Возвращение элементера, оставившего неоконченной свою работу

 

Если эзотерическая традиция запрещает нам удостоверить вообще действительное возвращение человеческого существа на землю после физической смерти, она позволяет нам засвидетельствовать таковую возможность в известных случаях. Поэтому мы сначала представляем один из них, так как он особенно характерен.

Ал. Аксаков в своем прекрасном труде «Анимизм и Спиритизм», разыскивая природу разумного агента, который проявляется в феноменах спиритизма, подбирает между остальными соединение, которое находилось бы в одном уровне с интеллектом медиума; одним из таких примеров служит заканчивание медиумом Iames неоконченного романа Карла Диккенса «The Mystery of Edwin Drood». Свидетели видели ход работы, и компетентные знатоки обозначали ее литературную ценность…

Г-н Аксаков заимствовал свои референции из статьи springfielel Dailu Union (26 июня 1873 г.), опубликованной Banner of Light и подробно в «Спиритуалисте» (1873 г., стр. 322)[Этюд Гарисона.].

Медиум родился в Бостоне, четырнадцати лет он был помещен в учение к механику, ремеслом которого он занимается еще до сих пор, так что его будущность определилась в 13 лет. Он не был сведущим в литературе и не проявлял никакого внимания к ней и никогда не интересовался ею.

До этого времени он никогда не пытался пробежать в журнале хотя бы малейшую статейку… Я был достаточно счастлив, что был первым, которому он сам сообщил все эти подробности, первым, исследовавшим манускрипт и сделавшим из него выписки.

Вот как все произошло. Десять месяцев назад молодой человек, медиум, которого для краткости я обозначу буквой А. (так как он не хотел еще опубликовывать свое имя), был приглашен своими друзьями усесться за столик, чтобы принять участие в спиритическом сеансе. До этого времени он всегда поднимал на смех «спиритические чудеса», рассматривая их как плутовство, не сомневаясь, что он сам располагает медиумическими способностями. Едва сеанс начался, как услыхали быстрые удары, и столик после неуклюжих и беспорядочных движений перевернулся на колени г-на А., чтобы показать ему, что медиум он. На следующий вечер его пригласили принять участие во втором сеансе; проявления были еще резче. Г-н А. внезапно впал в транс, схватил карандаш и написал сообщение, обозначив имя ребенка одного из присутствующих родителей, о существовании которого г-н А. не подозревал.

В конце октября 1872 г. во время сеанса, г-н А. написал записку, адресованную ему самому и подписанную именем Карла Диккенса, заключавшую просьбу последнего организовать для него специальный сеанс 15 ноября.

«Между октябрем и половиной ноября новые напоминания неоднократно указывали на эту просьбу».

 

Сеанс 15 ноября, который, по полученным указаниям, происходил в темноте в присутствии только г-на А., окончился длинным сообщением Диккенса, выразившим желание закончить при посредстве медиума свой неоконченный роман.

«В сообщении указывалось, это Диккенс долго искал средство достигнуть эту цель, но что до этого дня он не находил субъекта способного выполнить подобную работу. Он желал, чтобы первая диктовка произошла накануне Рождества, вечером, который он особенно любил, и умолял медиума посвятить этой работе все время, которым он мог располагать, не нанося ущерба своим обычным занятиям… Вскоре стало очевидным, что писала рука хозяина, а г-н А. совершенно добровольно принимал это странное состояние. Эти работы, исполняемые медиумом среди его личных занятий, которые отнимали у него 10 часов в сутки, продолжались до июля 1873 года, было написано 1200 листков, что составляло том in octavo в 400 страниц.

Повествование началось с определенного места, где смерть автора прервала его, при сходстве столь совершенном, что наиболее изощренная критика, не знавшая место перерыва, не могла указать, в какой момент Диккенс окончил писать роман своей собственной рукой… Перед ними предстал новый персонаж, (Диккенс имел обыкновение вводить новых лиц до последней сцены своих романов), который совершенно не был двойником героев первой части».

«Изучая написанное, я заметил, что слово traveller (путешествовать) было повсюду написано с двумя l, как обыкновенно оно пишется в Англии, тогда как у нас, в Америке, вообще пишут только с одним l.

Слово «coal» (уголь) повсюду написано так – coals c одним l, как это принято в Англии. Также интересно отметить в употреблении прописных букв те же особенности, которые можно наблюдать в манускриптах Диккенса, как например когда он рисует г. Гревиуса, как angular man (угловатый человек). Замечательно также знание топографии Лондона, о которой таинственный автор упоминает во многих местах книги. Равным образом есть масса оборотов, употребляемых в Англии и неизвестных в Америке. Я отмечу еще внезапные перемены времен прошедших и настоящих, особенно в оживленной беседе, замены эти очень часты у Диккенса в его последних работах. Эти особенности и еще другие, на которые можно бы сослаться, не очень значительны, но все вместе с подобными же пустяками, дают возможность доказать отсутствие обмана.

В начале медиум писал только 3 раза в неделю и не более 3–4 страниц каждый раз, но затем сеансы устраивались по 2 раза в день, и он писал по 10–12 и иногда даже по 20 страниц. Он писал не своим нормальным почерком: из сравнения было видно, что он был немного похож на почерк Диккенса. В начале каждого сеанса почерк был красив, элегантен, guasi-женский, но по мере продолжения работы он становился все более и более напряженным и на последних страницах буквы бывали в 5 раз больше, чем в начале. Такие изменения происходили каждый раз, позволяя таким образом классифицировать сериями 1200 листков манускрипта. Некоторые страницы начинались стенографическими знаками, о которых медиум не имел ни малейшего представления. Почерк иногда был так неразборчив, что его едва разбирали.

Приготовления к сеансам были чрезвычайно просты: приготовляли два хорошо очиненных карандаша и большое количество бумаги, нарезанной полулистами, г-н А. оставался в комнате один, обычными часами были 6 часов утра и половина седьмого вечера, часы, когда еще было светло в это время; иногда вечерние сеансы продолжались до половины девятого и позже, и тогда письмо продолжалось вопреки темноте с той же ясностью. Зимою все сеансы происходили в темноте.

«Секретарь» Диккенса клал бумагу и карандаши на расстоянии руки, клал руки на стол ладонями внутрь и спокойно ожидал. Спокойствие относительное в то же время, так как хотя феномены и потеряли свою новизну и стали обыкновенными, медиум все-таки признавался, что не сможет себя защитить от чувства страха во время этих сеансов, в продолжение которых он вызывал, если можно так выразиться, постороннего жильца.

«Он ожидал так, иногда куря свою сигару, – 2, 3, 4, 5 минут, редко до 10-ти, даже 1/2 часа, но обыкновенно, если «условия были благоприятны» не более 20 минут. Условия, главным образом, зависели от состояния погоды. Если день ясный, прозрачный, он работал без перерыва, подобно электрической машине, которая функционирует лучше при хорошей погоде: скверная погода вызывала смущение, и чем сильнее ненастье, тем значительнее оно. Когда погода совершенно скверная, сеанс прерывался. «Оставаясь за столом неопределенное время, судя по обстоятельствам, г-н А. терял сознание постепенно, и в таком состоянии он писал в продолжение часа или получаса. Однажды случилось, что он писал так полтора часа. Медиум вспоминает в состоянии транса Диккенса, который приходил каждый раз: писатель, говорит он, около него, с головой, опушенной на руки, как бы погруженный в глубокое размышление, с серьезным, почти меланхолическим выражением на лице, он не говорит ни слова, но бросает иногда на медиума пронзительный и внушающий взгляд. «Ах, какой взгляд!»

«Эти воспоминания предоставляются медиуму, как сон, выразившийся реально, но в то же время непостижимый. Для указания окончания сеанса Диккенс клал каждый раз свою тяжелую и холодную руку на руку медиума.

«В первые сеансы это прикосновение вызывало со стороны г-на А. восклицания ужаса, и еще теперь он не может говорить об этом без содрогания, это прикосновение выводило его из транса; но обыкновенно необходимо было помощь третьего лица, чтобы снять со стола его руки, к которому они были, если можно так выразиться, прикованы магической силой. Придя в себя, он видит, что листки, написанные во время сеанса, разбросаны по всему полу.

«Эти листки не пронумерованы, так что г-н А. обязан подбирать их по тексту. Некоторое время после сеансов медиум испытывает довольно острую боль в груди, но она не бывает продолжительна и это единственные неприятные последствия, которые он испытывает. Крайняя нервозность, которой он страдал перед развитием своих медиумических способностей, совершенно его покинула, и он никогда не был более крепким»[Анимизм и Спиритизм стр. 328–332 Леймари 1893 г.]