Путешествие Вавилы со скоморохами

У цесной вдовы да у Ненилы А у ней было́ цядо́ Вавило. А поехал Вавилушко на ниву, Он ведь нивушку свою орати, Ишша белую пшоницу засевати: Родну матушку хоцё кормити. А ко той вдовы да ко Ненилы При́шли люди к ней ве́селые́, Веселые люди не простые, Не простые люди, скоморохи. "Уж ты здравствуёшь, цесна вдова Ненила! У тя где цядо да нынь Вавило?" "А уехал Вавилушко на ниву, Он ведь нивушку свою орати, Ишша белую пшоницу засевати: Ро́дну ма́тушку́ хоцё кормити". Говорят как те ведь скоморохи: "Мы пойдем к Вавилушку на ниву, Он не идёт ле с нами скоморошить?" А пошли к Вавилушку на ниву: "Уж ты здравствуёшь, цядо Вавило, Тебе нивушка да те орати, Ишша беяая пшоница засевати, Род на матушка тебе кормити!" "Вам спасибо, люди весёлы́е, Весёлые люди, скоморохи! Вы куды пошли да по дороге?" "Мы пошли ведь тут да скоморошить, Мы пошли на и́нишшоё царство Переигрывать царя Собаку Ишша сына его да Перегуду, Ишша зятя его да Пересвета, Ишша доць его да Перекрасу. Ты пойдем, Вавило, с нами скоморошить". Говорило то цядо́ Вавило: "Я ведь песён петь да не умею, Я в гудок играть да не горазён". Говорил Кузьма да со Демьяном: "Заиграй, Вавило, во гудоцик, А во звонцятой во переладец, А Кузьма с Демьяном припособит". Заиграл Вавило во гудоцик, А во звонцятой во переладец, А Кузьма с Демьяном припособил. У того ведь цяда у Вавила А было́ в руках-то понюгальцё, - А и стало тут погудальцё; Ишша были в руках у его да тут ведь вожжи, - Ишша стали шелковые струнки. Ишше то цядо да тут Вавило Видит: люди тут да не простые, Не простые люди-те - святые; Он походит с има да скоморошить. Он повел их да ведь домой жа. Ишша тут цесна вдова да тут Ненила Ишша стала тут да их кормити: Понесла она хлебы-те ржаные, - А и стали хлебы-те пшоны́е; Понесла она куру-ту́ варёну, - Ишша кура тут да ведь взлетела, На пецьной столб села да запела. Ишша та вдова да тут Ненила Ишша видит: люди тут да не простые, Не простые люди-те - святые, И спускат Вавила скоморошить. А идут скоморохи по дороге, На гумне мужик горох молотит. "Тобе бог помо́шь, да ведь крестьянин, На бело́ горох да мо́лоти́ти!" "Вам спасибо, люди весёлые, Весёлые люди, скоморохи! Вы куды пошли да по дороги?" "Мы пошли на инишшоё царство Переигрывать царя Собаку Ишша сына его да Перегуду, Ишша эятя его да Пересвета, Ишша доць его да Перекрасу". Говорил да тот да ведь крестьянин: "У того царя да у Собаки А окол двора да тын жалезной, А на кажной тут да на тыцинке По целовецей-то сидит головке, А на трех ведь на тыцинках Ишша нету целовецих-то тут головок; Тут и вашим-то да быть головкам". - "Уж ты ой еси, да ты крестьянин! Ты не мог добра нам ведь и сдумать, Ишша лиха ты бы нам не сказывал. Заиграй, Вавило, во гудоцик, А во звонцятой во переладец; А Кузьма с Демьяном припособит". Заиграл Вавило во гудоцик, А Кузьма с Демьяном припособил: Полетели голубята-ти стадами, А стадами тут да табунами; Они стали у мужика горох клевати. Он ведь стал их тут кицигами шибати; Зашибал, он думат, голубят-то, - Зашибал да всех своих ребят-то. "Я ведь тяжко тут да согрешил ведь: Эти люди шли да не простые, Не простые люди-те - святые, Ишша я ведь им да не молился". А идут скоморохи по дороге, А настрецу им идё мужик горшками торговати. "Тобе бог помошь, да те крестьянин, А-й тебе горшками торговати!" "Вам спасибо, люди весёлы́е, Весёлые люди, скоморохи! Вы куды пошли да по дороге?" "Мы пошли на инишшоё царство Переигрывать царя Собаку, Ишша сына его да Перегуду, Ишша зятя его да Пересвету, Ишша доць его да Перекрасу". Говорил да тот да ведь крестьянин: "У того царя да у Собаки А окол двора да тын жалезной, А на кажной тут да на тыцинке По целовецей-то сидит головке, А на трёх-то ведь на тыцинках Нет целовецих да тут головок; Тут вашим да быть головкам". "Уж ты ой еси, да ты крестьянин! Ты не мог добра да нам ведь сдумать, Ишша лиха ты бы нам не сказывал. Заиграй, Вавило, во гудоцик, А во звонцятой во переладец, А Кузьма с Демьяном припособит". Заиграл Вавило во гудоцик, А во звонцатой во переладец, А Кузьма с Демьяном припособил: Полетели куропки с рябами, Полетели пеструхи с цюхарями, Полетели марьюхи с косяцами; Ишша стали мужику-то по оглоблям-то садиться. Он ведь стал тут их да бити И во свой ведь воз да класти. А поехал мужик да в городоцик, Становился он да во рядоцик Развязал да он да свой возоцик, - Полетели куропки с рябами, Полетели пеструхи с цюхарями, Полетели марьюхи с косяцами. Посмотрел во своем-то он возоцку, - Ишше тут у него одны да церепоцки. "Ой, я тяжко тут да согрешил ведь: Это люди шли да не простые, Не простые люди-те - святые, Ишша я ведь им, гот, не молился". А идут скоморохи по дороге, Ишша красная да тут девица, А она бельё да полоскала. "Уж ты здравствуешь, красна девица, На бело холсты да полоскати!" "Вам спасибо, люди весёлые, Весёлые люди, скоморохи! Вы куды пошли да по дороге?" "Мы пошли на инишшоё царство Переигрывать царя Собаку Ишше сына его да Перегуду, Ишше зятя его да Пересвета, Ишше доць его да Перекрасу". Говорила красная девица: "Пособи вам бог переиграти И того царя да вам Собаку Ишша сына его да Перегуду, Ишша зятя его да Пересвета, А и доць его да Перекрасу". "Заиграй, Вавило, во гудоцик, А во звонцятой во переладец, А Кузьма с Демьяном припособит". Заиграл Вавило во гудоцик, А во звонцятой во переладец, А Кузьма с Демьяном припособил. А у той у красной у девицы А были у ей холсты-ти ведь холшовы, Ишша стали шелковы да атласны. Говорит как красная девица: "Тут люди шли да не простые, Не простые люди-те - святые, Ишша я ведь им да не молилась". А идут скоморохи по дороге, А идут на инишшоё царство. Заиграл да тут да царь Собака, Заиграл Собака во гудоцик, А во звонцятой во переладец, - Ишша стала вода да прибывати: Ишша хоцё водой их потопити. "Заиграй, Вавило, во гудоцик, А во звонцятой во переладец, А Кузьма с Демьяном припособит". Заиграл Вавило во гудоцик, И во звонцятой в переладец, А Кузьма с Демьяном припособил: И пошли быки-те тут стадами, А стадами тут да табунами, Ишша стали воду да упивати: Ишша стала вода да убывати. "Заиграй, Вавило, во гудоцик, А во звонцятой во переладец, А Кузьма с Демьяном припособит". Заиграл Вавило во гудоцик, А во звонцятой во переладец, А Кузьма с Демьяном припособил: Загорелось инишшоё царство И сгорело с краю и до краю. Посадили тут Вавилушка на царство, Он привез ведь тут да свою матерь.

Иван Грозный и его сын

Было у нас да во Царе́-граде, Да не бшто ни дядины, ни вотцины, Да жил как был прозвитель царь, Прозвитель-от царь Иван Васильевич. А была семья его любимая, Ишша был у его только бо́льшой сын, А и большой сын Фёдор Ивановиц. Говорыл как он таково слово: "Що по этому мосту по калинову А много было и хожено, А много было и езжено, А горяцей крови много пролито". Ишша тут за беду стало, А за ту круцинушку великую. Он крыцит-зыцит громким голосом: "Уж вы эх, палацы немилосливы! Вы берите царевица за белы руки, Вы ведите царевица во цисто полё, Вы ко той ко плахе ко липовой, Вы рубите его да буйну голову, Вы на той на плахе на липовой". Ишша все палаци испужалися, Ишша все палаци устрашилися. Как един пала́ц не устра́шился, Тут Скорлютка-вор, Скорлатов сын, Он берет царевица за белы руки, Он ведет царевица во цисто полё, Он ко той ко плахе ко липовой. А во ту пору, во то времецько Перепахнула вестка за реку Москву, А во тот же во Киёв-град, А к тому же ведь ко дядюшке, А к тому же Микиты Родомановицу: "Уж ты ой еси, наш дядюшка, Уж ты же Микита Родомановиц! Уж ты знаёшь ле, про то ведаёшь: Как помёркло у нас солнцё красноё, А потухла звезда поднебесная, - Как погиб царевиц за рекой Москвой, А и большой-от Фёдор Ивановиц?" Ишша тут же ведь как ведь дядюшка, Ишша тот же Микита Родомановиц, Он ведь скацёт с постелюшки с мягкою, Он одел как сапожки на босу ногу, Он хватил тулуп за един рукав, Он крыцит-зыцит зыцным голосом: "Уж вы ой еси, мои конюхи! Подводите мне и добра́ коня". Он ведь скоро скацёт на добра́ коня, Он ведь гонит тут во всю голову: "Разодвиньтесь-ка да вы, народ божий!" Он застал Скорлю́тку на за́махи: "Ты Скорлютка-вор, ты Скорлатов сын! Ты не за свой гуж ты примаишься, А кабы те гужом подавитися". Он берет царевица за белы руки, Он садил царевица на добра коня, Он сам коня в поводу повел, Говорил таково слово: "Ты Скорлютка-вор, ты Скорлатов сын! Ты поди, Скорлютка, во цисто поле, А сруби у татарина буйну голову, Ты приди к царю - на стол клади Ишша сам говори таково слово: "Ишша то дело у нас сделано, Ишша та работушка сроблена". Он пошел ведь тут во цисто полё, Он срубил у татарина буйну голову. Он пришел к царю - саблю на стол кладёт: "Ты прозвитель царь Иван Васильевиц! У нас-то ведь дело нынь сделано, У нас та работушка сроблена". Зажалел как тут прозвитель царь, Зажалел как он своего сына, Ишша большого Фёдора Ивановица. Ишша сам говорил таково слово: А как по́ воре да по Гагарине Ишша много есть как жало́бных тут, А по моём по сыне по Фёдоре Никого-то нету жало́бного". Приходила панихида шестьнедельная, А прозвитель царь Иван Васильевиц А походит он поминать сына А и большо́го Фёдора Ивановица. А идет ведь он мимо Киёв-град, Мимо дядево-то подворьицё. А у дядюшки и за пир такой, Ишша що тако за весельицё. А скрыцал как тут прозвитель царь, Он скрыцал ведь тут громким голосом: "Уж ты ой еси, мой дядюшка! Ишша що у тя и за пир такой? Ишша що у тя и за весельицё? Ты не знаешь ле не ведаёшь: А помёркло у нас солнцё красноё, А потухла звезда поднебесная - Как погиб царевиц за Москвой-рекой, Ишша большой-от Фёдор Ивановиц?" Как выходит тут его дядюшка, Ишша тот жа Микита Родомановиц, Он выходит тут на красно крыльце. Говорил как тут прозвитель царь: "Уж ты ой еси, ты мой дядюшка!" Ишша ткнул копьем во праву ногу: "Ишша що у тя и за пир такой? Ишша що у тя за весельицё? Ты не знаёшь ле не ведаёшь: А помёркло у нас солнцё красноё, А потухла звезда поднебесная - А погиб царевиц за Москвой-рекой, Ишша большой сын Фёдор Ивановиц?" Говорит как тут его дядюшка, Ишша тот же Микита Родомановиц: "Уж ты ой еси, мой племянницёк, А прозвитель царь Иван Васильевиц! Уж ты хошь - цем тобя обрадую, Тебя большим-то сыном Фёдором, Ишша Фёдором тебя Ивановичем". Он выводит царевица на красно крыльцё. Взрадовался тут прозвитель царь: Он берет тут ведь своего сына, Он берет его за белы руки, Он целуёт в уста во сахарны же, Ишша сам говорил таково слово: "Уж ты ой еси, ты мой дядюшка! Ишша цем тобя буду жаловать? У тя злата-то, серебра не мене моего". Они пир срядили, пировать стали.

Кострюк

А во́ Тау́лии́ во го́роди́, А да во Таулий хорошом-е А поизволил наш царь-государь Да царь Иван Васильевиц, А поизволил жонитися Да не у нас, не у нас на Руси, Да не у нас в каменной Москвы, Да у царя в Большой орды, Да у его на родной сестры Да на Марьи Демрюковны. Собирался наш царь-государь, Да собирался с цесны́м поездом, Да и оттуль и поход уцинил, Да и оттуль из каменной Москвы. Ишше здраво стал государь Да церез реки быстрые, Да церез морё синеё, Да церез полё цистоё К Кострюку в Большу орду, К Кострюку сыну Демрюковицу. Говорил его дядюшка Да Микита Родомановиц: "Уж ты ой еси, Кострюк-Демрюк! Ишша мы к тебе пришли Да не с боём, не с дракою; Да мы пришли к тобе посвататься Да у тобя на родной сестры Да на Марье Демрюковны". Они сватались, сваталися Да слово на слово положилися. Собирался наш царь-государь За столы-те за дубовые, Да за яствы сахарные, Да за напитоцки стоялые. Пировал-жировал государь. Говорил его дядюшка Ишше Микита Родомановиц: "Уж ты ой еси, Кострюк-Демрюк! О́б цем слово было мо́лвленоё? По рукам уда́реноё?" А Кострюк поскакиваёт, А Кострюк поплясываёт. Он тому не ослышался, Он выводит родну сестру Да и́но Марью Демрюковну Да за нашего прозви́теля царя Да за Ивана-то Васильевица, Да за столы-те за дубовые Да за напитоцки стоялые. А пировал-жировал государь. А оттуль и поход уцинил, Да оттуль из Большой орды. Ишше здраво стал государь Церез полё цистоё Церез морё синеё, А церез реки быстрые. Ишше здраво стал государь Во свою-ту в каменну Москву Да он ко церкви соборною Да ко монастырям церковные, Да они венцами повенцалися, Да перстнями поменялися. Ишше здраво стал государь Да во свою-ту каменну Москву За столы-те за дубовые, Да за яствы сахарные, За напитоцки стоялые. Да пировал-жировал государь. Говорив его шурин тут Кострюк Демрюков сын: "Уж ты ой, царь-государь! У вас есть ли в каменной Москвы, У вас есть ли таковы борцы А со мной гюборотися, А с Кострюком поводитися?" А говорил тут царь-государь, Да царь Иван Васильевиц: "А любимой дядюшка! Уж ты выйди на улоньку, Да Микита Родомановиц, Затруби-ко в золотую трубу, Чтобы чуяли за рекой за Москвой". Как выходит тут дядюшка Да Микита Родомановиц, Затрубил в золотую трубу. Да учуяли за рекой за Москвой, А учуяли три братёлка: А перво́й брат - Мишенька, А второй брат - Гришенька, Да трете́й брат - Васенька. Говорил как тут царь-государь: "А любимой шурин мой! А у меня питья́ на столе, А у меня борцы на дворе, Когда есть вера - боритеся Да из дани, из пошлины Да из накла́ду великого". А Кострюк поскакиваёт, А Кострюк поплясываёт, А Кострюк церез стол скоцил, А Кострюк питья́ сплескал. А говорила как родна сестра Да ино Марья-то Демрюковна: "Уж ты ой еси, Кострюк-Демрюк! А не ходи ты боротися, А ты из дани, из пошлины Да из накладу великого". А Кострюк поскакиваёт, Он тому не ослышится, Он выходит на улоньку, На крылецюшко красноё, А о перила облегается. А говорил как Мишенька: "Уж ты ой еси, царь-государь! Мне-ко не с кем боро́тися". Говорил как Гришенька: "Уж ты ой еси, царь-государь! Мне-ко не с кем ру́ки патра́ть". Да говорил как Васенька: "Уж ты ой еси, царь-государь! Уж бы рад я боротися, С Кострюком бы поводитися, - Да я топе́ря со царе́ва кабака́, Да болит буйна голова, Да шипит ретиво сердцё". А наливают как цару вина, А невелику - цетвертинною; А подавают Васеньке. Да выпиваёт Васенька: "Да спасибо тебе, царь-государь! А опохме́лил бу́йну голову́, - А не окатил ретива сердца, А не звеселил добра молодца". А наливают вторую цару́, Да невелику - цетвертинною; А подавают Васеньке. А выпивает Васенька: "Да спасибо тебе, царь-государь Да царь Иван Васильевич! А опохме́лил буйну́ голову́, А окатил ретиво́ сердце́, - А не звеселил добра молодца". Наливают третю́ю цару́, Да невелику - цетвертинною; Подавают Васеньке. А выпивает Васенька: "Да спасибо тебе, царь-государь! А опохмелил буйну голову, А окатил ретиво сердце, Да звеселил добра молодца; Уж я рад ныне боротися, Да с Кострюком-то поводитися, Я из дани, из пошлины, Из накладу великого". Они стали боротися. А в первы́ Кострюк броси́л, А вторы́ Кострюк броси́л. А как Васенька-то Хроменькой Он на ножку-ту справился, А за лопотья-ти зграбился, Он прирвал лопотьё всё. А на руках он потре́хиваёт, До земли не допу́скиваёт. А ишше думали: Кострюк-Демрюк, А ино Марфа Демрюковна. А она проклиналася, А она заклиналася: "Да не дай бог бывати здесь А у царя в каменной Москвы, Да не чдетям бы, не внуцатам, Да не внуцатам, не па́внуцатам".

Небылица в лицах

Небылица в лицах, небывальшинка, Небывальшина да неслыхальшина: Ишша сын на матери снопы возил, Все снопы возил да все коно́пляны. Небылица в лицах, небывальшинка, Небывальшинка да неслыхальшинка, На горе корова белку лаяла Ноги расширя́т да глаза выпучит. Небылица в лицах, небывальшинка, Небывальшинка да неслыхальшинка: Ишша овца в гнезде яйцо садит, Ишша курица под осеком траву секет. Небылица в лицах, небывальшинка, Небывальшинка да неслыхальшинка: По поднебесью да сер медведь летит, Он ушка́ми, ла́пками помахиват, Он церны́м хвостом тут попра́вливат. Небылица в лицах, небывальшинка, Небывальшинка да неслыхальшинка: По синю́ морю́ да жернова пловут. Небылица в лицах, небывальшинка, Небывальшинка да неслыхальшинка: Как гулял Гулейко сорок лет за пецью, Ишша выгулял Гулейко ко пецьну столбу; Как увидел Гулейко в лоханке воду: "А не то ли, братцы, синё морё?" Как увидел Гулейко - из цашки ложкой шти хлебают: "А не то ли, братцы, корабли бежат, Корабли бежат да все гребцы гребут?" Небылица в лицах, небывальшинка, Небывальшинка да неслыхальшинка.