Я указал на здание, в котором мы находились.

– Что такое церковь, как не крепость, воздвигнутая человеком в его защите от реальности? Узаконенное отрицание. Есть ли кто-нибудь в этом зале, кто не узнаёт, о чём я говорю? Кто-нибудь, кто не видит этого в своей жизни?

Таких нет. Кажется, они годятся, чтобы воспринять это послание, но это вовсе не означает, что оно им понравится.

– Итак, мы видим, что болезнь, как раковая опухоль, проникает во все области жизни Джессики. Её аккуратно выстроенная жизнь теперь превращается в каскад неудач. Карьера показывает ей, что здравоохранение это бюрократический, системный фарс – её слова. Отношения открывают ей глаза на то, что никто не способен придать смысл её жизни. Все её успехи теперь кажутся ей провалами. Она говорит: "Моя душа заболевала, и я не видела выхода из этого". Выхода нет. Это центр данного опыта. Ты в западне. Не можешь идти назад, не можешь идти вперёд, не можешь оставаться на месте. То, что мы видим здесь это в буквальном смысле конец.

Я постучал пальцем по доске в точке, где линия "Масса людей" переходила в линию "Событие".

– Вот здесь кончается отрицание, и всё притворство тает как воск.

Сделав паузу, я стал просматривать письмо, давая остальным время, чтобы они провели связь между услышанным и собственным опытом.

– Итак, она вот здесь, – сказал я, – неумолимо скользит вниз по линии "Масса людей". Отрицание это единственное, что удерживает любого из нас от того же, но для Джессики отрицание уже не работает. Она медленно приближается к обрыву, который я назвал "Событие". Мы все туда движемся, конечно, но она уже там. И как вы думаете, что происходит? Что за событие? – я поднял письмо. – Очевидно, это не смерть.

Все смотрели на доску, как будто ответ находился там.

– Она нашла Иисуса? – спросил кто-то сзади. Некоторые засмеялись.

– Неплохое предположение, – ответил я. – Что означает перерождение, как не смерть и рождение вновь? Люди подходят к кризису своей жизни, где они чувствуют себя безнадёжно пойманными в западню, их логические ограничения уничтожены. Настоящий опыт нового рождения можно с уверенностью определить как Событие. Но это не то, что происходит в случае с Иисусом.

– Не все перерождения истинные? – спросил кто-то.

– Нет, большинство являются просто отчаянным усилением отрицания, а не отпусканием. Кто-нибудь ещё хочет попробовать угадать, что было Событием для Джессики?

Пробовать больше никто не стал. Я зачитал это прямо из письма.

– "Я попала в автомобильную аварию и сломала шею".

Некоторые издали страдальческие звуки. Все ощущали адекватное ситуации неудобство. Скучающих не было.

Я поднял вверх письмо.

– Она говорит, что уже знала заранее, что должно случиться что-то вроде этого. Она не знала, останется ли в живых, но она знала, что ситуация должна разрешиться, и что развязка будет катастрофической по своей природе.

Я поискал в письме подчёркнутые мной места.

– "В любом случае, всё это было совершенством", – прочитал я. – Вот что она говорит об аварии. Видите, как она уже действует на другом уровне? Она там, откуда может видеть аварию и сломанную шею как совершенство.

Я прочёл весь отрывок.

– "В любом случае, всё это было совершенством. Я всегда думала об этом как о совершенном переходе, даже до того, как у меня появилась масса времени и перспектива рассмотреть его значение".

Я видел, что все были полностью во внимании. Джессика это реальный человек, как любой из них. Она не миф, не легенда, не кинозвезда на пятнадцатиметровом экране, она просто обычный человек, честно встречающий свою жизнь лицом к лицу.

– Когда я в первый раз прочёл это письмо, – продолжал я, – я подумал, довольно экстраординарно, что она смогла оценить более широкую картину, даже находясь в катастрофическом положении. Но становится всё лучше. Попробуйте оценить её ситуацию. Она в продолжительной, углубляющейся депрессии от тщетности своего существования, когда в неё врезается пьяный водитель. Команда спасателей извлекает её из разбитого всмятку автомобиля, поездка в "скорой помощи", ей срезают одежду в суматошной приёмной, рентген, ожидание, голова привязана, тело совершенно обездвижено, ей ничего не известно о её состоянии. Наконец, приходят два доктора и объявляют ей ситуацию – возможность навсегда остаться парализованной или смерть. Они говорят ей, что у неё сломана шея, и им нужно её согласие, чтобы немедленно оперировать. Хуже ведь уже не будет, верно? И что она им отвечает?

Я подошёл к доске и указал на слово "Дух" справа от вертикальной пунктирной линии.

– Она говорит им нет.

Я дал повиснуть этому в воздухе. Я хотел, чтобы они подумали над этим, спросили себя, что это значит, почему она так сказала. Я хотел, чтобы они подумали, как их собственные жизни должны измениться, чтобы они смогли оценить совершенство сломанной шеи и отказ от советов медицинских экспертов, пытающихся спасти их от паралича и смерти. Я хотел, чтобы они сами увидели, что есть такая вещь, как жизнь за пределами страха.

– Доктора очень настаивали, даже запугивали. Они пытались вынудить её согласиться на операцию, но она осталась непреклонной. Двадцатичетырёхлетняя девчонка, привязанная ремнями к носилкам, в состоянии спокойной ясности. Всё поставлено на карту. Медицинские эксперты советуют ей то, за что каждый ухватился бы. Видите? Это не просто вертикальное падение в смерть, это восстание из пепла подобно фениксу, рождение нового существа в новом, ином мире, где правят иные законы. Вы найдёте точно такой переход в любой версии "Пути Героя", потому что это его сердце. Кертис, в первом фильме "Звёздных войн", ты помнишь, когда Люк проходит через такой переход?

– Он доверяется Силе, – ответил Кертис.

– Именно. Мчась по каньонам Звезды Смерти, когда на карту поставлено всё, пан или пропал, он выключает навигационные компьютеры – вводя тем самым в панику своих экспертов, как я припоминаю – и выбирает полагаться всецело на Силу. Это переход. Старый подход полностью отброшен, и полностью принят новый, не словом, но делом, когда это больше всего имеет значение, когда всё поставлено на карту.

Все были напряжённо внимательны. Единственная более захватывающая драма, чем "Путь героя", это Путь Героя, где Герой это ты, и об этом, полагаю, сейчас думали эти люди. Не в смысле "ура-ура!", "классно звучит!", "давайте сделаем это!", но в смысле "вот чёрт!". Они в западне, как и Джессика. Они знают, что пойманы, и знают, на уровне маленького ублюдка, что их жизнь, их "я", это всё фальшивка, созданная, чтобы защитить их от этой очевидной истины.

– Это не значит быть героем своего народа, но героем своей собственной жизни. Подумайте, на что должна быть похожа жизнь Джессики перед Событием, перед полным крушением её иллюзий. Она должна была быть сильным, волевым человеком, привыкшим пробивать себе дорогу в этом мире – своенравным, независимым – тем, кого мы все уважаем. Потом, после события, она всё отпускает. Безусловно сдаётся. Не для меня, но для Тебя. Брама – возничий. Она отпустила штурвал и спокойно позволила кораблю своей жизни найти свой курс, отлично понимая, что он либо утонет, либо выплывет. И то, и другое – выход.

Всегда, когда я говорю о чём-то интересном, я должен знать, как это воспринимается. Со стороны всё выглядит так, как будто я говорю с людьми, но на самом деле я пытаюсь пробиться сквозь эго к маленькому ублюдку в каждом из них. Вот в чём задача. Вот что делает это интересным. Могут ли эти люди, глядя на эту диаграмму и слушая историю Джессики, не подняться до более высокого уровня осознанности? Вероятно, нет, но полагаю, что после нескольких торжественных часов серьёзных размышлений, их опять затянет в отвлекающие мелочи жизни. Позже их маленькие ублюдки могут снова попытаться пробудить их, но к тому времени эго обработает это, как белые кровяные тельца окружают агрессивный микроб, угрожающий организму, и сегодняшние глубокие озарения назавтра превратятся в не совсем интересную духовную байку.