Формирование русской философской культуры и ее основные черты.

Светская философия в России развивалась стремительно и уже в первой трети XIX века на равных вступила в отношения с западноевропейской философией. Пророчески прозвучали суждения И.В. Киреевского (1806-1856), которому довелось встречаться и беседовать с Гегелем и Шеллингом. Преимущественное развитие логической стороны познания в европейской культуре, считал он, превращается в односторонность, необходимо же цельное мышление, в котором все отдельные силы души (интеллектуальные, нравственные, возвышенно-духовные) сливаются в одно живое и цельное зрение ума. Именно такое зрение ума традиционно для русской мысли, и на этом пути ее ждет в XIX веке блестящее будущее. Кстати, эти рассуждения Киреевского очень понравились А.С. Пушкину.

Другую сторону отношений с европейской культурой увидел П.Я. Чаадаев (1794-1856): традиционным недостатком российского сознания (менталитета, как сказали бы сейчас) является неумение делать выводы даже из собственного исторического опыта. Сколько можно натыкаться на одни и те же углы, чтобы уразуметь, наконец, свои ошибки?! Надо многое перенять у Запада, тогда творческие силы россиян не будет растрачиваться впустую и Россия займет достойное место в историческом процесс.

Оба были правы, каждый по-своему. Их прогнозы относительно русской философской мысли сбылись: ее традиционное стремление к целостному знанию становится общим для всех русских философов, а достижения ее получают логически отточенную разработку.

Соответственно двум путями становления светской философии в России в XIX веке складываются два основных направления ее, материалистическое и религиозное – идеалистическое. Размежевание направлений было вызвано, конечно, идеологическими социально-классовыми причинами. Их в России XIX века было предостаточно, вспомним проблему крепостного права, полемику славянофилов и западников о путях дальнейшего развития России, противостояние апологетов самодержавия и сторонников демократических преобразований, если потребуется, то даже революционным путем. Проблемы были очень серьезные, и борьба велась нешуточная, острая, но до идеологического осатанения людей дело не доходило. Мешали общая культура и духовность.

Александр Иванович Герцен (1812-1870) в «Былом и думах» писал: «Да, мы были противниками, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинокая …[это было] чувство безграничной, охватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно» (А.И. Герцен. Соч. в 4-х т.т., т.2. с.154. М.1988.).

Среди русских мыслителей существовала негласная духовно-нравственная солидарность: естественной считалась свобода мысли и религиозных взглядов, претило доктринерство, презиралось лакейство перед властью, ценились простота и ясность выражения мыслей – словом, то, что вошло в русское понятие интеллигентности. Даже при самой острой полемике человеческий уровень отношений сохранялся, и обычно спор дополнялся диалогом или даже переходил в диалог. «Время, история, опыт сблизили нас, - рассказывал А.И. Герцен – западник об итогах спора со славянофилами, - сблизили не потому, чтоб они нас перетянули к себе или мы – их, а потому, что и они и мы ближе к истинному воззрению теперь, чем были тогда, когда беспощадно терзали друг друга… хотя и тогда я не помню, что бы мы сомневались в их горячей любви к России или они – в нашей» (там же. с.155).

Русскую философскую культуру создавали представители обоих направлений русской философии, и она могла быть только одной для всех или вообще не возникнуть. Ничего особенного в этом нет, если вспомнить английскую, французскую или немецкую философию: каждая из них в любом своем направлении и любой школе и традиционную проблематику, ценимые всеми достижения и особо чтимые авторитеты, - т.е. представляла собой особый вид философской культуры. То же самое происходило и в русской философии. Между ее направлениями возникало немало общего (прежде всего в понимании и коренных проблем философии, мы сейчас увидим это), некоторые подходы, оценки и выводы были близки или даже совпадали, философские соперники были способны ценить достижения друг друга. Например, Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900), самый знаменитый русский философ-идеалист назвал эстетическую теорию Николая Гавриловича Чернышевского (1828-1889), главы материалистического направления в русской философии, «первым шагом к положительной эстетике», возмущался тем, что с Чернышевским расправились за его убеждения, и высоко чтил его «благородный образ мудрого и справедливого человека» (см. В.С. Соловьев. Соч. в 2-х т.т., т.2. с.639-650. М. 1989).

Каждый из видных русских философов, и материалист и идеалист, внес свою лепту в русскую философскую культуру. Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1848) привил русской философии диалектику, увидев в ней диалектику самой жизни, причем сделал это так убедительно и захватывающе интересно, что диалектика стала непреходящей чертой русской общественной мысли. Александр Иванович Герцен (1812-1870) дал глубокий анализ проблем теории познания, критику эмпиризма и схоластики. Он настаивал на том, что существует «объективный разум природы». Первый в XIX веке отметил диалектические заслуги Гераклита. Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889) заложил основы эстетике реализма, ввел в русский обиход термин «материализм» и выделил в материализме гуманистическое содержание, стремился дать диалектике материалистическое истолкование. Николай Федорович Федоров (1828-1903) создал «философию общего дела», каковым считал воскрешение всех доныне умерших людей. Наука, считал он, дает такую возможность. Обретя бессмертие, человечество начнет расселяться на других планетах и будет сотрудничать с Богом в благоустройстве мира. Н.Ф. Федорова считают основателем русского космизма. Он ряд лет руководил инженерными и научными занятиями К.Э. Циолковского. Первым заговорил о экологическом кризисе, нарастании смертоносных сил, и о необходимости разумной регуляции процессов природы. Н.Ф. Федоров ввел в философию термин «всеединство», обозначив им смысл Святой Троицы, т.е. совершенного общества как единства личностей. Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) распространил принцип всеединства на весь мир. У всего в мире, даже по видимости незначительного и случайного, есть духовный смысл, ведущий к бесконечному и божественному. В познании мира поэтому особое место занимает «мистика» непосредственное интуитивное усмотрение духовного смысла. Смысл явлений природы – это их разум. Гегелевской диалектике, считал Соловьев, надо придать позитивное, реалистическое направление. Развитие природы и общества состоит в нарастании единства, что выражают законы природы и сотрудничество людей. Особую роль в достижении совершенного общественного единства Соловьев отводил объединению церквей. Высоко ценя идеи Н.Ф. Федорова, Соловьев видит действительное соединение человека с Богом только как «Богочеловечество» и неблизкий путь к нему. В ближайшей перспективе на ХХ век, Соловьев предрекал превращение человечества в «зверочеловечество», страшные войны и бедствия. Приходится только руками развести – до того верен оказался его прогноз.

В.С. Соловьева как типично русского философа интересовали духовно-нравственные проблемы, особенно соотношение нравственности и права. Их нельзя отождествлять друг с другом, но отрывать и противопоставлять – тоже не годится. Выход из этой противоречивой ситуации, по мнению Соловьева, есть, если обеспечить в каждом правовом установлении «минимум нравственности». Принципиальное единство нравственности и права традиционного для русского правосознания, начиная с «Русской правды» Ярослава Мудрого. В.С. Соловьев ищет философское обоснование ему и обращается в связи с эти к наследию И.Канта. Его привлекает мысль о том, что императивы (нравственные законы) извлекаются не из эмпирического жизненного опыта, а умопостигаемы, и что они говорят о должном, а не обязательном в каждом конкретном случае. Так и юридические законы не провоцируют безнравственность, не подталкивают людей к злу сами по себе, а, оставляя за людьми право использовать их в любых, в том числе и безнравственных, целях, они ставят заслон против крайних проявлений злой воли, против злодейства. Возразить этому нечего, кроме того, что уловить эту грань, за которой безнравственность становится злодейством в жизни бывает очень трудно, и получается, что закон в его несовершенной редакции может использоваться в злодейских целях и достаточно долго, пока не вызовет возмущения в обществе.

К сожалению, В.С. Соловьев не придавал должного значения категорическому императиву, основному закону нравственности и права, по Канту. Видимо, сказывались гегелевские пристрастия Соловьева (мы помним, как Гегель относился к категорическому императиву), недаром на Западе он особенно высоко ценится за подчеркнутое внимание к логической стороне философского дела. О категорическом императиве он лишь упоминает: «Всякому понятны и никем не будут оспариваться такие этические утверждения: я сознаю свою обязанность воздерживаться от всего постыдного, или – что то же – признаю за человеческим достоинством (в моем лице) право на мое уважение, я обязан по мере сил помогать своим ближним и служить общему благу, т.е. мои ближние и целое общество имеют право на мою помощь и службу…» (В.С. Соловьев. Право и нравственность. Минск-Москва. 2001. с.78-90). Человеческое достоинство понимается здесь как личное качество каждого человека, обязывающее его поступать нравственно («поступай нравственно, если ты человек») – с этим, действительно, никто спорить не будет. Но ведь у Канта категорический императив одинаково обращен ко всем людям и как принцип права: в понятие физического лица (Соловьев, кстати, опускал термин «физическое»: сказать «я-лицо», значит сказать «я имею права», «я-субъект права») Кант включал и человеческое достоинство, одинаково присущее всем людям. Физическое лицо располагает не только всей суммой прав, в чем все физические лица равны между собой и перед законом, но обладает человеческим достоинством, по которому все люди качественно равны между собой и вправе требовать, чтобы законы и вся правоохранительная система не попирали, а напротив, защищали и утверждали его. Именно здесь, в этом существенном своем содержании, право и нравственность, действительно, едины без ущерба для специфики как права, так и нравственности. В нравственном плане каждый из нас должен постоянно доказывать, что он порядочный человек, а с точки зрения права любое «физическое лицо» изначально обладает человеческим достоинством, которое закон ограждает от любых посягательств, в том числе и со стороны самого «физического лица». Отсюда понятна фундаментальная роль права в утверждении основ нравственной жизни общества. Верна и очень актуальна мысль В.С. Соловьева о том, что без права нравственные начала общественной жизни превращаются в пустые декларации.

Основные черты русской философской культуры вобрали в себя национальный характер русской мысли, а изначально был необычайно общительным, универсальным (термин, использованный Н.А. Бердяевым), открытым для всечеловеческого. Русская мысль жадно впитывала достижения других культур, не считая зазорным для себя учиться у них. Все русские философы единодушно осуждали национализм как оскорбление национального достоинства прежде всего своего народа. Алексей Степанович Хомяков (1804-1860) одни из основателей славянофильства, восхищался успехами Англии в промышленном развитии. В.С. Соловьев называл национализм ложным патриотизмом, новым язычеством, и считал, что нельзя безнаказанно стремиться к свободе славянских народов, отнимая в то же время национальную свободу у поляков, религиозную свободу у русских раскольников, гражданские права у евреев.

При открытости к общению русская философия сохраняла своеобразие, свою проблематику и традиции. Ее основной исторический сюжет и смысложизненная тема сохранялись и модифицировались на разных этапах истории. Русских мыслителей роднило общее убеждение, что для общественного развития необходимы идеалы, которые должны соединять нравственное начало с действительным обществом, - только тогда они будет истинными. Развитие идет к идеалу, считал В.С. Соловьев, утопии и утописты всегда управляли человечеством. И еще одна особенность, с которой мы встретились как с первым исповеданием русской философской мысли, - это ее приверженность свободе, уникальное вольнолюбие.

Сплав таких качеств предопределил удивительную жизнестойкость русской мысли и ее очень трудную историческую судьбу. Черты русской философской культуры соотносительны особенностям русской духовности, осмысление которых и было основой для формирования их.

Первой важной чертой было целостное понимание бытия мира и человека. На Западе после философского раскола доминировали односторонние представления о бытии: для абсолютного материализма бытие есть материя, а для абсолютного идеализма – идея. В русской философии явно преобладала другая тенденция – на соединение материального и идеального в целостном бытии. Г.С. Сковорода считал материю совечной Богу. Для А.И. Герцена неприемлемы были ни материализм, ни идеализм; он критиковал и тот и другой, свою же философию называл «реализмом», соединяющим положительные моменты идеализма (активность разума, диалектику) и материализма (роль вещественного, чувственного, опытного). Вспомним, что, по Герцену, есть «объективный разум природы». Материалист Н.Г. Чернышевский испытал влияние антропологического материализма Л. Фейербаха, но его материализм был «русским». Существуют, считал он, всеобщие законы которым подчиняются и природные, и нравственные явления (например, закон причинности: и мысль может быть причиной). Чернышевский понимал, что в науке еще не хватает главного опосредствующего звена, которое соединило бы материальное и духовное в человеке, но был убежден, что такой всеобщий закон будет открыт в нравственных и естественных науках – он послужит компасом к истине, которая становится все более необходимой. Ту же тенденцию мы видели и у наших религиозных мыслителей в их рассуждениях о природном и Божественном, о человеческом и Божественном.

Человек обретает свое истинное бытие, не теряя себя в единении с мировым бытием, как учит восточная философия, но и не на пути самоутверждения, к чему склоняется западноевропейская мысль, а в процессе соединения индивидуального с всечеловеческим и универсальным, на пути самоутверждения и единения с другими людьми – так своеобразно сочетались в русской философской культуре восточное и западное начала. Человек должен найти свой путь к истинному бытию, следуя принципу «сродства» (Г.С. Сковорода), это бытие неотделимо от объединения людей в человечество, которому уготовано космическое будущее (Н.Ф. Федоров, В.С. Соловьев и др.), истинное объединение людей возможно только в социализме христианского толка (В.Г. Белинский, А.И. Герцен) или в кооперации труда хозяина и работника (Н.Г. Чернышевский). Свободное творчество ведет к единению людей в человечности (Н.А. Бердяев) – все это разные, но во и многом дополняющие друг друга, единые по принципу подходы к решению одной общей для всех проблемы как свидетельства одной философской культуры. И еще одно: всем русским мыслителям было свойственно заимствованное из христианства представление о двойственности человеческого бытия, его двойной детерминированности связями и отношениями. Взаимозависимости и свободное сотрудничество – таковы две стороны нормального человеческого бытия, причем отношения, сотрудничество людей особенно важны для их целостного мира. Принцип соборности А.С. Хомякова, всеединство в трактовках Н.Ф. Федорова и В.С. Соловьева, человеческие общественные отношения у Н.Г. Чернышевского и т.д. – эти и им подобные взгляды русских мыслителей выражали одну и ту же черту русской философской культуры – целостное понимание ею бытия, в котором соединяются материальное и идеальное как необходимые стороны бытия, а также связи и отношения как необходимые детерминанты нормального человеческого бытия.

Отсюда со всей очевидностью следует вторая черта – осознанный диалектический характер русской философской культуры. Понятое как единство противоположностей бытие можно было исследовать только с позиций диалектики. Представители обоих направлений русской философии умели по достоинству ценить диалектические идеи Гегеля и стремились придать диалектике реалистический характер.

Третьей чертой – особенностью русской философской культуры было своеобразное понимание процесса познания. Общим для всех был идеал цельного знания, зародившийся еще в XII веке (Климент Смолятич, Кирилл Туровский). Это знание достигается соединением в мышлении всех духовных сил человека, интеллектуальных, нравственных и эмоциональных. Здесь сказывалась, конечно, исконная черта национального характера, соединившего в слове «правда» истину и справедливость. Дело было не в том, что русская философия предложила еще один внешний критерий истинного знания – нравственный. Нет, это был особый стиль философствования, органично сочетавший интеллектуальное и нравственное, так как оно предполагал познавательное значение нравственности. В нравственности концентрируется вековой народный опыт и содержатся такие истины, о которых наука не подозревает, поэтому надо верить нравственной интуиции народа и следовать ей. Экологическое мышление Н.Ф. Федорова и «мистика» В.С. Соловьева – примеры тому. Характерно, что многие русские мыслители, в их числе Н.Г. Чернышевский, не приняли учение Ч. Дарвина о борьбе за существование как факторе эволюции, потому что нравственная интуиция подсказывала, что жестокость, звериная и человеческая не может быть источником развития.

Познавательное значение эмоционально-чувственного, особенно значимого в художественном творчестве, понималось в русской философии гораздо содержательнее, чем обычно, и не сводилось к отражению явлений, поверхностного и конечного. Художник мыслит образами (В.Г. Белинский) и ему доступны глубины бытия, т.е. бесконечное и вечное. Таким образом, интеллектуальное, нравственное и эмоциональное оказывались внутренне едиными, проникающими друг друга, и в этом естественном единстве они-то и дают цельное знание, т.е. не только знание фактов, но и понимание смысла происходящего. Это понимание обнаруживает фундаментальное единство истины, добра и красоты – убеждение в том, что такое единство существует, было общим для всех русских мыслителей. Именно в таком единстве понимал Ф.М. Достоевский красоту, когда утверждал, что она спасет мир. Цельное знание, к которому издавна стремится русская философская мысль, - это знание, наполненное глубоким духовным смыслом (а не просто всестороннее знание, и это важно понимать.).

Идеал цельного знания (знание и понимание), достигаемый совместными усилиями всех духовных способностей человека, ведет нас к следующей, четвертой особенности русской философской культуры – ее антропоцентризму. Для русских мыслителей человек – существо, в котором концентрируются черты и сложности мирового бытия: он целостен и противоречив, индивидуален и носитель общего, природного и социального, подчинен необходимости и свободен, использует ничтожно малую долю своих богатейших возможностей. Это только в самом человеке может возникнуть сознанная сила, способная возвысить его, сделать творцом самого себя и мира культуры. Человек – созидательная сила в становлении совершенного мира как мыслящий работник (Н.Ф. Федоров), социально активный просвещенный деятель (Н.Г. Чернышевский), одухотворенный истинной верой (В.С. Соловьев), творческая личность (Н.А. Бердяев). И очень важно, что непременным условием становления созидательной силы человека является, по общему мнению, объединение людей в человечное гуманное общество и человечество, т.е. неизменной была демократическая направленность русской мысли, даже «аристократизма» Н.А. Бердяева. Человек, даже становясь в составе человечества подобным Богу, остается человеком и, сотрудничая с Богом, вкладывает в их общее дело свой труд, разум и творчество. В учении о «Богочеловечестве» основной акцент делается на самом человеке, его проблемах: по мнению В.С. Соловьева, Иисус Христос есть образ идеального, т.е. вполне нормального человека, нашедшего смысл своей жизни.

И, наконец, непосредственно примыкает к антропоцентризму еще одна особенность – изначальная яркая экзистенциальность русской философской культуры. И Платон, и Декарт, и Кант, и Гегель вкладывали в свои философские системы нечто свое, человеческое, экзистенциальное, хотя обычно маскировали это строгой внешней объективностью. Философия всегда была делом личностным, но так складывалась историческая судьба русской философии и так сильны были в ней острое чувство реальности и дух свободы, что экзистенциальный, пережитый в личном опыте характер выводов у русских мыслителей более заметен, да и не скрывался. К тому же художественное литературное поприще русской философской мысли (художниками – творцами были Белинский, Герцен, Чернышевский, Соловьев и др.) обязывало к живости и искренности высказывания. Эпигонству и комментаторству в русской философии места не находилось, даже сторонники одного направления или течения более ярко индивидуальны по творческому почерку и очень непохожими друг на друга. Существовала своеобразная соборность философской жизни: общие ценности русской философской культуры не отрицали, и, напротив, предполагали разнообразие подходов и творческих позиций, их плодотворный диалог. Многое из того, о чем размышляли русские философы, до сих пор сохраняет значение актуальных и острых проблем, в обсуждении и решении которых опыт русской философской культуры бесценен. Нам необходимо иметь о нем цельное знание, знать и понимать его.