Родители и семья — не могу жить с ними,

А ПРИСТРЕЛИТЬ ЖАЛКО

Помнишь злобного, сердитого папашу из нашего видеоклипа “Мы не принимаем это”? Это мой старик.

Конечно же, его играл другой актер, но отец гор­дится, что персонаж полностью списан с него: всемо­гущая, всеподавляющая злобная сила.

Никто не оказывает на тебя такого влияния, как твои предки, никакие родственные связи не являются такими законченными и совершенными, как связь с ними. Ты можешь часами обсуждать какой-нибудь пустячный вопрос с матерью или отцом — например, можно ли тебе покататься на их машине, но никто из вас так и не поймет — и даже не услышит — аргумен­ты противной стороны. Но бывает, что достаточно легкого изменения интонации или взгляда, чтобы все стало понятно.

“Ну, как прошел день?”

И ты взрываешься: “Я знаю, что тебя интересует — сдал ли я экзамен по математике! Можешь успокоить­ся, не сдал! 0'кэй? И хватит меня пилить!”

Сознаем мы это или нет, но больше всего на свете нас волнует одобрение или неодобрение родителей. Мы прекрасно обойдемся и без него, но нет ничего лучше, чем услышать от мамы или отца: “Мы гордим­ся тобой”. Когда мои предки сказали, что гордятся мной — это произошло после международного при­знания “Твистед систер”, — я почувствовал полное удовлетворение собой. Никогда не думал, что их одоб­рение может оказаться для меня таким важным.

Особенно, если учесть мои весьма напряженные отношения с ними в отрочестве. Сцена в ролике “Мы не принимаем это”, когда отец пилит сына за то, что тот не убрал свою комнату, могла бы в середине 70-х сниматься в доме Снайдеров.

“Это не комната, а хлев!” — обычно орал папаша. Взмахом руки он сбрасывал со стола горы книг, ворох джинсов и маек, валявшихся на стуле, отправлялся вслед за книгами. Однажды в своей страсти к порядку он совсем сбрендил и ворвался в комнату посреди но­чи — он как упырь кружил среди моего барахла, вопил и спотыкался о книги, которые уже и так были на полу, заодно скинул и меня с постели, высыпал мне на голову мусорное ведро, уселся в кресло и велел все убрать за две минуты. Когда я намекнул ему на время, старик распалился еще больше, выдернул из шкафа все ящики и вытряхнул их содержимое в открытое окно. Хорошо, что на его завывания прибежала мать: она устроила ему такую головомойку, что старик пулей кинулся на улицу подбирать мое барахло.

Мой отец был един в двух лицах — сегодня он был самым потрясающим парнем на свете, назавтра жизнь с ним превращалась в сущий кошмар. Я не хочу об­винять родителей во всех своих недостатках, но многие из моих страхов и предубеждений — это последствия непредсказуемого поведения отца. В то время я не понимал, что являюсь всего лишь мишенью его гнева, а не причиной. И хотя временами я люто ненавидел старика, в то же время я очень его любил. Думаю, я уже тогда если не понимал, то чувствовал, что вспыш­ки гнева и ярости подавляли и угнетали не только меня, но и его самого. Мы и раньше-то не очень ладили, но когда я стал подростком, мне стало казаться, что мы вообще говорим на разных языках. Беседуя с друзьями, я понял, что не являюсь исключением, подобные ситуации возникали почти в каждой семье. Часто можно было услышать комментарии вроде:

“Мои предки совсем чокнулись!” или “Я ненавижу эту сварливую парочку!”

Став взрослым и обзаведясь ребенком, я стал луч­ше понимать выходки моего отца, хотя и не собираюсь его прощать. Полагаю, что твои предки уже успели

довести тебя до белого каления и ты мечтаешь об учреждении исправительной школы для выживших из ума взрослых, хотя сильно сомневаешься, что твоих крокодилов туда примут. Если у тебя нет проблем с родителями, можешь считать себя счастливчиком. Но не закрывай книгу, полюбопытствуй, как живут менее удачливые (вроде меня), а я постараюсь пролить свет на поведение этих иррациональных существ, этих мон­стров, то есть родителей.

Некоторые подонки (вроде меня) пишут на своих родителей злобные пасквили, но я искренне считаю, что подавляющее большинство родителей честно пы­таются быть хорошими матерями и отцами и любят своих чад. Смущает, правда — и я понимаю, что это может звучать смешно, — что иногда они выражают свою любовь несколько странным образом: воплями, затрещинами, что, на мой взгляд, не очень соответ­ствует представлениям большинства детей о роди­тельской любви.

Давай на минуту проявим участие к мамаше и папаше. Только на минуту! Их работа — твое воспита­ние — не всегда вознаграждается, это очень нервная работа, так что неудивительно, что с годами они ста­новятся просто чокнутыми. А к тому времени, когда они наконец-то начинают получать от своей деятель­ности хоть какую-то отдачу, ты отделяешься от них и начинаешь вести независимую жизнь. Подумай об этом: с первого дня твоего появления на свет роди­телям приходится нянчить тебя, кормить, одевать, учить, воспитывать. И все для того, что в один пре­красный день ты покинул их дом!

Твои самые первые слова, вероятно, были “мама” и “папа”. Постепенно твой словарный запас увеличил­ся, в нем появились “деда”, “баба”, “тетя”, “дядя”, имена других родственников и знакомых. У тебя воз­никают связи со все большим количеством людей, и ты все меньше и меньше зависишь от родителей. Ты учишься ходить и, еще не понимая, что делаешь, при всяком удобном случае норовишь удрать от предков. Отец и мать по-прежнему центр твоей вселенной, но однажды выбравшись из своей колыбели, ты готов расширять жизненное пространство. Внимание, кото­рое ты прежде сосредоточивал исключительно на ро­дителях, теперь делится между дедом, бабушкой и другими родственниками, потом в этот круг включа­ются школьные друзья, учителя и прочие: психиатры дежурные полицейские, всякие бродяги, подружки и тот здоровый лоб с соседнего двора. Шаг за шагом ты отдаляешься от своих родителей, и, став подростком, ты видишь, что пропасть между вами становится почти непреодолимой. В поисках “себя” ты уже избега­ешь их — это происходит оттого, что слишком долго твоя великолепная персона была неразрывно связана с ними.

В это время предков раздирают противоречивые чувства: с одной стороны, они любуются твоим ро­стом и превращением в некоторое подобие человека, с другой — их печалит предстоящее расставание с обо­лтусом, которого они кормили из бутылочки и пелена­ли. В любом случае малыш исчез. И родители видят в новом существе не юного человека, а неотесанного грубияна, хама, и, согласись, ты часто бываешь им. Некоторые родители вообще не желают видеть, что человек вырос, и порой — особенно если ребенок единственный в семье — носятся с ним как с младен­цем. Взрослеющий человек — особенно это относится к девочкам — в конце концов взбунтуется и наломает таких дров, что вам станет страшно, это я к вам обращаюсь, любвеобильные бабушки и дедушки! По­жалейте своих внуков, обратите свой эгоизм на что-нибудь другое!

ЭТО ТАК СТЫДНО!

“Эй, сын, пошли сегодня в кино?”

“Обязательно, па, только пусть кинотеатр будет в другом штате”.

Все проходят через эту стадию, когда ты скорее предпочтешь умереть медленной, мучительной смер­тью, чем появиться на людях в обществе родителей. Поправка: если тебя заметили с предками, это уже само по себе может быть медленной, мучительной смертью.

Когда ты был маленьким, то наверняка гордился тем, что отец делает самых лучших воздушных змеев, а мама готовит самые вкусные пирожки. Теперь наста­ли другие времена, твои родители уже смущают тебя: они либо слишком “хипповые”, либо совершенно “не-хипповые”, и ты боишься, что друзья будут отождест­влять тебя с ними. Чертовщина! Это особенно справе­дливо, когда ты отправляешься с ними на прогулку или в кино — предполагается, что ты должен одевать­ся и вести себя определенным образом, примерно так же, как родители! Ты точно знаешь, что они не позво­лят тебе надеть любимые драные джинсы, а фильм, на который вы отправитесь, вряд ли будет модным филь­мом ужасов.

Мои предки были клинически “нехипповыми”, и это меня весьма устраивало, особенно когда я наблю­дал за конвульсиями приятелей, которым приходилось делить компанию своих “хипповых” родителей. Веро­ятно, существуют какие-то исключения (например, я сам), но ничего хуже “прикинутых” родителей быть не может. Прекрасно помню, когда я был мальчишкой, среди отцов моих приятелей обязательно находился какой-нибудь папаша, который носил жутчайшие гал­стуки “модной” расцветки, балахон свободного худож­ника и расклешенные белые джинсы, зрелище очень жалкое.

“Здравствуйте, мистер Кендалл!”

“Салют, старина! Дай лапу!”

“Ну, па, если хочешь говорить правильно, говори:

“Дай клешню!”

“Тьфу ты черт! Забыл!”

Однажды, когда ты придешь домой и увидишь, что мама носится по квартире с пылесосом и ломается при этом, как Мадонна, а старикан в драной джинсовой куртке начинает демонстрировать твоим друзьям “мун-уолк” Майкла Джексона, постарайся проявить сочувствие. Либо они так расслабляются, либо это наступление маразма.

Я помню, как впадал в погребальное настроение всякий раз, когда семья Снайдеров полным составом отправлялась на пляж или в парк. Отец был помешан на идее “дружных и веселых Снайдеров” и балдел, когда все его “шесть мушкетеров” куда-нибудь топали под его руководством.

“А вот и мы, — орал он, — моя собственная баскетбольная команда!” И пока он как петух шлялся по пляжу, я мечтал, как бы поскорее от него смыться.

Должно быть, он испытал что-то вроде удара, ког­да однажды понял, что дети, по каким-то совершенно непонятным для него причинам, всячески избегают его общества и под страхом смерти не хотят появляться на улице с ним рядом. Маленьким я всегда подражал отцу, его манеры и поведение были для меня этало-ном. Неожиданно, когда мне исполнилось тринадцать лет, я перестал воспринимать его как идеал. Сам став отцом, я понял, что нет более приятного чувства, чем видеть, как твой ребенок старается подражать тебе как он трепетно относится к любому бреду, который ты произносишь с глубокомысленным видом. Все это я испытываю сейчас со своим сыном Джесси. Он про­сит мать нарисовать ему искусственную татуировку, чтобы он был “как папа”. У него есть своя мотоцик­летная куртка, и обрезанные по колено джинсы, как у меня, и он знает наизусть все мои песни.

В тот день, когда подражание заканчивается, роди­тели чувствуют себя лишними. Матери понимают, что их место в жизни шестнадцатилетнего сына уже занято подружкой или электрогитарой, а отцы видят, что дочери нашли им замену в лице соседского оболтуса или обожаемого учителя. Я готов к тому, что однажды окажусь ненужным Джесси, что он отвергнет мои при­нципы и идеалы, — я готов к этому, потому что это часть его процесса взросления. Быть родителем — это также означает и быть готовым к тому, что сын или дочь подвергнут сомнению твою власть, которая ког­да-то была непререкаемой.

Убежден, что отец ненавидел мои длинные волосы не потому, что ему нравились короткие стрижки. Ис­тинная причина заключалась в том, что он хотел ви­деть меня маленьким Дэнни Снайдером, миниатюр­ным вариантом его самого, поэтому я обязан был носить стрижки, подобные его собственным. Мои ло­коны всегда были для него напоминанием, что я ста­новлюсь самим собой. И подсознательно я чувствовал, что, когда я отращу волосы, отец уже не сможет управлять мною. Даже сейчас, когда отец смотрит на меня, он видит не того Ди Снайдера, которого знает весь мир — с длинными волосами, серьгами, в тату­ировках и с накладными вампирскими клыками. Мой отец видит маленького Дэнни, своего первенца, свою гордость, сына номер один. И когда он смотрит на моих братьев Фрэюса, Мэтта, Марка и Дуга, он видит Фрэнки, Мэтти, Марки и Дуги. (Не спрашивай, что значит эта буква “и” в конце каждого имени, — не я дридумывал имена, а отец и мать.)

“КОГДА Я БЫЛ(А) МАЛЕНЬКИМ(ОЙ)...”

Неважно, как часто твои родители начинают рас­сказ с этой фразы (уверен, всякий раз тебя клонит в сон), важно другое: на самом деле они совершенно не помнят, что значит быть маленьким, тем более - подростком. А может быть, они просто не хотят это вспоминать. Или, даже если и помнят, они, возможно, считают необходимым угощать тебя отредактирован­ным вариантом этой захватывающей истории: други­ми словами, они доносят до потомков лишь свои подвиги. Если бы родители могли быть предельно искренними, они рассказали бы, как бунтовали против своих родителей, всю ночь напролет танцуя твист, болтались с друзьями и подружками и ни во что не ставили представления своих предков о праведной жизни — порасспроси деда с бабкой, дядю и тетю. Не удивляйся, если они тебе расскажут, как твоя маменька восторженно орала на концерте “Роллинг стоунз”, а отец встречался с девчонкой из компании битников и никогда не снимал темные очки, даже осенью и даже в доме. Очень может быть, что они вели себя в точности, как ты сегодня.

Однако большинство родителей не может или не хочет признавать, что, когда они были подростками, у них тоже были проблемы. Может быть, эти воспоми­нания их смущают, а может быть, они сознательно отбрасывают их, предпочитая предаваться только при­ятным. Такова человеческая природа: большинство ро­дителей не могут примириться с мыслью, что ты мо­жешь увидеть их отнюдь не в идеальном свете. Поэто­му, когда ты спрашиваешь отца, проваливался ли он на экзаменах, ты можешь услышать в ответ такое, от чего волосы встанут дыбом: “Заваливал экзамены?!! Да когда мне было столько лет, сколько тебе, я вкалы­вал в три раза больше, на заднем дворе я сделал подвесной мост и ставил научные эксперименты, я обнаружил дешевый и эффективный способ лечения простуды. И это еще не все, молодой человек. После школы я устроился на три работы, в том числе и во Франции, и...” Ля, ля, ля. И так целый день.

Если кто-либо из родителей сунет свой нос в эту главу, у меня есть что вам сказать, дорогие мои! Когда дети просят вас рассказать о своей юности, попытай­тесь быть искренними и честными. Вспомните, как вы сами восставали против родителей, искали свое “я”, вспомните свои безумства — и глупости, так же, как вы до сих пор помните вещи, которыми по праву гордитесь. И помните, что даже если вы и доставляли своим родителям хлопоты и беспокойство, вам больше нечего стыдиться, сейчас у вас все о'кэй. Направляйте своих детей, но не лишайте их права на сомнения, даже если вам придется быть свидетелями их неудач. Также постарайтесь вспомнить, сколь беспомощно звучали слова ваших родителей “Не беспокойся, ты еще так молод(а), все пройдет!”, когда вы шли к ним со своими проблемами, казавшимися вам очень важны­ми, а им — очень незначительными. Или вспомните, как они вам советовали: “Скажи ему(ей) то-то и то-то и прекрати впадать в истерику!” А между прочим, это обязанность родителей — дать реальный ответ на реальную проблему.

Помните это. И постарайтесь поставить себя на место вашего ребенка. И самое главное, постарайтесь быть в своем поведении последовательными, дозируй­те одобрение и критицизм. В бурном мире подростков существует только одна надежная гавань — родители.

КАК СКАЛА!

Мы все — даже взрослые — хотим от наших роди­телей стабильности и надежности (совсем не того ужа­са, в который отец регулярно приводил меня, отнюдь не диких скачков его настроения. Позже я увидел ис­тинные причины такого его поведения, но в пятнад­цать, шестнадцать лет я их не понимал).

Отец мой был полицейским и, чтобы обеспечивать семью, еще подрабатывал страховым агентом. Тогда я и не представлял себе, как тяжко ему приходится, но сейчас я это очень хорошо понимаю. Вторая зарплата, которая и обеспечивала относительное благоденствие нашей семьи, зависела от его умения реализовывать страховые полисы. Видимо, он ощущал невероятное давление. Когда ему не удавалось их продать, его настроение резко падало, и дом погружался в кошмар. Невозможно сосчитать, сколько раз он, являясь с ра­боты, бросал свой “кейс” в стену и начинал прочесы­вать дом в поисках прегрешений, за которые он мог бы вздуть меня и братьев. И если ему удавалось что-то найти...

Бум! — с грохотом покатилось мусорное ведро. “Фрэнки! Немедленно сюда! Пулей!” Шаги по лест­нице, а потом хлопок двери: “Фрэнки! Чудовище! Убрать все!” Если у него день не заладился, надо было следить в оба. Он ездил на “форде” модели “Мустанг” с жутко завывающей трансмиссией, и всякий раз, когда мы слышали стон его тачки, приближающийся к дому, все напрягались. В каком настроении прибудет старик?

Когда страховки расходились успешно, отец пре­вращался в самого великолепного парня. Я помню, какие сражения газетами мы устраивали в такие дни! Как мы шестеро атаковали нашего великолепного па­пу, он бегал по всему дому, кругом летали клочья бумаги, повсюду слышался смех и его довольный рев. Да, отличные бывали деньки!

Его бешеный нрав доставал нас невероятно. В то время я не понимал, что когда он врывался в дом после тяжелого дня и требовал, чтобы я убрал ком­нату, дело было вовсе не в хаосе в моей комнате, не это расстроило его. Он срывал на нас свою злость за то, что ему не удалось продать страховки, он беспокоился, как свести концы с концами. Однако, уверен, его гнету­щее настроение и сравниться не могло с моим страхом перед его воплями.

Я считаю, что родители обязаны дать детям опре­деленную степень стабильности. Когда у матери или отца день в офисе прошел неудачно или же когда они волнуются по поводу неоплаченных счетов или болез­ней своих родителей, им следует все же управлять своим гневом и раздражением. Однако это не всегда возможно. Все мы знаем, что бывает, когда все идет наперекосяк — подростки сталкиваются с подобными вещами отнюдь не реже взрослых. Если родители набросились на тебя за какую-то мелочь или вообще просто так, это не значит, что они — плохие родители или что они тебя не любят. Если бы мой старик хоть раз пришел домой и сказал: “Парни, не надо беспоко­ить меня сегодня вечером. День прошел из рук вон плохо”, — как бы это облегчило нашу жизнь! Мы бы все поняли. По крайней мере получили бы предупреж­дение. Так что если мать приходит домой и говорит, что на работе дела идут неважно, или отец завалился с мрачной физиономией, старайся держаться подаль­ше. Скажи им, что ты переживаешь вместе с ними, вырази готовность помочь и надежду, что все образу­ется. И не стоит в такой момент клянчить деньги на кино или концерт или выплескивать на них свои переживания по поводу того, что твоя младшая сест­ра — гадюка, конечно! — взяла твою любимую майку. На секунду задумайся: может, подождать до завтра или хотя бы отложить на несколько часов? Если дело терпит, не лезь к предкам, если же нет... удачи тебе!