Я улыбнулся, но она не могла видеть этого, поскольку я сидел за пределами лужицы света от настольной лампы. Хотя, вобщем-то, она говорила не со мной.

– Весь широкий спектр интерпретаций "Моби Дика" за все эти годы олицетворяет множество способов интерпретации человеком своего мира – маски, которые он на него надевает, но "Моби Дик" это прорыв сквозь все маски. Это то, что ты имел в виду под словом "дальше"? Ахаб прорвался сквозь все маски, и только такой, как Ахаб, способен понять это. Чтобы понять Ахаба нужен Ахаб. Чтобы создать его, нужен был Мелвилл, и нужен был ты, чтобы увидеть. Мне вдруг пришло в голову, что твоя книга будет Розеттским камнем, который позволит мне расшифровать "Моби Дик".

Я прилип к стулу, оставаясь совершенно неподвижным, чтобы не испортить торжественность момента одним из тех нелепых звуков, в которых придётся обвинять стул. Через минуту она заговорила снова.

– Ахаб не умер. Он не проиграл. Он не потерпел неудачу.

– Нет, – сказал я, – он достиг цели. Его успех абсолютен.

– Это не трагедия. Это не печально.

– Нет. Это победа. Свобода. Истина. Красота. Всё хорошо.

­– Чёрт побери, – пробормотала она.

– Вот тебе раз. Разве ты, э, не преданная католичка?

­ – Я уже ни черта не знаю, кто я есть.

Я рассмеялся. Видимо, такое влияние я оказываю на людей.

– Значит, когда он вернулся, – спросила она, – верхом на гробу, он больше не был Ахабом, так ведь? Мономания прошла. Безумие, неистовая одержимость…? Их больше нет? Он просто… что?

Я подсказал слово.

­– "Готов".

– "Готов", – повторила она.

– Посмотришь ли ты на Мелвилла или на Ахаба, ответ один и тот же. Его поиск окончен. Его гарпун, спаянный как клей из расплавленных костей убийц, выпал из его руки, как ручка из руки Мелвилла. Моби Дик убит, хоть и уплыл – кит от Ахаба, книга от Мелвилла. Ахаб убит, но продолжает плыть. Мелвилл убит, но живёт и дальше. И с тех пор он, как говорит последнее слово книги…

На этот раз слово подсказала она.

– Сирота.

36. Монреаль

 

Только они сами могут понять себя,
и себе подобных,
Как душа понимает душу.

– Уолт Уитмен –

Я мог бы научиться ненавидеть Канаду.

Прошло два с половиной месяца. Я сидел в Монреале за уличным столиком одного из тех атмосферных маленьких кафе, которые люди находят очаровательными, однако, насколько я могу судить, это в основном просто сидение за столиком на улице. Передо мной стоял бокал, но из-за не очень понятных объяснений с не очень очаровательным официантом, я не вполне понимал, что в нём. Я был занят изучением странного меню, когда услышал голос, которого не слышал почти два года.

– Ну, как идёт жизнь просветлённая?

Я поднял голову и улыбнулся.

– О, прекрасно, спасибо. Выжимаю все соки, – продекламировал я. – А у тебя?

– О, я тоже абсолютно довольна, да, – ответила она. – Точно вовремя, я смотрю.

– Вежливость королей, – ответил я.

Она оставалась стоять. На глазах у неё были тёмные очки, но нетрудно было заметить, что она несколько измотана.

– Добро пожаловать, – сказал я, указав на стул, за которым она стояла.

Эти слова подействовали на неё тяжело. Она невольно издала звук, похожий одновременно на икоту, смех и плач, но не села.

– Как новый вампир должен обращаться к создавшему его вампиру? – спросила она, по-прежнему оставаясь стоять.

Обычное приветствие, но это хороший вопрос, важный.

– В твоём случае, – ответил я, – как Джулия.

Она поднесла руку ко рту, всхлипнув, и кивнула головой.

– Кажется, её больше нет, – проговорила она сквозь еле сдерживаемые слёзы.

Когда ты "готов" – ты "готов", это правда, но это также начало. Как я уже говорил, новопробуждённый может потратить десяток лет на то, чтобы приспособиться к жизни, и это совсем не то, что ты мог бы себе представить.

– Понимаю, – сказал я мягко, – но поскольку она исчезла, тем самым позволив тебе сейчас быть здесь, ты могла бы почтить её память, взяв её имя.

На этот раз рыдание вырвалось из неё, и она стремительно пошла прочь. Я уткнулся в меню, и никто не догадывался, что я думаю глубокие, просветлённые мысли. Прошло около десяти минут, прежде чем она вернулась. Я поднял глаза и увидел её снова стоящей за спинкой стула.

– Ты сядешь на этот раз, – спросил я, – или опаздываешь на какую-то встречу?

– Нет, – ответила она, слегка улыбнувшись, садясь, и снимая очки. – Я свободна.

Мы всё крутились и крутились,
пока не попали снова домой – вдвоём;
мы оставили всё, кроме свободы,
кроме нашей собственной радости.

– Уолт Уитмен –

Эпилог.

 

Сколько раз я говорил тебе, что когда отбросишь всё невозможное, то то, что останется, каким бы невероятным оно ни казалось, должно быть истиной?

– Сэр Артур Конан Дойль –

Духовно неправильное просветление это не один из видов просветления – это единственный вид. Не существует просветления во сне, и освобождение из сна это грязное, кровавое дело. Это плохая новость. Хорошая же новость состоит в том, что просветление это не то, чего кто-либо вообще может хотеть.

Присмотритесь повнимательней к капитану Ахабу – Архетипу Освобождения. Вы готовы сыграть эту роль? Не имеет значения, каков будет ваш ответ, потому что мы не выбираем эту роль. Ахаб не выбирал эту роль. Джулия не выбирала её. И я тоже. Кто мог бы её выбрать? Это невозможно, и более того, глупо.

Однако, то, что в этой книге я назвал "Человеческой зрелостью", является именно тем, что мы можем выбрать. Все искатели на самом деле хотят "Человеческой зрелости", и это не глупо.

"Кто я?" – вот в чём вопрос. Этот вопрос находится в самом центре нас. Жизнь крутится вокруг этого центра, и всякий, кто ещё жив, движется в одном из двух направлений: к нему или от него. Двигаться к нему абсолютно просто, от него бесконечно сложно.

Двигаться к нему может быть просто, но не легко. Спросите у Джессики. Умереть для плоти и родиться для духа это не то же, что просветление, но на каком-то отрезке пути они едут в одном такси. Если вы хотите в своей жизни совершить этот переход – пробудиться внутри сна, сбросить путы эго – я бы предложил вам сочетать духовный автолизис с горячей молитвой, используя одно для продвижения другого. Использовать записи, чтобы установить местонахождение и осветить свою ложность, таким образом, развивая презрение к самому себе. Сила этой эмоции затем придаст больше сил молитве, которая в свою очередь должна быть направлена на смелость и способность находить и высвечивать ложность, и так далее.

Импульсная пара.

***

Спустя месяц, как я попрощался с Мэри, я получил от неё посылку. Там было письмо, где она говорила, что чувствует себя обновлённой, и что теперь она подходит к жизни и к работам Мелвилла с совершенно другого уровня, с пониманием, которое распространилось на все области её жизни. Она говорила, что не знает, будет ли публиковать новую книгу, над которой работает, но она продолжает работать, как если бы собиралась это сделать, потому что это придаёт всему предприятию некий контекст.

Она сообщила, что Кертис нашёл работу на оставшийся период лета – должность в отделе потребителей, которая борется с низкооплачиваемой работой. Также, несколько часов в неделю он помогает Мэри, выполняя дополнительные задания и поручения. После того, как я уехал, Мэри передала ему конверт, который я оставил ей, содержащий короткую записку, оплату за последнюю неделю, и дарственную с документами на джип.

Когда Ахаб сплотил свою команду для охоты на белого кита, он прибил золотой дублон к грот-мачте как награду тому, кто первым увидит Моби Дика. В посылке Мэри была также самодельная металлическая дощечка с золотым дублоном, прибитым в центре. В надписи на ней я был отмечен, как первый, кто заметил белого кита, а под надписью, большими буквами было выгравирован совершенный алмаз в сердце персонажа Ахаба, книги "Моби Дик", автора Германа Мелвилла и читателя:

Истина не знает границ.

***

Вся человеческая наука скопом может быть выброшена всяким, кто понимает Первый Закон Объективной Реальности, который гласит: Ничего Не Существует. Вы не можете, однако, рассказать об этом учёным. Они работают над созданием всеобщей теории, не имея ни малейшего представления, что значит "всеобщий". Они говорят о "Большом Взрыве" – теории о начале вселенной, как о вазе, разбитой на миллионы крошечных осколков, но это также неверно. Я вижу это, как нечто больше напоминающее фильм об их разбитой вазе, прокручиваемый в обратную сторону – все эти миллионы мельчайших осколков стремятся по неподдающимся расчету траекториям обратно к целостности, складываясь вместе с такой удивительной и безошибочной точностью, что наблюдая совершенство каждой частички, мы можем узнать о совершенстве целого.

Я открыл секрет океана
в созерцании капельки росы.

– Калиль Джибран –

Джулия называет это поэтической чушью, и правильно делает, но позволю себе оправдаться. Когда ты ведёшь сражение своей жизни, поэтическая чушь это одно дело; и это нечто совсем иное, когда ты раскачиваешься в гамаке с надвинутой на глаза шляпой. Что не является чудом? Какая частичка вазы меньше, чем другая? Всё подходит, всё на своём месте, ничто не утеряно. Все, в конце концов, достигнут.