Социальное конструирование реальности

 

Культурологический анализ исходит из общего предположе­ния, что для индивидов опыт реальности — это осуществляемый ими непрерывный процесс социального конструирования, а не просто то, что навязывает якобы неискушенной публике власть или элита. Этот посыл резко контрастирует с основными положе­ниями теорий массового общества и ограниченных эффектов. Тео­рия массового общества утверждает, что большое число людей живет в кошмарных условиях, под гнетом демагогов. Изучение ог­раниченных эффектов сосредоточилось на эффективной передаче идей и информации от доминирующих источников к пассивным получателям.

В массовой коммуникации гипотеза социального конструирова­ния реальности означает активную аудиторию. Члены аудитории не просто пассивно принимают и хранят элементы информации, они эту информацию активно обрабатывают, переделывают и запоми­нают только то, что удовлетворяет их потребности, определенные культурой.

Идеи социального конструирования реальности были разрабо­таны Питером Бергером и Томасом Лукманном. Однако их систе­матическое обсуждение начал Альфред Шютц, опираясь на соци­альную теорию феноменологии. Он утверждал, что люди живут без особых усилий или раздумий потому, что у них сложился запас социальных знаний, с помощью которого они быстро понимают, что происходит вокруг, и соответственно ведут себя. Одна из са­мых важных форм имеющихся у них знаний — это типификации. Типификации позволяют быстро классифицировать наблюдаемые объекты и действия и соответственно строить собственные дей­ствия. Похожие на стереотипы типификации облегчают интерпре­тацию опыта, но в то же время искажают его и вносят элемент предвзятости.

Концепция типификации подобна мидовой концепции сим­волов и понятию схем в теории обработки информации, но отли­чается от них тем, что видит в них отрицательные моменты. Пола­гаясь на типификации при построении обыденного опыта, люди рискуют совершить серьезные ошибки.

Феноменологическая социология Шютца легла в основу тео­рии социального конструирования реальности.

Анализ фреймов

 

В качестве систематического объяснения, как люди используют ожидание для осмысления повседневных житейских ситуаций исвоего места в них, Ирвинг Гофман предложил концепцию ана­лиза фреймов¹. Как и Шютц, он был уверен, что обыденная жизнь намного сложнее, чем кажется. Гофман утверждал, что по мере продвижения общества в пространстве и времени меняются — за­частую радикально — дефиниции иди типификации ситуаций, действий или других людей. Иначе говоря, опыт мира все время в движении, иногда эти сдвиги весьма существенные, но не замет­ные. Имеющийся у людей запас знаний о социальных ролях, объек­тах или ситуациях ничем не ограничен, напротив, они вольны его пополнять и использовать.

Жизнь, по мнению Гофмана, напоминает драматическую по­становку. Люди переходят из одного мира в другой почти так же, как актеры из одной сцены спектакля в другую, и каждый раз у них кардинально меняется представление о реальности. Эта смена происходит по сигналу или социальному знаку, который обнаружи­вается благодаря постоянному мониторингу социальной среды. В те­атре эти стимулы явные, например, подъем или опускание зана­веса, или скрытые, например изменение в освещении или темпе музыки. Если Гофман прав, значит, те же познавательные навы­ки, которые помогают людям разобраться в пьесе, используются и в повседневной жизни. Его теория также предполагает, что для демаркации границ социальных миров повседневной жизни го­дятся социальные знаки, содержащиеся в медиа.

Комплекс специфических ожиданий, используемых для оценки социальной ситуации в данный момент времени, Гофман назвал фреймом. Отдельные фреймы, как ноты на музыкальном стане, рас­пределены на континууме, структурируя действия людей от самых серьезных и социально значимых до тривиальных и игровых. Все они разные, но объединены внутренним структурным единством. Поэто­му к серьезным поступкам способны только люди, усвоившие фреймы игровых действий. Так, многие игры и спортивные соревнования готовят людей к более серьезным формам деятельности.

Переход от одного набора фреймов к другому называется сдвигом вверх или вниз. По Гофману, повседневная жизнь состоит из бесчисленных сдвигов во фреймах в ответ на социальные стимулы Одни стимулы самые обычные и универсальные, наподобие подня­тия и опускания занавеса в театре, другие — малозаметные и ис­пользуются небольшими группами людей. К примеру, со временем у семейных пар часто вырабатывается свой сложный набор стиму­лов, сигнализирующих, когда осуществлять сдвиг вверх или вниз.

Гофман лишь вскользь коснулся того, как медиа влияют на процесс создания и использования фреймов, тем не менее его концепция позволяет оценить, насколько средства массовой ком­муникации способны развивать и подкреплять доминирующую общественную культуру. Так, он выдвинул интересный довод в отношении того, как реклама может влиять на восприятие людь­ми представителей противоположного пола: мощный видеоряд в коммерческой информации обычно имеет целью вызвать у потре­бителей прочные ассоциации товаров с женщинами, поведение которых (явно или скрыто) говорит о готовности поучаствовать в эротических играх.

¹ Гофман И. Анализ фреймов: Эссе об организации повседневного опыта. М., 2003.

Теория культивации

 

Автор и популяризатор теории культивации Джордж Гербнер анализирует роль медиа в обществе, опираясь на методы эмпири­ческих исследований. Одни ученые считали ее возможным прото­типом будущих научных изысканий, другим она казалась неудач­ным примером того, как надо проводить исследования.

В 1960—1970-е годы интерес к телевидению как общественной силе и в особенности как к фактору роста насилия на уровне ин­дивида и общества в целом достиг своего пика. Гербнер принял участие в нескольких общенациональных исследованиях средств массовой коммуникации в США. На первом этапе его задача была достаточно проста: посредством ежегодного контент-анализа те­левизионных программ в праймтайм определить индекс насилия. Этот подход вызвал острую критику со стороны как ученых, так и ве­щателей. Гербнер и его команда учли замечания и начали готовить профиль насилия, опирающийся на большее число параметров. С 1973 г. они стали проводить регулярные исследования концеп­ций социальной реальности, которые ТВ культивирует в детской и взрослой аудитории.

В ходе изучения культурных показателей были выдвинуты пять предположений. Во-первых, телевидение по сути и коренным образом отличается от других форм массовой коммуникации. Теле­визор есть почти во всех американских семьях. Чтобы его смотреть, не надо знать грамоту, без чего нельзя обойтись, имея дело с газе­тами и книгами. В отличие от кинофильмов телепрограммы доста­ются бесплатно (если не считать стоимости рекламы, добавленной к цене на товары). В отличие от радио ТВ предлагает одновременно звук и изображение. В отличие от церкви, кинотеатров и театров телевидение не заставляет людей двигаться. ТВ — это единственное в истории средство массовой коммуникации, с которым люди вза­имодействуют всю свою жизнь — с первых до последних дней.

Общедоступность телевидения дала исследователям основание выдвинуть вторую гипотезу: ТВ — это «основное культурное ору­жие» общества; оно, по мнению Гербнера и его коллег, является «главным творцом синтетических культурных моделей (развлече­ний в сочетании с информацией) для самой разнородной массо­вой аудитории, включая большие группы людей, которых система массовой информации никогда прежде не охватывала»¹. На этой основе логически построено третье предположение о том, что суть сознания, культивируемого телевидением, — не столько в конк­ретных установках и мнениях, сколько в базовых понятиях о «фак­тах» жизни и нормах, суждениях, на которых основываются выводы.

Поскольку большинство телестанций и сетей нацелены на одну и ту же аудиторию и зависят от сравнительно обобщенных, фор­мализованных, циклических и повторяющихся типов программ и сюжетов, в качестве четвертой гипотезы авторы проекта заявили, что важной культурной функцией телевидения является стабили­зация социальных моделей, культивация сопротивления к изме­нению, т.е. ТВ — это средство социализации и окультуривания. Как утверждает Гербнер, повторяющиеся модели изготовленных по­точным методом телевизионных сообщений и образов формируют основной поток общей символьной среды, культивирующей наи­более распространенные представления о реальности. Люди оперируют категориями историй, которые им рассказывают, историй о том, что происходит, историй о том, как происходит, и ис­торий о том, что делать, и телевидение рассказывает их в новостях, сериалах и рекламных объявлениях. В этом слышатся не только отголоски теорий социального конструирования реальности и символического интеракционизма, но также призывы воспринимать телевидение как ритуал, а не как средство передачи сообщений.

Вводя в свои «культурные показатели» пятое предположение о том, что наблюдаемый измеряемый собственный вклад телевиде­ния в культуру относительно мал, Гербнер вместе с тем подчерки­вает, что так же, как сдвиг средней температуры на несколько градусов может привести к ледниковому периоду или незначи­тельный перевес в количестве голосов способен решить исход вы­боров, так и относительно малозаметное, но действенное влияние может иметь серьезные последствия, ибо важна не сила эффекта, а направление его постоянного воздействия. Говоря иначе, Гербнер утверждает, что телевидение оказывает реальное и существен­ное воздействие на коллективное чувство действительности, хотя этот эффект не поддается точному научному измерению, наблю­дению и тесно связан с другими культурными факторами.

Утверждение о том, что большая часть аудитории неспособна контролировать эти эффекты, было воспринято как вызов всей системе понятий многих социальных учений, которые еще при­держивались парадигмы ограниченных эффектов. Проект «культур­ные показатели» фактически поставил под сомнение результаты исследований изменения установок, телевизионного насилия, те­левидения в целом, в которых изменения считались единственной мерой эффекта ТВ, а также исследования отдельных программ или жанров, т.е. практически все исследования эффектов телевидения.

Теоретики культивации утверждают, что их основная заслуга в том, что они выявили процесс культивации, который проходит двумя способами. Первый — магистральный — наблюдается чаще всего у тех, кто проводит перед экраном много времени, когда телевизионные символы становятся всевластными и подавляют другие источники информации и идей об окружающем мире. Интернализованные представления о социальной реальности посте­пенно вливаются — не в политическом, а в культурном плане — в основной поток, содержание которого скорее соответствует теле­визионной реальности, нежели объективной.

Второй вариант культивации осуществляется через резонанс, когда зрители видят на телеэкране то, что больше всего совпадает с их собственными повседневными реальностями. По существу, эти люди получают «двойную дозу» культивации, поскольку то, что они видят по ТВ, находит отклик в их реальной жизни.

Культивационному анализу подвергалось не только изображе­ние телевидением насилия, преступности и правовой системы. Исследовались также такие проблемы, как тендерные роли, пробле­мы брака и семьи, инвалидность, здоровье, привлекательность, стереотипы возраста, наука, образование, политика и религия. Проявлений культивации было найдено немало, хотя убедитель­ность результатов и качество исследовательской работы далеко не равноценны.

Какой бы правдоподобной эта теория ни казалась, она не спо­собна объяснить сложные взаимоотношения между символьными структурами, поведением аудитории и взглядами зрителей, по­скольку здесь в действие вступает множество мощных факторов социального фона. Нерешенной в гипотезе культивации также ос­тается проблема происхождения и направления этого эффекта.

¹ Gerbner G., Gross L, Jackson-Beeck M., Jeffries-Fox S., Signorielli N. Cultural Indicators: Violence Profile No. 9 // Journal of Communication. 1978. No 28. P. 178.

Критические традиции

• Неомарксистские теории
• Франкфуртская школа
• Британские культурные исследования

Так называемые критические исследования средств массовой коммуникации предполагают, во-первых, что социальная теория должна базироваться на определенном наборе ценностей и являться основой для критики социальных институтов и социальных по­рядков в целом. Во-вторых, цель критической теории — направ­лять реформирование или преобразование социальных институтов или социальных порядков с тем, чтобы реализовать важные цен­ности. В-третьих, критическая теория часто сначала изучает конк­ретные социальные проблемы, выявляет источники этих проблем, а потом предлагает рекомендации по их решению. В-четвертых, сто­ронники критического подхода часто являются участниками обще­ственных движений и пытаются с их помощью претворить свои тео­рии в жизнь. Иногда критическая теория является программой об­щественного движения, ставящего своей целью конструктивные реформы общества, а иногда обобщает итоги его деятельности.

Критические теории часто анализируют конкретные социальные институты, проверяя, насколько полно достигнуты поставленные перед ними цели. Масс-медиа и продвигаемая ими массовая культу-Ра неспроста оказались в центре внимания ученых-критиков — их связали с целым рядом социальных проблем. Даже если масс-медиа не считаются источником конкретных проблем, их критикуют за то, что они препятствуют выявлению и решению этих проблем. В критических теориях медиа утвердилось мнение, что производство содер­жания находится в таких жестких рамках, что неизбежно укрепляет статус-кво и мешает попыткам медиа существенно реформировать общество. Журналисты оказываются в центре схватки.

Лидеры различных общественных движений требуют, чтобы их критические выступления против власти находили отражение в средствах массовой информации. Элиты же стремятся свести осве­щение подобных событий к минимуму или прибегают к «подта­совке фактов», чтобы представить свою позицию в выгодном свете. Согласно исследованиям, в таких материалах почти всегда обще­ственное движение изображается в негативном свете, а элита в позитивном.

Ученых-критиков интересует, как влиятельные группы исполь­зуют медиа для продвижения и закрепления определенных форм гегемонной культуры с целью сохранения своего доминирующего положения в общественной системе, систематически подавляют альтернативные формы культуры и как элиты насаждают гегемонную культуру.

По иронии судьбы, именно в 1970—1980-е годы, когда марк­сизм продемонстрировал свою несостоятельность в качестве прак­тического руководства в политике и экономике в странах социа­листического лагеря, популярность больших социальных теорий, основывающихся на марксистских идеях, в Европе возросла.

Неомарксистские теории

 

Согласно идеологии марксизма, медиа — это средства произ­водства, соответствующие капиталистической промышленности в самом общем виде — с производительными силами и производ­ственными отношениями. Будучи в монопольной собственности капиталистов, они организованы в национальном или междуна­родном масштабе, чтобы служить интересам своего класса за счет эксплуатации работников культуры (извлекая прибавочную сто­имость) и потребителей (получая сверхприбыли). Они выполняют идеологическую работу по распространению идей и мировоззре­ний правящего класса, отвергая альтернативные точки зрения, которые могут привести к изменению или росту осознания ра­бочим классам своих интересов, и предотвращая формирование активной и организованной политической оппозиции. Из-за слож­ности этих предположений появилось несколько вариантов наве­янного марксизмом анализа современных масс-медиа, среди ко­торых Маккуэйл выделяет политэкономическую теорию.

Несмотря на то что, на первый взгляд, все неомарксистские подходы кажутся взаимодополняющими, между их сторонниками идет острое соперничество. Они расходятся по важным теорети­ческим вопросам, а также пользуются разными методами иссле­дований и опираются на различные академические дисциплины. Сосредоточившись на экономических институтах и сделав упор на идее, что экономическое господство ведет к культурному господ­ству или способствует ему, политэкономисты не сразу признали, что экономические институты могут испытывать воздействие куль­турных изменений. Кроме того, они не учитывали разнообразия популярных культур и способов осмысления людьми культурного содержания. Чтобы примириться, сторонникам разных направле­ний надо отказаться от ряда концепций и признать, что надстройка и базис — культура и индустрия медиа — могут влиять друг на друга.

Политэкономическая теория медиа — это старое название, кото­рое снова вошло в научный обиход для описания такого подхода к изучению медиа, когда в центре внимания оказывается экономи­ческая структура, а не идейное содержание. Во главу угла она ставит зависимость идеологии от экономической базы и направляет внима­ние исследователей на эмпирический анализ структуры собствен­ности и деятельность рыночных сил в области масс-медиа. С этой точки зрения, институты медиа следует считать частью экономи­ческой системы, хотя и тесно связанной с политической системой. Преобладание знаний об обществе и для общества, создаваемых средствами массовой коммуникации, можно в значительной мере объяснить современной стоимостью различных видов содержания в ус­ловиях расширения рынка, происходящего вертикальной и гори­зонтальной интеграции, и фундаментальными интересами тех, кто владеет медиа и принимает решения¹.

Следствием этих тенденций считается уменьшение числа неза­висимых СМИ, усиление концентрации медиа на более крупных Рынках, отказ от риска, игнорирование малочисленных и более бедных секторов потенциальной аудитории. Действие экономичес­ких сил носит не случайный характер, и, по мнению Грэхема Мэрдока и Питера Голдинга, они постоянно стремятся исклю­чить: «те голоса, которые не обладают экономической силой или ресурсами... основополагающая логика стоимости действует сис­тематически, консолидируя положение тех групп, которые уже утвердились на основных рынках средств массовой коммуникации и исключая те группы, у которых недостаточно капитала, чтобы успешно конкурировать. Таким образом, выжившие голоса в ос­новном принадлежат тем, кто менее всего расположен критико­вать превалирующее распределение богатства и власти. И, наобо­рот, те, кто мог бы бросить вызов подобной системе, лишены возможности обнародовать свое недовольство или оппозицию поскольку не распоряжаются ресурсами, необходимыми для эф­фективного общения с широкой аудиторией»².

Хотя на первый взгляд обе школы неомарксизма кажутся взаи­модополняющими, между ними идет острое соперничество. Они расходятся по важным теоретическим вопросам, а также пользу­ются разными методами исследований и опираются на разные ака­демические дисциплины. Сосредоточиваясь на экономических институтах и делая упор на идее, что экономическое господство ведет к культурному господству или ему способствует, политэко­номисты не сразу признали, что экономические институты могут испытывать воздействие культурных изменений. Кроме того, они не учитывали разнообразия популярных культур и способов ос­мысления людьми культурного содержания. Сторонникам обоих направлений надо отказаться от ряда своих концепций и признать, что надстройка и базис — культура и индустрия медиа могут вли­ять друг на друга.

Основное достоинство этого подхода Маккуэйл видит в том, что он позволяет выдвинуть проверяемые эмпирическим путем предположения относительно рыночных детерминантов, хотя пос­ледние настолько многочисленны и сложны, что эмпирическая проверка нелегка³. Недостаток политэкономического подхода в том, что не так-то просто описать медиа, находящиеся под обществен­ным контролем, в терминах свободного рынка. В соответствии с политэкономической теорией к массовой коммуникации надо под­ходить как к экономическому процессу, результатом которого яв­ляется товар (содержание), хотя существует мнение, что на самом деле средства массовой коммуникации производят аудиторию в том смысле, что обеспечивают рекламодателей аудиторией и опр­еделенным образом формируют поведение людей⁴.

Марксизм, являющийся идеологической основой для крити­ческого анализа структуры и экономики медиа, однако не облада­ет монопольным правом на научный инструментарий, который так же широко используется во всех социальных дисциплинах. Со­средоточившись на экономических институтах и поставив во главу угла концепцию, что экономическое доминирование ведет к куль­турному господству или ему способствует, политэкономисты не сразу признали, что экономические институты могут, в свою оче­редь, испытывать воздействие культурных преобразований. Кроме того, они отрицали разнообразие форм культуры и способов ос­мысления людьми культурного содержания.

Теория гегемонии медиа (если использовать термин, предложен­ный Антонио Грамши) интересуется не столько экономическими и структурными детерминантами классово-окрашенной идеологии, сколько самой идеологией, формами ее выражения и механизмами выживания и процветания при явном согласии ее жертв (в основ­ном рабочего класса) на то, чтобы она вторгалась в их сознание и формировала его. Отличие этого взгляда от классического маркси­стского и политэкономического подходов кроется в признании боль­шей независимости идеологии от экономической основы.

Идеология в форме искаженной дефиниции реальности и кар­тины классовых отношений или, словами Луи Альтюссера, «вооб­ражаемых отношений индивидов с реальными условиями их су­ществования⁵ не является доминирующей в том смысле, что на­сильно навязывается правящими классами, она — всеобъемлющее и намеренное культурное влияние, служащее для интерпретации опыта реальности скрытым, но настойчивым способом.

Теоретические работы ряда марксистских мыслителей, в осо­бенности Пулантцаса и Альтюссера, внесли вклад в разработку этого подхода, направив внимание на способы репродукции и лигитимизации капиталистических отношений в соответствии с бо­лее или менее добровольным согласием самого рабочего класса. Инструменты для проведения такой работы появились в основном благодаря успехам в семиологии и структурном анализе с их ме­тодами выделения скрытых смыслов и базовых структур значения Перенос внимания теоретиков с экономических причин выжива­ния капитализма на идеологические поднял престиж средств мас­совой коммуникации среди других «идеологических государствен­ных аппаратов» (выражение Альтюссера) и привел к расколу в марксистской теории.

¹ Garnham N. Contribution to a Political Economy of Mass Communication // Media, Culture and Society. 1979. No 1(2). P. 123-146.

² Murdock G., Golding P. Capitalism, Communication and Class Relations // Mass Communication and Society / Ed. by J. Curran et al. L., 1977. P. 37.

³ McQuail D. Op. cit. P. 64.

⁴ Smythe D.W. Communications: Blindspot of Western Marxism // Canadian Journal Political and Social Theory. 1977. No 1. P. 120-127.

⁵ Althusser L. Ideology and Ideological State Apparatuses // Lenm and Philosophy. «Other Essays». L, 1971.

Франкфуртская школа

 

Одной из первых выдающихся школ неомарксистского толка стала Франкфуртская школа, сложившаяся в 1930-е годы. Самыми видными представителями этого направления были директор Ин­ститута социальных исследований Макс Хоркхаймер и авторы мно­гочисленных теорий Теодор Адорно и Герберт Маркузе.

Их интересовал очевидный провал предсказанных Марксом ре­волюционных изменений в обществе и, пытаясь объяснить эту не­удачу, они занялись анализом того, как надстройка, особенно в форме масс-медиа, может влиять на исторические процессы.

Монополистический капитал мог добиться этого только с по­мощью универсальной, коммерциализированной массовой куль­туры. Вся система массового производства товаров, услуг и идей в большей или меньшей степени способствовала распространению системы капитализма вместе с ее приверженностью техническому рационализму, консьюмеризму, краткосрочному удовлетворению и мифу «бесклассовости». Товар является главным идеологическим инструментом этого процесса. Франкфуртская школа утверждала, что и человек, и класс зависят от общепринятых дефиниций, об­разов и терминов. Маркузе назвал «одномерным» общество, со­зданное с помощью «индустрии культуры»¹.

В отличие от большинства более поздних форм неомарксизма Франкфуртская школа сочетала критическую теорию с проблема­тикой культуры. Рассматривая проблемы культурологического функционирования массовой коммуникации, они сохраняли привер­женность марксистскому постулату о важности исторического под­хода к анализу факторов, обусловливающих социальные отношения в обществе. Основная вина за идеологизацию экономического базиса в интересах господствующего класса была возложена на масс-медиа. Массовое производство культурных форм также сопряжено с автомизацией общества, когда ослабляются межличностные кон­такты, утрачиваются чувства социальной и моральной солидарно­сти. Как утверждалось, стереотипные формы культуры даже могут изменить психологический тип личности.

Адорно, специализировавшийся в теории и социологии музы­ки и других видов искусств, показывал разрушительное воздей­ствие медиа на личность посредством распространения стереоти­пов массовой культуры, которые ведут к унификации индивиду­альных особенностей. По его мнению, качество воспроизведения образцов высокой культуры средствами массовой информации настолько низко, что убивает в людях желание наслаждаться под­линниками. К примеру, грамзаписи, передаваемые по радио, не способны адекватно воспроизводить звучание «живого» симфони­ческого оркестра, и репродукции шедевров искусства в популяр­ных журналах или публикации литературных произведений миро­вой классики в сжатой, сериальной форме просто вредны. Если культурные суррогаты будут легкодоступными, то слишком много людей станут ими довольствоваться и откажутся поддерживать высшие формы культуры.

В своей философии Франкфуртская школа пыталась сочетать заимствованные у Маркса элементы критического подхода к бур­жуазной культуре с идеями гегелевской диалектики и психоана­лиза по Фрейду. Ее критиковали за излишнюю элитарность и па­тернализм.

В определенных отношениях критика школы в адрес медиа со­впадала с идеями теории массового общества. С их точки зрения, власть медиа направлена скорее на сохранение существующего порядка, нежели его изменению.

В начале 1970-х годов из-за углубления противоречий школа распалась.

¹ Маркузе Г. Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества / Пер. с англ. М., 1994.