Часть 2. Постоянное и сменявшееся население Таны

Вслед за отдельным рассмотрением каждой из этнических групп, составлявших население Таны, мы решили попытаться поставить вопрос о соотношении стабильности / сменяемости этого населения. Насколько долго итальянцы могли жить в Тане и каково было постоянное население фактории по этническому составу? Для решения поставленной задачи необходимо сравнить данные 1430-х гг. с данными предшествующего и последующего периодов (нотарии Кристофоро Риццо и Донато а Мано для предшествующего периода и Пьетро Пеллакан для последующего). К сожалению, узкий круг доступных источников существенно ограничивает наши возможности. Но даже если мы не сможем на основании статистики утверждать, насколько обновлялось население фактории, мы, во всяком случае, сможем пойти от противного: выделить старожилов и посмотреть, к какой этнической группе они принадлежат (возможность решить хотя бы эту задачу и предопределила то, что мы ставим вопрос о постоянном населении Таны в главе, посвященной этническому составу населения фактории). Затем сравним полученные результаты с удельным весом той или иной этнической группы (в процентах) на условно-синхронном срезе (1430-е гг.). Таким образом мы сможем установить, представители какой из этих групп имели тенденцию чаще сменяться, а какой – подолгу жить в Тане.

Исходя из общей численности населения Таны… кстати, какой была эта численность? Для сопоставления – население Каффы в XV в. – от 10 до 70 тыс. человек[783]. И мы вновь сталкиваемся с тем, что цельной картины на основании источников у нас не складывается. Казалось бы, в актах Варсиса и Смеритиса упомянуто около 300 человек. Это значит, что население фактории могло насчитывать 1 – 2 тыс. человек (не считая живущих вокруг татар), вряд ли больше. Но вспомним случай с кладом, описанный Барбаро: ему с его товарищами удалось в считанные дни собрать такое количество рабочих, которое непросто было бы собрать и в современном городе с соответствующим уровнем коммуникаций и рынка труда и населением, исчисляющемся десятками или тысяч человек. Они наняли 120 наемных рабочих, обязавшись платить им по три дуката в месяц[784]. Три дуката за работу землекопа – неплохое воздаяние[785], а 360 дукатов в месяц (плюс то, что они заплатили ста пятидесяти рабочим во время повторных поисков клада) – неплохой расход, который предполагал, что купцы были уверены, что игра стоит свеч. Но не это нас сейчас интересует. Любопытно другое – если верить Барбаро, то выходит, что в Тане было возможно на месяц и более оторвать от своих основных занятий 120 человек, затем 150 человек и, возможно, это был еще не предел. Более того, если верить Барбаро они ехали копать до начала торгового сезона (первый раз – в декабре 1437 г., второй раз – в конце марта 1438 г.), когда галеи линии еще не прибыли в Тану и не привезли людей. Тогда выходит, что они набрали сначала 120, а потом 150 человек в межсезонье, что еще более удивительно; впрочем, в рассказ Барбаро верится с трудом, ведь копать мерзлую землю что в декабре, что в марте – весьма сомнительное удовольствие. Однако, если все же мы исходим из допущения, что Барбаро описывал реальные события, мы должны предположить, что все население Таны составляло несколько тысяч человек.

Вернемся к вопросу о постоянном населении. Не решив даже в первом приближении вопроса об общей численности населения, мы не можем и в вопросе о постоянном населении претендовать на статистическую точность. Однако, попробуем вычленить хотя бы некоторых людей, относительно которых мы можем утверждать, что они были старожилами Таны. Сравним для этого алфавитные указатели имен всех известных нам нотариев (мы располагаем полностью опубликованными актами Риццо и а Мано и некоторыми – Пеллакана.) за 1 пол. XV в. – условный период жизни одного поколения.

 

КРИСТОФОРО РИЦЦО:

Fagnus de Fagnis выступает свидетелем 12 июля 1413 г.[786] Clara Pelieta Fagni[787] и Matheus de Fagnio[788] упоминаются в актах Варсиса (последний во втором случае – как свидетель). Имеем ли мы право предполагать на основании сходства когноменов родственную связь между ними – трудно сказать. Мы все же поместили их сюда как возможных родственников. Эти данные никак не повлияют на конечные выводы.

Патрон навы сер Джакомо ди Джирардино, гражданин Венеции[789], вряд ли мог опуститься до того, чтобы стать брадобреем Джакомо де Джирардо из прихода св. Панталеона в 1430-е гг.[790]. Мы помещаем его в этот список по формальным признакам, хотя это вполне могли бы быть и два совершенно разных человека.

Сер Микелино Дзоно упомянут в соглашении 25 августа 1413 г. как владелец дома в Тане совместно с сером Дарио Малипьеро[791]. Микеле Дзоно[792] получает по завещанию Джованни Петри 172 иперпера, которые должны быть ему высланы с ближайшими галеями, идущими в Венецию.

Сер Маноли де Мудаццо из Кандии, патрон навы, заключил 5 июня 1413 г. в Тане договор о фрахте с сером Георгием Мамоной и сером Григорием ди Монаяни. Георгий и Григорий должны были погрузить на наву 450 кантаров муки и 150 кантаров рыбы, бычьих шкур, икры, каковые 150 кантаров они обязались предоставить патрону для погрузки до середины июня для доставки в Корон. В случае, если купцы захотели бы сгрузить свои товары в Константинополе, они могли это сделать при условии уплаты половины фрахта. Сумма фрахта была определена в 32 сольди гроссов за каждый кантар, провозимый до Корона, и в 16 сольди гроссов за каждый кантар, провозимый до Константинополя. Патрон навы Маноли обязался отплыть из Таны не позднее 5 июля. В случае нарушения договора виновная сторона обязана была заплатить 100 золотых дукатов[793]. Грек Маноли из Кандии[794] составляет 9 ноября 1430 г. завещание; один из его фидеикомиссаров, возможно, тоже грек – Георгий из Кандии. Характерно, что в его завещании упоминается особенно много разных церквей, которым он передает небольшие суммы денег. Интересно, что фамилия Мудаццо – по всей видимости венецианская. Братья Николо и Марко Мудаццо, сыновья покойного Пьетро, были баллистариями галей Романии, первый в 1449 г.[795], а второй – в 1451 г.[796].

 

ДОНАТО А МАНО.

Пьетро Лоредан упоминается как бывший консул Таны 3 августа 1414 г.[797]. Пьетро Лоредан[798] и его брат Доменико, а также их покойный брат Бартоломео получают прокурацию. Маловероятно, чтобы это был один и тот же человек. Мы упоминаем его здесь, так как по формальным критериям это могла быть одна персоналия, но, как и в непосредственно следующем за этим случае, не придаем присутствию этой персоналии здесь особого значения. Оно не будет влиять на наши выводы.

Андреа Контарини, бывший консул Таны, несколько раз упоминается в документах Донато а Мано[799]. Андреа Контарини, нобиль[800] должен был дать десять штук английского сукна («лоести») Бальдассаре, сыну покойного Марка. Ситуация та же, что и в предшествующем случае. Мы не можем не упомянуть этого человека по формальному сходству номена и когномена, но его присутствие в нашем списке не повлияет на конечные выводы.

Катерина, жена Джорджо Джустиниани, составляет завещание на диалетто[801]. Катарина Джустиниани упоминается в завещании 28 мая 1436 г.[802].

Джованни Пьетри выступает 29 сентября 1413 г.[803] и 17 октября 1413 г.[804] как свидетель при оформлении прокурации. Джованни Пьетри из прихода св. Аполинария в Венеции упоминается в 1430-е гг. – 25 марта 1436 г. (в тексте ошибка, дано «1435 г.») составленный в Константинополе документ ссылается на его завещание, составленное Николо де Варсисом в январе того же года[805]. Само завещание находится в b. 750.

28 сентября 1417 г. Бартоломео Ломбардо признается, что должен уплатить серу Джованни Базилио, сыну покойного Джакомо, 262,5 золотых дуката, которые он получил от него в Тане[806]. Джованни Базилио 25 марта 1435 г. находится в Константинополе вместе с Арсенио Дуодо, Николо де Варсисом и Иосафатом Барбаро; несомненно, он отправляется в Тану[807].

Доменико Бедолотто, сын покойного Николая, переводчик-drugomanus выступает свидетелем по покупке дома госпожой Йолмелих а Канделис[808], продает 5 августа 1414 г. благородному мужу Франческо Тальяпетра погреб с участком земли за 23 сомма Таны[809], выступает 28 сентября 1417 г. свидетелем при уплате 262,5 золотых дукатов[810], фигурирует в составленном 5 мая 1417 г. завещании своего брата Луки Бедолотто[811] и в его инструменте[812]. Доменико Бедолотто[813] выступает свидетелем завещания 10 июня и 1 июля 1436 г., а также 28 октября 1438 г.

Борано Тальяпетра – один из наиболее известных нам по разным источникам персонажей. Носители фамилии Тальяпетра были старожилами в фактории и обитали в Тане еще в начале XV века. У нотария Моретто Бона упоминаются братья Франческо Тальяпетра и Джанотти Тальяпетра[814], причем профессия переводчика была «династической» в их семье (родственник Борано Николо упоминается как drugomanus в 1414 г.[815]) и оба Тальяпетра знали русский язык, почему к их услугам многократно и прибегали жители фактории[816]. 7 октября 1415 г. поручает Франческо Тальяпетра получить 94 безанта Таны[817], должен получить по завещанию Доменико Бедолотто двадцать безантов[818], назначается фидеикомиссаром в завещании Джованни Джустиниани в имбревиатуре[819], сохранился также инструмент завещания[820], упоминается в прочих ситуациях[821]. В неизвестное нам точно время (1421 – 1423 г.) консул Эрмолао Валарессо приказал глашатаю прокричать на пристани, что житель Таны Бонавентура приглашается в суд по обвинению Борано Тальяпетра, а также за непослушание. Так как Тальяпетра отрицал, что вчинял какой-либо иск против него, Бонавентура потребовал от консула (Эрмолао Валарессо) воздаяния за нанесенные ему консулом побои и за бесчестие[822]. Переводчик курии при консуле Борано Тальяпетра упоминается 4 мая 1436 г. в завещании и 16 июня того же года как свидетель при продаже раба[823]. Барбаро упоминает Борано Тальяпетра в 1438 г. как переводчика курии[824]; он отправился с Барбаро и бастоньером консула в татарский стан с подарками. Известно, что он был одноглаз, а его дочь звали Доменикина (сокращенно Menechina)[825].

Супружеская пара греков упоминается в актах Донато а Мано несколько раз. Жена – Йолмелих а Канделис – владела землей и домом в Тане, а ее муж Михали Митриоти назван habitator’ом Таны. Так, по документам Йолмелих а Канделис, жена Михали Митриоти, жительница Таны, покупает за 550 безантов Таны у Констанцо Рафанелло, прокуратора сера Андреа Россо, участок земли с домом, который ранее принадлежал семье Джустиниан, а впоследствии – серу Андреа Россо, причем уплачивает не всю сумму сразу[826]. 24 декабря 1414 г. Михали Митриоти поручает пресвитеру Кристофоро Риццо вести его дела и апеллировать по поводу двух вынесенных против него в пользу его жены Йолмелих судебных решений[827]. В документе, составленном 29 марта 1415 г., в очередной раз упоминается дом, принадлежавший госпоже Йолмелих[828], а в акте от 24 сентября 1415 г. фидеикомиссар сера Андреа Россо признается, что получил причитавшиеся за дом деньги от Йолмелих. В последнем из документов корпуса с упоминанием этих людей Михали Митриоти поручает получить документы с упоминанием своей жены Йолмелих[829]. Эта Йолмелих, жена покойного Михали Митриоти, составляет 4 мая 1436 г. завещание, в котором упоминаются главным образом греки и татары, в том числе и священник православного прихода папа Татули[830].

 

ПЕЛЛАКАН:

Константин de La Chustiza, сын покойного Николая[831], грек (см. ниже) служил в 1436 г. стипендиарием в Тане; в завещании того же года говорится, что он был должен пять дукатов Антонелло из Пармы. Среди документов Пьетро Пеллакана есть уникальный пример подписания по-гречески венецианского нотариального акта 1448 г. Это завещание, оформленное тем же Пьетро Пеллаканом и содержащее греческую подпись свидетеля «Κωστατης ο δε λα Βοτζιστα», «de la Chustizza» в латинской транскрипции, (такой пример уникален для Причерноморья, тогда как такие случаи не редки в документах, написанных на Крите и в королевстве Кипр)[832].

Уже упоминавшаяся у Донато а Мано[833] в начале XV в. и у Николо де Варсиса 28 мая 1436 г. [834] Катерина, жена Джорджо Джустиниани, фигурирует в 1450-е гг. в актах Пьетро Пеллакана. 29 июня 1451 г. Катарина Джустиниани, проживавшая в венецианском замке, продавала за 220 безантов принадлежащий ей участок земли близ крепостных стен (его описание приводится в акте и сделано переводчиком курии с греческого языка, Доменико Беддолото)[835]. Покупателем выступает грек Татулий[836], священник церкви св. Николая в Тане, отсутствовавший в момент заключения договора. Его интересы представлял венецианский купец нобиль Франческо Корнаро. Вступление Татулия во владение должно было произойти не ранее 1 сентября 1451 г. Отсутствие его объясняется тем, что он должен был отправиться для поставления в Трапезунд к архиепископу Алании, в юрисдикции которого находилась эта церковь. Церковь св. Николая принадлежала грекам и названа в акте ecclesia sancti Nicolai grecorum eiusdem loci Tane. Итак, эта женщина упоминается еще у Донато а Мано (т. е. в 1413 – 1419 гг.). Если мы примем во внимание тот факт, что уже тогда она была не только замужем и правоспособна, но и обладала достаточным имуществом для того, чтобы побеспокоиться о составлении завещания (а венецианцы беспокились об этом всю свою сознательную жизнь), то придется констатировать, что здесь мы сталкиваемся с примером знаменательного для XV века долгожительства и активности (видимо, деловой; ведь, живя в венецианском замке, она, тем не менее, какое-то время владела участком земли, а это дает основания предположить, что она могла использовать его в коммерческих целях).

Насчет Доменико Бедолотто[837] см. выше. Папа Татули, греческий священник православной церкви святого Иоанна в генуэзском квартале, также находился в Тане еще в 1430-е гг. [838]. Франческо Корнаро, нобиль и купец, сын покойного Доната, брат Джакомо Корнаро из банка известен тем, что он, наряду с прочими купцами, был замешан в кладоискательской авантюре Барбаро в 1430-е гг. Он же оказывается в Тане в 1445 г. вместе со своим братом Джакомо[839] (Барбаро упоминает Джакомо Корнаро как «покойного» в эпизоде с кладом; но при этом он имеет в виду лишь то, что этот человек был мертв на момент написания книги; иначе нам пришлось бы предположить, что Джакомо в 1430-е гг. пропал без вести, внезапно и в строгом секрете от многих своих знакомых «возникнув» в 1445 г. только для того, чтобы Варсис мог оформить прокурацию).

 

Итак, что же дал наш эксперимент?

Во-первых, мы выявили по меньшей мере восемь (по оптимистическим подсчетам одиннадцать) человек, которые либо обитали в Тане с 1410-х гг. до 1430-х гг., либо более или менее регулярно посещали факторию в этом временном диапазоне, и шесть человек, которые делали это в диапазоне с 1430-х по 1450-е гг., причем из них два человека попадают в оба диапазона, что позволяет нам утверждать, что они были настоящими «старожилами» фактории.

Во-вторых, мы можем допустить, что дошедшие до нас уже не из трех папок, а из весьма разнообразных источников данные о «старожилах» фактории более или менее репрезентативно отражают реальное соотношение этнических групп среди постоянного населения Таны. Тогда нам следует проанализировать качественный состав этого условно постоянного населения фактории в отношении этнической и религиозной принадлежности, сравнив его с процентным соотношением внутри нашей (напоминаем!) нерепрезентативной выборки CI, bb. 231 & NT, bb. 750, 917 – именника, составленного на основе актов 1430-х гг. Мы уже говорили, что акты Варсиса и Смеритиса отражают по преимуществу западноевропейское население Таны. Это видно невооруженным глазом. Проверим соотношение латинян к прочим этносам в общем именнике аналогичным соотношением внутри нашего условно постоянного населения. При этом мы можем как воспринимать «старожилов» Таны за почти что всю 1-ю пол. XV в. как единое целое, так и разделить их на упоминающихся у Риццо / а Мано и Варсиса / Смеритиса и упоминающихся у Варсиса / Смеритиса и Пеллакана. Для большей точности мы можем провести расчет для первого периода и для «оптимистических», и для «пессимистических» данных. Цифры приводятся округленно до 1%.

В целом («оптимистические» данные) 13 латинян (76%), 4 грека (24%).

В целом («пессимистические» данные) 10 латинян (71%), 4 грека (29%).

1410-е – 1430-е гг. («оптимистические» данные) 9 латинян (82%), 2 грека (18%).

1410-е – 1430-е гг. («пессимистические» данные) 6 латинян (75%), 2 грека (25%).

1430-е – 1450-е гг. 4 латинянина (67%), 2 грека (33%).

Конечно, на первый взгляд было бы нелепым думать, что на основании данных о полутора десятках человек мы можем получить точные данные о процентном составе «старожилов» по этническому происхождению. Но полученные нами цифры добавляют убедительности хотя бы уже тем, что не слишком сильно варьируют. Если бы мы, скажем, увидели бы, что в фактории среди выявленного нами условно постоянного населения 40% составляют немецкие купцы из Нюрнберга, 25% англичане, 15% арабские купцы из Египта и 30% китайцы, то у нас были бы весомые основания усомниться в репрезентативности данных источника. Но полученные цифры убеждают нас, что не стоит так торопиться. Они, можно сказать, верифицируют друг друга. В любом случае, какой бы вариант измерения мы не взяли, получится, что латинян[840] среди упомянутых «старожилов» около 3 / 4, а греков – около 1 / 4. Контраст с тем соотношением, которое мы получили на основании выборки CI, bb. 231 & NT, bb. 750, 917 разительный. Если процентное соотношение в ней условных латинян к грекам в общей массе было 80,93% к 5,95%[841], то тут, среди более постоянного населения, оно, если усреднить полученные выше цифры, составляет 74,2% латинян к 25,8% православных. В реальности это соотношение, видимо, было еще более в пользу греков и татар-христиан, так как мы должны делать поправку на то, что западноевропейцев любые акты (в т. ч. привлеченные нами акты Риццо, а Мано и Пеллакана) всегда отражают лучше, чем греков и татар.

***

Итак, мы, проанализировав частотность упоминаемых в исследованном им актовом материале имен, пришли к выводу, что этнический состав Таны был довольно пестрым. В актах преобладают итальянцы, что свидетельствует, с одной стороны, об открытости города, а, с другой стороны, о том, что их активность была в среднем выше торговой активности местного купечества[842]. Впрочем, С. П. Карпов, вводя в научный оборот обильный документальный материал, переосмысливает доминировавшее в историографии представление об ограниченных масштабах активной торговой деятельности греческих купцов. Несмотря на то, что господствующие позиции в торговле этого региона занимали итальянцы, греческие купцы вели не только внутреннюю торговлю. В XIV в. – 1 пол. XV в. они расширяли сферу своей деятельности, завязывая (обычно вместе с итальянскими предпринимателями, заинтересованными в этом сотрудничестве и в инвестициях их капитала) торговлю с Каффой и другими центрами Северного Причерноморья, откуда они вывозили зерно и другие товары в области Южного Причерноморья. Поэтому вполне обоснован вывод о том, что торговая активность итальянцев не препятствовала, а, напротив, способствовала развитию торговли греческих купцов Южного Причерноморья, которые не только усваивали опыт венецианцев и генуэзцев, но и нередко превращались в их младших партнеров[843]. Подтверждением сохранения активности значительного слоя греческих и вообще восточных торгово-предпринимательских элементов на рынках Романии и Причерноморья могут служить данные по составу торговых людей в Тане, среди которых немало греков. В свете этого представляется очень спорным вывод А. Лайу-Томадакис о том, что для греков был строго лимитирован доступ в черноморские фактории итальянцев (прежде всего – Каффу и Тану) и что их торговая активность ограничивалась второстепенными пунктами[844]. Если относительно византийских городов можно утверждать, что широкая международная торговля поддерживала в них существование значительной прослойки люмпен-пролетариата[845], то насчет Таны у нас нет сведений, чтобы утверждать подобное насчет местного населения. Ни татары, ни греки не зафиксированы в качестве наемных работников, грузчиков, портовых рабочих, моряков.

Итак, значительная часть населения – итальянцы и греки. Представители прочих этносов реже упоминаются как клиенты, завещатели и партнеры и, кажется, никогда – как свидетели. Иудеи и армяне не были обнаружены вообще; зихи и черкесы фигурируют только как рабы; русские и татары – по преимуществу как рабы. Лишь один раз русский Михайло выступает как манумиссор (остальные трое – рабы).