддержание порога ярости на постоянно низком уровне: бо́льшую часть работы по устрашению подчиненных делает сама неопределенность. Деспотизм – это произвольная власть над жизнью и смертью подданных. Тиран, который не убивает людей по велению своей левой пятки, – не настоящий тиран: он просто не сможет сохранить свой статус. В основе тиранической власти лежит социальный протеизм.

Стратегия бешеной собаки – просто самый драматичный пример социальных преимуществ, которые может давать непредсказуемость. Не менее эффективны непредсказуемые наказания и в контроле за верностью полового партнера, и в военных действиях, и в рамках морализаторской борьбы с антисоциальным поведением. Переменчивость, резкая смена настроений, капризы, эксцентричность – все это, вероятно, проявления социального протеизма, но способности человека и человекообразных обезьян к адаптивному непредсказуемому социальному поведению требуют дальнейшего изучения. Поскольку смешанные стратегии очень важны в теории игр, а многие социальные взаимодействия можно рассматривать как игры, было бы странно, если бы хаотичное поведение не играло значительной роли в общественных отношениях людей.

Если высшие приматы отличаются от низших более развитыми способностями к социальному прогнозированию, у них, скорее всего, должен быть лучше выражен и социальный протеизм, позволяющий избегать предсказуемости. Как это связано с человеческой креативностью? Казалось бы, стратегия бешеной собаки совсем непривлекательная, даже отталкивающая в сексуальном плане, и это явно не та форма поведения, которой мог бы благоволить механизм выбора партнера. Но я все же попытаюсь доказать, что способности к рандомизации, лежащие в основе этой стратегии, могли трансформироваться под действием полового отбора в свойственные нам креативность, остроумие и чувство юмора. Каким же образом социальный протеизм мог подготовить почву для креативности? Это могло произойти как минимум тремя способами. Первый из них связан с мозговыми механизмами, обеспечивающими креативность, второй – с индикаторами способности к протеизму, формируемыми половым отбором, а третий – с игровым поведением, служащим индикатором молодости.

 

Хаотичный мозг

 

Социальный протеизм мог снабдить мозг набором механизмов хаотизации, которые затем трансформировались и стали играть важную роль в человеческой креативности. Протеизм определяется способностью быстро и непредсказуемо генерировать разнообразные поведенческие альтернативы. Специалисты в сфере креативности единогласно признают, что креативность работает именно по этому механизму, хотя называют его по‑разному: “дивергентное мышление”, “отдаленные ассоциации” и так далее. Впервые о важности хаотизации для творческой активности заявил психолог Дональд Кэмпбелл еще в 1960 году. Он увидел аналогию между творческим мышлением и генетической эволюцией: и то, и другое предполагает, во‑первых, генерацию множества вариантов вслепую, а во‑вторых, их селекцию. Мы неплохо знаем, как мозг просеивает и сохраняет информацию, используя хорошо изученные аспекты механизмов памяти, суждения и оценки. Но каким образом он порождает многочисленные “мутантные” идеи, когда человеку нужно быть креативным?

Возможно, зоны мозга, исходно отвечавшие за протеизм, затем видоизменились в соответствии с задачами креативности. Раньше они отвечали за хаотичность социального поведения и схем бегства от хищника, а после перестройки переключились на активацию и комбинирование идей. Как и в случае других форм протеизма, случайная активация должна осуществляться только на нужном уровне поведения. Например, во время джазовой импровизации в голове музыканта всплывают случайные музыкальные фрагменты, которые быстро проходят отбор через многочисленные бессознательные фильтры, и рождается музыка. При этом у музыканта не вызываются случайные воспоминания о событиях из жизни, случайные движения конечностей или случайные моральные идеалы.

Сейчас эту теорию трудно проверить, но с развитием нейронауки и генетики поведения это станет проще. Теория происхождения креативности от протеизма предполагает, что при игре в орлянку и при выполнении задач на креативность должны активироваться отчасти одни и те же системы мозга. Кроме того, она предсказывает, что часть генов, ассоциированных с высокой способностью к рандомизации в стратегических играх, должна быть связана и с высокой креативностью (разумеется, при этом необходимо учитывать общий интеллект). Тем не менее эта “теория хаотичного мозга” не вполне удовлетворительна, поскольку не говорит, какие факторы давления отбора способствовали формированию креативности. Чтобы выявить эти факторы, нужно прежде всего задаться вопросом, по какой причине эволюция могла бы благоприятствовать нарочитому усложнению систем мозга, отвечавших за протеизм.