Глава 2. Нотарий прибывает в тану

В этой главе мы попытаемся рассмотреть судьбы авторов наших основных источников – венецианских нотариев. Не вдаваясь подробно в историю нотариата и сущность нотариата как правового феномена, следует сказать несколько слов о статусе венецианских нотариев на Леванте. Вступая в нотариальную коллегию, венецианские нотарии не всегда имели возможность найти себе место в Венеции и отправлялись практиковать на Левант, зачастую совмещая свою работу с другими должностями и священным саном, а потом (нередко уже в преклонных годах) возвращались на родину. В заморских факториях функции нотария были значительно шире, чем в метрополии – в них входило не только составление частных актов, но и участие в управленческой деятельности администрации фактории, оформлении актов официального делопроизводства курии, протоколов судебных разбирательств и пр. Юридическое образование и глубокие знания в области римского права находили себе применение в судебных делах. Должность нотария могла совмещаться с другими административными постами в факториях. Согласно постановлению Сената Венеции от 8 февраля 1333 г. при консуле Таны должен был официально состоять лишь один нотарий, исполнявший функции священника[324]. При этом следует оговорить различие в положении нотария в связи с церковью. Венецианский нотарий обычно имел сан пресвитера (в то время как генуэзский мог быть только мирянином). Это закономерно вытекало из разницы в отношениях обеих республик с Церковью. Генуэзское духовенство было целиком подконтрольно папе, в то время как духовенство Венеции зависело в значительно меньшей степени от римской курии и в значительно большей – являлось частью государственной машины. В свете этого становится ясным, почему Венецианская республика, стремясь сократить затраты на содержание факторий, склонялась к тому, чтобы функции отправления богослужения, делопроизводства и нотариальной практики соединялись в одних руках. Итак, нотариями в венецианских факториях могли быть священники, чаще всего таковые и встречались в Тане, поскольку они могли совмещать в одном лице несколько необходимых функций (канцлера курии, капеллана, собственно нотария, обслуживавшего частных лиц), что позволяло в аппарате не умножать сущности без необходимости. В Тане венецианцы компактно проживали в рамках одной общины, что определяло особую роль нотария, выполнявшего по отношению к ним, к тому же, и обязанности пастыря. В Тане, как правило, работал только один или, реже, очень немного нотариев. Одной из их задач было составление актов исследуемого нами типа (нотариальных актов для частных лиц), хотя их работа как нотариев не сводилась целиком только к этому; они должны были также заниматься актами официального делопроизводства курии, протоколами судебных разбирательств и пр.

Какую же ситуацию застали в Тане нотарии? Что представало перед его глазами? С какими материальными и социальными реалиями ему приходилось сталкиваться?

Прежде всего, следует сказать несколько слов об условиях жизни в Тане. Равнинная местность Придонья пересекается в разных направлениях невысокими отрогами Донецкого горного кряжа, которые местами образуют овраги и неглубокие долины с протекающими по ним речками и ручьями. Временами по берегам реки и в глубине степного пространства возвышаются холмообразные насыпи искусственного происхождения (часто это курганы с погребениями). В сейчас кажущихся сейчас пустынными степях располагались многочисленные кочевья[325]. Тана лежала на левом берегу одного из многочисленных рукавов Дона, в его дельте, окруженная степью и ее обитателями – татарами-кочевниками. В XV в. это было, по-видимому, небольшое поселение, целиком или почти целиком охваченное крепостными стенами[326]. Стены перемежались башнями; по поводу одной из них Барбаро записал свой разговор с купцом-татарином[327]. Венецианцы жили компактно между Джудекой и генуэзским кварталом. В центре квартала находилась площадь, от нее расходились дороги в гору, к еврейскому и к генуэзскому кварталам, к реке. Рядом с факторией находился татарский город, татарские и зихские поселения, греко-русское предместье с православным приходом св. Николая. Охрана города соблюдалась с возможной строгостью. В периоды явной опасности или ее возможности ворота, конечно, стояли запертыми, но и в спокойные дни через них входили и выходили под контролем стражи и, чаще всего, с разрешения консула.

Скажем далее несколько слов об особенностях администрации венецианской и генуэзской факторий. К сожалению, насколько известно, не сохранилось венецианского устава Таны; но, возможно, его как особого документа, подобного, например, Уставу 1449 г. для генуэзских факторий в Крыму, и не было, а правила городской жизни устанавливались решениями Сената и договорами с татарами об основании и ряде возобновлений фактории. Некоторые черты административного устройства Таны, однако, отражены в упомянутом генуэзском уставе 1449 г.; правила, зафиксированные в середине XV в. для генуэзцев и их фактории в Тане, вероятно, могли соблюдаться – едва ли с большими отклонениями и отличиями – и в венецианской Тане[328].

Венецианский консул Таны (наряду с байло Негропонта и Константинополя, дукой Крита и кастелланами Корона и Модона) исполнял функции таможенного, полицейского и санитарного надзора за навигацией судов линии[329] и обладал, возможно, фактически даже большей властью, чем в других факториях, будучи поставлен лицом к лицу с татарами, турками, племенами Предкавказья. В помощь консулу избирался Совет двенадцати. При венецианском консуле в Тане находился в XIV в. штат из десяти человек[330]. Основной обязанностью консула была застройка предоставленной татарами земли, укрепление фактории и ее защита от внешних вторжений[331]. Венецианский документ от 21 февраля 1474 г. свидетельствует о том, что и в последующие годы жалованье консула в Тане должно поступать из сборов с венецианских купцов, торгующих в Газарии[332]. Известны судебные процессы, возбужденные в начале XV в. против консулов, превышавших свои полномочия. Однако за наш период обвинений, подобных предъявленным Эрмолао Валарессо или Даниэлю Лоредану в 1412 г., неизвестно. Возможно, другие консулы были менее «оригинальны» и не совершали столь вопиющих преступлений. Интересно, что в завещаниях дважды консул называется консулом «Таны и всей империи Газарии». Кроме обычных административных и судебных обязанностей консул должен был хорошо разбираться в делах татарских ханов, враждовавших друг с другом и постоянно менявшихся. По документам нельзя составить полный список консулов Таны, однако мы знаем, что Арсенио Дуодо не был единственным представителем своей фамилии – в 1438 и 1448 гг. консулом Таны был Марко Дуодо[333]. О прочих консулах см. ниже в связи с нотариями, которые прибывали с ними в факторию.

В Тане также находился генуэзский консул, о котором мы располагаем более пространными сведениями. Согласно Уставу 1449 г. (несомненно, отражающему и реалии более раннего времени), ему ассигновалась и назначалась однопроцентная пошлина за ввоз и вывоз товаров (unum pro centario de ingressu et totidem de egressu). Эта пошлина и составляла жалованье консула и его пристава (dicti Consulis et cavalerii sui)[334]. Кроме того, консул Таны получал из каффинского казначейства 300 каффинских аспров серебром[335]. Устав в данном случае утверждает, что значительное жалованье консулу Таны назначается затем, чтобы «в упомянутое место отправлялись хорошие консулы». Приехав в Тану, консул избирал из местных жителей двух массариев без ограничения на то, являются кандидаты нобилями или пополанами; основным условием в данном случае является то, что они должны были быть ex melioribus. Совместно с этими массариями консул отдавал на откуп на публичных торгах существовашие в Тане сборы (кроме указанной выше пошлины в 1%). Массарии должны были взимать деньги с откупщиков, а также плату за землю общины (terratica communis) и назначаемые консулом штрафы с периодичностью раз в три месяца. Все доходы и расходы фактории массарии обязаны были фиксировать в специальных книгах[336]. К сожалению, в отличие от массарий Каффы, массарии Таны до нас не дошли. Жалованье писцу (scriba) и переводчику выплачивалось из средств казначейства из расчета по 300 безантов на каждого. Два помощника в курии (servientes) получали по 150 безантов[337]. После уплаты жалованья и других расходов (ссылка: на Рождество и прочие праздники, довольно многочисленные, поскольку генуэзцы заботились о том, чтобы фактории праздновали все те же дни, что и метрополия[338]; оставшиеся у массария средства (складывавшиеся из сборов, пошлин, штрафов) должны были передаваться на починку стен, начатых священником Соломоном Терамо (Salomon Teramus) со стороны Зихии[339]. Консул и массарии были не вправе тратить больше, чем указано, и отвечали своим имуществом в случае нарушения этого правила[340].

Итак, мы непосредственно рассматриваем двух нотариев, работавших в Тане в промежутке между 1430 и 1440 годами, а также возвращавшихся туда в последующие годы. Исходя из характера подписи нотариев, мы можем попытаться установить, когда каждый из них появился в Тане и когда покинул ее на основе датировки актов, а также то, какие посты они занимали в фактории. Следует помнить, что по постановлениям венецианского Сената пресвитер-нотарий включался в свиту консула и его труд оплачивался из назначенного консулом оклада. Таким образом, сам консул выбирал канцлера курии, осуществлявшего свои функции на срок мандата консула. Они вместе отбывали к пункту назначения, как правило, на галеях линии, которые зачастую выполняли, помимо торговых, дипломатические и военные задачи.

На основе документов мы можем судить, что до 1 августа 1430 г.[341] Николо де Варсис прибыл в Тану (вероятно, с галеями линии 1430 г.) в качестве нотария и капеллана при венецианском консуле фактории Пьетро Ландо. Надо отметить, что в документах за этот год[342] венецианский консул также называется консулом всей империи Газарии (нотарий именуется: spectabilis et egregii domini Petri Lando per serenissimo Venetie ducale dominio honorabilis consulis Tane et tocius imperii Gazarie capelanus). В конце 1430 или в первых числах 1431 г. консул Пьетро Ландо умер (11 января 1431 г. датируется имбревиатура завещания, упоминающего консула уже как покойного[343]), во всяком случае уже 3 января 1431 г. его обязанности, видимо, фактически исполнял вицеконсул Эрмолао Пизани[344]. При этом любопытно, что в протоколе завещания Варсис именует себя капелланом консула (который, видимо, еще был жив), а в corroboratio уже пишет «Ego presbiter Nicolaus de Varsis Venetus notarius et capelanus egregii viri nobili domini Hermolai Pisani Tane vizeconsulis complevi et roboravi». После смерти Ландо по меньшей мере до 9 сентября 1431 г. в Тане не было консула, а Варсис продолжал называть себя капелланом вицеконсула Эрмолао Пизани[345], и далее, вплоть до 7 октября 1432 г. – нотарием и капелланом покойного консула Таны Пьетро Ландо[346]. Другого наименования нотарий не мог себе дать: в это время (видимо, в 1431 – 1432 гг.) капелланом Таны был пресвитер Марко Малипьеро (Maripetri); он упоминается как капеллан Таны 7 октября 1432 г.[347]. Вероятнее всего, в 1432 г. Варсис все еще оставался в Тане и выполнял функции нотария наряду сначала с капелланом Марко Малипьеро, а потом – со сменившим его капелланом нового консула Джусто Веньера Бенедетто де Смеритисом, а в 1433 г. отбыл из Таны в Венецию. 4 февраля 1434 г. мы застаем его на Риальто[348], причем подписывается он просто как венецианский нотарий.

По всей видимости, Бенедетто де Смеритис прибыл в Тану с галеями линии летом 1432 г., причем он выступает в это время еще только как нотарий, практикующий частным образом. Впервые Смеритис фигурирует как «венецианский нотарий с Джудекки»[349] в имбревиатуре от 22 июля 1432 г.[350]. Капелланом консула Таны Джусто Веньера (presbiter Benedictus de Smeritis Venetus notarius ac capellanus spectabilis et generosi viri domini Iusti Venerio honorabili consulis Tane)[351] он стал не позднее 27 декабря 1433 г. (сменив на этом посту Марко Малипьеро) и исполнял обязанности капеллана и нотария при консуле по крайней мере до 6 апреля 1436 г.[352]. 29 апреля и 2 мая 1436 г. он фигурирует в Тане как фидеикомиссар по завещанию некоего Джорджо[353]. Более того, еще 21 сентября 1436 г. Смеритис по смыслу документа[354] еще находится в Тане. 13 декабря 1436 г.[355] мы обнаруживаем его в Константинополе на должности канцлера байло Константинополя Христофоро Марчелло; эту должность он занимал по крайней мере до 9 августа 1437 г.; и по крайней мере до 10 января 1439 г. (этим числом датируется его последний документ, составленный в Константинополе) он оставался в столице Византии в качестве частнопрактикующего нотария, снова подписываясь как Бенедетто де Смеритис с Джудекки, а 25 января 1440 г.[356] мы застаем его на галеях Александрии.

У нас нет формальных оснований полагать, что Смеритис исполнял в Тане обязанности канцлера курии, хотя, безусловно, он, как капеллан консула и нотарий, оказывал венецианцам Таны соответствующие услуги. В его собственных документах он ни разу не упомянут как канцлер консула Джусто Веньера. В актах же Николо де Варсиса от 1436 г. Бенедетто де Смеритис упоминается как бывший капеллан Таны (presbyter Benedictus de Smeritis Sancti Hermie, olim capelanus Tane)[357], поскольку его сменил Варсис, прибывший вместе с консулом в качестве нотария и канцлера. Впрочем, если принять во внимание то, что канцлером консула Варсис был еще с 1435 г., но, по крайней мере, до конца марта 1436 г. был в Константинполе, а его первые документы за 1436 г., составленные в Тане, датируются 24 апреля 1436 г.[358], то вырисовывается следующая картина. Николо де Варсис вторично появился в Тане в качестве канцлера курии при консуле Арсенио Дуодо в 1436 г. Зима и начало весны 1436 г. застали Варсиса в Константинополе. Неизвестно, занимал ли он должность канцлера еще с лета 1435 г. и отлучился на зиму в Константинополь или же был выбран новым консулом Арсенио Дуодо в качестве канцлера, но ожидал его зимой в Константинополе. Более вероятным представляется первый вариант, так как еще 6 апреля 1436 г.[359]. Смеритис еще упоминает Джусто Веньера как консула (значит, следующий консул добрался до Таны уже после этого). Видимо, Арсенио Дуодо, уже будучи назначен новым консулом и отправившись в Причерноморье в 1435 г. вместе с Николо де Варсисом, задержался в Константинополе с зимы 1435 г. до весны 1436 г. Тирье оценивает морской путь от Венеции до Таны в три месяца[360], и при условии, что отплытие галей было сильно задержано, они могли в тот год не отправиться в Причерноморье, а консул (вместе со своим нотарием и капелланом Варсисом и зятем Иосафатом Барбаро) – остаться в Константинополе[361]. Так или иначе, 23 января 1436 г. Варсис составляет в Константинополе завещание[362], а в прокурации 25 марта 1436 г., также составленной в Константинополе[363], ссылается на него[364]. Выходит, что новый консул Арсенио Дуодо и его канцлер Николо де Варсис прибыли в Тану и приступили там к исполнению своих обязанностей между 6 и 24 апреля 1436 г., сменив при этом соответственно Джусто Веньера и Бенедетто де Смеритиса[365].

С 24 апреля по 9 октября 1436 г. Варсис именует civis et habitator Venetiarum, imperiali auctoritate notarius et spectabilis et generossi viri domini Arsenii Duodo Tane consulis cancelarius[366]. Он является канцлером курии венецианской фактории и капелланом консула Таны Арсенио Дуодо, называя при этом имя своего покойного отца (quondam Georgii), упоминая о своем венецианском гражданстве (civis Venetiarum) и сообщая характер своей инвеституры от Священной Римской империи (publicus imperiali auctoritate notarius). В другом месте[367] в документе от 25 июня 1436 г. он также называет себя жителем Венеции (habitator Veneciis), добавляет стандартную для нотариев титулатуру судьи (imperiali auctoritate notarius publicus ac iudex ordinarius) и указывает прямо на уже давно полученную должность канцлера курии (consulis Tane cancelarius). Надо отметить, что в документах из Cart. 750 с завещаниями за этот период он далеко не всегда упоминает о своей должности канцлера, зато в завещании от 14 июня 1436 г. он называет приход, к которому он продолжал быть приписан в Венеции (ecclesie Sanctorum Apostolorum de Venetiis diachonus)[368]. 6 марта 1437 г.[369] Николо де Варсис называет себя только нотарием и капелланом Таны. Это, однако, не означает, что на посту канцлера его сменил новоприбывший нотарий, ведь в завещании от 28 июля 1437 г.[370] он снова фигурирует как канцлер консула. Вплоть до 1 января 1439 г. Варсис фигурирует как канцлер курии Таны при консуле Арсенио Дуодо[371]. В завещании, составленном 7 октября 1439 г. Варсис уже не называет себя канцлером (presbiteri Nicolai de Varsis Venetiarum notarii et ecclesie sanctorum apostolorum diachoni)[372], и на сей раз это уже дает нам основания предполагать, что на этом посту его сменил другой человек. Что в данном случае обозначает слово «диакон» – вопрос непростой, однако ясно, что это – не священный сан в собственно каноническом понимании, ведь Варсис одновременно и в рамках одного акта называет себя и диаконом, и пресвитером. Вероятно, нотарий имеет в виду то, что, будучи священником, он имеет диаконский бенефиций в Венеции.

27 августа 1445 г. Варсис снова оказывается в Тане, и снова в качестве канцлера курии теперь уже нового консула фактории Леонардо Веньера в инструменте, вложенном в первый картулярий, он называет себя «presbyter Nicolaus de Varsis Venetiarum notarius spectabilis et egregii viri Domini Leonardi Venerio Tane consulis chancelarius»[373]. В мае – октябре 1454 г. Варсис снова оказывается в Тане[374], на сей раз на правах простого венецианского нотария (sanctorum apostolorum et Venetiarum notarius).

Вариативность формулы самоидентификации нотария позволяет сделать несколько важных выводов. Во-первых (и этот звучит как трюизм), называние нотария (и, шире, всякого человека) в нотариальных актах значительно варьировало. Во-вторых, на основании наших источников нет оснований усматривать никакой четкой взаимосвязи между формулой и правовым статусом человека. Если в одном, скажем, завещании Варсис называет себя iudex ordinarius, а в другом опускает эти слова, то усматривать за этим какой-то глубинный смысл было бы большой натяжкой. Это, скорее всего, просто формула, юридическая фикция (как и указание на характер инвеституры). Кроме того, формулировки самоназвания, скорее всего, подстраивались под то, как именовал себя тот или иной консул в официальных бумагах и транспонировались нотарием на частноправовые акты. Также (и мы скажем об этом ниже) нет никакого смысла придавать какое бы то ни было значение терминам civis, habitator, когда мы видим их в нотариальных актах. Если в одном месте Варсис называет себя habitator Veneciis, то это отнюдь не означает, что он при этом не был венецианским гражданином. Также по сути ничего не объясняет с точки зрения содержательного анализа источника формула ecclesie Sanctorum Apostolorum de Venetiis diachonus)[375], тем более, что нотарий зачастую по-разному называет себя в рамках одного и того же документа[376]. Скорее всего, нотарий просто составлял более пространный, ответственный (вероятно, и лучше оплачиваемый) документ и решил украсить его более полным самоназванием. Эта же тенденция прослеживается и в степени развернутости или сокращенности юридических формул. Несомненно, влияли и какие-то субъективные факторы. В конечном счете, в этом случае можно еще раз констатировать: акты дают возможность понять, что далеко не за каждой формулой зарезервирована какая-либо конкретная и для всех конкретных применений формулы одинаковая социальная реальность, хотя, несомненно, в определенных случаях реальность все же выражается через юридическую форму.