Сюжетные аспекты воображаемого мира героя

В литературном произведении

Задача этого параграфа – изучение сюжетных аспектов воображаемого мира героя посредством анализа сюжетообразующих действий и поступков персонажей[207].

Результатом изучения сюжетных аспектов должно стать понимание того, как воображаемый мир героя вовлечён в переход от «всеобщего, неподвижного в себе состояния мира» к «раскрывшемуся в себе для акции и реакции конкретному действию»[208]. При ответе на этот вопрос мы будем опираться на разграничение персонажа как минимально участвующего в сюжете образа человека и героя как носителя сюжета.

Также важным представляется вопрос о соотношении сюжетов произведений, включающих воображаемый мир героя, и типологических сюжетных схем. Сюжетные схемы (устойчивые комплексы сюжетных мотивов и определённая логика из развёртывания[209]), как известно, присущи жанрам и даже их исторически конкретным разновидностям[210]. В то же время теоретической и исторической поэтикой выделены и описаны внежанровые «инварианты» сюжетных схем, которые представляют собой принцип сюжетной организации, оформляющий максимально универсальные типы конкретного жизненного содержания[211].

Внутреннее раздвоение, несовпадение изображённого субъекта с собою, связанное с егоприобщённостьюк двум противоположным реальностям (реальной и воображаемой), создаёт специфическую сюжетную ситуацию[212] в рассматриваемых произведениях. Дистанция по отношению к самому себе, которая делает «я» в воображаемом мире доступным созерцанию «я» в реальной действительности, превращает первое из них в образ, требующий реакции героя. Именно эта реакция приобретает сюжетное значение.

В новелле Р. Бредбери «Вельд» родители Джорж и Лидия Хедли, вступая в воображаемый мир своих детей, оформленный кибер-комнатой в знойную африканскую пустыню, слышат крики, напоминающие им их собственные голоса и видят обрывки своей одежды среди останков растерзанных львами жертв. Порождение двойной реальности детьми (воображающими персонажами) является сюжетной ситуацией, чреватой коллизией для персонажей-родителей: чужой воображаемый мир ставит их лицом к лицу с необходимостью реакции на образ самих себя в воображаемом мире детей.

В аспекте построения сюжета это значит, что сюжетная ситуация встречи с воображаемым миром чревата сюжетным событием реакции на реакцию, оцениванием жизненных ценностей, воплощённых в образе мира. Предметом созерцания для читателя автор делает не действительность, а осознание действительности героями и/или осознание героями своей личной действительности (действительности их сознания и тела, внутренней и внешней целостности или нецелостности). Динамика и двойственность точек зрения субъекта, который воспринимает и реальность как действительно существующее перед ним единое целое («мир»), и в качестве другой, особой реальности – воображаемый мир, в котором образы представляют другую действительность (смысловые взаимосвязи, образующие «мир») – становятся основой сюжетного события.

Новое видение за пределами себя самого может вывести героев к двум новым типам соотношения внутреннего и внешнего самоощущения: 1) «я» субъекта расширится и удвоится, что, скорее всего, приведёт к внешней и внутренней «раздвоенности», нецелостности субъекта; 2) «я» восстановит границы индивидуальности, восполнив себя за счёт иллюзии удвоения воспринимаемой реальности.

Оба типа самоощущения человека будут оформляться в сюжет, типологически представляющий собой смену точки зрения субъекта (с возможными внешними метаморфозами персонажей).

 

Соотношение героя и сюжета

Поэтика героя в его взаимосвязи с воображаемым миром выступает на первый план в анализе сюжетообразующих действий и поступков персонажей.

В рассматриваемых произведениях основная инициатива героя, благодаря которой возможность совершения определённого рода событий превращается в сюжет, - это воображающая деятельность или реакция на воображаемый мир. Воображающая деятельность предполагает создание субъектом воображаемого мира; реакция на воображаемый мир предполагает взаимодействие субъекта со «своим» или «чужим» образом реальности. Это значит, что определённую роль в построении сюжета может играть проблематизация ценностной оппозиции «свой» - «чужой» в отношении персонажей к воображаемому миру.

Например, взгляд Дугласа, героя-ребёнка в новелле Р. Бредбери «Жилец из верхней квартиры»[213], кажется парадоксальным всем «взрослым» героям. Взрослые (бабушка, дедушка, жители городка) живут в привычном и знакомом мире. Главная ценность, которая проявляется при их столкновении с воображаемым миром» Дугласа, - это «знание». Взрослые автоматически уверены в том, что их знания о мире соответствуют действительному положению вещей в реальности. Также они не готовы удивляться чему либо и предпочитают оставаться в уверенности, что всё впервые встреченное имеет объяснение с точки зрения знания – по аналогии с уже известным[214].

В отличие от них отношения с миром героя-ребёнка проявляют такую ценность, как узнавание. «Узнавать» – значит не просто постоянно находиться в процессе освоения новых знаний о мире, узнавать – это ещё и удивляться этим знаниям, и сопоставлять знания взрослых, сообщённые тебе как нечто общеизвестное, собственно с миром вокруг[215].

Удивление героя-ребёнка и взрослых имеет разное содержание. Именно эта разность содержания события удивления формирует центральную ценностно-смысловую оппозицию и становится отправной точкой развития сюжета в этом произведении.

Удивление героя-ребёнка направлено на весь мир с его деталями подробностями, узнаваемыми впервые. «Удивительные вещи» для Дугласа являются ценностями («сокровищами»), причём ценность их определяется именно их странностью и необычностью. Один из поводов удивления миру для Дугласа – это повторяющаяся ситуация потрошения цыпленка к обеду, производимая бабушкой. В восприятии героя-ребёнка это обыденное приготовление превращается в «чудодейство». Как и во всяком ритуале, отчётливой особенностью взгляда героя становится игровое восприятие церемонии (тщательная последовательность действий, которую, по мнению Дугласа, бабушке так приятно производить, как бы следуя неким правилам игры):

«Он помнил, как бывало бабушка тщательно и любовно потрошила цыплят, извлекая из них удивительные вещи: мокрые, блестящие петли кишок, мускулистый комочек сердца, с целой коллекцией мелких камушков желудок. Как красиво и аккуратно делала бабушка надрез по животу, извлекая все эти сокровища, запуская туда свою маленькую, пухлую ручку.»[216]

«Удивительным», вызывающим вопрос для героя-ребёнка является и сам факт «знания» - то есть взрослого отношения к миру («A откуда ты знаешь, что у меня внутри всё такое же, а, бабуля?»). В целом, удивление героя-ребёнка – постоянное свойство его кругозора.

Интерес к «чудесным» и «сокровенным» вещам, соответствиям и поступкам воплощается в создание Дугласом «разноцветных миров». «Миры», которые не существуют вне взгляда героя в любимое окно из цветных стёкол, возникают благодаря способности Дугласа воображать.

Его «красный», «синий», «жёлтый» образы реальности, как бы наложенной поверх действительной, отличаются от неё не только тем, что окрашивают в определённый цвет (меняют облик), но и высвечивают иную «причинность» деталей и поступков. Поэтому именно герой-ребёнок замечает «удивительное» в том, что вполне вписывается в автоматическое восприятие мира взрослыми: только медные центы в карманах нового жильца, деревянные столовые приборы и его странная реакция на звук столового серебра, таинственные ночные отлучки, странно крепкий дневной сон. Полное растворение его тела при взгляде на него через «мир» красного стекла воспринимается взрослыми через призму привычного знания о мире как «игра» и «фантазия» ребёнка («Не выдумывай!»[217]).

Когда герой-ребёнок узнаёт тайну нечеловеческой природы Жильца из Верхней Квартиры, и она не вызывает у него удивления, ведь в его чудесном мире это возможно («А что здесь жуткого? - спросил Дуглас. - Я не вижу ничего жуткого»[218]). В этой реакции он полностью совпадает с самим собой; источником развёртывания сюжета становится внезапно возникающее удивление взрослых. Столкнувшись с небывалым (тем, чего не знают), они переживают состояние ужаса. Единственной реакцией «взрослых» героев становятся растерянные бессвязные восклицания («Боже мой!»), мысль, завязшая в одном слове («Я увезу мальчика куда-нибудь, чтобы он смог забыть эту жуткую историю. Эту жуткую историю, жуткую историю!»)[219] и нервные шутки, которые свидетельствуют о резком разрушении привычного порядка мира.

Построение сюжета в этом произведении происходит посредством внезапного перехода - от устоявшейся картины мира с чёткими границами между «известным» взрослых и «воображаемым» Дугласа – к размыванию этих границ. Мир, маркированный как «воображаемый» относительно неопасной и привычной реальности, открывается героямкак «действительный».

В новелле Х. Л. Борхеса «В кругу развалин»[220] квинтэссенцией воображающей деятельности героя становится сотворение человека в сновидении («Он вознамерился во сне увидеть человека, увидеть целиком, во всех подробностях, чтобы ввести его затем в реальный мир»). Воображающий характер сновидения подчёркивается тем, что в нём герой-сновидец проживает другую жизнь, отличную от действительной именно творчеством: когда творение человека завершается, сновидец возвращается в реальность. Смысловая граница между «явью» и «сновидéнием» изначально чётко оформлена: воображаемый мир подчинён реальному и как «призрачное пространство» уступает «живой жизни». И в то же время именно в мире сновидения существование воображающего персонажа отличается подчёркнутой «полнокровностью»: общение с новорождённым сыном, интеллектуальные радости учительства, телесная полнота осязания открыты герою-сновидцу именно в мире воображающего сновúдения.

Источником развёртывания сюжета становится в этом произведении постепенное размывание границ - реальность теряет для героя черты достоверности и онтологической весомости, а воображаемый мир, напротив, приобретает:

В вечерние часы и на рассвете он падал ниц у каменной фигуры и представлял (…) себе, как его выдуманный сын совершает схожие обряды в другом кругу руин, там, ниже по течению. Ночами он не спал - или спал так же, как все люди. Краски и звучанья мира воспринимал теперь он много хуже: ушедший сын брал силы у него и душу истощал. Цель своей жизни он достиг и жил в каком-то радостном забытьи.

Размывание границ внезапно завершается для героя откровением: реальность окончательно теряет черты «действительности» и «призрачность» сновидения охватывает существование полностью; «свой» воображаемый мир, воплощённый в сыне-призраке, оказывается вдруг отражением неведомого сознания, сотворившего и самого героя-сновидца. Сюжетное движение строится как внезапное открытие для героя смысла существования: логика «иллюзии достоверности», которой подчинено существование порождений воображения (образов), объемлет и существование человека в сфере образов. Переживаемое героем размывание границ между сферами реального и воображаемого отзывается размыванием границ между сферой жизненной и эстетической.

Герой этого произведения, изначально воспринимающий себя как демиурга, наделённого способностью творящего воображения, в финале вдруг осознаёт вторичность сотворённого имвоображаемого мира, узнав, что сам является чьим-то творением.

В новелле В. Брюсова «В башне»[221] сновидческий воображаемый мир, в котором герой, автор дневниковых записей, проживает жизнь сурового средневековья, по мере развёртывания сюжета меняет свой статус. Финальное сомнение героя в том, что сновидческий пласт реальности, возможно, вовсе не является плодом воображения, - это событие отчуждения себя от своего наличного бытия, событие размывания границ собственной идентичности. Готовность к «завершению» и оформлению собственного воображаемого мира только как культурного текста - вот вероятная причина того, что герой приводится автором к событию сомнения в тождественности своего «я», к ситуации сомнения в оценке «реального» и «воображаемого». Подобный сюжет представлен и в романе Р. Желязны «Мастер сновидений»[222]. Способность создавать при помощи специального кибер-аппарата воображаемые реальности в сновидениях и освобождать с их помощью сознание пациентов от сложных разрушительных энергий – творческая потенция, с которой изначально самоотождествляется герой. Однако встречая человека с более сильной волей, лишённого возможности зрительно проживать реальность действительную, и даря ему эту возможность – в воображаемом мире – герой-творец попадает в ловушку виртуальных реальностей, превращаясь силой чужого воображения в персонажа. «Свой» воображаемый мир вдруг превращается в «чужой», и это ведёт к полному размыванию границ «я» персонажа, идентифицировавшего себя изначально с ролью «Dream Master».

Наблюдения, сделанные относительно логики построения сюжета и образа героя в рассмотренных произведениях, показывают, что:

a) Если воображающий персонаж сохраняет на протяжении всего произведения тóждество самому себе, то носителем сюжета становится другой – герой, сталкивающийся с чужим воображаемым миром. «Чужой» воображаемый мир оказывается для героя в таком случае разновидностью обстоятельств, не выражающих сущность его мира и не связанных с его основной жизненной целью, сталкивающих его с чем-то, что станет источником изменений, чаще всего, внезапных и не зависящих от субъективной воли героя.

b) Герой, творящий свою воображаемую реальность, и герой, сталкивающийся с чужим воображаемым миром могут быть воплощены в одном субъекте. Его сюжетная функция в этом случае связана с переживанием смещения изначальных границ внешнего, внутреннего и воображаемого миров относительно друг друга; с осознанием мнимости «реального» относительно подлинности «воображаемого»; с осмыслением иллюзорности творческой свободы субъекта.

c) Теряющая устойчивый характер идентичность героя по отношению к воображаемому миру как «своему» или «чужому» определяет развитие сюжета, для которого характерно размывание границ идентичности разных субъектов.

3.2.2. Устойчивые варианты сюжета