Часть 2. Номенклатура товаров.

Посмотрим на основании комплексного анализа различных источников, какое место занимала Тана в системе товарообмена в Северном Причерноморье, а также и между Европой и Ближним Востоком.

РЫБА: Торговля рыбой лучше всего отражена в изученных нами актах. 10 июня 1436 г. Джованни Лиардо, сын покойного Альберто из прихода св. Мокия в Венеции признается в своем завещании, что получил по камбию 20 дукатов от Джованни Базилио, и отмечает, что если Базилио захочет перевести камбий на Венецию, то пусть он это сделает под залог двух ботт осетровых рыб. В противном случае его фидеикомиссар должен сам продать рыбу и выдать 20 дукатов Джованни Базилио. Он же (Джованни Лиардо) завещает продать некоторое количество осетровых рыб, находящееся в Тане, и уплатить его долги[427]. Микеле де Маттео de Suazio, бывший стипендиарий Таны, завещает своему племяннику Андреа Петенарио выручку от продажи 25 ботт осетровых рыб, которые он отправил в Венецию этому Андреа[428]. Бальдассаре, сына покойного Марко из прихода св. Петра de Castello упоминает в своем завещании, что он должен получить от Бласио Альбереньо 500 безантов за 4 ботты осетровых рыб и с Джорджо Паскуаля 1000 безантов за 7 ботт осетровых рыб (5 для нобиля Пьетро Пизани и 2 для Джованни Нигро)[429]. Известные нам цены, таким образом, составляют 10 дукатов, 125 безантов, 142,8 безантов за ботту. Осетровые рыбы упоминаются и в хронологически более ранних завещаниях[430]. Причем следует отметить, что чаще всего они были объектом торговли на дальние расстояния; как и в случае с рабами, их почти никогда не продают не только на месте, но даже в Константинополе, и почти всегда везут на продажу в Венецию. Встречается в актах упоминание пескьеры, на которой, судя по тексту, работало много венецианцев[431]. Некоторые исследователи считали ключевым в основании Таны именно рыболовный промысел в фактории, а не ее роль на международных торговых путях. По словам Ф. К. Бруна, некоторые из торговых пунктов северного берега Черного моря возникли на месте прежних, а развитие этих факторий (Таны – в первую очередь) объяснялось тем, что Черное и Азовское моря не лишились своего торгового значения «по причине неимоверного их богатства в рыбах всякого рода»[432]. Самыми рыбными местами Причерноморья всегда были устье Дуная и район Таны[433]. Шильтбергер упоминает, что Тана была весьма богата рыбой[434]. Рыболовство в Тане было сезонным и приходилось, как правило, на июль – август. Рыба и икра разных сортов (осетровые породы, камбала, стерлядь, чебак и др.) в огромном количестве вывозились в эти месяцы из устья Дона. Кроме Таны на Азовском море были и другие центры рыболовства. Доступ к рыбным богатствам Приазовья генуэзцам обеспечивала Матрега. Из-за мелководья Азовского моря итальянским кораблям, следовавшим за рыбой к устью Дона, приходилось останавливаться в матрегском порту и перегружать свои товары на мелкие суда. То же им приходилось проделывать и на обратном пути[435]. Кроме Таны большую роль в рыболовном промысле играла Ло Копа[436], которая была основана генуэзцами в начале ХIV в. недалеко от устья Кубани, на правом берегу. Это был зихский город. Археологические и письменные источники показывают, что основным занятием жителей поселения на протяжении столетий был рыбный промысел. Рыба и икра были доходными статьями вывоза из Копы, как в древние времена, так и в средние века. К XIV в. город стал центром рыбного промысла и рыбной торговли в Северном Причерноморье. Закупленную у местного населения рыбу на специальных судах отправляли через Каффу в Венецию, Геную, Константинополь, Трапезунд[437], малоазиатские и средиземноморские порты. В Копе располагались специализированные торговые ряды, нотариальные конторы по торговым сделкам[438]. И все же Тана несомненно лидировала по количеству вывозимой рыбы. Рыбу из Таны вывозили в Константинополь, Трапезунд, Каффу, Симиссо и Смирну[439]. Соленая и сушеная рыба составляли едва ли не основную часть рациона средних и низших слоев населения Константинополя[440]. В XV в. Тана все больше превращается во все более важный центр торговли рыбой и икрой (см. ниже) со знаменитыми частными тонями («пескьерами»), описанными Иосафатом Барбаро[441]. Такими пескьерами владели многие официалы и купцы (сам Иосафат Барбаро, Джованни да Валле); они успешно занимались рыбным промыслом и рыбной ловлей, несмотря на то, что временами пескьеры могли разоряться татарами[442]. Согласно Барбаро, пескьеры были расположены в весьма значительном отдалении от фактории. Торговля рыбой и икрой из Причерноморья контролировалась в 1427 г. и позднее специальной оффицией (Ternaria Nuova)[443]. Перо Тафур в 1438 г. отмечал в Тане значительное количество разных пород рыбы (белуга, осетровые, лососевые, морена), торговля которыми простиралась вплоть до Кастилии и даже до Фландрии[444]. Пескьеры Азака привлекали внимание Порты еще и в середине XVI в.[445]

ИКРА: Традиции торговли икрой в Византии существовали издавна; по крайней мере, торговля этим продуктом документируется в XII – XV вв.[446], причем еще самые ранние источники указывают на устье Дона как на регион экспорта икры осетровых рыб[447]. Через Тану в Константинополь и в Европу шла икра из устья Дона и с Каспия[448]. Кроме того, имел место сезонный рынок в Ло Копе (где действовали в основном генуэзцы). Торговля икрой в Тане приходилась на июль – август, время, предшествовавшее отбытию кораблей из фактории[449]. В актах Варсиса икра упоминается один раз: Джованни де Джорджо де Сенья в своем завещании заявляет, что должен получить от бочара Франческо 19 безантов и 6 емкостей с икрой по 4 кантара каждый, итого 24 кантара икры[450]. Мы не можем ничего сказать о ценах на основании этих данных, но они являются лишним подтверждением того, что масштабы торговли икрой были значительны (см. ниже свидетельства других источников). Греческая счетная книга, опубликованная Шрайнером, свидетельствует о том, как в одном случае была продана икра из Таны общим весом 9,5 кантаров (χαβι=ρι καλ=θια τανιωτικ=)[451]. Привоз икры «#p3 Βενετ^ν»[452] мог обозначать как привоз ее венецианскими купцами, так и из венецианских областей Причерноморья, то есть из Таны[453]. Икра один раз называется «κουπ=τικον»[454] – это может, по мнению Шрайнера, указывать на ее происхождение из Ло Копы на Кубани[455]; хотя более вероятно, что такое название происходит от латинского cupa – бочка, то есть имеется в виду бочковая икра. В 1-й пол. XV в. роль Таны в местной торговле как центра экспорта лососевых рыб и икры значительно усиливается[456]. Упоминания об икре осетровых рыб есть у Перо Тафура[457]. 22 июня 1433 г. генуэзский купец написал из Перы своему брату, что икра стоила 6,5 – 7 иперперов за генуэзский кантар (47,65 кг)[458]. В 1438 г. Джакомо Бадоэр купил 8 кантаров (380,8 кг) икры из Таны по 6 иперперов за кантар, а затем две других партии по 7 и 11 кантаров (333 и 523 кг) за 6,8 и 5 иперперов соответственно[459]. Естественно, что икра более низкого качества, а также и испорченная икра ценились дешевле, а более высокого качества – дороже[460]. При этом надо отметить, что практически вся упоминаемая Бадоэром икра происходит из Таны[461]. Пескьеры венецианцев за пределами Таны (по словам Барбаро, некоторые из них располагались в сорока милях) служили им также и для добывания икры. Барбаро в своем «Путешествии в Тану» передает авантюрную историю о том, как несмотря на предусмотрительность его товарища, Джованни де Валле, спрятавшего от подходивших к Тане татар тридцать бочек икры, прикрывшего их землей и даже пережегшего сверху дрова для маскировки, татары все же разграбили его пескьеру и унесли бочки с икрой[462]. Впрочем, риски и неудачи были эпизодическими, а торговый интерес – постоянным, и именно венецианцы и генуэзцы, по всей видимости, привили вкус к икре в Западной Европе в XIV–XV вв.[463].

СОЛЬ: Соль вывозилась в Константинополь и в Европу из района Сиваша, где находятся соленые озера[464]. Солью из Северного Причерноморья снабжались через итальянские фактории города Трапезундской империи[465], причем в историографии утвердилось мнение, что занимались этой торговлей в основном генуэзцы[466]. Барбаро в своем «Путешествии в Тану» пишет, что соль из Приазовья была такой же крупной, как соль с Ибицы (Gieviza)[467], известного места добычи соли в Европе[468]. Места добычи соли на мелководьях близ Перекопа обычно отмечались на итальянских портоланах словом «saline».

КЕРАМИКА: Раскопки Таны – Азака показали, что большая часть обнаруженной там керамики принадлежит к двум группам. Первая группа – это продукция мастерских, находившихся на низком технологическом уровне и связанных с домонгольскими восточноевропейскими традициями. Вторая – продукция мастерских, освоивших большую часть технологических приемов своего времени (в т. ч. технику поливной керамики). Это производство было привнесено в Азак из столиц (что может быть связано с миграцией)[469]. Количество импортной керамики в Азаке XIV – XV вв. в культурном слое составляет 30%. Набор групп импортной керамики в целом является обычным для любого памятника в причерноморских областях Орды. Основная масса – амфоры «трапезундской группы», использовавшиеся в морской торговле вином. Сосуды других видов почти не достигали северных берегов Черного моря[470]. Другая группа амфор относится к городу Триллии, расположенному на южном берегу Мраморного моря[471]. Две группы импортной керамики, представленные небольшим количеством находок, могут происходить с Крита. Они представлены, в основном, одним видом изделий – плоскодонными пифосами; впрочем, возможно, в одну из этих групп входили амфоровидные сосуды, известные по единичным находкам. Пифосы по объему соответствуют специальной мере для критского вина – mistato (около 20 л), широко использовавшейся в XIV – XV вв. Их появление в Азаке может быть связано с присутствием и деятельностью в городе венецианских купцов[472]. Также выделены группы керамики, привезенной из городов Поволжья, из Маджара, Хорезма, Крыма; некоторые группы керамики предположительно аттрибуируются даже Испанией и Китаем[473]. Группа Восточного Крыма составляет одну из самых стабильных и значительных частей керамического импорта в Азове. Основными ее источниками были три города – Каффа, Солдайя и Солхат. Здесь не действует общее для Золотой Орды правило членения комплекса на две основные группы – «традиционную» и «привнесенную»; технология здесь достаточно едина[474]. В слое Азака, как и других золотоордынских городов, присутствует керамика группы Юго-Западного Крыма. Набор форм группы ограничен. Подавляющее большинство ассортимента составляют кухонные горшки с ручкой[475]. В Азак поступала разнообразная керамика из Сарая на Волге: кашинная, псевдо-минаи, минаи, красноглиняная поливная. Хорезмская группа в Азаке малочисленна и заметно уступает по числу находок маджарской и поволжской керамике[476]. Керамика, происходящая из Таны, была в свою очередь обнаружена вне фактории. Многочисленные находки в Судаке керамики, происходящей из татарского Поволжья свидетельствуют об интенсивности обменов между этими регионами[477]. Ясно, что этот обмен (по крайней мере, отчасти) шел через Тану. Кроме того, украшенные орнаментом «граффито» кувшины обычно выделяют в т. н. латинско-палеологовскую керамическую группу, производившуюся частично в Крыму и Приазовье[478].

ВИНО: В Тане перманентно не хватало вина[479]; оно было одним из основных предметов импорта. Так, Бальдассаре, сына покойного Марко из прихода св. Петра de Castello упоминает в своем завещании, что он должен получить от пресвитера Бенедетто де Смеритиса около 74 дукатов за вино, проданное его брату Джованни, из которых Смеритис должен дать 40 в Тане, а остальные – в Венеции[480]. Он же должен был получить от Бласио Альбереньо 80 безантов за 1 ботту вина[481]. Трапезундские вина ввозились в Тану в большом количестве[482]. Трапезундские купцы располагали в Тане правом беспошлинной торговли при продаже вина оптом[483]. И. В. Волков считает, что единственным экспортером вина в Причерноморье была Трапезундская империя[484]. Этот вывод он основывает на том, что значительная масса находок керамики в Азаке – амфоры «трапезундской группы», использовавшиеся в морской торговле вином. Возможно, однако, что дело обстоит иначе: на основании фундированного некими известными ему письменными источниками предположения насчет единственного экспортера он делает вывод о трапезундской принадлежности импортной керамики в Азове. Чтобы оспорить этот вывод, необходима подробная археологическая атрибуция этого комплекса. Не имея возможности осуществить ее мы, по крайней мере, имеем основания оспорить тезис о том, что Трапезундская империя была единственным экспортером вина в Причерноморье. Дело в том, что, выдвигая это предположение, Волков при этом сам же утверждает, что группа керамики из Восточного и Южного Крыма (то есть из винодельческой Готии) составляет одну из самых стабильных и значительных частей керамического импорта в Тане – Азаке. Южная прибрежная полоса Крыма с античных времен являлась самой северной зоной культуры виноградарства в Восточной Европе. Готия на протяжении всех средних веков производила весьма значительное количество вина. Каффа удовлетворяла свои потребности готским вином более чем на 50 % и немалую часть ввозила из Эгеиды. Эти расчеты основаны на данных источников: в приводимых Бельграно материалах ревизии финансовой деятельности администрации генуэзских факторий на Черном море за 1351 г. сообщается, что вино из Готии вывозилось через Каффу и облагалось налогом в расчете 10 аспров с бочки[485]. В 1351 г. налог давал Каффе 25 тыс. аспров годового дохода, что позволяет оценить ввоз вин из Готии на рынок Каффы в 2600 бочек. Считается, что это не только обеспечивало более 50 % потребностей города, но и позволяло создавать определенный резерв для реэкспорта. Но куда могли продавать каффинцы остаток вина, пусть второсортного? Ведь этот остаток был немалым. Понятно, что это вино предназначалось не для продажи в бассейне Эгейского моря или в метрополии, а для генуэзских факторий в Причерноморье и на эскпорт вглубь континента. Очевидно, они снабжали им емкий рынок в Тане, где вино охотно брали и итальянцы (для собственного потребления), и татары, также испытывавшие к этому продукту сильную тягу (стоит вспомнить эпизод у Барбаро, когда приехавший к нему Эдельмуг буквально «дорвался» до вина[486]), и русские (для реэкспорта). Действительно, в числе прочего через Тану по Дону шла транзитная торговля вином из Крыма – ведь крымская тарная керамика, традиционная для транспортировки вина, встречается по Волжскому и Донскому путям вплоть до Москвы[487]. Итак, имел место экспорт вина из Готии на Русь через Тану[488], а германское происхождение русского слова «виноград» дало основания утверждать, что в русский оно вошло из крымско-готского (кр.-готск. Wingart; впрочем, насчет этого существуют различные мнения[489]), а также что готские обычаи винопития распространялись вместе с самим продуктом на север[490]. Видимо, Балар неправ в утверждении, что экспорт вин Южного Черноморья в Крым и Тану не имел большого значения[491]. С. П. Карпов считает, что именно экспорт вина из Трапезундской империи, а не ввоз вин Хиоса или Южной Италии обеспечивал основное потребление итальянских факторий Северного Причерноморья[492]. Нам следует прибавить к этому, что, несомненно, имел место еще и экспорт вина из Крыма, как было показано выше на основании подсчетов производства и потребления вина. Кроме того, обилие предназначенной для транспортировки и хранения вина керамики в пределах одного сравнительно небольшого поселения, не специализировавшегося на производстве керамики на экспорт непосредственно (более того, значительная часть этой керамики аттрибуируется как импортная) свидетельствует как о развитой торговле вином, так и о его значительном потреблении.

СТРОЕВОЙ ЛЕС: Лес упоминается в актах лишь однажды[493]. Преимущество грузов вроде строевого леса заключалось в том, что фрахт кораблей с тяжелым грузом обходилось значительно дешевле, так как тарифы фрахтования зависели больше от характера груза, чем от дальности дороги. Это отвечало интересам развития промышленности, нуждавшейся в относительно дешевом сырье[494] и давало дополнительный толчок развитию как производства, так и морской торговли сырьем. Строевым лесом торговали, в основном, русские, причем масштабы торговли были немалыми.

ВОСК: Тана действительно была одним из экспортеров воска. По завещанию Джованни Петри из прихода св. Аполлинария в Венеции его комиссары Микеле Дзоно и Джованни Мартини должны отдать Томе Бенивенти 12 кантаров воска[495]. Антонио de Papia, сын покойного Chinacsii, завещает храму св. Михаила de Muriano свечи; видимо, нереализованные[496]. Не исключено, что свечи производились в мастерских при церквах Таны. Воск составлял 28,4% от вывоза Бадоэра из Константинополя в Венецию[497]. Видимо, значительная его часть поступала из Малой Азии, хотя некоторая часть, несомненно, вывозилась с Севера через Донской путь. Венецианцы вывозили воск из Таны, предусматривая для него специальный фрахт[498]. В некоторые годы воск наряду с шелком считался главным объектом погрузки на галеи линии[499]. Воск относился к товарам sottili[500].

МЕХА: Тана и Каффа были главными поставщиками пушнины на рынки Западной Европы из Причерноморья[501]. В актах Варсиса и Смеритиса нет прямых упоминаний торговли мехами, но частотность одежд на меху как объектов завещания убеждает нас в том, что торговля была довольно бойкой, а сама пушнина была в цене. Объектами завещаний выступают шубы, кафтаны[502] и прочие одежды на меху разных зверей от соболей до лисицы и прозаической овчины[503]. Пушнина, по всей видимости, целиком вывозилась из русских земель; особой популярностью пользовались шкурки соболя[504]. Торговые связи с югом были очень интенсивными начиная еще с XIV в., которым датируются первые упоминания о поселении русских купцов в Судаке[505]. Независимая и активная роль Московского княжества в торговле с югом была возможна лишь при условии обладания необходимыми запасами пушнины[506]. Тихомиров выделяет шесть путей, связывавших русские земли с Причерноморьем: 1) путь по Днепру; 2) через Тану по Дону; 3) через Смоленск и Слуцк по западнорусским землям к Монкастро; 4) сухопутный к Каффе; 5) по Волге до Сарая, а затем по Дону до Таны; 6) по Волге к Астрахани, а затем через «черкасскую» и «грузинские земли» к Трапезунду и Константинополю[507]. Второй из этих путей, речной путь от города Дубка (русский городок в верховьях Дона) до Азовского моря занимал примерно 40 дней[508] и предпочтение этого пути митрополитом Пименом в конце XIV в. недвусмысленно свидетельствует о его вновь возраставшей значимости. Для западнорусских земель более актуален был путь через Монкастро. Барбаро противопоставлял XIV и XV вв.; он живописует ушедшую в прошлое бойкую торговлю шелком и специями с Хаджитарханом: по его словам, 6 или 7 (!!!) больших галей приходили в Тану за восточными товарами, в то время как в Сирии этих товаров еще не было![509] Меха шли из Мордовии и идут через Казань и оттуда в Москву, Польшу и дальше, до Пруссии и до Фландрии. Транзитными пунктами в торговле мехами с Западной Европой были Синоп и Симиссо[510].

КОЖИ: Известно, что кожи из Таны (в том числе высококачественные кордаваны) вывозились из Таны в Трапезунд[511]. Кордаваны фигурируют в завещании Бальдассаре, сына покойного Марко из прихода св. Петра de Castello[512]; очевидно, они предназначались на продажу.

МАСЛО: Масло, как и вино, было для Таны статьей импорта и, по всей видимости, ввозилось из Романии. Антонио de Papia, сын покойного Chinacsii, завещает, чтобы по первому требованию Бальдасару Марци была выдана ботта масла[513].

ЗЕРНО: Зерновые культуры и мука вывозились в Геную, Византию, западноевропейские страны, на Ближний Восток. Первое письменное свидетельство о поступлении хлеба с Северного Причерноморья относится к 1268 г. Спрос на хлебное зерно на внешних рынках был весьма велик. Главной житницей, кормившей города Южного Причерноморья, был Крым, а также северо-восточное побережье Черного моря, включая и Приазовье[514]. Скупали ли итальянцы зерно у татар – неизвестно, но факт, что татары-кочевники отнюдь не пренебрегали земледелием, причем их урожаи в Приазовье, по словам Барбаро, составляли сам-пятьдесят для пшеницы и сам-сто для проса (хотя эти данные и могут быть весьма преувеличенными)[515]. Некоторые исследователи сомневаются в том, что татары выращивали зерновые в непосредственной близости от Таны[516]; впрочем, письменные источники нам не дают возможности ничего достоверно утверждать на сей счет.

СКОТ: Торговля скотом, которой, в основном, занимались татары, исчерпывающе описана Барбаро[517]. Скорее всего, ее масштабы не поддаются статистическому подсчету (хотя они, несомненно, и были огромны), а если и поддаются, что лишь на основании недоступных нам косвенных данных. Двумя главными статьями торговли были лошади и быки (которых гнали через Валахию и Трансильванию в Германию и Италию); также татары торговали верблюдами (в основном, с Персией) и баранами[518]. Один из завещателей пообещал консулу Таны после своей смерти «mulinelum» (осленка или молодого мула)[519].

ШЕЛК: Большинство свидетельств о торговле шелком через Тану приходится на XV в.[520]. Однако, шелк, поступавший в Тану, имел второстепенное значение по сравнению с Трапезундом и по количеству, и по качеству[521]. Бадоэр закупал шелк в Константинополе по 153 – 165 трапезундских аспров за либру[522]. Объемы упоминаемого в завещаниях шелка порой довольно велики (и зачастую указывается, что он предназначается на продажу). В Cart. 750 фигурируют как просто штуки шелка[523], так и шелковые рубашки[524], покрывала и пр. Цены на шелк нигде не указаны.

СПЕЦИИ: Пряности, благовония, медикаменты и другие восточные товары составляли 21,4 % от вывоза Бадоэра из Константинополя в Венецию[525]. Когда в 1343 г. подверглась татарскому разграблению венецианская Тана и Джанибек прервал торговлю с итальянцами, в Италии удвоились цены на пряности и шелк[526]. Тана не фигурирует в генуэзских актах 1-й пол. XIV в. в связи с торговлей специями, хотя и упоминается в связи с этим у Пеголотти[527]. Для Таны в XV в. торговля специями имела, вероятно, второстепенный характер. Никаких данных о торговле специями нами обнаружено не было.

ТКАНИ: Ткани были основной категорией товаров, привозимых с Запада и зачастую служивших, наряду со звонкой монетой, эквивалентом в обмене на восточные и местные товары[528]. Итальянская посредническая торговля отразила те изменения, которые произошли в экономике европейских стран XI – XII вв. Расцвет текстильного производства в Европе вызвал к жизни оживленную торговлю тканями, которые вывозились генуэзскими купцами в различные пункты Средиземноморья, в том числе и в левантийские страны. Изделия итальянской промышленности находили спрос на крымском рынке и в Приазовье и широко использовались в быту у татар[529]. Кроме того, несомненно, и сами итальянцы, обосновавшиеся в факториях, предпочитали использовать ткани европейского производства. Вместе с тем еще с XIV в. все большее внимание венецианцев и генуэзцев начинает привлекать восточное сырье для развивающейся европейской текстильной промышленности (хлопок, красители, квасцы), в котором она остро нуждалась[530]. С 1400 г. цены на промышленные изделия росли в Европе и, тем более, на периферии[531]. Вероятнее всего, это при растущем спросе внесло свою лепту в восстановление и подъем торговли в 1 пол. XV в. В изученных нами актах весьма часто фигурируют как сами ткани, так и одежда из них. Сукно "лоести" было, судя по актам, одним из наиболее популярных предметов торговли в Причерноморье[532]. Бальдассаре, сына покойного Марко из прихода св. Петра de Castello упоминает в своем завещании, что он должен получить от Бласио Альбереньо 10 соммо за 1 штуку сукна «лоести», а также что в 1430 г. они с его компаньоном Бартоломео Россо послали в Венецию нобилю Эрмолао Пизани 19 рабов, за которых получили 32 штуки сукна «лоести». Также Бальдассаре получил 10 штук сукна «лоести» в пользу ноибля Андреа Контарини[533]. Нобиль Франческо Контарини завещал в 1431 г. продать сукно "лоести" по 10 simos (соммо?) за штуку[534]. Как мы видим, данные из разных ситуаций не отличаются – цена «лоести» составляла в тот период порядка 10 соммо за штуку. Кроме «лоести» упоминаются ткани без конкретизации их характера, но, скорее всего, европейского происхождения[535], а также шерстяные и льняные ткани, причем они принадлежат рабу Степану, который, видимо, торговал ими[536]. Понятно, что торговля тканями шла через Романию: немец Альберт de Crunut, сын покойного Дирха, упоминает в завещании, что Андреа Нигро должен получить пять локтей ткани на Негропонте[537]. Очевидно, там был один из перевалочных складов, куда ввозились ткани, распределявшиеся впоследствии по Леванту. Часты в завещаниях упоминания одежды (очевидно, также из тканей европейского происхождения, кроме тех случаев, когда речь идет о шелке или о мехах); очень часто для конкретизации указывается цвет одежды и оговаривается, с подкладкой она или без нее: diplois, clamyda, toga, roba, vestes[538]; также упоминаются черные береты и вообще всякого рода головные уборы[539], покрывала для церковного обихода[540], ткани для пошива священнических облачений и пр. Следует сказать, что далеко не все ввозившиеся в Тану ткани были итальянского производства – ткани, например, могли быть фландрскими или английскими. К тому времени республика св. Марка стала интенсивно эксплуатировать тандем из двух путей – галеи Романии и галеи Фландрии. Венецианцы в XV в. не только всячески старались отправлять в свой северо-восточный форпост караваны судов, но и соблюдали связь между прибытием одних галей из Фландрии и отправлением других в Тану[541] с перегрузкой товаров из Фландрии (прежде всего, сукон) в Венеции. В актах Варсиса упоминаются в качестве объектов завещания две новых черных шапки из Лондона[542] и две робы шотландского производства[543].

ПРОЧИЕ ПРОДУКТЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ: Как правило, они ввозились в фактории не на продажу, а для употребления их самими итальянцами. В Восточном Крыму было обнаружено венецианское стекло. К XV в. торговля им стала традиционной[544] и, вероятно, расширилась на Приазовье. В Константинополе 3 марта 1439 г. была зарегистрирована партия венецианского стекла, ввезенная Джакомо Бадоэром для подарков и продажи мелким торговцам[545]. В завещаниях мы зафиксировали ряд предметов обихода, которые, должно быть, происходят из Европы: оружие[546], в том числе мечи, луки и стрелы в личном пользовании[547] и 200 (или, возможно, 12) щитов из Валенсии (по всей видимости, на продажу или для вооружения гарнизона)[548], золотые кольца с различными камнями[549], серебряный пояс[550], оловянный сосуд[551]. Иногда специально указывается вес ювелирного изделия: Микеле де Маттео de Suazio завещает своему брату – серебряный пояс весом тринадцать унций[552]. Впрочем, удельный вес подобного рода товаров в структуре торговли Таны пренебрежимо мал; кроме того, не исключено, что часть подобных вещей привозилась прибывающими в Тану итальянцами уже как личное имущество, а не приобреталось ими на месте.

***

 

Из изложенного выше можно сделать следующие выводы. Несомненно, некоторая переориентация на местные статьи экспорта[553] имела место в Тане. Этот тезис выдвинут давно, хорошо обоснован и вряд ли даже нуждается в дополнительном подтверждении. И ассортимент товаров, фиксируемых источниками, и основные направления торговых путей говорят о регионализации причерноморской торговли. Особенно интенсивна в 1 пол. XV в. торговля рыбой и икрой; с другой стороны, традиционные статьи торговли на дальние расстояния (специи, шелка, драгоценные камни) в это время стали второстепенной статьей торговли. Вряд ли, однако, можно обоснованно говорить, что они исчезали. Торговля восточными товарами была весьма значительна. Судя по актам, шелк оставался одной из основных статей торговли. Понятно, что в силу своей специфики завещания чаще упоминают более ценные товары sottili, чем вино и строительный лес. И все же не стоит недооценивать их значения. Так, в постановлении Сената от 28 мая 1434 г. насчет снаряжения галей Романии с предписаниями их патронам упоминаютя специи, воск, шелк для вывоза в Венецию и в Константинополь, а также красители для тканей[554]. Значит, несмотря на регионализацию торговли сохранялись связи с Поволжьем и со Средней Азией. Кроме того, не все статьи транзитной торговли находились в упадке: в XV в. в Причерноморье активно торгуют живым товаром.

Поскольку мы не располагаем для 1430-х гг. данными нотариальных актов, касающимися фрахта судов, мы не можем делать точные выводы обо всех направлениях торговли. Мы, однако, точно знаем, что к основным относились сезонные[555] пути регулярной навигации (Венеция – Романия и Константинополь (в т. ч. Негропонт) – Трапезунд – Тана), а также направления круглых судов на Константинополь, Трапезунд и Каффу. Последние три города – самые стабильные партнеры в сделках, судя по нотариальным актам. Тесные связи с Трапезундом особенно хорошо отражены в картулярии Варсиса b. 231. Торговые связи с Каффой в этот период, возможно, несколько усилились: так, Джованни де Сеньорио, сына покойного Пагано, фидеикомиссар генуэзца Николозио de Portu, сына покойного Пьетро Антонио, должен по завещанию последнего дать Антонио де Бенедетто, находящемуся в Каффе, 500 аспров и Оффиции продовольствия Каффы 800 аспров[556]. Также Тану посещал, по всей видимости, массарий Каффы Баттиста из Кремоны.

В источниках, относящихся к 1430-м гг. практические ни разу не упоминаются такие в прошлом важные направления, как Хаджитархан (Астрахань), Самарканд, Ургенч. Некоторые авторы считают, что такое изменение соотношения статей венецианской торговли в пользу местного экспорта отражало общую тенденцию итальянской торговли в Причерноморском регионе; торговые интересы венецианцев все больше и больше сосредотачивались вокруг перераспределения товаров, происходящих из близлежащих районов[557]. С этим связан процесс утраты торговыми путями в Китай через Хаджитархан прежнего значения и рост обменов между Таной и другими портами, в которых располагались фактории итальянцев – Константинополем, Трапезундом, Каффой. Маршрут в Тану через Трапезунд устоялся еще в 1400 – 1401 гг. С тех пор галеи линии стали использоваться для перераспределения товаров. Венецианский Сенат пытался влиять на этот процесс регламентацией норм фрахта[558]. В том, что касается коммуникаций, можно констатировать сохранение значимости морских путей из Европы в Причерноморье. Хотя в целом в Европе в XV в. ценные грузы стали перевозиться преимущественно по суше[559], сухопутный маршрут в Тану через венгерские земли и степь не использовался активно по крайней мере до завоевания османами Константинополя в 1453 г. [560]. Возможно, их значение даже выросло (хотя не исключено, что это – иллюзия, создаваемая контрастом с упадком сухопутных путей в Среднюю Азию).

Механизм влияния торгово-предпринимательской деятельности венецианского и генуэзского купечества на экономику и социальную структуру византийских городов не вполне выяснен[561]. На вопрос о том, сопровождался ли упадок торговли на дальние расстояния (в которой бесспорно доминировали итальянцы) и регионализация товарооборота возвышением местных армян, евреев и греков мы можем дать только отрицательный ответ. Армяне и евреи в наших источниках упоминаются редко, а в нотариальных актах, по всей видимости, не упоминаются вообще; греки занимают значительную нишу в торговле, но все же нити ее находятся по преимуществу в руках у венецианцев и генуэзцев, вполне приспособившихся к новым условиям. Незаметно даже, чтобы регионализация торговли сколько-нибудь серьезно отразилась на автономизации политической жизни факторий. Тем более не приходится говорить о существенном росте местного купечества. Однако положение Мишеля Балара о том, что греки (равно как и другое «восточное» население) были вовсе отстранены от большой международной торговли, монополизированной итальянцами[562] давно и обоснованно вызывает сомнения[563]. Итальянская торговля не приводила к исчезновению местных предпринимательских элементов, а стремилась кооперироваться с ними как с необходимыми младшими торговыми партнерами[564]. Это подтверждают данные изученных нами нотариальных актов, которые будут приведены нами в главах, посвященных этническому составу и социальной структуре фактории. Следует также констатировать усиление как венецианско-генуэзских торговых связей, так и присутствие в Причерноморье неитальянских торговцев из Европы (см. главу по этническому составу).

Суммы в исследованных нами источниках приводятся как в дукатах, так и в безантах (причем часто – в рамках одного завещания); реже упоминаются либры и аспры; дважды – соммы. Один из завещателей уточняет, что приданое его жены составляет 25 лир гроссов золотом, тут же пересчитывая эту сумму в дукаты – 250 золотых дукатов[565]. Вопрос о том, зачем ему понадобилось такое уточнение, остается открытым. Преобладает, конечно, исчисление в дукатах. Процесс утверждения в качестве мировых денег высокопробной и стабильной золотой монеты, какой был венецианский дукат, началось в Восточном Средиземноморье еще с XIII в.[566]. Надо отметить, что завещания показывают высокий уровень развития кредита: упоминания о крупных долгах часто встречаются у богатых завещателей. Ясно, что это были торговые займы.

Попытаемся представить себе степень доходности торговли и интенсивности обменов в Тане в рассматриваемый нами период. Проанализировав данные торгов галей, отправлявшихся из Венеции в Тану, мы пришли к выводу об оживлении торговли и неплохих темпах роста в 1430-е гг. В целом период 1419 – 1452 гг. считается в историографии стабильным и характеризовался относительно высоким (по крайней мере – по сравнению с предшествовавшим периодом) уровнем инканти[567]. Несмотря на эпизодические обострения отношений между Венецией и Генуей, жизнь шла своим чередом, а торговая конъюнктура в 1430-е гг. была весьма благоприятна. Данные торгов инканти убедительны сами по себе; кроме того, они поддаются верификации. Высчитанный на основании суммы собираемого налога генуэзский товарооборот в Тане составил 20,853 и 23,626 дукатов за 1423 и 1463 гг. соответственно, но 56,000 дукатов за 1463 г.[568]; венецианский, вероятно, имел еще большую положительную динамику. Значит, в наш период имел место рост, причем значительный. Итак, данные налогообложения еще раз подтверждают вывод, сделанный на основе анализа сумм аукционов галей инканти – после всех потрясений XIV в. и несмотря на напряженное международное положение в 1-й пол. XV в. венецианская и генуэзская торговля в Причерноморье обнаруживали устойчивую тенденцию к росту.

ГЛАВА 4. «ЖИВОЙ ТОВАР»

Мы вынесли торговлю людьми в отдельную главу не только из-за сравнительного обилия материала по работорговле по сравнению с данными, касающимися прочих товаров. Дело в том, что тема рабства и торговли людьми находится на стыке социального, этнического и экономического аспектов нашей темы. С одной стороны, рабы – это товар, с другой – это часть общества. В этой главе мы предпримем попытку рассмотреть работорговлю в Тане и рабовладение в фактории, проанализировать этнический, возрастной, половой состав рабов.

Торговля людьми была распространенным явлением в эпоху развитого средневековья. Несмотря на то, что исследователи подчас преувеличивали ее размах в доосманский период, она все же играла значительную роль в предпринимательской деятельности итальянского купечества XIV – XV вв. В то время главным источником поступления рабов на рынки Западной Европы и Египта был бассейн Черного моря, причем двумя главными точками работорговли были Каффа и Тана. Оживление работорговли на черноморских берегах было связано с целым рядом обстоятельств, среди которых важнейшее значение имело основание итальянским купечеством факторий в Каффе, Пере и Тане, а также увеличение спроса на рабов, как в Европе, так и особенно в мамлюкском Египте. В конце XIV в. рабское население Каффы, по подсчетам М. Балара, составило более пятисот человек, Перы – свыше четырех тысяч. Мы не располагаем такими же данными для Таны, но известно, что в этот период Тана была центром практически неконтролируемой работорговли[569]. После того, как власти