L Причины обращения (задержки развития, проблемы с поведением, тревоги, симптомы и т. д.).

II. Описание ребенка (внешность, настроения, манеры и т. д.).

III. Семья и история жизни.

IV. Возможные значимые влияния окружения.

V. Оценка развития.

А. Развитие инстинктов

1. Либидо. Исследование и состояние:

а) по фазам развития:

— достиг ли ребенок адекватной его возрасту фазы либи-дозного развития (оральная, анальная, фаллическая; латентный период, предподростковый, подростковый возраст), особенно обра­тить внимание на, переход от анальной к фаллической стадии;

— играет ли достигнутая фаза доминирующую роль;

— удерживается ли ребенок во время обследования на выс­шем уровне, достигнутом в развитии, или же временно регрес­сировал на предыдущий;

б) по распределению либидо:

— равномерно ли распределен катексис между Я и объект­ным миром, достаточно ли высок уровень нарциссизма (первично­го и вторичного, относящегося к те\у, Эго или Супер-Эго), чтобы обеспечить самоуважение, самооценку и ощущение благополучия, не прибегая к переоценке себя, чрезмерной независимости от

объектов и т. д.; степень зависимости самоуважения от объект­ных отношений;

в) по объекту либидо:

— достиг ли ребенок соответствующего его возрасту уровня и качества объектных отношений (нарциссический, анаклитичес-кий, объектного постоянства, преэдиповый, Эдиповый, постэди-повый, подростковый), сохраняется ли во время оценки высший уровень, или же ребенок временно регрессировал на преды­дущий;

— какому уровню фазы развития соответствуют существую­щие объектные отношения — поддерживаемому или регрессив­ному.

2. Агрессия

Исследовать способы выражения агрессии, имеющиеся в распоряжении ребенка:

а) по количеству, т. е. их наличие или отсутствие во внеш­ней картине;

б) по качеству, т. е. соответствие уровню развития либидо;

в) по направлению — на себя или на объектный мир.

Б. Развитие Эго и Супер-Эго

1. Исследование и установление состояния исправности или нарушенное™ органов Эго, отвечающих за восприятие, память, подвижность и т. д.

2. Тщательное исследование и установление состояния ис­правности или неисправности функций Эго (память, проверка реальности, синтез, контроль подвижности, речь, вторичный" мыс­лительный процесс). Выявить основные недостатки. Отметить неравномерность достигнутых уровней. Включить сюда резуль­таты тестов интеллекта.

3. Тщательно исследовать состояние организации защиты и установить:

— применяется ли защита только против отдельных влече­ний (указать,'каких именно) или же более широко —против ак­тивности влечений и инстинктивных удовольствий как таковых;

— адекватны ли возрасту защиты, или они слишком при­митивны, или же слишком изощренны;

— сбалансированы ли защиты, т. е. сколько механизмов за­щиты Эго имеет в своем распоряжении, или же оно слишком часто использует одни и те же;

— эффективны ли защиты, особенно по отношению к тре­воге; что они вызывают — равновесие или разбалансированность, неустойчивость, подвижность структуры или застой;

— в какой степени защита от влечений зависит от объек­тивного мира или не зависит вовсе {развитие Супер-Эго).

4. Отметить все вторичные повреждения, нанесенные защит­ной деятельностью достижениям Эго, т. е. какова цена, которую платит ребенок за поддержание организации защиты¹¹.

VI. Генетическая оценка (регрессия и точки фиксации)

Поскольку мы предполагаем, что все детские неврозы (и не­которые психотические расстройства] инициированы регресси­ей либидо к точкам фиксации предшествующих уровней, то'ме­стоположение этих проблемных областей в жизни ребенка име­ет для диагноста очень важное значение. При первой диагностике эти области можно выявить:

а} по определенным формам поведения, характерным для дан­ного ребенка. Они позволяют сделать заключения о подспудных процессах Ид, которые подверглись вытеснению и изменению, но оставили безошибочный след. Хороший пример — очевидный навязчивый характер, где чистоплотность, упорядоченность, пунк­туальность, накопительство, подозрительность, нерешительность, медлительность и т. д. выдают трудности, с которыми столкнул­ся ребенок на анально-садистической фазе, т. е. фиксацию на этой фазе. Другие характерологические образования или уста­новки указывают на точки фиксации других уровней или облас­тей (забота о здоровье и безопасное™ родителей и сиблингов выдает проблемы, возникшие в детстве при овладении желани­ем их смерти; страх лекарств, причуды в еде и т. д. указывают на защиту против оральных фантазий; робость — на защиту про­тив эксгибиционизма; тоска по дому —на неразрешенную" ам­бивалентность и т. д.);

б) по действию фантазии ребенка, которая иногда спонтан­но проявляется во время диагностической процедуры, но обыч­но доступна только посредством тестирования, личности (конеч­но, во время анализа сознательные и бессознательные фанта­зии ребенка дают самую полную информацию о патогенетически значимых деталях истории его развития);

в) по тем пунктам в симптоматологии, в которых связь меж­ду поверхностными проявлениями и глубинными процессами четко

Взаимодействие развития влечении с развитием Эго и Супер-Эго можно оценить с помощью линий развитии, Это даст нам представление, как личность в целом реагирует на ту илм иную проблемную жизненную ситуацию, которую ребенок должен безетлагательно разрешить. Это мож­но сделать или в рамках этого описании, или в виде приложения к нему.

установлена, не поддается изменениям, и которые хорошо извес­тны диагностам, как, например, симптомы неврозов навязчивос­ти с их постоянными точками фиксации. Симптомы, в основе которых лежит целый комплекс причин, например ложь, воров­ство, энурез и т.д., на диагностической стадии не дают никакой генетической информации.

VII. Оценка динамики и структуры (конфликты)

Поведением управляет взаимодействие внутренних и внеш­них сил или взаимодействие внутренних сил (сознательных или бессознательных) друг с другом, т. е. конфликт, Исследовать кон­фликты данного случая и классифицировать их следующим об­разом:

а) внешние конфликты между компонентами Ид — Эго и объектным миром (вызывающие страх перед объектным миром);

б) интериоризованные конфликты между Эго — Супер-Эго и Ид, возникшие после того, как возобладали компоненты Эго и стали представлять собой для Ид требования внешнего мира (воз­никновение вины);

в) внутренние конфликты между несогласованными или не­совместимыми инстинктивными побуждениями (такими, как не­разрешенная амбивалентность, активность—пассивность, мас­кулинность— фемининноетъ и т. д.).

По преобладанию одного из трех типов можно оценить:

(1) уровень зрелости, т.е. относительную независимость структуры личности ребенка;

(2) серьезность расстройства;' •

(3) интенсивность терапии, необходимой для облегчения или устранения расстройства.

VIII. Оценка некоторых общих характеристик

Следует также подробно изучить личность ребенка в целом, чтобы выявить общие характеристики, которые могут помочь предсказать возможность спонтанного излечения и реакцию на лечение. Проверить в связи с этим следующие области:

а) толерантность ребенка к фрустрации. Если толерантность к напряжению и фрустрации слишком низкая, то возникает боль­ше тревог, чем ребенок может преодолеть, и легче развиваются патологические последствия регрессии, защиты и формирова­ние симптомов. Если толерантность к фрустрации высока, го лег­че поддерживать и восстанавливать равновесие;

б) способность ребенка к сублимации. Люди сильно разли­чаются в том, насколько замещенное, целеограниченное или ней­трализованное удовлетворение может успешно служить для них компенсацией фрустрированных влечений. Примирение с пе­речисленными формами удовлетворения (или высвобождение потенции к сублимации во время лечения) может редуцировать потребность в патологическом разрешении конфликта;

в) общая установка ребенка по отношению к тревоге. Об­следовать, насколько защиты ребенка от страха внешнего мира и вызванной внутренним миром тревоги основаны на фобичео ких мерах и контркатексисе, ибо последние сами по себе тесно связаны с патологией; имеет лж место тенденция активно справ­ляться с внешними и внутренними опасными ситуациями. Если эта тенденция достаточно развита, это признак хорошо сбалан­сированной и здоровой в своей основе структуры Эго;

г) соотношение прогрессивных и регрессивных сил разви­тия. Присутствие обеих сил съидетельствует о незрелой лично­сти. Если прогрессивные силы переве'шивают регрессивные, то выше шансы на нормальное развитие и спонтанное излечение; симптомы носят преходящий характер, поскольку сильное стрем­ление к переходу на новый уровень развития изменяет внут­ренний баланс сил. Где преобладает регрессия, там сопротив­ление лечению и стойкость пагологических решений будет выше. Экономические отношения двух тенденций можно вывести, на­блюдая за борьбой между активным желанием вырасти и неже­ланием ребенка отказаться от пассивных удовольствий детства.

IX. Диагнозы

Наконец, перед диагностом стоит задача собрать все выше­упомянутые пункты в единое делое и дать полезное для лече­ния заключение. Ему надо выбрать одну из приведенных ниже категорий:

(1) несмотря на наблюдаемые в данный момент нарушения поведения, личность ребенка ра'звивается здоровой; оценка его развития попадает в широкий спектр вариаций нормы;

(2) существующие патологические образования (симптомы) имеют преходящий характер и могут быть классифицированы как побочные продукты напряженности развития;

(3) существует постоянная регрессия влечений к возникшим ранее точкам фиксации, что приводит к конфликтам невроти­ческого типа и дает толчок детским неврозам и расстройствам характера;

(4) существует регрессия влечений, как и в (3), плюс рег­рессии Эго и Супер-Эго, что ведет к инфантилизму, погранич­ным, делинквентным или психотическим расстройствам;

(5) имеют место органические нарушения или ранняя де-привация, которые исказили развитие личности и ее структура-лизацию и стали причиной формирования дефективной, нети­пичной личности или личности с задержками развития;

(6) запущены деструктивные процессы (органического, ток­сического или психического, известного или неизвестного про­исхождения), которые повредили или могут повредить в ближай­шем будущем психическое развитие ребенка.

Рене А. Шпиц

ТРИ ОРГАНИЗАТОРА ПСИХИКИ¹

В 1938 г. Ханс Шпеман, систематизатор и в то время одна из наиболее выдающихся фигур в экспериментальной эм­бриологии, опубликовал книгу «Эмбриональное развитие и ин­дукция». Эта книга обобщает результаты его собственной рабо­ты в экспериментальной эмбриологии, а также практически всей работы, проделанной другими учеными мира. Шпеман заверша­ет это подведение итогов следующим образом:

«Однако остается еще объяснение, которое, как мне кажет­ся, я задолжал читателю. То и дело использовались термины, которые указывают не на физические, а на психические анало­гии. Это означало больше, чем поэтическую метафору. Это оз­начало выражение моего убеждения в том, что соответствую­щая реакция части зародыша, наделенной самыми разными по­тенциальными возможностями в эмбриональном «поле», ее поведение в «определенной ситуации» не является обычной хи­мической реакцией, но что эти процессы развития, как и все витальные процессы, нельзя сравйить — по тому, как они со­гласованы, — ни с чем другим, о чем нам известно в такой сте­пени, как с теми витальными процессами, о которых мы имеем самое интимное знание, то есть с психическими процессами. Это служило выражением моего мнения, что, даже оставляя в стороне все философские выводы, просто ради точного иссле­дования, мы не должны упускать шанс, который дает нам наша позиция между двумя мирами. Тут и там эта интуиция пробива­ется ныне наружу. Этими экспериментами, надеюсь,, я сделал несколько тагов на пути к новой высокой цели»².

¹ Шпиц Р. Психоанализ раннего детского возраста. М., 2001, стр.122—144.

² Когда Шпеман говорит о витальных процессах и-витальных системах, он не использует эти термины в значении неовиталистской школы, скон­центрировавшейся в первой половине этого века вокруг Дриша. Шпе­ман, напротив, имеет в виду свойства живой мачерии, а не нематери­альные феномены. Шпеман, отвергающий, в частности, «энтелехию» как контролирующий фактор развития, определяет ее как «непространствен­ный» фактор, как «идею» (в платоновском смысле) (Spemann, 1938). Пол Вейс (1939) говорит о ней как о «нематериальном принципе» и, подоб­но подавляющему большинству современных эмбриологов, также отвер­гает ее в качестве контролирующего фактора развития. Когда совре­менные эмбриологи, будь то Шпеман (1938), Вейс (1939), Нидхэм (1936], Уоддингтон (1940) или другие, говорят о витальных феноменах, они го­ворят о материальной системе: когда они вводят понятия сил, силовых полей, градиентов и т.д., они говорят тем же языком, что и физические

На психоаналитическое мышление Фрейда, как мы знаем, значительное влияние оказали как его собственная прежняя ра­бота в нейроэмбриологии, так и работа Ру и других в этой об­ласти. Данные и идеи эмбриологии, несомненно, сыграли важ­ную роль в его формулировке генетического подхода; тем не менее в психоаналитической литературе очень редко можно встретить ссылки на эмбриологию. Поэтому мы вкратце рассмот­рим здесь некоторые наиболее важные эмбриологические дан­ные и концепции, содержащиеся в работах Шпемана (1938), Уод-дингтона (1940}, Вейса (1939), Нидхэма (1936) и др. В этом крат­ком резюме мы оставим без внимания различия во мнениях относительно сил, действующих в эмбриональном развитии, как бы они ни описывались разными школами, — будь то градиенты, химические энергии,"физическое родство, ультрастружтура и т.д.

Шпеман ввел термин «организатор» для фактора, управля­ющего этими силами. Современная эмбриология предпочитает говорить об этих же феноменах в терминах понятия поля. Мы полагаем — и покажем это далее, — что понятие «поле» эмбрио­логов имеет свои аналогии в человеческом развитии. Тем не ме­нее мы по-прежнему будем использовать в нашем данном ис­следовании первоначальный термин Шпемана «организатор» — простоты ради, а также потому, что в психоанализе значение этого термина не было искажено неверными истолкованиями, как это случилось в эмбриологии.

Принадлежащее Шпеману понятие организатора как дина­мической единицы оказалось необычайно плодотворным для ис­следований в эмбриологии. Он продемонстрировал его природу в бесчисленных экспериментах и во многих работах указывал на его значение. С тех пёр он и многие другие эмбриологи снова и снова пытались четко и ясно определить это понятие. Наи­лучшее определение, насколько мне известно, можно найти у Нидхэма (1931):

«Организатор, таким образом, является тем, что задает ско­рость развития по определенной оси... оперируя с помощью ко­личественных различий, которые в известной мере варьируют вдоль этой оси. Он отвечает, тто всей вероятности, за феномены, описываемые экспериментальными биологами под названием

науки. Поэ-юму особенно заслуживает нашего внимания то, что, по мне­нию Шпемана, только понятия, которые используются в психологии, могут охватить феномены, наблюдаемые в экспериментальной эмбрио­логии, и что Уоддинггон (1940) призывает к радикально новому мышле­нию, особо указывая на новые идеи в философии, возникшие, в част­ности, в связи с прогрессивными изменениями.

Wirkungsfeld, Organisationsfeld и Determinierungsfeld³. Пока еще невозможно сделать предварительные выводы относительно фун­даментального характера его доминирования» {том 3),

В свете нашей дальнейшей дискуссии мы можем заметить, что Нидхэм тоже говорит об организаторе как о «реляционном факторе развития» и как о «центре, излучающем свое влияние».

Понятие «организатор» Шпемана явилось отправной точкой для многих эмбриологических гипотез, среди которых особый интерес представляет для нас гипотеза о зависимой дифферен­циации (1938). Дифференциация ткани зависиг от появления орга­низатора. Это посредством последовательной индукции в пре-зумптивной ткани приводит в действие развитие следующего организатора, организатора второго порядка. Цепи последова­тельной индукции в свою очередь приводятся в действие орга­низатором второго порядка, в результате чего возникают орга­низаторы третьего порядка, четвертого и так далее.

Другие эксперименты показали, что изолированные части яйца обладают тенденцией в максимальной степени реоргани­зовывать свой материал в ту же упорядоченную структуру, ко­торой обладало все яйцо. Это свойство было описано Дришем (1908) как тенденция к гармонической эквипотенциальности.

Даже в этой чересчур сжатой подборке бросаются в глаза динамические аналогии с некоторыми психоаналитическими по­нятиями. Мы узнаем генетические последовательности, синте­тические тенденции, прогрессию от неорганизованного и недиф­ференцированного к организованному и структурированному. Уоддингтон (1940), например, утверждает: «Весь прогресс разви­тия можно поэтому рассматривать как проистекающий из неустой­чивой конфигурации веществ, которая заставляет эмбриональ­ную ткань меняться в направлении более стабильного состояния».

Все это и вправду звучит очень знакомо. Аналогии очевид­ны, но мы не должны забывать, что в данном случае это не более чем аналогии.

Можно выдвинуть принципиальные возражения против ис­пользования аналогий в науке..Эта установка распространена среди ученых с узконаправленной ориентацией. Но если уче­ный работает в областях, где становится необходимым междис­циплинарный подход к явлениям, аналогия является бесценным инструментом, полезным для открытия новых подходов к иссле­дованию и предоставления свежих идей.

Соответственно: поле воздействия, поле организации и поле детерми­нант (нем..). — Прим. перед.

Роберт Оппенгеймер в своем выступлении на собрании чле­нов Американской психологической ассоциации в 1955 г. утвер­ждал: «...аналогия действительно является незаменимым и неиз­бежным инструментом научного прогресса... Я не имею в виду метафору; -я не имею в виду аллегорию; я даже не имею в виду сходство; но я имею в виду особый вид сходства —сходство структуры, сходство формы, сходство констелляции между дву­мя наборами структур, двумя наборами свойств, которые внеш­не весьма отличаются, но имеют структурные параллели. Речь идет о связи и взаимосвязи» (Oppenheimer, 1956).

В дальнейшем мы еще поговорим о том, как мы будем исполь­зовать аналогии между психологическим и эмбриологическим раз­витием младенца. Поразившие меня сходства между нашим мыш­лением и понятиями" экспериментальной эмбриологии определенно не являются здесь убедительными. Но они побудили меня пере­смотреть наши данные, полученные при непосредственном наблю­дении над младенцами, с точки зрения возникающих доминирую­щих центров интеграции и назвать их организаторами психики. Имея в виду эту концепцию, я выдвинул следующие положения.

В формировании личности младенца взаимодействуют два потока. Первый — это процесс созревания, второй — психологи­ческое развитие, т. е. изменение, выражающееся в более высо­кой степени дифференциации и возникающее отчасти под влияни­ем внешней среды, осуществляется главным образом благодаря продолжающимся отношениям с удовлетворяющим потребности объектом в ситуациях, важных для выживания младенца. Это поле сил, из которого выделится доминирующий центр интегра­ции, первый организатор психики. Если в этом силовом поле возникает нарушение, то тогда первый организатор психики пре­терпит изменения, что будет иметь важные последствия для бу­дущего развития и созревания (Spitz, 1958). Это видоизменение обнаружится либо в соматической области, либо в психологи­ческой, либо в той и другой и будет проявляться в ходе даль­нейшего развертывания объектных отношений.

ПЕРВЫЙ ОРГАНИЗАТОР ПСИХИКИ

Индикатором возникновения первого организатора психики служит -— по моему мнению и в силу изложенных мною причин — появление реакции улыбки.

Параллели между первым организатором психики и поня­тием организатора в эмбриологии на этом не заканчиваются. Первый индуктор в эмбриологии, дорсальная губа бластопора,

возникшего из серого серповидного тела (Needham, 1936), облада­ет необычайной устойчивостью к внешним воздействиям. Точно так же удивительную эластичность проявляет и первый органи­затор психики. Его появление основано на согласовании разви­тия и созревания. Но границы, в которых оно может сдвигаться в ту или иную сторону, не являются жесткими. Я уже отмечал что колебания плюс-минус два месяца от среднего значения на­ходятся в пределах нормы.

Кроме того, когда нарушаются примордии, конституировавшие первый организатор психики, такие, как «внутреннее и внеш­нее восприятие», или функция памяти, или зарождающаяся ак­тивность, или проверка реальности, — независимо от того, сдер­живаются они или стимулируются, — все равно имеется выра­женная тенденция к формированию структур личности, которые нам хорошо известны у обычного человека.

Разумеется, в первые три месяца—и даже позже — льви­ная доля по-прежнему принадлежит созреванию. Развитие по­степенно вторгается на его территорию после установления пер­вого организатора психики с помощью паттернов действия у мла­денца в ответ на поведение матери. Мать способствует или препятствует этим действиям, а ее личность канализирует их в определенные направления.

Тем не менее за этим направляющим и канализирующим влиянием реципрокных объектных отношений наблюдатель от­четливо осознает наличие интегрирующей силы, которая, по-ви­димому, следует собственном/ паттерну. Эмбриологи давно уже осознавали наличие чего-то весьма похожего. Нидхэм (1936) го­ворит о «тенденции к формированию завершенности», а фон Берталанфи (1928) — о «морфологическом заряде».

Паттерн интеграции может сцепляться с направлением, при­нимаемым объектными отнотпениями, или противодействовать им, выражаясь в компромиссе. Мы можем поинтересоваться, не ве­дет ли синтетическая функция Эго свое происхождение от этой наиболее ранней организующей тенденции, которая в конечном счете привела к появлению рудиментарного Эго.

Однако случаются отклонения. Они отмечались психоанали­тиками-наблюдателями, такими, как Гринэйкр (1941), а также Бер­гман и Эскалопа (1949), которые указывали на последствия преж­девременного развития Эго. Со своей стороны я наблюдал, что младенцы с особенно ранним развитием Эго склонны к более тяжелой травматизации из-за нарушений объектных отношений во второй половине первого года жизни. Это, однако, является возрастом, к которому, согласно моим наблюдениям, я отношу второй организатор психики.

ВТОРОЙ ОРГАНИЗАТОР ПСИХИКИ

В нашей культуре значительное изменение у младен­ца происходит примерно после шестого и до десятого месяца жизни. Становится заметным явный прогресс в различных об­ластях психики младенца, как-то: в сферах восприятия, когни­тивных процессов, памяти, в объектных отношениях, в проявле­ниях эмоций. Это развитие начинается с появлением того, что я назвал «тревогой восьми месяцев».

Младенец, который до этого момента реагировал улыбкой и зачастую явным удовольствием на приближение любого челове­ка, мужчины или женщины, белого или цветного, вдруг начина­ет выражать в разной степени неудовольствие при приближе­нии незнакомца. Его реакция может варьировать от «застенчи­вого» отведения глаз до прятанья своего лица под одеяло или до крика и рыданий. Эта реакция, согласно экспериментальным психологам, указывает на то, что младенец стал способен отли­чать знакомых людей от незнакомых. Мы предпочитаем гово­рить, что эта реакция является индикатором установления соб­ственно лабидинозного объекта* который отныне будет отли­чаться от любого другого. Тем самым начинается эпоха, в которой объект любви и отношения с объектом любви приобре­тают первостепенное значение. Вряд ли нужно подчеркивать, что объект любви не мог существовать до тех пор, пока он не стал надежно отличим от всех остальных объектов.

Метапсихологическое исследование этих проявлений позво­ляет утверждать, что в центральной управляющей организации, в Эго, произошло серьезное изменение. Тревога восьми меся­цев является аффективным сигналом этого изменения, смеше­ний энергии, которые произошли в психической организации у младенца. Реакция улыбки также являлась таким аффективным сигналом интрапсихических изменений.

В своих наблюдениях я обнаружил, что подобные аффектив­ные проявления указывают на процесс динамических измене­ний, происходящих, когда в психике возникают доминантные цен­тры интеграции. Они возвещают о значительных изменениях в психической организации, за которыми последуют также замет­ные изменения и в поведении младенца, в его достижениях. Аф­фективным проявлением, которое я считаю индикатором второ­го организатора психики, является тревога восьми NecjiiieB, ибо в последующие недели происходят поведенческие изменения та­кого масштаба и значения, что даже случайному наблюдателю ясно, что тревога восьми месяцев есть поворотный пункт в

развитии младенца. Сама тревога восьми месяцев указывает на то, что социальные отношения становятся все более и более сложными. Социальные жесты, такие, как рукопожатие, будут пониматься и станут взаимными в течение нескольких недель. Начинают пониматься запреты и приказания. Если теперь, на­пример, вы прерываете деятельность ребенка, покачивая голо­вой или говоря «нет, нет», ребенок прекратит свои действия.

Понимание и обращение с пространством не ограничивает­ся пределами детской комнаты—даже до того, как окончатель­но сформировалась локомоция. Понимание «связей между ве­щами» появляется одним или двумя месяцами позже, в резуль­тате чего одна вещь может использоваться как инструмент для достижения другой.

Кроме того, «вещи» дифференцируются друг от друга, что проявляется в выборе любимой игрушки. Становится все более заметным неодинаковое отношение к разной пище. В аффектив­ных реакциях становятся видны оттенки, такие, как, например, ревность, гнев, ярость, зависть, стремление к обладанию — все их можно наблюдать до конца первого года жизни.

Эти более дифференцированные аффективные реакции прежде всего, а также понимание социальных жестов, запретов и приказаний становятся неогъемл-емой частью усложняющих­ся объектных отношений. Также становятся очевидными опре­деленные механизмы защиты, а среди них в первую очередь идентификация.

Позвольте мне подчеркнуть, что все, о чем я до сих пор го­ворил, почти без исключения было подкреплено доказательства­ми в нашей западной культуре. Я уверен, читателю очевидно — в процессе образования второго организатора соответствующие роли созревания и психологического развития переменились. Теперь львиная доля в картине принадлежит развитию. Отныне и на протяжении всей жизни, оно этой роли уже не уступит.

Это, однако, имеет и свои минусы. Б разных аспектах вто­рой организатор психики гораздо более уязвим, чем первый. Это легко понять: в конце концов-созревание— это процесс, кото­рый постепенно устанавливался в филогенезе и передавался по наследству тысячелетиями. Избавившись от всего лишнего в кро­вопролитном процессе естественного отбора, оно приобрело нео­бычайную прочность.

Психологическое же развитие и изменения, которые оно вы­зывает, гораздо более уязвимы. Психологическое развитие яв­ляется продуктом обменов в рамках объектных отношений и прежде всего онтогенетическим феноменом. Детерминирующие

его силы чрезвычайно разнообразны, и таким же будет и ре­зультат. Именно это онтогенетическое происхождение и делает последствия психологического развития в целом и период вто­рого организатора в частности столь уязвимыми.

Выражаясь иначе, первый организатор менее уязвим, пото­му что основная часть процесса, ведущего к его установлению, относится к созреванию, и поэтому она устойчива к внешним воздействиям. И наоборот, у второго организатора основная часть относится к психологическому развитию — процессу, который го­раздо более уязвим.

Однако мы еще не рассмотрели, что представляют собой по­токи психологического развития, которые сходятся и формиру­ют второй организатор психики. Уже отмечалось, что это явля­ется поворотным пунктом в развертывании объектных отноше­ний, прогрессией от предшественника объекта к установлению собственно объекта. В другом месте (1953) я показал, что в ходе этого развития объект, который на уровне примерно трех меся­цев все еще был разделен на хороший объект и плохой, теперь объединил в себе как агрессивное, так и либидинозное влече­ния. Кроме того, произошло слияние этих двух влечений. Отны­не их расслоение будет патологическим.

Из поведенческих изменений у ребенка становится также понятным, что Эго значительно изменилось по сравнению с ру­диментарным Эго, достигнутым к трем месяцам. У него — как это было показано мной в другом месте (1957) —сформировался ряд систем, таких, как память, восприятие, процесс мышления, способность суждения, а также аппараты Эго, такие, как про­странственное понимание, социальные жесты и чуть позднее — способность к передвижению, которые делают Эго более эф­фективной, но вместе с тем и более сложной структурой. Мы можем сказать, что теперь Эго заняло подобающее ему место. Поэтому неудивительно обнаружить, с одной стороны, возник­новение защитных механизмов Эго, с другой стороны, появле­ние того, что можно назвать собственно психиатрическим забо­леванием в случае, если это развитие нарушается.

ТРЕТИЙ ОРГАНИЗАТОР ПСИХИКИ

Рассматривая различия между человеком и животным, напомним об экспериментах, в которых некоторые высшие прима­ты — шимпанзе, если быть точными, — росли вместе с человечес­ким ребенком (Kellogg & Kellogg, 1933). Оказалось, что развитие шимпанзе, которое в первый год жизни во многих отношениях

было более быстрым, чем развитие ребенка, где-то на втором году жизни останавливается, тогда как развитие ребенка, разу­меется, продолжается. При грубом обобщении можно сказать, что взрослый примат находится на уровне развития восемнад­цатимесячного ребенка. Я понимаю, что к этому утверждению необходимо сделать множество оговорок.

Из этого следует, что если мы хотим выделить в развитии очередную филогенетически очевидную стадию дифференциа­ции и возрастания сложности на пути эволюции, то мы должны выбрать на втором году жизни уровень, который отделяет при­матов от человека. В чем состоит достижение человека, которо­го нет на этом уровне у приматов? Это — коммуникация с по­мощью вербальных символов. Поэтому я высказал гипотезу, что третьим организатором является приобретение речи.

Младенец приобретает речь в ряде последовательных ста­дий. Сейчас нас интересуют стадии, которые приходятся на пер­вые два года жизни. Речевые формы, используемые ребенком до восемнадцатого месяца жизни, принципиально отличаются от взрослой коммуникации. Подобно периоду удовлетворяющего потребность объекта в первые шесть месяцев жизни мы наблю­даем период выражающих потребность всеобщих слов, которые являются единственными словами, используемыми до восемнад­цати месяцев. И только после восемнадцати месяцев жизни на­чинает возникать речь во взрослом значении.

Всеобщие слова фактически представляют собой предложе­ния. Например, слово «мама» используется одним и тем же ре­бенком для выражения всей гаммы — от «я одинок», «я рад тебя видеть», «я голоден», «я хочу мою погремушку», «мне больно», «я испуган», «я несчастен» и т. д. в бесчисленных вариациях. Эта форма архаической речи сохраняется до восемнадцати ме­сяцев. Слова, используемые в такого рода коммуникации, выра­жают потребности; они имеют характер обращения, а не харак­тер описания, каким является язык взрослого.

Однако, если мы согласны рассматривать приобретение речи в качестве третьего организатора, представляется весьма очевидным, что стадию удовлетворяющих потребность всеобщих слов можно рассматривать лишь как переходную стадию. Речь как организа­тор мыслительных процессов умственных операций должна быть специфической. Это условие выполняется речью во взрослом зна­чении, где происходит семантическая коммуникация с помощью вербальных символов. Где же пролегает литшя раздела между удов­летворяющими потребность всеобщими словами и использованием речи, т.е. семантических сигналов, во взрослом значении?

Что представляет собой приобретение речи с позиции Эго? Оно знаменует начало умственных операций неограниченной степени сложности. С возникновением речи Эго приобретает множество новых функций, среди них функцию абстракции и — в свете исследований Пиаже — такую же важную функцию об­ратимости. Кроме того, язык необычайно обогащает объектные отношения, в которых он становится главным инструментом вза­имодействия. В это же время Эго. начинает служить множество новых защитных механизмов. Одновременно начинается период анального упрямства, негативизма со всеми вытекающими ос­ложнениями в сфере объектных отношений, защит и формиро­вания характера.

Именно этот последний аспект приобретения речей привлек наше внимание к единственному исключению в вербальных на­выках ребенка в переходный период между десятым и восем­надцатым месяцами жизни. Как отмечалось выше, в этот пери­од речь ребенка состоит из всеобщих слов. Единственное ис­ключение в этом утверждении относится, собственно, не к слову. Речь идет о жестовом символе семантической коммуникации, жесте «нет», который выражается в нашей культуре покачива­нием головой в горизонтальной плоскости.

В другом месте (1957) я опубликовал несколько предполо­жений о процессе, в результате которого примерно в пятнадца­тимесячном возрасте приобретается этот жест. В этом процессе я приписывал главную роль защитному механизму идентифика­ции с агрессором. Я также подробно обсуждал природу и зна­чение достижения жеста «нет». По моему мнению, он репре­зентирует линию расхождения в психическом и психологичес­ком развитии. С этого момента начинается новый образ бытия. Я обсуждал его значение для психической структуры и объект­ных отношений, в которые он привносит новый метод, заменяя действие коммуникацией. Он инициирует осуществление защит­ных механизмов в их постоянной форме, совпадающей и взаи­модействую 1цей с проявлениями анальной стадии. Я также об­суждал изменение, возникающее в умственном развитии в ре­зультате приобретения жеста «нет». Здесь он возвещает о развертывании высших интеллектуальных функций, которые на­чинают служить адаптации и овладению внешним миром. В ча­стности, я упоминал обратимость (Piaget, 1936), а также разви­тие речи и мыслительных процессов, включая абстракцию.

Я лишь коснулся нынешней темы — функции жеста «нет» как индикатора установления в психическом развитии третьего организатора. Вместе с тем я считаю, что достаточно

проиллюстрировал, почему я считаю правомерным говорить об этих трех основных подразделениях в первые восемнадцать ме­сяцев развития младенца. Что я еще недостаточно объяснил, так это то, почему я говорю о них как об организаторах, как если бы они являлись аналогами понятия организатора в эмбриологии.