Высота ли, высота поднебесная

Высока ли высота поднебесная, Глубока глубота окиян-море, Широко раздолье по всей земле, Глубоки омуты Непровския, Чуден крест Леванидовской, Долги плеса Чевылецкия, Высокия горы Сорочинския, Темны леса Брынския, Черны грязи Смоленския, А и быстрыя реки понизовския. При царе Давыде Евсеевиче, При старце Макарье Захарьевиче, Было беззаконство великое: Старицы по кельям - родильницы, Чернецы по дорогам - разбойницы, Сын с отцом на суд идет, Брат на брата с боем идет, Брат сестру за себя емлет. Из далеча чиста поля Выскакал тут, выбегал Суровец-богатырь Суздалец, Богатого гостя, заморе́нин сын. Он бегает-скачет по чисту полю, Спрашивает себе сопротивника, Себе сильна-могуча богатыря Побиться, подраться, поратиться, Силы богатырски протведати, А могучи плечи приоправити. Он бегал-скакал по чисту полю, Хоботы метал по темным лесам - Не нашел он в поле сопротивника. И поехал ко городу Покидошу, И приезжал ко городу Покидошу. Во славном городе Покидоше, У князя Михаила Ефимонтьевича, У него князя почестной пир. А и тут молодцу пригодилося, Приходил на княженецкой двор, Походил во гридню во светлую, Спасову образу молится, Великому князю поклоняются. А князь Михаила Ефимонтьевич Наливал чару зелена вина в полтора ведра, Подает ему, доброму молодцу, А и сам говорил таково слово: "Как, молодец, именем зовут, Как величать по изотчеству?" Стал молодец он рассказовати: "Князь де Михаила Ефимонтьевич, А меня зовут, добра молодца, Суровец-богатырь Суздалец, Богатого гостя, заморёнин сын". А и тут князю то слово полюбилося, Посадил его за столы убраныя, В ту скамью богатырскую Хлеба с солью кушати И довольно пити, прохлаждатися.

Щелкан Дудентевич

А и деялося в орде, Передеялось в Большой: На стуле золоте, На рытом бархоте, На червчатой камке Сидит тут царь Азвяк, Азвяк Таврулович; Суды рассуживает И ряды разряживает, Костылем размахивает По бритым тем усам, По татарским тем головам, По синим плешам. Шурьев царь дарил, Азвяк Таврулович, Городами стольными: Василья на Плесу, Гордея к Вологде, Ахрамея к Костроме, Одного не пожаловал - Любимого шурина Щелкана Дюдентевича. За что не пожаловал? И за то он не пожаловал, - Его дома не случилося. Уезжал-то млад Щелкан В дальную землю Литовскую, За моря синея. Брал он, млад Щелкан, Дани-невыходы, Царски невыплаты. С князей брал по сту рублев, С бояр по пятидесят, С крестьян по пяти рублев; У которого денег нет, У того дитя возьмет; У которого дитя нет, У того жену возьмет; У которого жены-то нет, Того самого головой возьмет. Вывез млад Щелкан Дани-выходы, Царския невыплаты; Вывел млад Щелкан Коня во сто рублев, Седло во тысячу. Узде цены ей нет: Не тем узда дорога, Что вся узда золота, Она тем, узда, дорога - Царское жалованье, Государево величество, А нельзя, дескать, тое узды Ни продать, ни променять И друга дарить, Щелкана Дюдентевича. Проговорит млад Щелкан, Млад Дюдентевич: "Гой еси, царь Азвяк, Азвяк Таврулович! Пожаловал ты молодцов, Любимых шуринов, Двух удалых Борисвичев, Василья на Плесу, Гордея! к Вологде, Ахрамея к Костроме, Пожалуй ты, царь Азвяк, Пожалуй ты меня Тверью старою, Тверью богатою, Двумя братцами родимыми, Дву удалыми Борисовичи". Проговорит царь Азвяк, Азвяк Таврулович: "Гой еси, шурин мой Щелкан Дюдентевич, Заколи-тка ты сына своего, Сына любимого, Крови ты чашу нацеди, Выпей ты крови тоя, Крови горячия, И тогда я тебя пожалую Тверью старою, Тверью богатою, Двумя братцами родимыми, Дву удалыми Борисовичи!" Втапоры млад Щелкан Сына своего заколол, Чашу крови нацедил, Крови горячия, Выпил чашу тоя крови горячия. А втапоры царь Азвяк За то его пожаловал Тверью старою, Тверью богатою, Двумя братцы родимыми, Два удалыми Борисовичи, И втепоры млад Щелкан Он судьею насел В Тверь-ту старую, В Тверь-ту богатую. А немного он судьею сидел: И вдовы-то бесчестити, Красны девицы позорити, Надо всеми наругатися, Над домами насмехатися. Мужики-то старыя, Мужики-то богатыя, Мужики посадския Они жалобу приносили Двум братцам родимыем, Двум удалым Борисовичам. От народа они с поклонами пошли, С честными подарками, И понесли они честныя подарки Злата-серебра и скатного земчуга. Изошли его в доме у себя, Щелкана Дюдентевича, - Подарки принял от них, Чести не воздал им. Втепоры млад Щелкан Зачванился он, загорденился, И они с ним раздорили. Один ухватил за волосы, А другой за ноги, И тут его разорвали. Тут смерть ему случилася, Ни на ком не сыскалося.

Михайла Скопин

Как бы во сто двадцать седьмом году, В седьмом году восьмой тысячи А и деялось-учинилося, Кругом сильна царства Московского Литва облегла со все четыре стороны, А и с нею сила сорочина долгополая, И те черкасы пятигорские, Еще ли калмыки с татарами, Со татарами, со башкирцами, Еще чукши с алюторами; Как были припасы многие: А и царские и княженецкие, Боярские и дворянские - А нельзя ни пройти, ни проехати Ни конному, ни пешему И ни соколом вон вылетети А из сильна царства Московского И великого государства Российского. А Скопин-князь Михайла Васильевич, Он правитель царству Московскому, Обережатель миру крещеному И всей нашей земли святорусския, Что ясен сокол вон вылетывал, Как бы белой кречет вон выпархивал, Выезжал воевода московской князь, Скопин-князь Михайла Васильевич, Он поход чинил ко Нову-городу. Как и будет Скопин во Нове-граде, Приезжал он, Скопин, на съезжей двор, Походил во избу во съезжую, Садился Скопин на ременчат стул, А и берет чернилицу золотую, Как бы в ней перо лебединое, И берет он бумагу белую, Писал ярлыки скорописчаты Во Свицкую землю, Саксонскую Ко любимому брату названому, Ко свицкому королю Карлосу. А от мудрости слово поставлено: "А и гой еси, мой названой брат, А ты свицкий король Карлус! А и смилуйся-смилосердися, Смилосердися, покажи милость: А и дай мне силы на подмочь, Наше сильно царство Московское Литва облегла со все четыре стороны, Приступила сорочина долгополая, А и те черкасы пятигорския, А и те калмыки со башкирцами, А и те чукши с алюторами, И не можем мы с ними управиться. Я закладоваю три города русския". А с ярлыками послал скоро почтаря, Своего любимого шурина, А того Митрофана Фунтосова. Как и будет почтарь в Полувецкой орде У честна короля, честного Карлуса, Он въезжает прямо на королевской двор, А ко свицкому королю Карлусу, Середи двора королевского Скочил почтарь со добра коня, Вязал коня к дубову столбу, Сумы похватил, сам во палаты идет. Ни за че́м почтарь не замешкался, Приходит во палату белокаменну, Расковыривал сумы, вынимал ярлыки, Он кладет королю на круглой стол. Принимавши, король распечатывает, Распечатал, сам просматривает, И печальное слово повыговорил: "От мудрости слово поставлено - От любимого брата названого, Сконина-князя Михайла Васильевича: Как просит силы на подмочь, Закладывает три города русская". А честны король, честны Карлусы Показал ему милость великую, Отправляет силы со трех земель: А и первыя силы - то свицкия, А другия силы - саксонския, А и третия силы - школьския, Того ратного люду ученого А не много, и не мало - сорок тысячей. Прибыла сила во Нов-город, Из Нова-города в каменну Москву. У ясна сокола крылья отросли, У Скопина-князя думушки прибыло. А поутру рано-ранешонько В соборе Скопин он заутреню отслужил, Отслужил, сам в поход пошел, Подымавши знаменье царские: А на знаменье было написано Чуден Спас со Пречистою, На другой стороне было написано Михайло и Таврило архангелы, Еще вся тута сила небесная. В восточную сторону походом пошли - Они вырубили чудь белоглазую И ту сорочину долгополую; В полуденную сторону походом пошли - Прекротили черкас пятигорскиех, А немного дралися, скоро сами сдались - Еще ноне тут Малороссия; А на северну сторону походом пошли - Прирубили калмык со башкирцами; А на западну сторону и в ночь пошли - Прирубили чукши с алюторами. А кому будет божья помочь - Скопину-князю Михайлу Васильевичу: Он очистил царство Московское И велико государство Российское. На великих тех на радостях Служили обедни с молебнами И кругом города ходили в каменной Москвы. Отслуживши обедни с молебнами И всю литургию великую. На великих на радостях пир пошел, А пир пошел и великой стол И Скопина-князя Михайла Васильевича, Про весь православной мир. И велику славу до веку поют Скопину-князю Михайлу Васильевичу. Как бы малое время замешкавши, А во той же славной каменной Москвы У того ли было князя Воротынского Крестили младого князевича, А Скопин-князь Михайла кумом был, А кума была дочи Малютина Того Малюты Скурлатова. У того-то князя Воротынского Как будет и почестной стол, Тута было много князей и бояр и званых гостей. Будет пир во полупире, Княженецкой стол во полустоле, Как пьяниньки тут расхвастались: Сильны хвастает силою, Богатой хвастает богатеством, Скопин-князь Михайла Васильевич А и не пил он зелена вина, Только одно пиво пил и сладкой мед, Не с большого хмелю он похвастается: "А вы, глупой народ, неразумныя! А все вы похваляетесь безделицей, Я, Скопин Михайла Васильевич, Могу, князь, похвалитися, Что очистил царство Московское И велико государство Российское, Еще ли мне славу поют до́ веку От старого до малого, А от малого до веку моего". А и тут боярам за беду стало, В тот час они дело сделали: Поддернули зелья лютого, Подсыпали в стакан, в меды сладкия, Подавали куме его крестовыя, Малютиной дочи Скурлатовой. Она знавши, кума его крестовая, Подносила стакан меду сладкого Скопину-князю Михайлу Васильевичу. Примает Скопин, не отпирается, Он выпил стакан меду сладкого, А сам говорил таково слово, Услышал во утробе неловко добре: "А и ты съела меня, кума крестовая,, Малютина дочи Скурлатова! А зазнаючи мне со зельем стакан подала, Съела ты меня, змея подколодная!" Голова с плеч покатилася, Он и тут, Скопин, скоро со пиру пошел, Он садился, Скопин, на добра коня, Побежал к родимой матушке. А только успел с нею проститися, А матушка ему пенять стала: "Гой еси, мое чадо милая, Скопин-князь Михайла Васильевич! Я тебе приказовала, Не велела ездить ко князю Воротынскому, А и ты меня не послушался. Лишила тебя свету белого Кума твоя крестовая, Малютина дочи Скурлатова!" Он к вечеру, Скопин, и преставился. То старина, то и деянье Как бы синему морю на утишенье, А быстрым рекам слава до моря, Как бы добрым людям на послу́шанье, Молодым молодцам на перени́манье, Еще нам, веселым молодцам, на поте́шенье, Сидючи в беседе смиренныя, Испиваючи мед зелена вина; Где-ка пива пьем, тут и честь воздаем Тому боярину великому И хозяину своему ласкову.

Князь Роман жену терял

А князь Роман жену терял, Жену терял, он тело терзал, Тело терзал, во реку бросал, Во ту ли реку во Смородину. Слеталися птицы разныя, Сбегалися звери дубравныя; Откуль взялся млад сизой орел, Унес он рученьку белую, А праву руку с золотым перстнем. Схватилася молода княжна, Молода княжна Анна Романовна: "Ты гой еси, сударь мой батюшка, А князь Роман Васильевич! Ты где девал мою матушку?" Ответ держит ей князь Роман, А князь Роман Васильевич: "Ты гой еси, молода княжна, Молода душа Анна Романовна! Ушла твоя матушка мытися, А мытися и белитися, А в цветно платье наряжатися". Кидалась молода княжна, Молода душа Анна Романовна: "Вы гой еси, мои нянюшки-мамушки, А сенные красны девушки! Пойдем-то со мной на высокие теремы Смотреть мою сударыню-матушку, Каково она моется, белится, А в цветно платье наряжается". Пошла она, молода княжна, Со своими няньки-мамками, Ходила она по всем высокем теремам, Не могла-то найти своей матушки. Опять приступила к батюшке: "Ты гой еси, сударь мой батюшка, А князь Роман Васильевич! А где ты девал мою матушку? Не могли мы сыскать в высокиех те́ремах". Проговорит ей князь Роман, А князь Роман Васильевич: "А и гой еси ты, молода княжна, Молода душа Анна Романовна, Со своими няньками-мамками, Со сенными красными девицами Ушла твоя матушка родимая, Ушла во зеленой сад, Во вишенье, в орешенье!" Пошла ведь тут молода княжна Со няньками-мамками во зеленой сад, Весь повыгуляли, никого́ не нашли в зеленом саду, Лишь только в зеленом саду увидели, Увидели новую диковинку: Неоткуль взялся млад сизой орел, В когтях несет руку белую, А и белу руку с золотым перстнем; Уронил он, орел, белу руку, Белу руку с золотым перстнем Во тот ли зеленой сад. А втапоры нянюшки-мамушки Подхватили они рученьку белую, Подавали они молодой княжне, Молодой душе Анне Романовне. А втапоры Анна Романовна Увидела она белу руку, Опа́зновала она хорош золот перстень Ее родимыя матушки; Ударилась о сыру землю, Как белая лебедушка скрикнула, Закричала тут молода княжна: "А и гой еси вы, нянюшки-мамушки А сенныя красныя девушки! Бегите вы скоро на быстру реку, На быстру реку Смородину, А что тамо птицы слетаются, Дубравныя звери сбегаются?" Бросалися нянюшки-мамушки А сенныя красныя девушки: Покрай реки Смородины Дубравныя звери кости делят, Сороки, вороны кишки тащат. А ходит тут в зеленом саду Молода душа Анна Романовна, А носит она руку белую, А белу руку с золотым перстнем, А только ведь нянюшки Нашли они пусту голову, Сбирали они с пустою головой А все тут кости и ребрушки, Хоронили они и пусту голову Со темя костьми, со ребрушки И ту белу руку с золотым перстнем.

Про гостя Терентиша

В стольном Нове-городе, Было в улице во Юрьевской, В слободе было Терентьевской, А и жил-был богатой гость, А по именю Терентиша. У него двор на целой версте, А кругом двора железной тын, На тынинке по маковке, А и есть по земчуженке; Ворота были вальящетыя, Вереи хрустальныя, Подворотина - рыбий зуб. Середи двора гридня стоит, Покрыта седых бобров, Потолок черных соболей, А и матица-то валженая, Была печка муравленая, Середа была кирпичная, А на се́реди кроватка стоит, Да кровать слоновых костей, На кровати перина лежит, На перине зголовье лежит, На зголовье - молодая жена Авдотья Ивановна. Она с вечера трудна-больна, Со полуночи недужна вся: Расходился недуг в голове, Разыгрался утин в хребте, Пустился недуг к сердцу, А пониже ея пупечка, Да повыше коленечка, Между ног, килди-милди. Говорила молода жена Авдотья Ивановна: "А и гой еси, богатой гость, И по именю Терентиша, Возьми мои золотые ключи, Отмыкай окован сундук, Вынимай денег сто рублев, Ты поди дохтуров добывай, Во́лхи-то спрашивати". А втапоры Терентиша Он жены своей слушался, И жену-то во любви держал. Он взял золоты ее ключи, Отмыкал окован сундук, Вынимал денег сто рублев И пошел дохтуров добывать. Он будет, Терентиша, У честна креста Здвиженья, У жива моста калинова, Встречу Терентишу веселыя скоморохи. Скоморохи - люди вежливый, Скоморохи очестливыя, Об ручку Терентью челом: "Ты здравствую, богатой гость, И по именю Терентиша! Доселева те слыхом не слыхать, И доселева видом не видать, А и ноне ты, Терентиша, А и бродишь по чисту́ полю́. Что корова заблудящая, Что ворона залетящая". А и на то-то он не сердится, Говорит им Терентиша: "Ай вы гой, скоморохи-молодцы! Что не сам я, Терентей, зашел, И не конь-то богатого завез, Завела нужда-бедность... У меня есть молодая жена Авдотья Ивановна, Она с вечера трудна-больна, Со полуночи недужна вся: Расходился недуг в голове, Разыгрался утин в хребте, Пустился недуг к сердцу, Пониже ее пупечка, Что повыше коленечка, Между ног, килди-милди. А кто бы-де недугам пособил. Кто недуги бы прочь отгонил От моей молодой жены, От Авдотьи Ивановны, Тому дам денег сто рублев Без едыныя денежки". Веселыя молодцы догадалися, Друг на друга оглянулися, А сами усмехнулися: "Ай ты гой еси, Терентиша, Ты нам что за труды заплатишь?" - "Вот вам даю сто рублев!" Повели его, Терентиша, По славному Нову-городу, Завели его, Терентиша, Во тот во темной ряд, А купили шелковой мех, Дали два гроша мешок; Пошли они во червленой ряд, Да купили червленой вяз, А и дубину ременчетую - Половина свинцу налита, Дали за нее десять алтын. Посадили Терентиша Во тот шелковой мех, Мехоноша за плеча взял. Пошли они, скоморохи, Ко Терентьеву ко двору. Молода жена опасливая В окошечко выглянула: "Ай вы гой еси, веселыя молодцы, Вы к чему на двор идете, Что хозяина в доме нет?" Говорят веселыя молодцы: А и гой еси, молодая жена, Авдотья Ивановна, А и мы тебе челобитье несем От гостя богатого И по имени Терентиша!" И она спохватилася за то: "Ай вы гой еси, веселыя молодцы, Где его видели, А где про его слышали?" Отвечают веселыя молодцы: "Мы его слышали, Сами доподлинно видели У честна креста Здвиженья, У жива моста калинова, Голова по собе его лежит, И вороны в жопу клюют". Говорила молодая жена Авдотья Ивановна: "Веселыя скоморохи! Вы подите во светлую гридню, Садитесь на лавочки, Поиграйте во гусельцы И пропойте-ка песенку Про гостя богатого, Про старого... сына, И по именю Терентиша, Во дому бы его век не видать!" Веселыя скоморохи Садилися на лавочки, Заиграли во гусельцы, Запели они песенку: "Слушай, шелковой мех, Мехоноша за плечами, А слушай, Терентей-гость, Что про тебя говорят, Говорит молодая жена Авдотья Ивановна Про стара мужа Терентиша, Про старого... сына: "Во дому бы тебя век не видать!" Шевелись, шелковой мех, Мехоноша за плечами, Вставай-ка, Терентиша, Лечить молодую жену! Бери червленой вяз, Ты дубину ременчетую, Походи-ка, Терентиша, По своей светлой гридни И по се́реди кирпищетой Ко занавесу белому, Ко кровати слоновых костей, Ко перине ко пуховыя, А лечи-ка ты, Терентиша, А лечи-ка ты молоду жену Авдотью Ивановну!" Вставал же Терентиша, Ухватил червленой вяз, А дубину ременчетую - Половина свинцу налита. Походил он, Терентиша, По своей светлой гридне За занавесу белую, Ко кровати слоновых костей. Он стал молоду жену лечить. Авдотью Ивановну: Шлык с головы у нея сшиб. Посмотрит Терентиша На кровать слоновых костей, На перину на пуховую, - А недуг-от пошевеливается Под одеялом соболиныем. Он-то, Терентиша, Недуга-то вон погнал, Что дубиною ременчетою, А недуг-от непутем в окошко скочил, Чуть головы не сломил, На карачках ползает, Едва от окна отполз. Он оставил, недужиша, Кафтан хруше́той камки, Камзол баберековой, А и денег пятьсот рублев. Втапоры Терентиша Дал еще веселым Другое сто рублев За правду великую.