Кто был автором стихотворения

"На смерть К. П. Чернова"

 

Вопрос об авторстве стихотворения "На смерть К. П.

Чернова" имеет уже обширную литературу. Однако и по

настоящее время он не может считаться окончательно ре-

шенным. А между тем стихотворение это столь незаурядно,

что определение авторства в данном случае - вопрос не

только частного значения. Не случайно он возникает каж-

дый раз заново при подготовке к печати сочинений Рылее-

ва, Кюхельбекера, антологий декабристской поэзии.

Решение вопроса в значительной степени зависит от

обнаружения новых свидетельств современников. Поэтому,

прежде чем обратиться к разбору уже высказывавшихся

мнений, остановимся на документальных свидетельствах,

до сих пор не введенных в научный оборот.

А. Сулакадзев, страстный любитель русской старины,

многие годы вел "Летописец" - записную книжку, куда за-

носил любопытные выписки из газет и журналов, городские

слухи, разговоры. В этом смысле его записные книжки

1825 г. (записи за декабрь не сохранились) представляют

определенный интерес.

Как ни далек их автор от антиправительственных наст-

роений, дневник его доносит до нас тревожную атмосферу

последних месяцев царствования Александра I. Записные

книжки Сулакадзева фиксируют устные разговоры - бесцен-

ный для историка, но, как правило, не сохраняющийся ис-

точник.

Данные о дуэли Чернова и Новосильцева в записной

книжке Сулакадзева не представляют собой чего-либо изо-

лированного.

 

1 Свод данных см.: Цейтлин А. Г. Об авторе стихотво-

рения "На смерть К. П. Чернова" // Лит. наследство. М.,

1954. Т. 59. С. 257-267.

 

Не понимая того, что представляет собой этот источник,

нельзя судить о степени достоверности зафиксированных

здесь разговоров об обстоятельствах дуэли.

В напряженной обстановке осени 1825 г. Сулакадзев

старательно фиксирует циркулировавшие в столице слухи,

отдавая особенное предпочтение политическим новостям.

Такова запись: "1825. Около майя. Граф А. А. Аракче-

ев, ходя по своим новгородским поселениям, зашел в

один дом, увидя хлеба, отведал оной, но, найдя несколь-

ко сырым, подозвав к себе мужика, сказал, чтобы он на-

казал жену за то, что у нее хлеб сырой, и вышел. После

того подошел генерал Клейн-Михель и то же ему прика-

зал. Через два дни точно опять заходит

Клейн-Михель, спрашивает, что наказал ли он жену.

"Да, ваше Превосходительство, наказал, она уже век

свой не будет худо печь". - Почему? - "Потому, что

умерла". - А, хорошо, хвалю. Это пример прочим!"

А всего за несколько дней перед этим был записан и

другой слух:

"Ноября 9. Слышал от К. Е. М. Во время пребывания

государя в Таганроге граф Воронцов часто бывал

в беседе с ним. В одно время, видя особенное его к себе

расположение, решился сказать истину, на которую испро-

сил дозволения, что как русские люди стали более уклон-

чивы ко всем тонкостям политики и собственных выгод, то

я, по особенной моей к вам преданности и не имея в виду

ничего для себя, ибо звание фельдмаршала для меня да-

леко, а богатства мне не нужно, кое я имею в изобилии,

служу из преданности, любви и усердию, не ищу ничьего

покровительства, ни защиты, истина и чистосердечие мои

правила, а потому и должен вам государь сказать прав-

ду, что вы окружены людьми недостойными, хитрыми, ста-

рающимися владеть обстоятельствами и извлекать из оных

и свои и связям своим пользу и не допускают до вас тех

нужд народных и угнетении, коими стеснены все состоя-

ния. Вы знаете, государь, что мой отец живет в

Лондоне, а потому, естьли бы что и встретилось со

мною неприятное, за правду, я уеду к нему и буду споко-

ен, но совесть моя страждет за вас. Особенное чувство и

долг подданного извлекает из меня сии истины. Примите

меры, ропот начинает быть слышен повсюду, нужды умно-

жаются, налоги колеблют все классы. Простите

подданному"2.

Детально отражены в записной книжке и убийство Нас-

тасьи Минкиной, и взволновавший Петербург слух о рога-

том попе, которого ведут "отмаливать" в Казанский со-

бор.

Среди прочих событий 1825 г. внимание А. Сулакадзева

привлекла также дуэль Чернова и Новосильцева. Сообщае-

мые им данные тем более интересны, что записаны по го-

рячим следам. Приведем эти записи:

 

1 Рукописное собрание С.-Петербургского отделения

Института истории Российской Академии наук (далее - ПО-

ИИ РАН). Ф. 238 (коллекция Н. П. Лихачева). Карт. 149.

№ 2. Л. 70.

2 Там же. Л. 67-68.

 

"8 сентября за выборгской заставой от СПб. в 1 1/2

версте на постоялом дворе стрелялись на пистолетах фли-

гель-адъютант Новосильцев (умер 12 сентября)1 и семе-

новского полку Чернов (умер 23 сентября)2. Барьер или

черта были 8 шагов. Чернов ранен пулею в висок, но так,

что пуля раздвоясь, одна половина пошла к мозгу, а дру-

гая к зубам, а Новосильцов получил пулю в живот, но ко-

торая осталась там невынутая. Они оба умерли чрез 4

дни.

Причина была та, что Новосильцов, быв в Могилеве при

должности в полку, а сверх того быв 23-х лет, один сын

у отца, тайного советника в Москве, и матери (урож-

денной Орловой, дочери графа Владимира Григорьевича), и

могущем получить по смерти их 16 тысяч душ, он, приво-

локнувшись за красоточкою, первой армии генерал-аудито-

ра, генерал-майора Чернова за дочерью, как говорят, ос-

тавил ее в Могилеве непраздну. Мать его, по приезде сы-

на в Москву, уговаривала как ветреника, а потом, сме-

ясь, говорила: "Вспомни, что ты, а жена твоя будет Па-

хомовна". Ибо отец ее был в СПб. полицмейстером Пахом

Кондратьевич Чернов. Ветреник одумался, уехал в СПб., а

за ним приехала и мать его, считая нужным кончить сие

дело чрез некоторые лицы миролюбиво.

Но Новосильцов, по прибытии в СПб., целую неделю не

дал о себе знать Чернову, брату своей невесты-любовни-

цы. Тот, узнав, приехал к нему, выговаривая, дело дошло

до крупных слов, и они стрелялись.

Когда дуэль кончилась и тетка графиня Анна Алексеев-

на Орлова то узнала, обещали дать доктору, который,

естьли его вылечит, 1000 душ крестьян, но ничего не по-

могло. Он умер 13 сентября3. Секунданты у него были

двое тоже флигель-адъютантов, а у Чернова один гвардии

офицер и один штатский.

Чернов умер 24 сентября. 26 (суббота) числа хоронили

(я видел), внесен был в семеновского полку деревянную

церковь Введения. Офицеры обществом сложились схоронить

товарища великолепно, собрали до 4000 рублей, великий

князь Николай Павлович прислал 4000 рублей. Гроб стоил

более 1000 рублей, малиновой, бархатной, с золотым га-

зом. Дроги с балдахином и наверху дворянская корона.

Лошади в попонах черных с кистями на головах, военная

музыка, хор огромной певчих, собор духовенства, более

50 человек с факелами, рота солдат, военных штаб- и

обер-офицеров более 500. Сотни карет четвернями, а дро-

жек парами - счету нет! На дрогах по бокам стояли по

три в ряд своих товарищей. Держали кисти и поехали на

дрогах. Покров по зеленому полю разводы великолепной

парчи, стоит более 2000 рублей.

Гвардия вся приняла участие в сей дуэли, ибо сохра-

нить имя и честь фамилии и славу невинной, но оскорб-

ленной обманом сестры своей, хотя

 

1 Вписано позже.

2 То же. Чрезвычайно характерны колебания Сулакадзе-

ва в определении даты гибели Чернова (см. ниже). Сула-

кадзев постепенно уточняет день (24 сентября), что сви-

детельствует, по-видимому, о многократных разговорах об

этом событии и постепенном переходе от менее информиро-

ванных источников к более осведомленным.

3 Вписано позже.

 

смерть и разрушила сей узел, но память храброго офице-

ра, мстящего обман, произвела соучастие, и посыпались

жертвы. Памятно".

Кроме процитированной обширной записи, дневник Сула-

кадзева содержит и ряд других упоминаний о дуэли Ново-

сильцева и Чернова. Среди них с пометой: "Получено 9

октября, пятница" - имеются и интересующие нас сти-

хи. Запись в "Летописце" Сулакадзева представляет, та-

ким образом, наиболее ранний из известных списков этого

стихотворения, если не считать рылеевской рукописи, от-

носительно которой в научной литературе существуют раз-

ногласия: считать ли ее авторским автографом или рыле-

евской копией стихотворения Кюхельбекера. Копия Сула-

кадзева привлекает внимание исследователя прежде всего

недвусмысленным указанием на авторство. Вместо заглавия

она имеет помету: "Сочинение Кюхельбекера"2. Сущест-

венно и то, что, как и во всех других известных до сих

пор списках, текст записок Сулакадзева начинается со

строфы:

 

Клянемся честью и Черновым,

Вражда и брань временщикам,

Царей трепещущим рабам,

Тиранам, нас угнесть готовым.

 

1 Рукописное собрание ПОИИ РАН. Ф. 238 (коллекция Н.

П. Лихачева). Карт. 149. № 2. Л. 110-112 об. Бросается

в глаза точность сообщаемых Сулакадзевым сведении -

очевидный результат близости его к хорошо информирован-

ным источникам. Это особенно заметно при сравнении его

записей с другим детальным рассказом о дуэли - письмом

В. Савинова от 1 октября 1825 г. В. Савинов опирался на

свидетельство непосредственного участника трагедии. "Я

опишу тебе это подробно из письма Полторацкого, кото-

рый был секундантом Новосильцева и теперь за это су-

дится военным судом", - писал он. Рассказ Савинова бо-

лее драматичен, чем сухое повествование Сулакадзева, но

уступает ему в точности. Приведем его: "Отец Чернова,

узнав, требовал, чтобы он (Новосильцев. - Ю. Л.} немед-

ленно на ней женился или стрелялся бы с ее братьями на

смерть так, что, ежели он их всех перебьет, то он и

сам, старик, будет стреляться с ним. Новосильцев нес-

колько оробел, просил мать позволить ему жениться, но

она слышать не хотела об этом, потому что имя невесты

Пелагея Федотовна!!!.. Первый вышел старший брат

Чернов, Полторацкий зарядил пистолеты, скомандовал

"пали", они выстрелили оба вместе и оба упали, Ново-

сильцев жил еще два часа, а Чернов остался на месте,

пуля 1-му попала в грудь, а 2-му в голову" (Щукинский

сб. М., 1907. Вып. 7. С. 350-351). Любопытно, что расс-

каз Савинова явно обнаруживает природу своего источника

- он очень детален во всем, что касается Новосильцева,

о Черновых же сообщает лишь то, что Полторацкий мог

наблюдать как участник дуэли. Даже имя и отчество сест-

ры Чернова (следовательно, и имя Чернова-отца) ему не

известно. Рассказ Сулакадзева, видимо, восходит к "чер-

новской партии". Он не только точен в именах, но и во-

обще осведомлен в деталях семейной жизни Черновых: зна-

ет и настоящее, и прежнее место службы Чернова-отца,

подробно описывает характер ранения сына. Зато приводи-

мая Савиновым эффектная деталь - последние слова Ново-

сильцева, винившего перед смертью мать, - ему неизвест-

на.

2 Рукописное собрание ПОИИ РАН. Ф. 238 (коллекция Н.

П. Лихачева). Карт. 149. № 2. Л. 46.

 

В рукописи Рылеева стихи эти зачеркнуты, и это обстоя-

тельство, как известно, играет не последнюю роль при

определении авторства стихотворения. Третий стих второй

строфы копии Сулакадзева читается так:

 

Мы чужды их семейств надменных.

Стихотворение и в последующие дни продолжало быть

предметом внимания Сулакадзева. По крайней мере, 12 ок-

тября он среди совершенно посторонних записей без ка-

ких-либо комментариев зафиксировал исправление седьмого

стиха:

 

Мы чужды их семей надменных, -

 

и подчеркнул исправленное слово. Через несколько

дней он снова вернулся к этой теме:

"15 октября слышал от Лазарева-Стенищева (?), что

Чернова девица застрелилась сама, как из-за нее стреля-

лись"2.

Что дают материалы записной книжки Сулакадзева для

определения авторства стихотворения "На смерть К. П.

Чернова"? Вопрос этот подводит нас к рассмотрению аргу-

ментов, высказываемых как сторонниками авторства Рылее-

ва, так и теми, кто склонен приписывать его Кюхельбеке-

ру. Если оставить в стороне второстепенные аргументы,

то основным доводом первых будет существование рукописи

Рылеева, содержащей исправленный текст стихотворения;

главными доводами вторых - то, что существует ряд сви-

детельств современников, называющих автором Кюхельбеке-

ра, и ни одного, связывающего произведение с именем Ры-

леева, а также попытка Кюхельбекера выступить с чтением

этих стихов на могиле Чернова. Рассмотрим убедитель-

ность и тех и других аргументов.

Доводы сторонников "рылеевской" версии были в пос-

леднее время наиболее полно изложены известным исследо-

вателем творчества Рылеева А. Г. Цейтлиным. Он считает:

"Автограф позволяет утверждать, что это не список, а

авторская рабочая рукопись, со свойственными ей отступ-

лениями от обычной орфографии и даже погрешностями. Ры-

леев нередко пропускает запятые... Для автографа Рылее-

ва вполне характерны и описки. Но всего примечательнее

в этом автографе исправления в первой и второй строфах.

Автор зачеркнул уже написанное им четверостишие:

 

Клянемся честью и Черновым...

В первом стихе второй строфы автором стихотворения

зачеркнуты были слова, написанные первоначально: "Не

суть отечества сыны", и заменены другим оборотом: "Нет,

не отечества сыны", гораздо более, конечно, годившимся

для начала"3.

 

Рукописное собрание ПОИИ РАН. Ф. 238 (коллекция Н.

П. Лихачева). Карт. 149. № 2. Л. 46.

2 Там же.

3 Цейтлин А. Г. Об авторе стихотворения "На смерть

К. П. Чернова" // Лит. наследство. Т. 59. С. 260.

 

Конечно, описки и пропуски запятых не могут являться

признаком авторства - они обычный спутник письма под

диктовку и встречаются, например, и в тексте Сулакадзе-

ва. Иное дело - коренные изменения текста. Но беда в

том, что, как отмечает сам же А. Г. Цейтлин, "кто про-

извел обе поправки в автографе, мы не знаем. Возмож-

но, что сделал это предполагавшийся чтец стихотворения,

то есть Кюхельбекер. Вернее, однако, что поправки эти -

и устранение первой строфы и исправление пятого стиха,

- сделал сам Рылеев..."

Если же снять зачеркиваниями исправления первых пяти

стихов, которые, как признает сам А. Г. Цейтлин, внесе-

ны неизвестно кем, то перед нами остается рукопись аб-

солютно белового вида, без единой помарки. Какие же

есть данные для квалификации ее как "рабочей"? Но даже

если принять версию о рылеевском происхождении поправок

в автографе и встать на точку зрения исследователей,

считающих спорную рукопись не списком, а авторским

текстом, вопрос все еще остается далеко не ясным. Не

очень четкая формула "рабочая рукопись", видимо, должна

означать, что хранящийся в Институте русской литературы

(Пушкинском доме) рылеевский текст стихотворения "На

смерть К. П. Чернова" является черновым автографом, от-

ражающим процесс авторской работы над текстом. Только

при таком взгляде на рукопись наличие в ней помарок мо-

жет быть аргументом при определении авторства. Однако

текст Пушкинского дома - явно не черновой автограф. Это

беловая копия (не предрешаем пока вопроса, кем она вы-

полнена: автором или другим лицом), снятая с совершенно

законченного произведения. Завершенный текст подвергся

частичной редактуре (или авторедактуре).

То, что рукопись следует квалифицировать именно так,

ясно из самого ее внешнего вида2. Но еще более показа-

телен другой факт: все сохранившиеся копии, и в част-

ности список Сулакадзева, свидетельствуют, что стихот-

ворение распространялось вместе с первой, зачеркнутой в

тексте Рылеева, строфой. Это очень существенно. Следо-

вательно, перед нами совсем не рукопись, раскрывающая

этапы авторской работы над текстом. Стихотворение было

закончено, пущено по рукам и уже после этого подверг-

лось правке. Характерно также, что копии, сохранившие

первую строфу, то есть списанные с текстов, восходящих

к рукописям, более ранним, чем рылеевская, имеют в на-

чале второго стиха "Нет, не отечества сыны", а не "Не

суть отечества сыны". Следовательно, пятый стих рьшеев-

ского текста отражает не авторскую работу над произве-

дением, а исправление искаженной копии, писанной со

слуха или по памяти, подобно тому, как Сулакадзев запи-

сал вначале "семейств" вместо "семей". Надписанное

сверху, подобное исправление также могло бы показаться

результатом авторской работы над текстом. Очень сущест-

венно то обстоятельство, что и копия Сулакадзева, и все

другие списки были сняты не с рылеевского текста, а с

какого-то более раннего оригинала, к которому восходит

и рылеевская рукопись.

 

Цейтлин А. Г. Об авторе стихотворения "На смерть

К. П. Чернова" // Лит. наследство. Т. 59. С. 266. 2 См.

фотокопию, приложенную к ст. А. Г. Цейтлина. С. 265.

 

Таким образом, кто бы ни вносил исправления в текст ры-

леевской рукописи, она представляет копию с уже закон-

ченного произведения. К тому же это было произведение,

явно не предназначенное для печати, и всякий, кто хотел

иметь его у себя (а Рылеев, конечно, имел это желание),

должен был позаботиться об изготовлении копии. Но не

станем же мы приписывать создание пушкинской оды "Воль-

ность" или "Горя от ума" Грибоедова всем тем, чьей ру-

кой написаны их копии!

Как известно, Северное тайное общество решило прев-

ратить похороны своего члена К. П. Чернова в манифеста-

цию. Штабом всей операции была квартира Рылеева - руко-

водителя организации и родственника и секунданта Черно-

ва. Видимо, здесь и было решено использовать уже напи-

санные стихи Кюхельбекера для чтения на могиле. Нет ни-

чего удивительного в том, что при этом была вычеркнута

первая строфа. Распространять среди единомышленников

стихи, призывающие на голову "тиранов" и "временщиков"

"вражду и месть", - совсем не то, что читать подобные

призывы вслух перед тысячной толпой. Последнее означало

бы рисковать слишком многим: власти не оставили бы без

внимания подобного происшествия, под удар была бы пос-

тавлена вся организация. Лишенное же первой - полити-

чески обобщающей - строфы, стихотворение могло быть,

при нужде, истолковано как чисто поэтический отклик на

обстоятельства дуэли.

Из сказанного можно сделать вывод, что первая строфа

была отброшена не в процессе авторской работы над текс-

том, а в ходе редакторской правки, имевшей целью прис-

пособить стихотворение к устному исполнению. При этом

редакторы шли на значительное обеднение идейного смысла

стихотворения. Показательно, что даже те исследователи,

которые считают, что рылеевская копия отражает процесс

авторской работы над текстом, все же не возражают про-

тив того, чтобы печатать стихотворение вместе с первой,

отброшенной, по их мнению, самим автором строфой. Види-

мо, историю текста стихотворения следует рисовать в та-

ком виде: сначала было создано стихотворение в семь

строф, затем текст его был пущен по рукам, и лишь на

третьем этапе произошло приспособление текста к устному

публичному исполнению, следы чего мы находим в рукописи

Рылеева.

Таким образом, исследователь оказывается перед ди-

леммой: считать ли рукопись Рылеева черновым автогра-

фом, отражающим процесс авторской работы над еще не за-

конченным произведением, или копией (авторской или нет

- безразлично), снятой с готового произведения с целью

приспособления его к каким-то конкретным требованиям

момента? В первом случае необходимо объяснить: почему

автор пустил по рукам ранний, отброшенный им вариант

произведения и не пустил окончательного, с вычеркнутой

первой строфой? Если же принять второе толкование, то

рукопись Пушкинского дома вообще теряет значение при

определении авторства. Она поможет лишь определить, кто

приспособил текст уже готового стихотворения к чтению

на могиле при большом стечении народа, то есть кто был

организатором похорон-манифестаций. Не приходится сом-

неваться - независимо от наличия рукописи, - что этим

лицом был Рылеев. Для суждения же о том, редактировал

ли он автограф своего стихотворения или свой список с

чужого, рукопись Пушкинского дома никаких данных не да-

ет.

Необходимо, однако, остановиться еще на происхожде-

нии исправлений в пятом стихе. А. Г. Цейтлин совершенно

прав, когда делает интересное и тонкое замечание, что

Д. И. Завалишин знал стихотворение "На смерть К. П.

Чернова" по рылеевской рукописи до исправления пятого

стиха. Ему запомнилось начало стихотворения: "Не суть

отечества сыны", которое не читается ни в одном из

списков, кроме рылеевского текста. Тот факт, что не

исправленный еще пятый стих запомнился Завалишину как

первый, начинающий стихотворение, позволяет сделать

важный вывод: зачеркивание первого стиха и исправление

пятого в рылеевском тексте происходило не одновременно.

Завалишин видел рылеевскую рукопись тогда, когда первая

строфа уже была зачеркнута, а пятый стих еще не исправ-

лен.

Сравнение всех дошедших до нас списков позволяет ут-

верждать, что чтение пятого стиха как

 

Не суть отечества сыны

 

вместо

 

Нет, не отечества сыны -

 

описка, вкравшаяся в уже полностью завершенный текст

при переписке. Иначе невозможно объяснить отсутствие ее

в ранних - полных - текстах и появление в позднем, сок-

ращенном, после чего раннее чтение стиха снова восста-

навливается. Из этого можно сделать вывод, который ока-

зывается весьма существенным для определения авторства:

в момент редактирования стихотворения редакторы пользо-

вались неисправным текстом и не заметили его неисправ-

ности. Исправление произошло позже. Вытекающее из ана-

лиза текста предположение влечет за собой другое: в мо-

мент редактирования автор, видимо, не присутствовал.

Иначе невозможно объяснить, почему он не внес изменения

тут же на месте, в присутствии Завалишина, то есть во

время заседания тайного общества, а сделал это позже.

Из двух предполагаемых авторов стихотворения один,

Рылеев, бесспорно, присутствовал. Глава Северного об-

щества, вдохновитель всей кампании, развернутой вокруг

смерти Чернова, он не мог не быть на месте. Наконец,

то, что он дал свой список для ознакомления со стихот-

ворением, также убедительно говорит в пользу его при-

сутствия, то есть против его авторства. Между тем Кю-

хельбекер в эту пору еще не был принят в члены тайного

общества, и, следовательно, скрытые пружины всей мани-

фестации, которая подготавливалась на квартире у Рылее-

ва, ему не могли быть известны. По соображениям конспи-

рации он вряд ли мог быть приглашен на сугубо тайное

совещание подпольной организации, в которую еще не был

принят.

Учитывая все это, происхождение правки на рылеевской

рукописи, видимо, следует объяснять следующим образом:

в момент обсуждения на квартире Рылеева деталей похо-

ронного шествия возник вопрос о чтении стихотворения.

Ввиду отсутствия автора, текст был зачтен по рылеевской

копии. Текст подвергся сокращению. В таком виде он за-

помнился Завалишину. Позже, когда Рылеев, в результате

принятого решения, посоветовал Кюхельбекеру читать сти-

хотворение без первой строфы и показал ему отредактиро-

ванный текст, Кюхельбекер обнаружил искажение пятого

стиха, и Рылеев внес соответствующую поправку.

Восстановленная нами картина гипотетична, но она

позволяет, как кажется, разъяснить противоречия, возни-

кающие при изучении дошедших списков стихотворения.

Вопрос о том, почему именно Кюхельбекер был избран

для чтения стихов на могиле, имеет немаловажное значе-

ние. А. Цейтлин считает, что "уже по одному тому, что

Рылеев был руководителем тайного общества, он никак не

мог выступить с чтением стихов у могилы Чернова по со-

ображениям элементарной конспирации. Положение секун-

данта убитого поэта обязывало Рылеева, конечно, к соб-

людению внешнего спокойствия. Но этого мало. Рылеев был

связан с Черновым и родственными узами... В своей сово-

купности эти три причины были чрезвычайно существенными

и вполне могли помешать Рылееву выступить на кладбище с

чтением стихов, призывавших к мести. Естественно было

поручить их чтение другому".

Вся эта цепь рассуждений построена без учета своеоб-

разия морали той среды, к которой принадлежали участни-

ки трагических событий.

Политическая этика декабризма была своеобразной, со-

ображения личной чести в ней играли особую и очень зна-

чительную роль. Забота человека о незапятнанности его

личного доброго имени воспринималась как проявление

уважения к человеческой личности вообще, то есть как

свободолюбие. Не случайно декабристы не разделяли обще-

го отрицательного отношения просветителей XVIII в. (и,

в частности, Радищева) к идее поединка.

В истории с дуэлью Чернова вопрос чести приобрел

особое и для декабристов прямо политическое звучание.

Дуэль Чернова и Новосильцева не случайно стала причиной

первой в России уличной манифестации - она менее всего

походила на обычное в то время столкновение двух брете-

ров. В ней видели гражданский подвиг - Чернов пожертво-

вал жизнью для защиты чести. Не случайно лейтмотивом

стихотворения стало слово "честь":

 

Клянемся честью и Черновым.

 

Само условие дуэли было необычным, окрашенным в су-

ровые, почти римские тона гражданственности и долга:

Новосильцев должен был стреляться на смерть с братьями

своей невесты по старшинству, а если бы ему удалось

всех их перебить, то и со стариком-отцом. Это напомина-

ло не светский поединок, жертвой которого бывал

 

...приятель молодой,

Нескромным взглядом, иль ответом,

 

Цейтлин А. Г. Об авторе стихотворения "На смерть

К. П. Чернова" // Лит. наследство. Т. 59. С. 264.

 

Или безделицей иной

Вас оскорбивший за бутылкой.

 

Вероятнее, что современникам на память приходил бой

Горациев и Куриациев. Параллель была тем более ощути-

мой, что и у Тита Ливия братья-патриоты, сражаясь про-

тив врагов Рима, должны были убить жениха своей сестры.

Сюжет этот, как пример античного понимания чести и пат-

риотизма, привлекал декабристов: именно этот отрывок из

Тита Ливия перевел в 1817 г. Ф. Глинка;

в России были известны гравюры с картины Давида

"Клятва Горациев", бесспорно была известна и знаменитая

трагедия Корнеля "Гораций", в которой старый Гора-

ций-отец произносил знаменитые слова о том, что желал

бы сыну почетной смерти, и радовался, что все его сы-

новья погибли, предпочтя смерть бесчестию.

Декабристы приложили много усилий к тому, чтобы ду-

эль Чернова и Новосильцева истолковать не как семейное,

а как общественно-патриотическое дело. Братья Черновы,

защищая честь своей сестры, выступили и против "питом-

цев пришлецов презренных". Это - патриотическое выступ-

ление против "царей трепещущих рабов", которые "святую

ненавидят Русь".

Рылеев был связан с Черновым двойной связью: и как

член тайного общества, и как близкий родственник. Пос-

тупок Новосильцева задевал и его честь, а жертвой "се-

мейств надменных" пали его двоюродная сестра и брат.

Семья Черновых, от отца, поставившего всех сыновей на

барьер и готового разделить их участь2, до дочери, по-

кончившей самоубийством, как Лукреция, проявила то вы-

сокое чувство гражданской чести, которое воспиталось в

поколении, воспринявшем от писателей XVIII в. культ

республиканской доблести и добродетели. В этих условиях

всякая попытка Рылеева оградить себя от опасности, даже

ради высших политических соображений, резко диссониро-

вала бы со всей моральной атмосферой дела Черновых.

Современники, например настроенный резко против Рылеева

Завалишин, не замедлили бы это отметить. Никакие сооб-

ражения политики не могли оправдать в глазах декабрис-

тов деяний, могущих бросить тень на личные качества че-

ловека: честность, храбрость, верность слову. Более то-

го: еще устав Союза Благоденствия сформулировал устой-

чивую для декабристов мысль о том, что человек, не от-

личающийся личной добродетелью, не заслуживает и поли-

тического доверия. Вне понимания того, что личная честь

воспринималась как освободительная идея, утрачивается

смысл и всей кампании, развернутой членами тайного об-

щества вокруг гибели Чернова.

Соображения конспирации могли, конечно, воспрепятс-

твовать Рылееву выступить с чтением своих стихов (хотя

они не помешали ему принять участие в дуэли в качестве

секунданта, что могло навлечь репрессии, вплоть до вы-

сылки из столицы). Однако посылать вместо себя другого,

подвергая его

 

1 Военный журнал. 1817. Кн. 4.

2 После того, как Новосильцев и Чернов были ранены,

Чернов-отец, как сообщает со слов Полторацкого В. Сави-

нов, тут же у барьера "вызывал секунданта (т. е. самого

Полторацкого. - Ю. Л.), но при последнем конце Ново-

сильцев просил у него прощения и примирил их" (Щукинс-

кий сб. Вып. 7. С. 351).

 

угрозе преследований, - это поступок, который бросал

тень на личную храбрость и был несовместим со свойс-

твенной Рылееву рыцарской щепетильностью в вопросах

чести. Необходимо иметь в виду и то, что кандидатура

Кюхельбекера была в этом смысле особенно неудачной:

во-первых, не зная еще о существовании тайного общест-

ва, он выступал бы не как рядовой конспиратор, созна-

тельно принимающий на себя удар, направленный в руково-

дителя, а как жертва, приносимая без ее собственного

ведома на алтарь неизвестного ему замысла. Поступать

так с другом - значило бы допускать вероломство, на ко-

торое Рылеев, бесспорно, не был способен. Во-вторых, из

всех петербургских литераторов Кюхельбекер - и это

прекрасно знали - был у правительства на самом дурном

счету. Не было секретом и личное нерасположение к нему

Александра I. В Петербурге он жил под постоянным дамок-

ловым мечом, и малейшая неосторожность могла для него

стать роковой. В этих условиях поведение Рылеева, в за-

висимости от того, кого считать автором стихотворения,

получает совершенно различный смысл. В первом случае он

не препятствует поэту, кипящему усердием к общественно-

му благу, прочесть свои же собственные стихи, хотя и

снимает наиболее одиозно звучащую строфу. Во втором -

предоставляет нести за свое произведение ответствен-

ность тому, кто поплатился бы, вероятно, гораздо более

сурово, чем он сам.

Что касается должности секунданта, то по дуэльному

кодексу она обязывала к спокойствию лишь во время пое-

динка. Более того: именно на секунданта, как на наибо-

лее близкого человека, возлагалась, по правилам дуэли,

защита чести и интересов своей стороны, вплоть до того,

что наиболее завершенной и "классической" формой дуэли

считалась "четверная", при которой после поединка ос-

новных противников происходила встреча секундантов. Та-

ким образом, дуэльные обычаи и узы родства могли скорее

побудить Рылеева к выступлению, чем остановить его на

этом пути.

Подведем некоторые итоги. Можно приводить данные,

компрометирующие Завалишина как мемуариста, можно сом-

неваться в осведомленности Герцена, Измайлова или Сула-

кадзева, но нельзя не учитывать единодушия свидетельств

современников. Нельзя не учитывать и того, что никто из

современников не назвал в данной связи имени Рылеева.

Это тем более существенно, что, как мы видели, изучение

хранящейся в Пушкинском доме рукописи не дает никаких

данных для решительного вывода в пользу "ры-леевской"

версии.

Таким образом, есть веские соображения для того,

чтобы сомневаться в принадлежности стихотворения "На

смерть К. П. Чернова" перу Рылеева. Необходимы дальней-

шие документальные разыскания, которые, возможно, окон-

чательно прольют свет на происхождение этого загадочно-

го и вместе с тем столь существенного для истории русс-

кой политической поэзии стихотворения.

 

1967

 

Аутсайдер пушкинской эпохи

 

Лафатер в письме Н. М. Карамзину однажды сказал, что

друг и вообще другой необходим человеку для того, чтобы

"am kraftigsten existieren" ("сильнее существовать"). С

точки зрения карамзиниста, быть - это видеть свое отра-

жение; как выразился молодой Карамзин: "наслаждаться

собой в сердце друга". Эта формула полна двойным смыс-

лом: наслаждение есть самонаслаждение (а шире сказать -

бытие есть самобытие - бытие в себе самом). Но для то-

го, чтобы это самобытие стало ощутимой реальностью, оно

должно быть экстраполировано в виде отражения в зеркале

другой личности, то есть друг - это инструмент моего

самовыражения и самопознания (формула эта вызвала потом

гневную реплику В. Белинского, назвавшего подобного

"друга" ямой, куда "я" сваливаю помойку своей души).

В этом смысле переписка П. А. Вяземского вдвойне ха-

рактерна. Во-первых, это дружеская переписка. Таким об-

разом, заранее подбирается набор родственных зеркал,

которые должны высветить в личности Вяземского некие

общие грани. Но друг - это зеркало, обладающее высокой

индивидуальностью, и в нем высвечивается то, что в дру-

гих зеркалах не находит себе отражения. Переписка Вя-

земского подхватывает эти "отражения", трансформирует

их и снова направляет в зеркало дружеского эпистолярия.

Таким образом создается система "зеркал в зеркалах", а

набор этих систем должен воспроизвести бесконечное

приближение к неповторимой индивидуальности самого Вя-

земского.

Итак, глубинная сущность реализуется в системе мно-

гочисленных вариантов. В этом смысле дружеская перепис-

ка Вяземского отмечена непрерывной игрой между повторя-

емостью и вариативностью отражений "зеркал в зеркалах".

Принцип этот впервые был заложен в переписке московских

масонов, подхвачен Карамзиным и А. А. Петровым и пере-

дан через карамзинистов арзамасцам. Но полнее всего он

воплотился в эпистолярном наследии Вяземского. При этом

эпистолярность сделалась как бы зеркалом самой личности

Вяземского, в той мере, в какой личность превратилась в

зеркало переписки ("зеркало в зеркалах").

Такой подход определял особую роль переписки в лите-

ратурном наследии Вяземского: разница между личным, ин-

тимно-адре