Часть 7. Использование нотариальных актов как исторического источника

Итак, основным источником, на основе которого мы пытаемся исследовать общество Таны, являются нотариальные акты. Акты могут сопоставляться между собой по разным параметрам, сразу отвечая на многие вопросы, казалось бы, не входившие в основную задачу составителей документа, то есть давая объективную картину, не зависящую от субъективных намерений нотариуса и участников сделки. Но главное, что этих актов много. Общеизвестно, что для периода XIV – XV вв. только одна нотариальная контора города Пизы оставила после себя больше документов, чем их сохранилось для всей Древней Руси за тот же период[54]. В XX веке историки по достоинству оценили этот тип документов и каждое новое поколение исследователей открывает для себя новые грани в этих поистине неисчерпаемых источниках.

Достоинства нотариальных актов для написания социальной истории общеизвестны: с одной стороны нотариус описывал богатство реальной жизни, что отличает его от автора нарративного источника, с другой – он стремился к формализации разнообразия индивидуальных случаев, что значительно облегчает обработку нотариальных актов. В то же время нотариальная практика свидетельствует об изначальном, идущем изнутри источника (а не только от намерений исследователя) стремлении упорядочить действительность, присваивая отдельным индивидам имена нарицательные, точнее социальные имена, кого-то именуя «нобилем», кого-то «купцом», кого-то «мудрым мужем». К этому нотария вынуждал сам формат документа, требующий идентификации субъектов сделки и, следовательно, указания на их социальный статус, причем роль этого «нотариального принуждения» была весьма существенной. Иначе говоря, в нотариальном акте зашифрована информация о социальной структуре, общественных ценностях и индивидуальных особенностях человека. Нотариальная практика, конечно, социально окрашена. Это не всегда значит, что она несет на себе отпечаток «объективной» социальной иерархии или же что она сама эту иерархию творит, но, во всяком случае, взаимосвязь этих двух явлений очевидна. При том, что, как было показано выше, наша выборка вряд ли может считаться репрезентативной, в каждом конкретном случае наиболее ценную для нас информацию содержали не статистические обобщения, а исключения, некоторые выпадающие из нормы казусы. Причем они интересны не только сами по себе, но имеют значение и как источниковые данные, которые могут пролить свет как на обычно сокрытые стороны социальной практики, так и на индивидуальный жизненный опыт отдельных лиц. Казусы могут послужить основой для создания специфических описаний общества в целом. Один из наиболее широко применяющихся в исследованиях такого рода методов[55] – выявить таких людей, о которых известно из разных актов больше, чем о прочих, и на основе этого реконструировать их биографии, которые затем станет возможно соотнести с обществом в целом. Присуще ли, например, разным документам или поступкам этих лиц некое стилистическое единство, угадывающееся в манере его поведения; стоит ли за некоторой неординарностью его сохранившихся нотариальных актов личностная или ситуационная неординарность? Какую биографическую картину можно построить на основе наших источников по каждому из них? Эти и другие вопросы, вероятно, задает себе каждый исследователь социального, обращающийся к материалам документов.

Казалось бы, в случае с документами Николо де Варсиса и Бенедетто де Смеритиса мы располагаем довольно-таки ограниченной и далеко не самой репрезентативной выборкой. Почему же все-таки мы решили исследовать этот источник? Прежде всего, потому, что и в целом по этому региону и периоду документов мало, а этот комплекс, несмотря на свою формальную нерепрезентативность – важный. Кроме того, нерепрезентативность наших актов в смысле выведения статистических показателей не означает их бесполезности в целом, ведь редко какой из нотариальных документов дает большее представление о человеке и его социальных позициях, чем его завещание. Для социально-исторической реконструкции средневековья нотариальные акты – вообще один из ключевых источников. Если бы для Таны 1-й пол. XV в. мы располагали источниками, подобными дошедшим до наших дней и весьма богатым массовой статистической информацией массариям Каффы, то сравнительно небольшое количество нотариальных актов вряд ли привлекло бы внимание исследователя. Во всяком случае, их изучение не стало бы приоритетом. Но подобного рода источники из Таны до нас не дошли, и это лишний раз подтверждает актуальность изучения актов венецианских нотариев в Тане.

 

Часть 8. Прочие источники

Что касается наличествующих в источниках данных по венецианской и генуэзской факториям, то, несмотря на недостаток материалов, автор прилагал все усилия к тому, чтобы сделать работу «генуэзской» не в меньшей степени, чем «венецианской» или, там где это было невозможно, по крайней мере не исключительно «венецианской». Мы уже говорили выше, что даже просто упоминающий Тану генуэзский нотариальный документ XV в. – настоящая драгоценность. Поэтому применительно к генуэзской фактории и генуэзскому населению Таны мы использовали данные других источников (в том числе различные косвенные сведения). Во-вторых, по мере необходимости и по мере возможности дополнительные источники, конечно же, привлекаться будут. Это будут и происходящие из Таны нотариальные документы, опубликованные во 2 пол. XX – нач. XXI вв. Это будут и нарративные источники, и даже отчасти данные археологии. Действительно, как бы обширен и актуален ни был наш материал, он не позволяет выполнить ответственную реконструкцию общества Таны без привлечения дополнительных источников. Опора на один источник, сколь богатым и важным он ни казался бы, не может не вызвать возражений: ведь исследователи, занимающиеся социальной историей, давно уже начали пытаться строить комплексный анализ самых разнообразных видов источников, с целью создать «плотное описание» сети социальных связей индивида или какой-либо общности. Кроме того, нотариальные акты не могут охватить ряда важных аспектов жизни общества. Например, мы находим в них довольно скудные данные по политической ситуации в регионе, по торговой статистике и динамике торговли и пр. Это и побуждает нас к тому, чтобы значительно расширить источниковую базу, в том числе и за счет включения в нее недокументальных источников. Но прежде скажем о дополнительно привлекающихся нами нотариальных актах.

Документальное наследие венецианских нотариев в Тане за период, предшествующий нашему, хорошо известно и в известной мере опубликовано. За 1-ю пол. XV в. на данный момент опубликованы акты трех венецианских нотариев: Моретто Бона (1403 – 1408)[56], Кристофоро Риццо (1411 – 1413)[57] и Донато а Мано (1413 – 1417)[58], чьи записи частично сохранились и находятся в Венецианском архиве. Следует сразу оговориться, что в данном случае мы по ряду причин вынуждены использовать разновременные источники: они необходимы нам для сопоставления с ними наших данных, выяснения горизонтальной и вертикальной социальной динамики, соотношения жителей Таны в целом и, скажем, рабов в частности по различным параметрам (этническому, возрастному и пр.), установления динамики цен и пр. Итак, за период, предшествующий 1430-м гг. мы включаем в нашу источниковую базу опубликованные документы трех нотариев. За последующий период нам известны документы нотария Пьетро Пеллакана, бывшего канцлером в Тане незадолго до ее падения, в 1446-1452 гг. Эти документы опубликованы лишь отчасти С. П. Карповым[59], некоторые данные из них приводятся в вышеуказанной статье; лишь один из этих актов был нам доступен непосредственно.

Картину, выстраивающуюся на основе нотариальных актов дополняют данные фондов Венецианского архива Senato, Misti и Senato, Mar[60]. На основании данных постановлений Сената за разные годы мы можем, во-первых, отчасти представить себе политическую ситуацию в Северном Причерноморье и, во-вторых, проследить предшествующую или последующую судьбу лиц, упомянутых в нашем основанном источнике. Нами также были использованы документы некоторых генуэзских оффиций, касающиеся Таны[61].

Устав Каффы 1449 г.[62] хранит данные, касающиеся административного управления генуэзской факторией, которые остались практически неизменными с 1430-х гг. и даже с более раннего периода, так как внутренняя структура бюрократического аппарата Каффы и подчиненных ей территорий Причерноморья практически не изменились до передачи банку св. Георгия – значит, устав может рассматриваться и как источник по нашему периоду. Особенную значимость ему придает наличие разделов по административной системе отдельных генуэзских факторий в Причерноморье, в том числе и раздела, касающегося управления Таной.

Важным источником для нашей работы (главным образом в отношении персоналий, но также и в том, что касается экономики и цен) являются материалы коммерческого делопроизводства, а именно торговые книги. Наиболее известная из них и принадлежащая к нашему периоду – книга счетов венецианского купца Джакомо Бадоэра[63], торговавшего в Константинополе в 1436 – 1439 гг., в которой отражены сделки общим объемом более чем на 450 тысяч иперперов или 140 тысяч дукатов за 3,5 года[64]. Кроме того, были и греческие торговые книги – во 2-й пол. XX в. была найдена и опубликована конторская книга на греческом языке[65], составленная в одном из городов Пафлагонии в середине XIV в. (датировка Шрайнера), однако содержащиеся в ней сведения актуальны и для более позднего периода. Высказывалось предположение, что автор торговой книги был имеющим венецианское гражданство греком, жившим и торговавшим в венецианском квартале в Константинополе[66] (также высказывалось мнение, что книга была составлена на фракийском побережье Черного моря близ Константинополя[67]). Торговые книги, фиксируя повседневную деятельность купца за определенный промежуток времени, сообщают множество подробных и разнообразных экономических сведений. Кроме всего прочего, счетные книги (Бадоэра и пр.), содержащие конкретные сведения о деловых кругах Константинополя, об ассортименте товаров венецианско-византийской торговли, о ремесленном производстве – важный источник по экономике поздневизантийского города[68]. Но самое главное для нас – это возможность проследить по ним горизонтальную динамику общества и судьбы лиц, известных нам по другим источникам.

Другую группу источников составили руководства по коммерческой деятельности – торговые практики. «Практики» представляли собой справочники, дающие рекомендации купцам по их торговой деятельности[69]. Отдельного упоминания заслуживает работа Франческо Бальдуччи Пеголотти, первоочередной важности и наиболее известная по сей день торговая практика[70]. Следует, однако, помнить, что Пеголотти приводит некоторые устаревшие на 10 – 15 и более лет данные. Это навлекало в XX в. на источник обвинения в искажении данных[71], хотя реально они верны, но для более раннего периода. Пеголотти – высокая надежность даже в последующий период, а обнаруженная С. П. Карповым «Инструкция по поездке в Тану» купца Джакомо Брагадина, адресованная его племяннику Андриоло Малипьеро, подтверждает актуальность советов Пеголотти по крайней мере на протяжении всего XIV в.[72]. Вероятно, многие из этих данных были актуальны и впоследствии; конечно же, имела место преемственность в функционировании экономики; поэтому в ряде случаев эта торговая практика может быть использована нами mutatis mutandis и как источник по истории XV в., может быть исключительно полезна информацией о ценах, сравнительными таблицами монет, мер и весов и пр.

Одним из важных источников как по средневековой торговле, так и по топонимике изучаемого нами региона являются карты и портуланы. Сводные таблицы топонимов из разных средневековых портоланов стали доступны благодаря И. К. Фоменко[73].

Нами были привлечены нарративные источники русского и восточного происхождения – как для создания политического событийного контекста, так и для конечных выводов, касающихся работорговли. Это – русские (как московские, так и литовские) летописи[74] и восточные источники[75]. Автор не ставит задачи синхронизации событий, упоминаемых в летописях. Во-первых, это не имеет отношения к нашей работе. Во-вторых, для нас не принципиально, был ли тот или иной набег или столкновение, скажем, в августе 1430 г. (т. е. в лето 6938) или в сентябре того же года (т. е. в лето 6939). Важно лишь соотношение походов и ареал, из которого могли быть вывезены рабы.

Важную группу нарративных источников составляют описания путешественников. Известны путевые записи Марко Поло, Плано Карпини, Рубрука, Клавихо, Шильтбергера и пр. путешественников, побывавших в Северном Причерноморье. Известно, что в 1430-е гг. Тану посетил известный гуманист Помпоний Лэт, а в январе 1438 г. в ней побывал Перо Тафур, оставивший свои воспоминания в путевых заметках[76]. Большая часть из них однако оставила лишь замечания общего характера, а содержащиеся в них данные и так известны нам по другим источникам. Для нашего периода наибольший интерес представляет «Путешествие в Тану» Иосафата Барбаро[77]. Барбаро начал свое путешествие в Тану в 1436 г. в качестве посла Венецианской республики. «Путешествие в Тану» содержит воспоминания молодого человека, занимавшегося торговлей в Тане и объездившего окрестные области Приазовья, Северного Причерноморья и отчасти Кавказа и Поволжья. Это описание степей и их обитателей, татар, географические и этнографические описания и наблюдения, частичное отражение политики турок и татар, особенности последних лет существования итальянских факторий в Причерноморье[78]. Барбаро был зятем Арсенио Дуодо. Дуодо по традиции были связаны с торговлей с Востоком, и неудивительно, что когда Арсенио был назначен консулом Таны, Барбаро отправился с ним в Причерноморье[79]. Шестнадцать лет (1436 – 1452 гг.) Барбароцать ости последних лет существования итальянских колоний в Причерноморье. ния и наблюдения, частичное отражение политики путешествовал по региону и наблюдал обитавших здесь кочевников, жизнь и обычаи которых он описал впоследствии[80]. В начале 1450-х гг. он возвратился на родину, после чего исполнял некоторые дипломатические поручения своего правительства. В 1471 году оно отправило его послом к персидскому шаху Узун Хасану, при дворе которого Барбаро оставался 9 лет. В 1479 г. он вновь возвратился в Венецию и здесь, спустя 8 лет, в 1487 г., описал оба путешествия – в Тану и в Персию. Е. Ч. Скржинская считает, что Барбаро мог писать свое сочинение около декабря 1487 г.[81]. Умер Барбаро в глубокой старости в 1494 г.[82]. Первый русский перевод[83] страдает неточностью, что приходилось констатировать еще исследователям начала XX в.[84]; есть некоторые ошибки и в переводе Е. Ч. Скржинской[85]. Мы используем последнее итальянское издание Nuovo Ramusio[86]. Мы не задаемся целью многоплановой реконструкции, скажем, быта и нравов татар и политической ситуации внутри Орды на основании данного источника; в равной степени мы не собираемся пересказывать Барбаро в том, что касается и без того известных (в том числе и русскоязычному читателю) фактов касательно материальной жизни в Тане. Главное, в чем нам может быть полезен рассказ Барбаро – это реконструкция истории персоналий и, отчасти, этноконфессиональной истории[87]. Здесь данные нотариальных актов местами позволяют верифицировать данные Барбаро, а данные нарративного источника, в свою очередь, восполняют скупую картину, конструируемую на основе нотариальных документов.

Следует также сказать несколько слов о вещественных источниках, которые нигде в рамках данной работы не использовались нами как основные, но не учитывать существование которых мы не могли, т. к. это привело бы к значительному обеднению картины.

Лапидарные памятники латинской эпиграфики средневековых генуэзских поселений Крыма – источник по истории освоения Причерноморья генуэзцами в XIV — XV вв., а также по истории общественной и политической жизни в самой Генуе, потенциальные возможности которого далеко не исчерпаны[88]. Эти надписи с давних пор служат источником для реконструкции политической и социальной истории[89]. Важность средневековых надписей естественно снижена тем, что они рождались в мире, наполненном такими письменными источниками, которые в большом количестве дошли до нас, а с другой стороны – в мире, где широкое обнародование государственных постановлений, законодательных и административных актов, а тем более документов общественного содержания не могло иметь широкого распространения по причинам структуры феодального общества. Поэтому, в средние века почти нет надписей-актов; средневековые надписи (кроме индивидуальных, к которым относятся надгробия) по преимуществу – надписи на памятниках архитектуры[90]. Зато может быть именно в силу изложенных выше причин не выявлено попыток фальсификаций европейских памятников эпиграфики в средние века (в отличие, опять же, от античности)[91]. Впрочем, эти источники могут давать только косвенные сведения о Тане, ведь, в отличие от генуэзских факторий в Крыму, изобилующих археологическим материалом, а также памятниками архитектуры и эпиграфики, от средневековой Таны почти не сохранилось материальных следов ее прошлого (если не считать незначительных остатков крепостных ворот). К тому же на месте итальянской Таны (татарского Азака) расположен современный город Азов, что, конечно, препятствует проведению систематических раскопок[92]. Большая часть лапидарных памятников, так или иначе представляющих интерес при изучении истории Таны расположены в другом регионе Северного Причерноморья – в Крыму; их данные, хотя и косвенные, все же бывают весьма важны.

Нумизматика Золотой Орды и итальянских факторий долго и плодотворно изучалась, однако мы не задавались целью привлечь данные нумизматики для исследования экономической истории и монетного обращения. Хотя соотнесение полученных из письменных источников данных с нумизматическим материалом (особенно в том, что касается Золотой Орды – практически бесписьменного общества) и представляет определенную трудность, мы привлекали данные нумизматики[93] для того, чтобы иллюстрировать некоторые реалии политической истории региона. В последнее время нумизматический материал также активно привлекается для реконструкции денежного обращения и экономики региона[94].

Следует особо оговорить статус привлечения нами археологических источников и работ по археологии. Экономика бесписьменного общества Золотой Орды исследуется почти исключительно по археологическим источникам. Создание в степной зоне этого государства привело к быстрому росту городов, резкому увеличению численности населения, процветанию торговли и ремесел. Это многоплановое явление очень незначительно отражено в письменных источниках, поэтому корни появившейся культуры могут быть выявлены, главным образом, по данным археологии[95]. Большая часть коллекций раскопок из Азова хранится в Азовском краеведческом музее[96]. Однако на данном этапе работы мы не занимались непосредственным исследованием данных археологии и не знакомились с публикациями археологических находок из Приазовья и Подонья[97]. Все сопоставление археологических данных с письменными источниками было проведено на основе обобщающих монографий и статей, а также авторефератов диссертаций, сообщающих в числе прочего об археологических находках в регионе за интересующий нас период[98].

Также использовались некоторые не названные здесь источники, имеющие для нашей темы второстепенную значимость (см. библиографию).

Конечно же, нельзя сказать, что изученный нами круг источников достаточен для построения комплексной обобщающей работы по истории Таны в 1430-е гг. Но цель нашей работы другая. Мы исследуем наши основные источники в контексте таких источников, которые являются для нашей работы дополнительными, и выходим (там, где это возможно) с их помощью на определенные обобщения, которые были бы невозможны, если бы мы основывались только на материале нотариальных актов. Хотя состояние исследованности большей части наших источников (в том числе и ряда второстепенных для нашей работы) далеко от удовлетворительного, а круг привлеченных нами материалов весьма узок, мы все же считаем, что на этом материале можно решить многие из наших исследовательских задач или, по крайней мере, по-новому посмотреть на многие проблемы.

ИСТОРИОГРАФИЯ

Изучение истории итальянской торговли на Леванте имеет давние историографические традиции. История торговли и торговых факторий европейских городов-государств на Леванте обычно освещались в исторических повествованиях начиная с XVI в.: невозможно было, скажем, писать историю Венеции, не сказав ни слова о ее торговле на Средиземном море и о ее факториях. Однако авторы средневековых «историй» чаще всего излагали события политической жизни своего города-государства, обрисовывали характер торговли, связывали экономическую, дипломатическую и военную политику, но не обращались, конечно же, к изучению экономической жизни и экономической и социальной истории как таковой. Проблемы экономики и общества Средиземноморья вышли на первый план позже, вместе с появлением экономической и социальной истории как подразделов исторической науки и началом научного критического изучения источников. Значительное место в исторических исследованиях они заняли только в ΧΙΧ веке; несколько позже возникла дифференциация направлений исследований по разным аспектам экономики и торговли.

В XIX – начале XX веках была заложена основа для научного изучения венецианской торговли и освоения Причерноморья и областей Востока. Во многом сделали возможным появление экономической истории Леванта публикации источников (в отношении Венеции следует отдельно отметить наиболее известную публикацию из этого разряда Г. Л. Ф. Тафеля и Г. М. Томаса[99], предпринимавшиеся в течение первой половины и середины XIX в.). Кроме того, был опубликован ряд источников генуэзского происхождения, касающихся генуэзских факторий на Востоке[100]. Авторы первой половины XIX века, изучавшие эту тематику, ограничивались, в основном, именно источниковедческой работой. Одним из первых обобщающих исследований, рассматривавших вопросы венецианской торговли (в т. ч. и в Причерноморье) была монография Дарю[101]. Крупным достижением в изучении средиземноморской торговли Венеции явилось двухтомное классическое сочинение немецкого ученого В. Гейда «История средневековой левантийской торговли», изданное на немецком[102] и на французском[103]. Еще задолго до «Истории…» была опубликована книга Гейда о торговых факториях итальянцев на Востоке[104]. Это был один из первых обзоров предмета на итальянском языке и, благодаря этому изданию, его работа была чрезвычайно высоко оценена, получила признание итальянских коллег и вошла в издание Nuova collezione di opere storiche, опубликованное под руководством венецианского историка Ринальдо Фулена, составив VI и XIII тома этого издания. В. Гейд стал одним из основоположников научного изучения средиземноморской торговли в средние века, а его труды послужили базой для последующих исследователей этой тематики и признаются по сей день непревзойденными в отношении широты охвата и богатства фактического материала. Использовав в своей «Истории…» большое число открытых и опубликованных к тому времени источников, Гейд впервые дал краткую характеристику венецианских фактории Южного Причерноморья и состояния торговли в них. Гейд, публикуя свою «История средневековой левантийской торговли», не пытался выставить себя в качестве абсолютного первопроходца, но, кроме труда Деппинга[105], ему почти что не на кого было сослаться и назвать своим предшественником. Все авторы, которых он упоминает и благодарит в своих произведениях – это люди, занимавшиеся по преимуществу источниковедением и публикацией источников. Надо сказать, что до сих пор и у отечественных, и у зарубежных ученых исследование истории торговли на Средиземном и Черном морях в XIII – XV вв. начинается именно с освоения новой источниковой целины, а на примере немалого ряда работ (опять же – как отечественных, так и зарубежных) можно проследить, как автор ссылается несколько раз на труды общего характера, после чего ссылки на научные работы исчезают вообще и страницы, а иногда и целые главы пишет, основываясь только на источниках, многие из которых он впервые вводит в научный оборот.

Работе по изучению источников в немалой степени способствовала деятельность основанного в 1839 г. Одесского общества истории и древностей. Так, например, материалы по управлению Газарией банком св. Георгия исследовались русскими историками в рамках работы указанного общества, а также Таврической ученой архивной комиссии и прочих отечественных научных учреждений[106]. Заслуги русских ученых в изучении истории Причерноморья в средние века были признаны как в России, так и за рубежом[107]. Были написаны крупные труды по истории итальянской политики и колонизации в Черном море Ф. К. Бруна[108], М. Волкова[109], М. М. Ковалевского[110], В. Н. Юргевича[111], Л. П. Колли[112]. Российская наука была неотъемлемой частью европейской науки – в издании ИТУАК, напр., публиковались переводы зарубежных ученых[113]. Также давние историографические традиции в русскоязычной научной исторической литературе имеют исследования картографии[114] и эпиграфики[115] Причерноморья; последняя особенно важна для датировки консулатов и времени постройки сооружений в факториях, которая не всегда может быть восстановлена на базе письменных источников. Обстоятельно исследовалась в отечественной историографии и нумизматика[116]. Особое внимание отечественных исследователей XIX – XX вв. привлекали золотоордынские монеты с чеканкой Каффы[117]. Каффинский монетный материал, обслуживал, по всей видимости, внутрикрымский рынок; он не сообщает никаких дополнительных сведений по черноморской торговле, за вычетом одного исключения – монеты с буквой «Т» на аверсе. Генуэзского герба на них нет, но есть остатки латинской легенды. Тогда же было выдвинуто предположение, что буква «Т» указывает на происхождение из Таны[118]. В современной историографии надчеканки на джучидских монетах так или иначе связываются с чеканкой каффинской монеты. Они рассматриваются как переходная стадия между золотоордынскими монетами, чеканеными в Каффе в начале ХV в., и каффинскими аспрами 20 – 70 гг. ХV в.[119] Монеты с надчеканкой тамги в качестве основного изображения выпускались в 70 – 80-х гг. ХIV в.[120] и получили широкое распространение в Азаке[121]. В современной историографии существуют различные мнения как о начале собственной чеканки генуэзской Каффы, так и о появлении каффинских надчеканок[122], но распространение в Азове джучидских монет с каффинской надчеканкой свидетельствуют о том, что эти монеты обслуживали не только локальный рынок, а равно и на интенсивность обменов между крымскими факториями Генуи и Таной. Нумизматический материал анализировался как с точки зрения той информации по политической истории, которую он предоставляет (см. указанные выше работы), так и, впоследствии, с точки зрения истории экономики и монетного обращения в регионе в средние века[123].

Начало XX века было отмечено интенсивной работой по выявлению и публикации новых источников, чему способствовала деятельность обществ по изучению истории. Были написаны фундаментальные труды по истории венецианской политики и колонизации в Черном море (указанные выше работы Ф. Бруна, М. Волкова, Н. Мурзакевича, М. Ковалевского). Так, М. М. Ковалевский издал два очерка о Тане[124], послужившие подготовительным материалом для его трехтомного капитального труда «Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства». Он же был автором работы «О русских и других православных рабах в Испании». На основании большого числа источников М. М. Ковалевский убедительно доказал, что православные рабы попадали в Испанию через Европу с берегов Черного моря[125].Еще в 1884 г. на VI Археологическом съезде в Одессе Ковалевский прочитал доклад на ту же тему[126]. Кроме того, появились обобщающие работы А. К. Дживелегова[127] и И. Н. Кулишера[128], затрагивавшие проблемы средневековой торговли.

Первые шаги в изучении черноморской экспансии Венеции были сделаны на основе введенных в научный оборот материалов Венецианского архива Н. Йоргой[129]. Его ученик и продолжатель Г. Брэтиану также внес много нового в изучение политической и экономической истории областей, находившихся в сфере влияния Венеции[130]. В послевоенный период появился обобщающий труд Дж. Луццатто[131] по истории итальянской экономики, а также исследование по источниковедению итальянской торговли Ф. Мелиса[132]. Следует также отметить работу Института медиевистики Генуэзского университета созданного в 1963 г. и возглавлявшегося до недавнего времени итальянским ученым Дж. Пистарино. Пистарино и его ученики разрабатывали в основном проблемы экономического характера. К особенностям работы историка, изучающего торговлю на Леванте можно отнести (и это будет справедливо как для XIX, так и для XXI в.) коллективный характер этой работы и особенно тесную связь между собой специалистов из разных стран.

Наиболее крупные проблемные исследования по итальянской колонизации были осуществлены французскими учеными Ф. Тирье и М. Баларом. Ф. Тирье посвятил одну из своих монографий Венецианской Романии, где акцент был сделан на рассмотрение средиземноморских владений Венеции[133]. Тирье исследовал также и отдельные стороны венецианской торговли в Причерноморье, к которой он возвращался в своих последующих публикациях, используя материалы венецианских ассамблей, регесты которые он ранее составил. Наибольший вклад в изучение Генуэзской Романии и генуэзской торговли на Леванте после В. Гейда внес М. Балар[134]. Экономика и торговля Венеции в средние века, навигация, денежное обращение, состояние рынка активно разрабатывались Ф. Лэйном[135] и Р. Мюллером[136]. Рабство и работорговля – Ш. Верлинденом[137]. Появилось несколько трудов по истории венецианской фактории в Тане[138]. Ряд исследователей развивает проблемы экономической истории региона[139]. М. Нистазопулу-Пеликидис написала краткую обобщающую работу о венецианцах на Черном море, где в основном остановилась на проблеме устройства венецианских факторий и навигаций[140]. Исследование о константинопольском баюлате Венеции и о венецианской административной системе с публикацией новых источников было осуществлено Х. Мальтезу[141]. О проникновении венецианцев в Черное море писал и М. Мартин[142], сторонник теории появления купцов республики св. Марка в Причерноморье еще до XIII века. Дональд Никол в своем труде[143] дает развернутое описание венецианско-византийских отношений с момента возникновения Венеции до падения Византийской империи. Работа носит обобщающий характер; в ней зачастую нет глубинного анализа социально-экономических причин тех или иных процессов, но этот труд отличается высокой информативностью и пристальным вниманием к истории международных отношений в средние века.

В отечественной историографии 2 пол. XX – нач. XXI вв. развивалось изучение венецианских и генуэзских факторий в Причерноморье, сопровождавшееся привлечением и публикацией новых источников. Следует упомянуть некоторые монографии, затрагивающие в том числе и историю Таны, а также материалы, приведенные в статьях С. П. Карпова[144], А. Л. Пономарева[145], А. А. Талызиной[146], Н. Д. Прокофьевой[147], опубликованные в нескольких выпусках сборника «Причерноморье в Средние века» и прочих периодических изданиях.

Монография С. П. Карпова «Итальянские морские республики и Южное Причерноморье в XIII – XV вв.: проблемы торговли»[148] представляет собой первый в отечественной историографии фундаментальный обобщающий труд, посвященный одному из магистральных направлений левантийской торговли, между главными морскими республиками Италии – Генуей и Венецией – и Южным Причерноморьем. Особую ценность монографии придает богатейшая источниковедческая база: кроме опубликованных источников тщательному анализу подвергнуто очень большое число разнотипных источников из архивов Венеции и Генуи. Во второй главе монографии излагается структура венецианской торговли, осуществлявшейся через портовые города Причерноморского региона с Востока на Запад и из стран Западной Европы в обратном направлении, а равным образом местные товары, экспортировавшиеся на Запад. Автор вносит коррективы в принятые представления о соотношении этих групп товаров. Исследуя различия в ассортименте товаров, экспортировавшихся из данного региона, С. П. Карпов выявляет определенную специализацию отдельных областей, продукция которых через Трапезунд и другие центры доставлялась на Запад, а также перечень товаров, импортируемых сюда преимущественно из Северного Причерноморья для местного потребления, что, естественно, было тесно связано с внутрирегиональным товарообменом[149]. Рассматривая платежный баланс итальянских морских республики, С. П. Карпов приходит к выводу, что устойчивый дефицит золота и серебра в их торговле с Южным Причерноморьем полностью компенсировался за счет перепродажи доставленных товаров в другие страны Западной Европы[150]. Рассмотрение торговой политики морских республик (5-я гл.), завершает исследование. Монография С. П. Карпова имеет особое значение благодаря тому, что скрупулезный анализ источников, в том числе впервые введенного в оборот архивного материала, позволил заполнить лакуны и по-новому взглянуть на ряд существенных аспектов избранной темы. К тому же монография имеет значение и для исследования истории самих государств Северного Причерноморья, а в известной степени также Крыма, Северо-Западного Кавказа и Персии. Наконец, теоретические выводы автора значительно расширяют возможности не только конкретно-исторического, но и методологического решений общей проблемы — роли и места товарного уклада в феодальном обществе эпохи его расцвета.

Вопросы черноморской навигации Венецианской республики в XIII – XV вв. С. П Карпов рассматривает в другой своей монографии – «Путями средневековых мореходов»[151]. Автор ставит задачу исследовать мореплавание того времени: типы кораблей и условия навигации, черноморское пиратство и корсарство, маршруты навигации, состав экипажей. Монография снабжена таблицами и графиками со всеми основными параметрами навигации, являвшейся точным барометром состояния торговых связей в регионе.

В еще одной монографии С. П. Карпова «История Трапезундской империи»[152] исследуются политические и экономические взаимоотношения в Восточном Средиземноморье в XIII – XV вв., рассматриваются торговые и политические связи на пространстве Причерноморья. Впервые в историографии изучается международное значение Трапезундского государства в средние века, его роль посредника между Европой и Ближним Востоком.

Как явствует из состояния историографии, сейчас нет недостатка в обобщающих работах как по экономической истории периода, так и по истории региона. Но на фоне этого весьма значительного количества трудов общего характера статьи, посвященные собственно Тане (а тем более – XV в., менее изученного по сравнению с XIV в. как в отечественной, так и в зарубежной историографии) единичны. Кроме того, в фокусе внимания авторов существующих статей (см. примечания выше) был, как правило, период истории Таны до 1420-х гг., а кроме того, большинство зарубежных исследователей изучали постановления Сената, некоторые хроники, счетные книги, свидетельства Барбаро (местами полулегендарные) мало привлекали или не привлекали вообще материалы нотариальных актов. Состояние исследованности источников за наш период (например, счетных книг и даже уже упоминавшегося Бадоэра) также пока оставляет желать лучшего. Обобщения по истории Таны этого периода, построение целостной картины общества фактории затруднительны во многом из-за остающегося пока довольно низким уровня исследованности письменных источников, в особенности документальных. Значительная часть источников не опубликована, а из опубликованного далеко не все было изучено комплексно и много