Мы поможем в написании ваших работ!
ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
|
Она посмотрела на жёлтый блокнот и покачала головой.
Содержание книги
- Именно так: я ненавижу Лос-Анджелес, и Лос-Анджелес ненавидит меня.
- Я заметил, что Генри всё ещё говорил.
- Я сидел за столом и пытался казаться заинтересованным в разговорах вокруг меня. Я пил воду из бутылки, У кристины в бокале был шипучий сидр. Все остальные пили и обсуждали вино.
- Разговор смолк, и все глаза обернулись ко мне.
- Это им совсем не понравилось.
- Несколько минут он молчал. Я наслаждался видом, А он – косяком и пивом.
- Я рассмеялся, потому что так оно и было, и мы отъехали.
- Ахаб отвёл Старбока в сторону и сказал:
- И Да, Эта книга представляет некоторый интерес.
- Как мы увидим далее, она не всегда была так разумна и внимательна.
- Она продолжала в том же духе ещё дюжину абзацев. Раздражённая, растерянная, извиняющаяся, обманутая, ещё раздражённее.
- Мне неинтересны абстракции, которыми ты бросаешься. Есть ли что-нибудь за абстракциями.
- Я указал на свободный стул, и он сел.
- Я рассмеялся, Потому что это Именно То, на что это похоже.
- Я дал ему подумать над этим. Он быстро сообразил.
- Она сделала паузу, и я заметил, что она становится слегка возбуждённой.
- Несколько мгновений она пристально смотрела на меня, чтобы понять, серьёзно ли я говорю. Наконец, она медленно заговорила.
- Поэтому отпусти меня, и иди своей дорогой.
- Каждый шаг это гора. Таков путь.
- Герман Мелвилл и уолт Уитмен родились с разницей в два месяца и умерли семьдесят три года спустя, с разницей в шесть месяцев. Это наводит на размышления, хотя не знаю, о чём.
- Наверное, я вздремнул на несколько минут. Когда Кертис заговорил, я открыл глаза, и увидел, что взошла луна, птицы сели, А лодки причалили.
- Он исчез, и оставил меня в испуге, поскольку я знал, знал Точно, что всё, что он сказал – Правда.
- Следующие пункты верны как для Ахаба, так и для индивидуума, сделавшего первый Шаг и шагающего по пути к пробуждению – архетипа Освобождения:
- Различий между капитаном ахабом и индивидуумом, который сделал первый Шаг и запущен по траектории пробуждения, немного. Я заметил только одно упущение, достойное упоминания: бурный восторг.
- Похоже, он не понял, о чём я спрашивал.
- Чему все так радуются. Кертис улыбался мне. Я сердито посмотрел в ответ, но, вероятно, мне это не удалось, поскольку его улыбка только расширилась.
- Они зааплодировали. Мои руки автоматически стали хлопать, но я приказал им сидеть тихо. Где я ошибся. Вселенная пошла на меня войной. Моя очередь говорить привет. Я начал сползать со стула.
- Где бы я ни плыл, я оставляю за собой белый мутный след – бледные воды, щёки ещё бледнее; ревнивые волны по бокам вздымаются, чтобы поглотить мой след – пусть, но прежде я пройду.
- Минутой позже он ввёл говинду через французские двери. Говинда начал говорить, но я прервал его.
- Некоторое время мы шли молча.
- То, что отделяет вас, что изолирует вас, это ваши мысли – они создают границы, рамки. А там, где нет границ, там безграничность, беспредельность.
- Лжи не существует, реальность никогда не прекращала быть . Что ещё можно сказать.
- Теперь, час спустя, Кертис стоял передо мной и отвечал на мой вопрос.
- Остальные части группы снова начали собираться вокруг нас, и я заметил, что уже скорее обращаюсь ко всей аудитории, чем просто принимаю участие в разговоре.
- Для меня не имело значения, существовала ли та подруга в действительности, или он говорил о себе как о женщине, но по мере продолжения разговора становилось очевидным, что она реальна.
- Наши жизни не наши собственные, так что же.
- Никто не возражал, и я продолжил.
- Я указал на здание, в котором мы находились.
- Я указал на стремительно поднимающуюся вверх линию.
- Ответа не было, поэтому я продолжал.
- Ладно, пусть это поэтическая Фигня, но это Правда, и Чёрт с ней.
- Я буду петь эту песню всю жизнь, пока не упаду замертво – слушает меня кто-нибудь или нет, для меня совсем не важно.
- Ваш учитель должен уйти, не имеет значения, кто он. То, что Вы читаете, это Именно То, отчего Вы должны освободиться.
- Тот лучший моряк, кто может рулить всего в нескольких румбах ветра, и извлекать движущую силу из огромнейших препятствий.
- Несмотря на сильный внутренний контраст, который снаружи выражался лишь в оттенках и намёках, две стихии казались одним – и только пол был единственным различием между ними.
- Но Ахаб отвёл взгляд; словно больная яблоня он весь затрясся и сбросил последний, высохший плод на землю.
- Вот оно. Она поняла, только ещё не знает.
- Она подняла голову и увидела меня.
- Она посмотрела на жёлтый блокнот и покачала головой.
- Я улыбнулся, но она не могла видеть этого, поскольку я сидел за пределами лужицы света от настольной лампы. Хотя, вобщем-то, она говорила не со мной.
– Измаил, Илия, Мэйпл, Федалла, шрамы Перта, огонь, молния, сон Стабба, стада китов, квадрант, пророчества! Как же я могла этого не видеть? Боже, да один Пип!
Когда что-то становится ясным, трудно понять, как ты не видел этого раньше. Она зачитала отрывок, где Ахаб изливает свой гнев, в сущности, на Майю – олицетворение его пленителя. Мэри читает прекрасно. Я закрыл глаза и позволил словам свободно проникать в меня:
"Теперь я знаю тебя, о ясный дух, и я знаю теперь, что правильное поклонение тебе это неповиновение. Ни любовь, ни почтение не вызовут твоей милости, и даже за ненависть ты можешь только убить; и все убиты. Но не бесстрашный идиот стоит сейчас перед тобой. Я признаю твою бессловесную, неуловимую силу; но до последнего издыхания своей сотрясающей землю жизни я буду противостоять этой безусловной, безраздельной власти, господствующей во мне. Посреди воплощённого безличия здесь стоит личность. И хоть я всего лишь ничтожество, но когда бы я ни пришёл, куда бы ни пошёл, пока я живу на земле, королевская личность живёт во мне, и она чувствует свои королевские права. Но война это боль, а ненависть это мука. Проявишь ты низшую форму своей любви, и я преклоню перед тобой колени и расцелую тебя, а высшая – просто божественная сила; и хоть пошли ты флотилии полностью нагруженных миров, есть здесь тот, кто останется равнодушным. О, ясный дух, ты создал меня своим огнём, и, как истинное дитя огня, я выдыхаю его обратно тебе".
Рассмотренный верно, "Моби Дик" это совершенно другая книга, чем обычно полагали, и Мэри теперь нужно прочитать его заново, с новым взглядом. Его всегда считали приключением в открытом море со вставками философских размышлений. В действительности же, это величайший философский трактат, противопоставленный охоте на кита на заднем фоне. Это наиболее важный и наименее понятый документ в архиве человечества. Это план побега, нарисованный тем, кто уже совершил побег.
– Да, кое-что не сходится, – сказал я. – Мелвилл назвал "Моби Дик" черновиком черновика, верно? Он не знал, когда начинал, куда это ведёт, куда это его заведёт. Я бы сказал, что он выяснял это в процессе написания. Это объясняет множество противоречий, и мне понятно, почему он не хотел переписывать его. Мы можем предположить, что Измаил это Ахаб, но можно сказать наверняка, что оба они это Мелвилл. Он обнаружил Ахаба в процессе написания "Моби Дика". Понимаешь, о чём я?
– Да. Написание "Моби Дика" было для Мелвилла процессом "духовного автолизиса", и когда он закончил, он был "готов". Правильно?
– Да, я думаю, так и есть. Ты никогда не поймёшь "Моби Дик", так как это не реальная история. Это не приключения в погоне за китом, как долгое время полагали, и это не история Ахаба, как "Архетипа Освобождения", который мы обсуждали, и не имеет большого смысла говорить, что выдуманный автор Измаил это в действительности Ахаб, когда мы знаем, кто истинный автор.
– Это ведь даже не роман, да? – спросила она. – С какой-то стороны это его…
Я ждал, пока она думала.
– Дорогой мой, бедный человек. Я всегда чувствовала такую симпатию к нему. Всё это время никто не знал. Это его процесс, верно? Это не запись его процесса, это и есть его процесс.
– Да. Герман Мелвилл решил идти, и продолжал идти, чего бы это ни стоило. Вот чем является эта книга. Она не о выдуманном Ахабе и Измаиле, но о реальном человеке, который проделал реальный путь. Это реальное освобождение реального человека.
– Это так много объясняет, – сказала она, – не только о книге, но о нём самом, о его последующей жизни, его здравомыслии или отсутствия такового, о "Пьере", его следующей книге, о его письмах.
Несколько мгновений она сидела молча, печально качая головой.
– Это объясняет всё.
***
Мы продолжали сидеть, почти не разговаривая. Она размышляла об огромных разрушениях в её внутреннем ландшафте, а я думал свои глубокие, просветлённые мысли. Спустя некоторое время она снова начала говорить.
– Мне очень нравится твоя книга, Джед, то есть, она была очень сильным толчком в моей жизни, но почему-то я никогда не думала, что это можно применить ко мне. Я никогда не проводила связи. Когда ты сказал, что величайшие мужи и жёны, когда-либо жившие на земле, были лишь детьми в песочнице для тебя, когда ты говорил, что твоя жизнь это жизнь единственного взрослого в мире детей, я думала, ты имеешь в виду, э, других людей. Я как-то исключила себя из этого, будто я тоже была взрослой, и сочувствовала тому, о чём ты говоришь. Знаешь, я по-прежнему вижу тебя семилетним мальчишкой – истинный маленький джентльмен в своём твидовом пиджачке и кепке, вы стоите с моей дочерью, держась за руки, перед крутящейся Рождественской ёлкой в русской чайной, столько лет назад.
|