Матвей Михайлович Коргуев. 1883-1943

Матвей Михайлович Коргуев

В большом беломорском селе Кереть (Кемский уезд Архангельской губернии - ныне Карельская АССР) в 1883 году родился М. М. Коргуев. Кереть была богатым селом, жители которого занимались рыбной ловлей, выезжали на промысел морского зверя, держали оленей, некогда добывали в речке, давшей название селу, жемчуг. Достаток царил здесь почти в каждом доме. Но М, М. Коргуева судьба обошла. В семилетнем возрасте он лишился отца и мальчонкой "ходил по миру". В девять лет стал подпаском; в тринадцать нанялся поваром на судно местного купца; затем - рыбаком. Его заветной мечтой было обзавестись собственной рыболовной снастью. Несколько лет упорных трудов и удачных промыслов позволили этой мечте осуществиться. Вскоре он стал опытным рыбаком. Но, кроме рыбацкого дела, довелось М. М. Коргуеву прирабатывать на строительстве Мурманской железной дороги, прокладывать телеграфную линию, валить лес, промышлять на тонях. И везде - в родном селе, на лесозаготовках, на тонях - М. М. Коргуев жадно слушал сказки, которые в длинные зимние вечера в начале века заменяли и радио, и телевизор, и магнитофон. Видимо, уже в молодости он сам становится известным сказочником. Как это было принято в Поморье, М. М. Коргуева нанимают в артели специально для рассказывания сказок, выделяя за это особый пай в промысле.

М. М. Коргуев - сказочник с удивительно разнообразным репертуаром. Богатырская, волшебно-фантастическая, новеллистическая сказки, лубочная повесть, детская сказочка о животных, анекдот - все разновидности жанра впитал в себя сказитель. И в каждом виде сказки он предстает настоящим артистом, внешне невозмутимым, искусно владеющим всем арсеналом формул, точно чувствующим поэтику сказки, мастерски строящим диалог. Самыми любимыми произведениями М. М. Коргуева были длинные волшебно-фантастические и богатырские сказки. Хотя сказитель был неграмотен, в его репертуаре много лубочных повестей ("Бова-королевич", "Еруслан Лазаревич", "Портупей-прапорщик" и др.), которые он слышал в чтении или пересказе от других любителей сказок. Память у М. М. Коргуева была блестящей. Прослушав какой-нибудь сюжет один раз, он запоминал его на всю жизнь.

Сказки были любимым, но не единственным жанром, привлекавшим внимание сказителя. По матери он был карелом, владел карельским языком, знал и пел руны. Исполнял М. М. Коргуев и былины.

В жизни сказителя переломными, сделавшими неграмотного помора известным всей стране оказались 1930-е годы. В 1934 году состоялась встреча с фольклористами. Ученые, обследуя поморские села, искали жемчуг русского поэтического слова, и одной из самых крупных жемчужин, обнаруженных ими в Керети, оказался М. М. Коргуев.

На протяжении нескольких лет А. Н. Нечаев записывает от сказителя 115 сказок. В результате этого совместного поистине титанического труда сказочника и собирателя появились на свет две книги "Сказок М. М. Коргуева".

М. М. Коргуев, до 1934 года лишь раз побывавший в большом городе Архангельске, приглашается для выступлений в Петрозаводск, Ленинград, Москву. О нем охотно пишут газеты и журналы. В 1938 году он становится членом Союза писателей СССР; в 1939 году его награждают орденом "Знак Почета". Земляки избирают М. М. Коргуева депутатом Верховного Совета республики.

Включение в водоворот общественной жизни пробудило в Коргуеве тягу к индивидуальному творчеству. В январе 1937 года на вечере народного творчества в Петрозаводске он услышал из уст знаменитого былинщика П. И. Рябинина-Андреева "новину" (песенное эпическое произведение на сюжет из советской жизни) о Чапаеве. Так у Коргуева родился замысел создать сказку о легендарном герое гражданской войны.

Скончался М. М. Коргуев в 1943 году. Рассказывают, что в суровые блокадные дни он привез в Ленинград собранные поморами продукты. Документального подтверждения это предание до сих пор не имеет. Но, вероятно, совсем не случайно молва приписывает этот подвиг М. М. Коргуеву: хранители духовного богатства народа остаются в памяти земляков не просто сказочниками и певцами, но людьми, разделяющими с Родиной все ее радости и беды, личностями, наделенными способностью к активной, деятельной доброте.

М. М. Коргуев - второй (после М. Д. Кривополеновой) из русских сказителей, ставший героем художественного произведения. Его земляк, петрозаводский писатель В. Пулькин, посвятил сказочнику свою повесть "Добрая поветерь".

Литература: Чистов К. В.: Матвей Михайлович Коргуев // Чистов К. В. Русские сказители Карелии: Очерки и воспоминаниводск, 1980. С. 179-210; Пулькин В. Добрая поветерь: Повесть о сказочнике // Пулькин В. Подаренье. - Петрозаводск, 1984. С. 147-238.

Козарин

Во городе было во Муромле, Да во селе было Карачарове, То у того ли Данила Коромыслова Зародился сын да Козарин-свет. Отец с матушкой сына на́ руки не бра́ли, И отдали ёго баушке-задворенке, Не велели ёго кормить хлебом крупищатым И не велели ёго поить клюцевой водой. А баушка того не слушала, Кормила сынка хлебом крупищатым, Поила ёго ключевой водой. Стал Козарин-свет ходить по улоцке, И услышал он таковы слова: "Не отцов ты есть сын да не ма́терин, Ты баушкин сын да задворенкин". Вот приходит он да ко баушке, И говорит он ей таковы́ слова́: "По чужим словам, ты есть мне баушка, А по мне - живешь как будто мать родна́, Уж ты баушка да родимая мать, Ты спусти меня из Литвы в Литву, Из Литвы в Литву да прогулятися, Да в Потай-реценьку да покупатися". "Уж ты гой еси, да Козарин-свет, Еще молод ты ехать в эту реценьку. Эта реценька змеиная, А змеиная есть реценька, лебединая. Ты поедешь теперь в этой реценьке, Как во перву́ струю нырнешь, - дак только дым столбом пойдет, А во вторую струю нырнешь, - ты вынырнешь, А во третью́ струю нырнешь, - ты не вынырнешь. Налетит на тебя да змея лютая, Змея лютая, змея пещерная, Она захватит тебя во когти лютые, И потащит тебя детям на съеденьицё". И умолк Козарин с таковых-то слов, И прожил еще Козарин два года́. Он ходил с робятами на поцесной двор, И там расспрашивал да все разведывал. У нёго шутка была да нехорошая, Хоть он по́любя шутил, - Да все смертельнёё. Кого шаткой возьмёт за́ ногу - нога проць, Кого возьмет за голову - и голова проць. Имел Козарин силу непомерную. Остальные дети в укоризну пошли: "Не отцов ты сын есть да не материн, Тебя кормит, поит баушка, А что баушка да ведь задворенка". Обиделся Козарин и пошел себе домой, И приходит он к своей баушке, И говорит ей он да таковы́ слова: "По цужим словам, дак ты мне баушка, А по мне - живешь дак будто мать родна́, Расскажи-ко ты мне, баушка, Есть ли у мня кто роду-племени, Есть ли у мня люди-родители?" "Я скажу тебе, да Козарин-свет, Есть у тебя ведь родители, Отец-от твой да знатной есть, Он Данило есть да Коромыслов, А мать у тебя змея лютая". Услыхал Козарин таковы́ слова́, И говорит он ей да таковы слова: "По людям, ты есть мне баушка, А по мне - живешь будто мать родна́, Ты пусти меня в Потай-реценьку, В Потай-реценьку да покупатися, Съездить мне-ка, добру молодцу, Из Литвы в Литву, В прокляту Литву да в белокаменну". Тут и баушка на ответ ёму: "Уж ты, свет Козарин, да ясён сокол, Не советую тебе я ездить Да в Потай-реценьке купатися. Ты еще, сынок-то мой, да молодёшенек, Тебе от роду всего есть девять лет, А Потай-реценька змеиная, А змеиная реценька, лебединая". Невтерпеж: было Козарину, Говорит он баушке таковы́ слова́: "По цужим словам, ты мне баушка, А по мне - живешь ты как мать родна́, Ты отправь меня как родного сына есть!" "Ну, отправлю я тебя, родимой ты мой, Не родимой ты мой - да возро́щенной, Ну, на́ тебе, сынок, я даю плётоцку. Как понесет тебя да змея лютая, Она захватит тебя в когти змеиные, Понесет сынкам да на съеденьицё, (И она ткнула плётоцку ему под пазуху), Когда понесет тебя змея лютая, Ты спомни меня и бей змею да этой плётоцкой, Этой плётоцкой по хоботу по правому, А по правому хоботу да и по левому, Ударяй ты ей да и приговаривай: "Вот тебе, змея лютая, От Козарина первой подароцек". Она взмолится да и прираскается, Упадёт она да на сыру́ землю́ И расскажет тебе да и всю правду, Всю правду расскажет, всю истину". Благословила баушка сынка своёго, Хоть не ро́дного - да желанного, И сказала ёму таковы слова: "Приедешь ты к Потай-реценьке, Будешь ты в Потай-реценьке купатися, И смотри да поглядывай, Налетит змея поганая, лютая И захватит тебя в когти во змеиные, Не забудь тогда, Козарин, мою плётоцку, И спомни свою баушку-кормилицу". Ну, тогда он поехал. И приехал прямо к этой реценьке. Раздевается Козарин-свет, Он во перву́ струю забрёл - дым столбом пошел; И в струю нырнул - он вынырнул, Во втору́ струю нырнул - тоже вынырнул, А во третью́ струю нырнул - то уж не вынырнул. Налетела на нёго змея лютая, Змея лютая, змея пещерная, Захватила ёго в когти лютые, во змеиные, Потащила детям на съеденьицё, И спомнил Козарин свою баушку, Вытащил плёточку из правой пазухи И нача́л плёткой этой помахивать, Отбил у змеи шесть хоботов, И упала змея на сыру́ землю́ И говорит Козарину таковы́ слова: "Уж ты гой еси, ясен соко́л, Козарин-свет, Ты не бей меня до смерти, А оставь меня на помин души, Своих деток покормить да подро́стить их, А расскажу тебе да всю правду-истину Про сестру твою да про родимую. Унесёна она трёмя татарами, Эти татары-то есть да больши воины, Они сильны есть да могутные. И живет она в проклято́й Литвы́, В проклятой Литвы да в белокаменной. А татары будут скоро дел делить, Дел делить да пай отпаивать. На перву́ кисть кладут красна золота, На втору́ кисть кладут чиста се́ребра, На третью́ кисть кладут ей, красну девушку, И кому она теперь достанется. Вот поезжай ты Козарин-свет, да выручай сестру, Выручай сестру да желанную. Ты не знаешь, свет, как она жила, Ты не знаешь, свет, как ты вырос есть". Да еще ёму змея добавила: "Когда выруцишь ты роди́му сестру, То приедешь ты на свою родину". - "Ну, отпущу тебя я, змея лютая, Утащи назад к добру́ коню, Дай одеться мне, добру молодцу". И сказал ей таковы слова: "Ты оставь привычки-то змеиные, Ты змеиные да лебединые! Если будешь ты это делати, Не прощу тебя за посулочки, Все за старые да за прежние, Носить людей себе в пещерушку, Пожирать их или в плен брать". Раскаялась змея лютая: "Слушай ты, ясен соко́л да Козарин-свет, Не буду я больше это делати, Дам тебе клятву я, да клятву верную, А коль услышишь ты это, да ты и сам меня знашь". Тогда сел Козарин на добра́ коня, И поехал он из Литвы в Литву, Из Литвы в Литву, в прокляту́ Литву, В прокляту́ Литву, в белокаменну. Увидал в поле - три шатра стоит, Три шатра стоит белокаменных. Подъезжает он к первому шатру, И скрылся он за ракитов куст, И услышал он плач да де́вичий, Плачет девушка да обливается: "Заплетёна моя коса на святой Руси, Придется мне расплетать в проклято́й Литвы́, В проклято́й Литвы́ да в белокаменной". Вдруг приходит татарин во бело́й шатёр, Говорит девице таковы слова: "Что ж ты, девушка, плачешь да убиваешься, Мы назавтра ведь будем дел делить, Дел делить да пай отпаивать, На перву кисть кладем красна зо́лота, На втору кисть кладем чиста се́ребра, А на третью кисть тебя, красну девицу. Если ты мне достанешься, красна девица, То я возьму тебя за себя за́муж". Тогда не стерпело сердце богатырское, Закипела кровь тут могучая, Приходит он во бело́й шатер, Ударяет татарина этой плёточкой, От татарина только осталось основаньицё. Второй татарин заходит во бело́й шатер, А она пуще плачет, убивается. "Что ты, девушка, плачешь да убиваешься, Мы назавтра будем дел делить, Дел делить да пай отпаивать, На перву кладем кисть красна зо́лота, На втору чиста се́ребра, На третью тебя, красна девушка. Если ты мне достанешься, То я возьму тебя в судомойнички". Опять выходит татарин из бела́ шатра́, Не стерпело сердцё богатырскоё, Ударил Козарин-свет этой плеточкой, И от татарина только славы поют. Она пуще плачет, убивается Да брата своего Козарина споминает: "Если бы был бра́телко мой, Козарин-свет, Не пришлось бы расплетать мне русой косы́, Он бы выручил и помог бы мне". То приходит тогда старший татарин их И говорит ей таковы́ слова́: "Что ты плачешь, девушка, убиваешься Да какого брата споминаешь ты, Назавтра будем дел делить, Дел делить да пай отпаивать, На перву кисть кладем красна золота, На втору кисть кладем чиста серебра, На третью кисть - тебя, красну девушку, Да раскрасавицу да молодёшеньку. Если ты мне, красна девица, достанешься, Отрублю твою я буйну голову, Рассею тебя по чисту полю, И развеет тебя по буйну́ ветру́". Еще пуще плачет слезами горе-горькими. Не стерпело сердцё богатырское, И заходит Козарин-свет во бело́й шатер, Увидал татарин, могутной самой: "Это есть ли твой братец, Козарин-свет? Я вот ёго сейчас размечу!" " Берёт Козарин свою плеточку, Ударил Козаерин ёго по плеча́м, Упал тугарин на сыру землю́, От татарина только славы́ поют. Увидала бога́тыря красна девица, Стала ёго просить да ума́ливать: "Уж ты той еси, ясён соко́л, бога́тырь незнаемой, Ты вези меня с проклято́й Литвы, Увези в свое отечество, И поедем с тобой ко божьёй церквы, Ко божьёй церквы да повенчаемся". Тогда берет Козарин ей из-под бела́ шатра, Посадил ей на добра́ коня, Приехали они ко божьёй церквы, Говорит тогда красна девица: "Ты скажи-ко, доброй молодец, Чей ты есть да откулешной, Какого роду ты будешь, какой племени?" Отвецает ей доброй молодец: "Я есть тебе ро́дной брат, Ясён соко́л да Козарин-свет, Хотя мать-то моя уж ненавидела, Отдала меня уж баушке-задворенке, И воспитывала она как будто мать родна, И я узнал про тебя у змеи лютоей, У змеи лютоей да пещерноей, И поехал тебя да выручати. Да еще змея мне добавила: "Когда выручишь-то родиму́ сестру́, Приедешь ты на свою родину, А для тебя маменька уж все приготовила. Коль она тебя от роду ненавидела, На воротах стоит змея лютая, Она броси́тся на тебя, на света Козарина, Когда ты привезешь роди́му сестру, Ты ведь скоро с ней-то справишься, Коли ты меня победил, такову змею. Но еще, Козарин, тебе говорю: Твоя маменька да родимая Оберет змею эту лютую Да натопит сало змеиное, Напекёт тебе калациков на том ли на сале на змеиноем, Ты не ешь, Козарин, тех калациков". И приехал Козарин-свет в свою родину Да в свою отцовщину, К своему отцу да ко родимому, К своей матушке, да ко родимоей. Увидала змея и броси́лась на Козарина, Вытягает Козарин свою плётоцку, И ударил ей змею по хоботу, И свалилась змея на сыру́ землю. Приходит Козарин в широ́ки хоромы, Стретили молодца со поче́стьицём, Дарили подарками и кормили, поили ёго. "Ты скажи-ко нам, доброй молодец, Какого ты есть роду, какой племени?" Стали поить, кормить и вином угощать, И нанесли пищи разной. Нанесла мать калациков заморскиих, И говорит ёму таковы́ слова: "Уж ты пей, доброй молодец, да закусывай За спасенье да моей доцери". Когда выпил Козарин, дак и говорит ей таковы́ слова: "А не пивал я отроду воды клюцёвой, Не едал хлеба крупивчатого, Не благословлёно мне было отцом-матерью. Не отцов я был сын да и не материн". А сестра плакала да обтиралася, Да и на матерь родну да обижалася. "Я есть-то сын того ли Данилы Коромыслова, Из города из Муромля, из того ли села Карацарова, Отец с матушкой меня на руки не́ брали И отдали меня баушке-задворенке. По цужим словам, она мне баушка, А по мне - была как будто мать родна́. Ты изволила меня, да ро́дна матушка, Кормить меня салом змеиныим, Не прощу я тебе за это". Вынимает он тут свою плётоцку И ударил ей мать по крутым бедрам, И упала мать на́ пол замертво. Приходит тут отец Коромыслов-свет И говорит сыну таковы слова: "Ты послушай, сын да Козарин-свет, Твоя волюшка теперь хозяйницать, А уж меня, отца, ты за старо прости". Ну тогда сказал Козарин-свет: "Я простил бы и ро́дну матушку, Да за то не простил, Что кормить стала меня салом змеиныим". Тут она и концается.

Илья Муромец

Во городе во Муроме, во селе Карачарове жил-был прожиточный человек. У их не было никого детей. Они жили до глубокой старости и стали у бога просить, чтобы дал им бог какого-нибудь де́тища, и вот тогда родился у них сын, назвали ёго Ильёй. Он был на рода́х испорцёной и лежал без рук, без ног. Отец-мать ёго плакались: "Вот бог даёт людям де́тище, при старости опору, а при смерти на поми́н души. А нам дал кали́ку без рук, без ног". И пролёжал Илья ровно тридцать лет.

Раз ушли отец с матерью на́ поле, и приходят к нёму две кали́ки перехо́жие и просят милостинку Христа ради. Он начинает им говорить: "Ох, кали́ки перехо́жие, не могу я встать, не могу я встать и вам милости́ну подать. Вы откройте шкап да возьмите себе, что надо". Потом стал их спрашивать: "А что на Руси делается? Как живет Соловей-разбойник?" Он раньше слыхал про Соловья́. Отвецают кали́ки перехо́жие: "Да что Соловью жить? Живет он неплохо. Загородил дорожку прямоезжую и царствует тридцать лет, и сидит он на двенадцати дуба́х. Раньше до Киёва было́ езды три дня, а теперь в объезд три года́. Сидит Соловей и свищёт по-соло́вьему, и лаёт, собака, по-собацьёму, и крицит, зверь, по-звериному. Но-ко, вставай, Илья, прошел твой срок тридцать лет, подымай-ко свои руки́, но́ги резвые", - говорят калики перехожие.

Вот Илья нацинает руку подымать, подымается. Стал ногу растяга́ть, растяга́ется: и стал Иле́юшко на́ ноги. Говорит кали́ка перехо́жая: "Ну-ко, принеси́ у отца из погрёба пи́ва эту чашку полную". И пошел Илья в глубо́кой погрёб, и зацерпнул эту чашку пи́ва полную, и приносит эту чашку кали́ке. Кали́ка передаёт другому калике. А этот передает чашку́ Илье: "На-ко, пей Илеюшко, эту чашку пива, и мы спросим тебя, каково́ будет?" Когда выпил Илья на один дух, и спросили кали́ки: "Ну, каково, Илеюшко, в себе поцувствовал силушки?" Отвецат Илья каликам перехожиим: "Во мне силушки? Как бы был столб от земли до неба, в том столбе золото́ кольцо, и я бы за это схватил кольцо, и перевёрнул бы всю землю-матушку". То говорит калика другому: "Церез меру мы силы Илье дали, надо сбавить, а то не будет ёго носить мать сыра земля". Потом сказали Илье Муромцу: "Ну-ко, сходи, Илья Муромец, принеси чашку пива из погрёба". Вот пошел Илья второй раз за пивом. Приносит чашу пива и передаёт калике перехожей. Калика передал второму и дает пить Илье Муромцу: "Ну, пей, Ильюшенька, теперь втору́ ча́рочку". Выпил Илеюшко на единый дух. И спросил калика перехожая: "Ну, каково́, Илеюшко, чувствуешь в себе силушки?" - "Во мне силушки во половинушку", - отвецает Илья Муромец, сын Ивановиц.

Да, говорит калика опять перехожая: "Ну, Илья Муромец, сын Ивановиц, тебе смерть не пи́сана во цисто́м поле. Со всема́ сражайся на бе́лом све́те, только не сражайся с одним со Святогором с богатырём. Святогора-богатыря мать сыра́ земля не носит, и он только ездит по крутым борам, скацёт на своём добро́м коне. Да, потом не сражайся с ро́дом Нику́линым. У ро́ду Нику́лина ангельской волос есть, не победить тебе ёго, и ёму тебя, да еще не сражайся с Иваном Деревенщиной, у нёго тоже есть ангельской волос: он знает про житьё-бытьё и что деется на святой Руси".

Теперь ему еще говорят: "Ну, Илеюшко, твой конь только сейчас родился, на котором ты будешь ездить. Вот ты пойдешь из своёго города, и зайдёшь в одну деревёнку, и стретишь - старик ведёт трех лошадей. Одна лошадь во тысяцу рублей, друга́ лошадь в две тысяци, а третья лошадь - уже цены нет. Залагай отцовско имущество и откупи эту лошадь, она будет по виду хуже всех. Потом корми эту лошадь один год и уж после этого поезжай куда хошь. Вот и поезжай, поклонись ко гробу господнему, поклонись гробу этому и до тех пор не кровавь своёго меца. И тебе, Илеюшко, когда будет оцень трудно, то спомяни нас, тебе будут в цистом поле такие слуцяи́. И когда ты спомнишь нас, в тебе силушка прибавится непомерна: победишь противника в любу́ по́рушку".

И разошлись кали́ки перехожие. И пошел Илеюшко на бе́лой двор: подбирать житьё-бытьё отцовское - стал распахивать бе́лой двор. И вдруг идёт ёго отец и мать. Мать и говорит отцу: "Ну-ко, смотри, отец, полюбуйся-ко, смотри, Илеюшко пашет нам бе́лой двор". - "Ох, ты, баба моя женоцка, ты ведь глу́па совсем, разве мыслимо, что цёловек лежит без рук, без ног тридцать лет, разве может он пахать наш бе́лой двор?" Она говорит опять ёму: "Да смотри, ведь это Илеюшко пашет наш бе́лой двор". - "Ох, ты, глупая баба, если бы ты не жена мне была, я бы тебе за это голову срубил, где же он может пахать, как такой расслабленной был?"

Когда пришли уже совершенно близко, тогда отец уверился. Вот подошли к нему рядом, и так сильнё обрадели, и прославили бога. "Ну, родился нам сын, хоть и не в утеху при младости, но будет опорой при старости и после смерти на упокой души". Тогда заговорил им Илья Муромец, сын Ивановиц: "Ну, отец и мать родна́, я родился, сын, в младости не утехой был, а лежал тридцать лет без рук, без ног, и под старость вам не кормилец буду, и при смерти вам не на помин души. - Сразу все рассказал. - А вот теперь пойду я искать себе добра́ коня, и потом поеду поклонюсь гробу господнему, и прочищу путь-дорогу прямоезжую. Там проеду, где сидит Соловей-разбойник на двенадцати дубах".

И пошел Илеюшко по дороженьке. И видит - идёт старик, и ведёт старик трёх лошадей на базар продать. И вот он спрашивает цену первой лошади: "Сколько стоит, дедушко, первая лошадь?" Отвечает старик: "Тыщу рублей". - "Ну, сколько стоит у тя вторая лошадь?" - "Вторая лошадь моя - две тыщи рублей". - "А сколько стоит третья твоя лошадь, она худенькая?"- "Этой лошади даже и цены нет. Потому она худенькая, что даже и не доросла". - "Ну, продай ее, я подро́щу её". - "Коли хошь купить, доброй молодец, ну, продам её, только стоит она оцень дорого". Не считался Илеюшко с денежками и сказал таково слово: "Но скажи ты мне, дедушко, правду-истину, сколько она будет стоить?" - "Ну, отдам тебе, коли нужно. А отдам тебе за десять тысяч с половиною".

И подает Илеюшко де́нёжки и берет себе эту лошадку лохматую. И уводит в свой дом и начинает ей кормить целый годик и катать ей в росы́. А когда он вырастил ее до возраста до полного, тогда он пришел к отцу, к матери и сказал таковы́ слова: "Ну, теперь, отец с матушкой, пустите меня, до́бра мо́лодца Илью Муромца, я поеду ко гробу господнему, ко гробу господнему поклонитися, мне нужно исполнить заповедь кали́чию, то заказывали кали́ки перехожие". Тогда отец с матерью заплакали: "Ты поедешь дорогой прямоезжею, увидишь там Соловья-разбойника, он убьёт тебя и не оставит даже на по́мины". То сказал Илья Муромец: "То отец ты мой, ро́дна матушка, вы не думайте о мне, добром молодце, мне не пи́сана смерть в чисто́м поле".

И распростился он с отцом, с матерью. Отец с матушкой прирасплакались. И садился Илеюшко на добра коня и пустил его в путь-дороженьку. И наехал он на шайку разбойников. Задержала его шайка разбойников и стала его ценить и выспрашивать: "Ты скажи-ко теперь, доброй молодец, кто ты есть да откулёшной?" - "А что вы, воры-разбойнички, думаете что с меня взять, с добра молодца?" Оценили они очень дорого. "Доброй конь твой - цены нет; цвет кафтан твой - десять тысяч рублей. И вот, друзья мы, разбойнички, оберём у него цвет кафтан, отнимем у него добра́ коня, а ёму отрубим буйну голову". Сказал им Илья таковы слова: "Уж вы воры-разбойнички, отпустите меня на все на четыре на сто́роны. Вам не след ссориться с Ильей Муромцем. Я кровавить меча не стану до тех пор, пока не приеду во Киев-град поклониться гробу господнёму". И говорит Илья Муромец еще им, разбойникам, таковы слова: "Отойдите от меня честью, отпустите меня, добра молодца". Но они этого не пытаются, зарядили своё. Тогда Илья Муромец берет стрелоцку калёную и спустил стрелоцку в разбойников, их не оставил и на се́мена.

Поехал Илья Муромец дальше в путь. Видит: войска громадные стоят; подъезжает к войскам и спрашивает: "Кто эти войска побиваёт здесь?" Отвечает князь один ёму. "Ох, ты есть богатырь незнающий, кабы ты нам помог войски́ побить, я бы отплатил не знаю чем. А уж привел войска последние, больше нет у меня, и возьмет меня тепереча себе в плен". Тогда отвечает Илья Муромец: "Уж я окровавил мец свой". И спустил стрелу на противника. Как спустил он только, тут смешалась вся земля евонная и ёго противника.

И поехал Илья Муромец дальше. Тут не спрашивал никакого вознагражденьица, стал спешиться в Киёв-град, попасть ёму к заутрени, а не к заутрени, то хоть в обёденки. Так он едёт опять путем-дорогою и видит Соловья-разбойника. Сидит он на двенадцати дубах. Засвистал Соловей по-соловьиному, закричал зверь по-звериному, залаяла собака по-собачьёму - на все двенадцать голосов. Ёго доброй конь на колени пал, заговорил он своёму до́брому коню: "Эх, ты, волчья шерсть, травяной мешок, не слыхал ты свисту соловьиного иль не слыхал ты граю вороньего? Как грает ворон на святой Руси, так же и Соловей поет". Зарядил он калену́ стрелу́ и спустил Соловью-разбойнику прямо в правой глаз. И упал Соловей на сыру́ землю.

Подъезжает Илья Муромец, сын Ивановиц, приковал он Соловья ко стремена́м, поехал дальше и идет к двору Соловьиному, где сидела жена и сын его. И сын матери и говорит теперь: "Ну, смотри-ко, мама, отец мужика ведет, мужика ведет да деревенщину". Посмотрела мать и сказала сыну: "Нет, сын, не отец мужика ведет, а мужик отца ведет". Не стерпел сын, сказал матери: "Я убью ёго теперечу". - "Нет, сын, уж коль отец не убил, то и тебе не убить, надо просить его с честью, с милостью, чтобы оставил дома ёго в покое. А спустить ёго во двор, да поить, кормить, да просить милостью".

Потом открылись широкие ворота́, и запускали Илью Муромца, стречали ёго с поклонами. Заехал Илья Муромец на широкой двор, просила ёго жена Соловья-разбойника: "Ты скажи-ко, доброй молодец, кто ты есть, и оставь Соловья-разбойника дома здесь. И бери с нёго выкуп, какой желаешь себе". То сказал им Илья Муромец: "Не оставлю ёго у вас здесь, свезу ёго во Киёв-град: почему дорогу загородил прямоезжую".

И повернул с широка́ двора прямо в Киёв-град. Не стерпел сын и сказал: "Подниму воротницу триста пудов и ударю этого добра молодца". Так и сделал - ударил Илью Муромца воро́тницёй. Но Илья Муромец не заметил, не трёснул ёго стальнёй шишак. И поехал Илья Муромец в путь-дороженьку. Когда выехал, призадумался: "Ну уж не хотел меча я кровавить-то, ну еще спущу калену́ стрелу". И спустил на этот двор калену́ стрелу́, заметало́ землёй все ёго жительство. И поехал Илья Муромец дальше. Приезжаёт теперь он во Киёв-град и как раз успел к обедёнке. Вот послушал он обедню всю до конца, а стоял у обедни Владимир Красно Солнышко, всё смотрел на бога́тыря незнаема и пригласил ёго на почёстной пир. Вот сидел Илья Муромец на почёстном пиру́, подавали ему чару зелена́ вина́, зелена́ вина́ - полтора́ ведра. Брал молодец на одну руку́, выпивал молодой на единый дух. Богатыри друг на дружку оглянулися, оглянулися - усмехну-лися. Тогда заговорил Владимир Красно Солнышко: "Ну-ко, ты скажи, молодец, ты откулёшной, какого ты роду есть, какой племени да как тебя звать?" - "Меня зовут Илья Муромец, Илья Муромец, сын Ивановиц. Из города я есть из Муромля, из села я есть Карачарова". - "Ты скажи, доброй молодец, какой ты дорогой ехал во Киёв-град, в како время выехал со двора своёго?"- "Ты Владимир есть Красно Солнышко, ехал я дорогой прямоезжею, ехал я три дня".

То не поверил Владимир Красно Солнышко и все князья-бо́яры: "Что не может быть, что ты ехал дорогой прямоезжею, той дорогой тридцать лет никто не ездит". Заговорили богатыри мо́гучие, Олёшенька Поповиц, Самсон Колупаевиц, Добрынюшка Никитинец: "Что врет теперь доброй молодец Илья Муромец, сын Ивановиц". - "А коль не верите, пойдем на широкий двор, то увидите вы всю правду-истину".

И все пошли на широкий двор, и вышел Владимир Красно Солнышко. Подошел Илья Муромец ко своёму́ коню, отковал Соловья-разбойника от стремён своих и сказал Соловью таковы слова: "Ну, Соловей, пропой впо́лсвиста по-соловьиному, вполголоса прокричи по-звериному, вполлая пролай по-собачьёму, чтобы убедились все князья-боя́ра, узнал Владимир Красно Солнышко, кто ты есть такой". Засвистал Соловей по-соловьиному в полной голос, закричал, зверь, по-звериному и залаял, собака, по-собачьему в полный голос. Тут пали все князья-боя́ра на́земь, упал и Владимир Красно Солнышко со своей Опраксой-королевичной, а богатыри все забегали со страху по́ двору. Тогда заговорил Владимир Красно Солнышко: "Уж ты есть богатырь Илья Муромец, уж ты уйми Соловья-разбойника, а то попадали мы все на́ землю, не слыхали мы крику соловьиного, а то мы все погинём. Уж теперь верим мы, где ты ехал".

То вынимает Илья Муромец свой мец, отсекает у Соловья голову: "Ну, собака Соловей-разбойник, не послушал меня, закричал на все двенадцать голосов, то убью тебя топереча". И так отрубил у нёго буйну голову. И приходит снова на почёстной пир. Вот тогда Владимир Красно Солнышко поил, кормил и дарить его стал. Подарил ёму шубу цве́тную и поил ёго, до́бра мо́лодца, вином.

Он пил только, колько хотел. Когда был Илья выпивши, то он волочил шубу по́ полу да приговаривал: "Кабы мне Калина-царя таскать, как эту шубу, за жёлты кудри́, то было бы очень хорошо!" А про это слуги на Илью наврали, что говорил: "Кабы мне таскать Владимира Красно Солнышко за жёлты кудри́". То Владимир Красно Солнышко обиделся, призывает Илью Муромца и говорит ёму таковы слова: "Уж ты есть богатырь Илья Муромец, уж я это слово тебе не прощу, ты хотел меня таскать за жёлты́ кудри́, посажу я тебя за это в ямушку".

И открыли ёму яму тридцать сажен глубиною и шириною и засыпали жёлтым песком. И Илья Муромец не противился, шел в эту яму без разгово́рицу. А Опраксия-королевична сделала тунель в подземельё и кормила Илью Муромца все время, пока сидел Илья Муромец в ямушке. И прошло тому тридцать лет, всё сидел Илья Муромец в этой ямушке.

Вот узнал Калин-царь, что уж нет у Владимира бога́тырей потому что все богатыри́ разъехались, как посадили Илью Муромца в ямушку, - и пошел на Владимира Красно Солнышко войной, нагони́л войска в Киёв-град столько, что не было гДе котла сварить, а под Киёв-град столько, что не было солнца видно, и еще было с ним несколько бога́тырей. И остался он под Киёв-градо́м. Вот Владимир Красно Солнышко и запечалился: "Нет у меня славного богатыря Ильи Муромца, нет у меня Олешеньки Попо-вица, нет и Добрынюшки Никитица, не знаю, куда они разъехались. Приходит, видно, конец Владимиру Красну Солнышку".

Тогда Опраксия-королевична ёму и говорит: "Слушай ты, Владимир Красно Солнышко, отрой ты в ямушке Илью́ Муромца, ведь он живой теперь. Попросишь его, Илью Муромца, чтобы он шел в войну с Калин-царем". Тогда заговорил Владимир Красно Солнышко: "Что ты, баба, волос долог, ум короток, разве может жить человек без пищи, без питья тридцать лет?" Она ёму говорит второй раз: "Уж ты сделай милость, отрой ямочку". То он опять ей говорит: "Слушай, баба, ты не жена мне была бы, то я велел у тебя голову срубить". То она опять: "Отрой ямочку, а я знаю. Илья еще жив сейчас".

Не стерпел Владимир Красно Солнышко, взял приказал отрыть ямочку и смотрит: стоит Илья у стола и читает святое евангельё, а сам седой уж стал. То стал просить ёго с поклонами: "Уж ты смилуйся, Илья Муромец, помоги, то пришел тут к нам Калин-царь, наступил под Киёв-град, уж ты выйди к нам на помо́гу". - "А слушай-ко, Владимир Красно Солнышко, я для тебя не пойду, Владимир Красно Солнышко, ни для тебя, Опраксия-королевична. А я пойду для сирот, для божьи́х церквей, что сиротушек все повыдавит, а божьи церкви все повыжигёт".

И стал Илеюшко из ямочки, поехал во чисто́ полё. Выехал в чисто полё, видит: шатер стоит, а в том шатре три брата: Олёшенька Поповиц, Самсон Колупаевиц и Добрынюшка Никитинец. "Ставайте вы, братья, поедём на дело ратноё, на кровавоё побоище, наступил теперь на нас Калин-царь".

Вот ставали богатыри скорёшенько, садились на добры́х коней и приехали во Киёв-град, ко тому ли к Владимиру Красну Солнышку. Тут заговорил Илья Муромец, сын Ивановиц: "Ну, робята, что поедём теперь к Калину-царю с подарками, попросить ёго, чтобы он дал нам три дня служить молебны с панифидами, а потом мы пойдём на дело ратноё, на побоищё смёртноё".

Тогда сразу он сказал Добрыне Никитичу. Добрыня Никитич отказался: "Я не смею, Илья Муромец, сын Ивановиц". И отказался Самсон Колупаевиц и Олёша Поповиц. Тогда он сказал богатырям: "Ну, тогда дайте, я пойду".

И дает Владимир Красно Солнышко ми́су кра́сна зо́лота и вторую ми́су чиста се́ребра, чтобы он там дал три дня пропеть молитвы с панифидами, а потом пойдём на дело ратноё, на побоищё смёртноё. И так Илья Муромец отправился под Киёв-град. Приходит он к Калину-царю и говорит: "Ну, Калин-царь, вот я тебе подарок дам от Красна Солнышка: ми́су кра́сна зо́лота и чи́ста се́ребра, за то дам, чтоб ты нам дал три дня пропеть молебны с панифидами, а потом мы с тобой станём на дело ратно́, на побоищ́ см́ртно́".

Теперь заговорил Калин-царь: "Нет, доброй молодец, я не дам вам ни одной минуты. Я сюда не гулять пришел, не растешивать вашей милости, не ожидать вашего моленьица, сейчас же пойдем на дело ратноё, на побоищё смёртноё". Тогда заговорил Илья Муромец: "Ах, ты, собака Калин-царь, отойди от нашей святой Руси, а то не оставим тебя и на се́мена".

То вызывает он татар-бога́тырей, захватили Илью Муромца, обвязали его шелками богатыми и повели ёго на плаху убитую. И сам шел Калин-царь. И говорил Илье таковы слова: "Ах, ты, ста́рой богатырь, скажи, кто ты есть, зачем ты выкинул слова дерзновенные. Вот скажешь про себя, отпущу тебя". Да шел, да изредка ёму в бороду тросткой потыкивал, да в глаза поплю́ивал. То он сказал, Илья Муромец: "Ах, ты, собака Калин-царь, не скажу я тебе ничего до́ тех пор, пока не сломите моей буйной головы́".

Привели Илью Муромца на плаху убитую, повалили на плаху убитую, и заговорил про себя Илья Муромец: "Верно, пришла смерть непи́саная во чисто́м поле, коли говорили кали́ки, что не будет тебе, Илья Муромец, смерть во чисто́м поле". Тогда Илье Муромцу силы прибавилось, хватил он в грудь одного татарина, то поднялся выше земли стоячей, выше облака ходячего, схватил одного татарина за́ ноги, нача́л им Илеюшко помахивать. Как в ту сторону вернет, - так валит их улками, в другу сторону махнет, - валит переулками. Ну, корепкой татарин, жи́лковатый, не со́рвется. И убил Илья Муромец до одной души, ударил татарина о сыру́ землю́. Осталась от татарина только грязь да вода. И пришел во палаты белокаменны ко тому ко царю-Калину. Захватил ёго за жёлты́ кудри́, открыл окно и броси́л ёго на панель из палаты трехэтажные. От Калина-царя только грязь осталась. И пришел Илья к Владимиру Красну Солнышку, и сказал ёму таковы слова: "Дал прослужить молебны с панифидами три дня".

Вот прослужили молебны с панифидами и выступили под Киёв-град рать-сила великая и всё бога́тыри. А под Киёв-градом было силы столько, что солнце не пропекало, не было где котла сварить. Вот бились они целы суточки, и не было ни убыли, ни прибыли, все богатыри и Илья Муромец. Вот на вторые сутки немножко солнце стало пропёкатися, заговорили ему богатыри: "Слушай, Илья Муромец, сын Ивановиц, надо отдых сделать нам, добрым молодцам". Добавил Илья Муромец, сын Ивановиц: "До тех пор не будём отдых дёржать, пока не убьём до одной души".

Опять разъехались добры молодцы, стали силу бить по-старому. Вот и наехала на Добрыню Никитица баба Коло́мёнка, и они с ней сразилися, ударились копьем долгомерным, - ко́пья пополам переломились. Ударились мечами, - мецы пополам переломились, ну друг друга с коней сбить не могли. Потом схватились рукопашкою. Возились они шесть часов. Подвернулась у Добрынюшки ноженька, упал Добрыня на сыру́ з