Интерпретация производных слов

 

Производное слово отличается от непроизводного тем, что оно связано по форме и смыслу с другим словом современного языка, которое по отношению к нему является производящим. Формаль­ная выводимость производного слова заключается в том, что его основа равняется основе производящего слова с присоединенным к ней формантом (морфемой или сочетанием морфем), а семантическая выводимость состоит в том, что значение производной слова вбирает в себя значение слова, от которого оно произведено. Последнее проявляется в том, что производное слово может бы объяснено через производящее. Это дает возможность, опираясь на морфемную структуру слова, определить (хотя бы в общих чертах, а иногда и совершенно точно) его значение: «Ключом к семантическому прочтению и истолкованию любого производного слова оказывается, в конечном счете, его поверхностная морфологическая структура» (Кубрякова, 1981, с 19). Если слово употреблено в определенном контексте, то он играет подсказывающую роль, которая тем существеннее, чем менее информативна морфемная структура. Без контекста морфемная структура становится единственной опорой для определения значения. Нарукавник — это что-то, помещающееся на рукаве. А как именно оно выглядит и какую функцию выполняет, по морфемной структуре определить невозможно. В сущности, нарукавником, могла бы называться и повязка дежурного на рукаве. Бездомный — лишенный дома. Значение слова «прочитывается» с помощью имеющихся в языке словообразовательных моделей при опоре на аналогии, относящиеся к сфере языкового сознания индивида. Языковой опыт говорит нам, что слово намордник относится к слову морда и в формальном, и в семантическом отношении точно так же, как слово нагрудник — к слову грудь, а слово нарукавник — к слову рукав. Словообразовательная модель характеризуется одним фор­мантом (сочетанием префикса НА- с суффиксом -НИК) и постоянством словообразовательного значения, которое можно сформули­ровать как «нечто, располагающееся поверх того, что названо производящим словом».

Затрудняет процесс определения семантики незнакомого слова наличие уникальных формантов. В таких случаях нет возможности провести какие бы то ни было аналогии, опираясь на словообразова­тельный механизм современного языка. Сравним, например, уни­кальные словообразовательные пары коза — козел или король — королева. Ни суффикс -EJI, ни суффикс -ЕВ не встречаются в мор­фемной структуре других слов. Эти слова, правда, широкоупотре­бительные, и их не приходится разгадывать, однако и каких-нибудь других случаях уникальность форманта может оказаться суще­ственным препятствием для понимания слова.

Некоторые слова, образованные, казалось бы, по регулярным словообразовательным моделям, отклоняются от того значения, которое предписывается их морфемной структурой. Производные слова, которые могут интерпретироваться с помощью продемонст­рированного механизма аналогий, без труда прочитываются деть­ми. Однако когда есть расхождения между семантической и формальной структурой производного слова, «прочтение» может быть ошибочным или не совсем точным.

Так, один мальчик понял слово накомарник как «что-то наде­ваемое на комара» и после долгого размышления предположил, что это «наверно, САЧОК ТАКОЙ СПЕЦИАЛЬНЫЙ, ЧТОБЫ КОМАРОВ ЛОВИТЬ». Когда ему объяснили смысл этого слова (сетка, которую надевают на голову для зашиты от комаров), он был очень удивлен и предложил переименовать его в ОТКОМАРНИК. Слово растительный по форме соотносится с глаголом расти, а по смыс­лу — с существительным растение (растительное масло - мас­ло, приготовленное из растений). Ребенок же, опираясь на анало­гии типа наблюдать — наблюдательный, развлекать - развле­кательный, трактует его как «помогающий расти». Четырехлетний мальчик ел хлеб, макая его в растительное масло, и на вопрос, за­чем он это делает, ответил: «Хочу скорее вырасти».

Ребенок постоянно исходит из предположения (вполне разум­ного и основанного на знаковой концепции языка), что должна су­ществовать симметрия формальной и семантической структур сло­ва. Практически всем словам (за редкими исключениями), которые конструируются самими детьми, такая симметрия действительно свойственна.

Чтобы понять значение производного слова, необходимо, опи­раясь на его формальную структуру, определить производящее, вы­бор которого обусловлен выбором мотивирующего признака, поло­женного воснову номинации, т. е. необходимо осознать, что под­снежник связан со снегом, молочница — с молоком, а паровоз — сразу и с паром, и с перевозками. Предстоит, кроме того, опираясь на соответствующую словообразовательную модель (или, при от­сутствии таковой, на единичный образец), уяснить, каков вклад, вносимый в общую семантику слова формантом. Слова подснежник, снежинка, снежок, Снегурочка имеют общее производящее, но различаются по своим значениям.

Во многих случаях необходимо определить смысловое наращение при образовании слова. Наращения часто целиком относятся к языковой норме и определяются лишь традицией, поэтому усваиваются поштучно, списком. Однотипны по семантике производящего слова и совпадающие по словообразовательной структуре, т. е. построенные по одной модели, слова утренник, вечерник, дневник, ночник. Не зная реальных контекстов употребления этих слов, по одной их морфемной структуре нельзя определить, что в первом случае мы имеем дело с развлекательным мероприятием, происходящим в утренние часы, во втором — со студентом, обучающимся вечером, в третьем - с тетрадью, в которую записывают события каждого дня, в последнем - с маленькой лампочкой, включаемой обычно ночью. Положение осложняется тем, что многие словообразовательные модели располагают целой системой частных значений, уяснить которые вне контекста не всегда возможно. Так, отглагольные существительные с суффиксом –ТЕЛЬ могут иметь значение деятеля (учитель), инструмента, приспособления для действия (выпрямитель), места (вытрезвитель) и т. п. Многие неточности интерпретации объясняются тем, что, верно понимая общее словообразовательное значение, закрепленное за конкретной моделью, ребенок приписывает производящему слову не то частное значение, которое было реализовано. Часто неверная интерпретация связана с неосведомленностью относительно семантических «надбавок» в значении слова сверх того, что дано словообразовательной моделью.

При интерпретации языковых фактов, как и при их конструировании, срабатывает механизм аналогий, но глубина аналогии может быть различной — иногда достаточно единичного образца («ОСЕЛ — это, наверно, муж осы?», по аналогии коза — козел ). Воздействие конкретного образца отчетливо видно и когда соответствующая модель отсутствует. Если модель имеется, то можно предположить, что в сознании ребенка сформировано соответствующее словообразовательное правило. При этом нельзя исключить и воздействие конкретного образца как стимулятора словообразовательного или интерпретационного процесса.

Зафиксированы удивительные случаи (подобные явления отме­чены и в словообразовательных процессах), когда ребенок опира­ется на словообразовательные модели, сконструированные им самостоятельно, - в языке на уровне языковой нормы их нет, хотя их возможность предусмотрена языковой системой (их можно услов­но назвать сверхмоделями). Так, именно прочтением семантики слова в соответствии со сверхмоделями можно объяснить следую­щие случаи: «Исключительный суп - его, что же, из КЛЮЧА сварили?»; «Искусственный - значит, сделанный из КУСТА»; «Всадник – это кто работает В САДУ» (как, например, подводник — под во­дой). В любом случае при интерпретации слова устанавливаются ас­социации, основанные на аналогии. Можно ли упрекнуть в нелогич­ности ребенка, решившего, что «спец - это тот, кто много спит» ( пример К. И. Чуковского: «Дядя Филя спец — значит спит много»)? Если тот, кто лжет, именуется лжецом, тот, кто жнет — жнецом, то почему бы ни называться СПЕЦОМ человеку, любящему поспать?

К подобным ассоциациям любят прибегать и взрослые, только в их речи это сознательная словесная игра. Большое число шутливых интерпретации, основанных на неверных, но вполне логичных с точ­ки зрения системы языка ассоциациях, приведено в книгах Б.Ю.­Нормана: волнушка — мелодрама, дантист — специалист по Дан­те и т. п. Некоторые из них совпадают с аналогиями, выявленными в речи детей: ПРИВРАТНИК - любитель приврать, БАРАНКА - жена барана, ЗАКЛЮЧАТЬ — запирать ключом. Примеры совпаде­ний лишний раз свидетельствуют о том, что в основе детских инно­вации лежат те же механизмы, что и в основе речевого творчества взрослых, только у взрослых оно связано с установкой на комичес­кий эффект, а у ребенка носит чаше всего бессознательный харак­тер. Основной ассоциацией ребенка является ассоциация по кор­ню, при этом зачастую часть слова, осмысливаемая как формант, в расчет вообще не принимается. Приведем еще примеры поисков значения слова: ПЛЕНУМ — это значит, в плен кого-то взяли, АГ­РЕССОР — он, значит, по голове кого-нибудь огрел. Четырехлет­ний мальчик, увидев флажок на грузовике, спросил, что этот фла­жок обозначает. Ему ответили, что этот дядя — ПЕРЕДОВИК, на что последовало замечание: «Многих, значит, ПЕРЕДАВИЛ».

Совпадение формальной и семантической структуры производ­ного слова способствует установлению нужных ассоциаций и, сле­довательно, верной интерпретации значения производного слова. В противном случае ребенку трудно установить связь между про­изводным и производящим словом, что приводит иногда к ложным ассоциациям: «Тут шиповник как ЗАШИПИТ.» Усечение конечно­го согласного в слове Польша при образовании от него существи­тельного поляк затрудняет восприятие последнего: «Поляки – они, наверно, В ПОЛЕ живут?» Важнейшим обстоятельством, объясня­ющим неверное или неточное осмысление производных слов детьми, является свойственная ряду производных слов асимметрия фор­мальной и смысловой структуры (несовпадение формальной и се­мантической производности).

В языке постоянно происходят изменения, вследствие которых семантическая производность слова утрачивается или ослабляется, при том, что формальная связь остается отчетливой. Опираясь на формальную структуру слова, исходя из однотипных аналогий, ребенок реконструирует исходное значение слова, восстанавливает его прежнюю смысловую структуру.

Пятилетняя девочка спрашивает у бабушки, почему у ее дедушки — инвалида войны — только одна нога. Услышав ответ: «В дедушку на фронте фашисты стреляли», она немедленно задает вопрос: «А кто же им СТРЕЛЫ дал?» Глагол стрелять и в сам деле имел первоначальное значение «выпускать стрелы (из лука)» однако оно уже давно утрачено. Четырехлетний мальчик не одобрил фразы взрослого: «Возьмем удочки напрокат» — «Это велосипеды можно взять НАПРОКАТ, а удочки берут НА ЛОВ». Расширение семантики слова напрокат ребенку не может быть известно. Аналогичный случай со словом напрокат в речи другого ребенка «Возьмем НАПРОКАТ стиральную машину (об этом велись разговоры в доме) и поедем на ней к бабушке». И здесь исконное, этимологическое значение слова напрокат проявляется со всей определенностью. Утрачена в современном языке смысловая связь между словами трава и отравить (хотя первоначально они составляли словообразовательную пару). Женя Гвоздев ее восстановил самостоятельно: «ОТРАВИТЬ — значит накормить травой, чтобы издох».

Во всех трех случаях реконструируемое исходное значение слова оказывается уже его современного значения, оно включено в состав последнего.

Обостренное внимание к формальной структуре слова приводит к нечаянным этимологическим открытиям: «Эта ложка — НЕГОДЯЙКА, она старая, ни на что не годная» (этимологически слово негодяй действительно восходит к не годится). Одна девочка, вернувшаяся домой из детского сада, задает родителям поразивший их вопрос: «Наша воспитательница называет детей ПАДАЛЬ, потому что они часто падают?» Чтобы не обидеть современных воспитателей, отметим, что это запись пятидесятилетней давности архива К. И. Чуковского. Многие дети восстанавливают утраченную связь между словами порядок и порядочный, трактуя последнее как «любящий порядок»: «Я ПОРЯДОЧНЫЙ — все игрушки убираю». Фактически утрачена в современном языке связь между словами машина и машинист, однако в речи детей она возникает заново: «Вырасту — буду МАШИНИСТОМ, на машине буду ездить».

Некоторые слова во взрослом языке появились благодаря мета­форическому переосмыслению своих производящих. Так, верти­хвосткой называется та, которая «как бы вертит хвостом», а на са­мом деле — это легкомысленная женщина: непоседа — тот или та, кто «как бы не может сидеть на месте», а это живой и подвижный человек. В речи ребенка могут быть возвращены первоначальные значения слов. «Белку можно назвать ВЕРТИХВОСТКОЙ, потому что она же время хвостом вертит», — рассуждает мальчик, стоя у клетки с белкой. «Сиди, НЕПОСЕДА», - говорит девочка, пытаясь усадить свою куклу. Подобным образом переосмыслено слово босяк: «Я БО­СЯК — тапки снял!» Характерен вопрос ребенка, свидетельствую­щий о попытке осмыслить внутреннюю форму слова: «Кто на боку спит — ЛЕЖЕБОКА, а если на спине, то как называется?» В ряде случаев производные слова по форме связаны с гипонимами, а по смыслу — с гиперонимами. Например, сапожник - мастер, занима­ющийся ремонтом не только сапог, но и любой другой обуви. Одна­ко в формальной структуре слова отражена лишь связь с сапогом. От­сюда недоуменные вопросы детей: «Сапожник сапоги чинит, а туфли кто? ТУФЛЕЖНИК?» Значение слова сапожник сужается. Аналогично сужается значение таких слов, как булочная («Разве в БУЛОЧ­НУЮ за хлебом ходят? За булками только»). Пятилетняя Соня под­вергла критике слово подъезд — «Почему ты говоришь подъезд? Мы же к нему не подъезжаем, а ПОДХОДИМ. Надо говорить ПОДХОД.» Встречаются ситуации, когда производное слово по форме соотно­сится с одним из членов антонимической пары, а по смыслу - сразу с обоими. Так, с помощью выключателя не только выключают, но и включают свет,а раскладушки столь же часто раскладываются, сколь­ко и складываются обратно. Взрослый обычно не замечает подобных несообразностей, но они не могут ускользнуть от пытливого взгляда ребенка: «Ткни ВКЛЮЧАТЕЛЬ: темно стало!» — В ответ на замечание: «Надо говорить выключатель», - следует незамедлительная реак­ция: «Но я же не выключать свет просил, а ВКЛЮЧИТЬ». Шестилетняя девочка негодует по поводу слова раскладушка: - «Она ведь и СКЛАДЫВАЕТСЯ тоже». Аналогичные вопросы: «В раздевалке РАЗДЕВАЮТСЯ, а ОДЕВАЮТСЯ разве в другом месте?», «Почему называется прихожая, а не УХОЖАЯ? Мы же не в окно вылезаем!»

Во многих случаях в нормативном языке производное слово по смыслу мотивируется двумя производящими одновременно, а по форме — лишь одним из них. Так, прилагательное морской означа­ет одновременно и относящийся к морю, и относящийся к моря­кам: морское путешествие и морская форма. В речи ребенка значение подобных относительных прилагательных часто сужено, при этом ребенок опирается на то производящее, которое подсказывается формальной структурой. Слово морской утрачивает значение «относящийся к морякам». Чтобы передать это значение, ребенок образует инновацию: «Мне форму скоро купят МОРЯЦКУЮ». Подобным образом сужается значение прилагательного охотничий как «относящийся к охотнику», так и «относящийся к охоте». В речи детей оно используется лишь в первом значении, а при необходимости передать второе ребенок говорит: «Охотное ружье — оно пулями стреляет?»

Многозначность производящего слова — еще одно явление, затрудняющее понимание производного. Если контекст и ситуация речи не подсказывают ребенку правильный выбор в ряду возможных значений производящего, он может неверно сконструировать значение производного: писатель, писательница - «тот/та, которая умеет писать, т.е. изображать на бумаге какие-нибудь буквы, цифры, тексты»: «Смотрите, смотрите, я ПИСАТЕЛЬ! Я уже две буквы умею писать!». В то же время в нормативном языке эти слова имеют другое значение. Слово бессонница означает отсутствие сна, а в детской речи оно употреблено в смысле отсутствие снов, сновидений: «У меня сегодня БЕССОННИЦА была: ни одного сна не видела!»

Обстоятельством, провоцирующим семантические инновации, служит и омонимия производящих основ. Например, слово первоклассный, может быть воспринято ребенком как «относящийся к первому классу», где класс — подразделение учащихся школы, тогда как в нормативном языке в качестве производящего слова класс выступает в значении «степень, уровень». Отсюда возможность ситуаций, обусловливающих следующие диалоги: «Посмотри, спектакль первоклассный!» - «Меня не пустят, я же не ПЕРВОКЛАССНИК!»

Большинство детей шести лет на вопрос, что значит слово домочадцы, ответили: «Это те, кто дома КУРИТ». Сочетание пиковая дама вызывает единодушное удивление и вопрос, как это из пики смогли сделать даму. Многие дети пребывают в уверенности, что камерная музыка - это музыка, исполняемая в тюрьме.