Органическая» критика. Литературно-критическая деятельность Ап. А. Григорьева.

В сложной обстановке общественно-литературной борьбы 1850-1860-х гг., идейного противостояния журналов, критиков и направлений особую важность приобрёл вопрос, что выше: искусство или социальная действительность? Красота или польза? В этом противостоянии особо выделялась оригинальная идейно-эстетическая теория Аполлона Александровича Григорьева (1822-1864), которую он в противовес эстетической, философской, исторической и другим литературно-критическим системам назвал органической.

Григорьев стремился встать над противоборствующими сторонами, найти свой особый путь в искусстве. Он увлекался различными идеями и концепциями, поддерживал близкие отношения с самыми разными поэтами, писателями и критиками. В его суждениях можно обнаружить неожиданные сближения с позициями славянофилов и почвенников. сторонников «чистого искусства» и революционеров-демократов, но практически ни с одним направлением, партией или школой он не сошёлся и не стал «своим». Григорьев считал себя «последним романтиком» и стремился встать в критике вне партий или числиться по «партии искусства». Видя в искусстве органическую форму самой жизни, Григорьев стремился соединить в своих суждениях о литературе историзм и верность действительности с отражением вечных идеалов красоты, добра и нравственности.

В 1840-е гг. Григорьев был увлечён идеями утопического социализма, а в 1848 -1856 гг., сблизившись со славянофилами, занял место ведущего критика в журнале «Москвитянин» в 1850 г. В 1855 г. он ушёл из «Москвитянина» и в течение нескольких лет сотрудничал в разных изданиях: неудачно возглавлял критический отдел «Русского вестника» и, наконец, более или менее «нашёл себя» в журналах братьев Достоевских «Время» и «Эпоха».

В деятельности Григорьева-критика различаются периоды «неославянофильский» (1848 – 1856), когда, став главным критиком «Москвитянина» (с 1850 года), он идейно возглавил «молодую редакцию» этого журнала затем годы работы в журналах «Русское слово» и «Светоч» (1858 – 1861), отмеченные некоторым сближением с позициями демократов, и, наконец, время сотрудничества (1861 – 1864) в журналах братьев Достоевских «Время» и «Эпоха», характеризуемое так называемым «почвенничеством».

В середине 50-х – начале 60-х гг. оформилась концепция «органической критики» Григорьева, основные положения которой он попытался сформулировать в статьях «О правде и искренности в искусстве» (1856), «Критический взгляд на основы, значение и приёмы современной критики искусства» (1858), «Несколько слов о законах и терминах органической критики» (1859) и «Парадоксы органической критики» (1864).

Григорьев стремился противопоставить собственные идеи («идеально-художественный взгляд» на искусство) как «реальной, так и «эстетической критике (наиболее полно его «претензии» к теоретикам и «эстетам» изложены в статье «После «Грозы» Островского»). Недостатки демократической критики Григорьев видел в том, что она слишком увлечена решением общественных вопросов и подчиняет искусство «готовой теории». Теоретизированию он противопоставлял духовную «органику» - способность «припадать к жизни прямо, без теории». Именно припадать, а не относиться, по мнению Григорьева, способны истинные художники. Приоритет художественного познания над научными теориями, предпочтение «мысли сердечной» перед «головной» были им положены в основу органической критики.

Но при этом Григорьев всегда утверждал неизбежную связь между литературой и жизнью общества. «Поэты, - писал он, - суть голоса масс, народностей, местностей, глашатаи великих истин и великих тайн жизни, носители слов, которые служат ключами к уразумению эпох – организмов во времени и народов – организмов в пространстве». Григорьев критиковал сторонников «чистого искусства» за отвлечённый, «гастрономический» взгляд на искусство и даже противопоставлял им серьёзность «теоретиков» демократического направления в критике. «Эстетические» взгляды, по убеждению Григорьева, несостоятельны, поскольку проповедуют «дилетантское равнодушие к жизни и к её существенным вопросам, во имя какого-то искусства для искусства».

Основным «пороком» «реальной» критики он считал «само так называемое историческое воззрение», признающее, по мнению Григорьева, только относительные истины и идеалы. Согласно ему, говорит критик, «нет истины абсолютной… то есть, проще же говоря, что нет истины. Нет, стало быть, и «красоты безусловной и добра безусловного» («Критический взгляд на основы…»)

«Реальная» критика, по Григорьеву, неправомерно судит о «живых созданиях вечного искусства» с точки зрения временных, преходящих целей, почерпнутых в новейших теориях. 0тсюда – называние критиков «Современника» (как, впрочем, и «гегелистов», и защитников «чистого искусства») «теоретиками» – при этом и в смысле предпочтения ими в художественном произведении «мысли головной», а не «мысли сердечной», «органичной».

Заметим попутно, что в суждениях об «эстетической» критике Григорьев несравненно более резок, чем в полемике с Чернышевским, Добролюбовым. «С теоретиками, – говорит он, — можно спорить, с дилетантами нельзя, да и не нужно»; «дилетанты тешат только плоть свою...»; «понятия об искусстве поклонники так называемого чистого искусства... довели до грубейшей гастрономии эстетической...»

Как сильные, так и слабые стороны критики Григорьева неразрывно слились в основополагающих для нее понятиях «организм», «органичность», «живорожденность», как бы сфокусировавших представления Григорьева и об искусстве, и о национальном, историческом развитии.

Мир (человечество) Григорьев считает единым организмом, органически же, а не по законам диалектического отрицания и развивающимся. Это развитие улавливается не исторической теорией, которая фиксирует лишь смену разных представлений о мире и человеке, а не движение их самих, но историческим чувством как «чувством органической связи между явлениями жизни, чувством цельности и единства жизни».

Человечество предстает в виде отдельных «сложившихся веками» национально-неповторимых организмов, развивающихся к национально преломленной абсолютной и вечной истине, неизменному, «как душа человеческая», нравственно-эстетическому и общественному идеалу. Именно этим идеалом – в его национально-самобытном виде – должно и возможно, согласно Григорьеву, оценивать преходящие явления как жизни, так и искусства.

В основе критического метода Григорьева лежало представление об органическом единстве мира и об искусстве как одной из форм самой жизни. Литературу он понимал как вечно развивающийся живой организм, а не как определённый набор произведений, авторов и направлений. Отсюда и представление об особой роли критика, от которого, по мнению Григорьева, требуется не отрешённый логический анализ, а интуиция, духовная вовлечённость в творческий процесс, «сопереживание». Критик, по его убеждению, тоже «в своём роде художник, но у которого судящая, анализирующая сила перевешивает силу творящую», поскольку он «чувствует (не только знает, но и чувствует, что гораздо важнее), где что не так, где есть фальшь в отношении к миру души или к жизненному вопросу, где не досоздалось или где испорчено ложью воссоздание живого отношения».

Наиболее цельно, то есть опять-таки органично, воплощает «вечный идеал нации» (это понятие Григорьев не отделяет от понятия «народ») искусство. «Велико значение художества, – пишет критик. – Оно одно... вносит в мир новое, органическое, нужное жизни». О пророческом и вместе с тем сохранном значении искусства в жизни нации Григорьев говорит постоянно. Искусство скрепляет корни и вершины национальной жизни, то есть предчувствие народного идеала с ним самим, оно указывает народу путь его нравственно-этического совершенства, нравственно-этической самобытности. «Я приписывал и приписываю искусству, — заявляет Григорьев в статье 'Искусство и нравственность», — предугадывающие, предусматривающие, предопределяющие жизнь силы, и притом нe инстинктивно только чуткие, а разумно чуткие, – органическую связь с жизнию и первенство между органами ее выражения». Искусство «есть, с одной стороны, органический продукт жизни и, с другой – органическое же выражение...» («Парадоксы органической критики»).

Всех этих результатов искусство достигает, однако, лишь в том случае, если его произведения «рожденные», а не «сделанные». Понятие «рожденное произведение» – одно из центральных в критике Григорьева.

В статье «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» (1857) Григорьев, разделяя художественные произведения на «органические», т. е, «рожденные» с помощью таланта автора самой жизнью, и на «деланные», возникшие бла­годаря сознательным писательским усилиям, воспроизводящим уже готовую художественную модель, наметил соответствующие задачи литературной критики, которая должна обнаруживать восходящие связи «деланных» произведений с их источником, а «органические» оценивать, исходя из жизненной и художественной восприимчивости критика. При этом Григорьев, как и в начале 1850-х годов, ищет пути сочетания представлений об историчности литературы и ее идеаль­ности.

 Прежде всего, Григорьев отрицает плодотворность «чистой» эстетической критики, которая, по его мнению, сводится к «материально­му» протоколированию художественных средств и приемов: глубокое и всестороннее суждение о произведении — это всегда суждение «по поводу», рассматривающее его в контексте явлений действительности. Однако он не приемлет и метод современного историзма, который связывает литературу с сиюминутными интересами эпохи: такой метод основан на ложном мнении об относительности истины и берет за основу истину последнего времени, зная или не желая знать, что она вскоре окажется ложной. Подобному «историческому воззрению» критик противопоставляет «историческое чувство», которое умеет видеть данную эпоху сквозь призму вечных нравственных ценностей. Иными словами, Григорьев отвергает рационалистический взгляд на искусство — «теоретическую» критику, предвзято отыскивающую в художественном произведении те аспекты, которые соответствуют априорным умозрениям теоретиков, т. е. нарушающую главный принцип «органичности» — естественность. «Мысль головная» ни­когда не сможет глубже и точнее понять действительность, чем «мысль сердечная».