Не поддающийся рационализации остаток

Впрочем, это утверждение о принципиальной объяс-нимости живого существа справедливо лишь в той мере, в ка­кой мы считаем данными нынешние структуры его тела; иначе говоря, мы поступаем при этом таким образом, как будто его историческое возникновение нас не интересует. Но как только мы задаем себе вопрос, почему определенный организм имеет данную, а не иную структуру, мы вынуждены искать важней­шие ответы в предыстории соответствующего вида. Если мы спрашиваем, почему наши уши находятся как раз на этом мес­те— по обе стороны головы, то этот вопрос допускает закон­ный каузальный¹⁰ ответ: потому что мы происходим от предков, дышавших в воде и имевших в этом месте жаберную щель, так называемое брызгальце, сохранившееся при переходе к сухо­путному образу жизни в качестве проводящего воздух канала и после изменения функции используемое для слуха.

Число чисто исторических причин, которые надо было бы знать, чтобы объяснить до конца, почему организм устроен «так, а не иначе», если не бесконечно, то, во всяком случае, настолько велико, что для человека в принципе невозможно проследить все такие цепи причинных связей, даже если бы они имели ко­нец. Таким образом, всегда остается, как говорит Макс Гарт-ман, некоторый иррациональный, или не поддающийся рациона­лизации, остаток. То обстоятельство, что эволюция произвела в Старом Свете дубы и человека, а в Австралии — эвкалипты и кенгуру, обусловлено именно этими уже не поддающимися ис­следованию причинами, которые мы обозначаем обычно песси­мистическим термином «случай».

Каузальный, от лат. causalis — причинный.

Хотя, как надо снова и снова подчеркивать, в качестве естествоиспытателей мы не верим в чудеса, т. е. в нарушения всеобщих законов природы, мы вполне отдаем себе отчет в том, что нам никогда не удастся до конца объяснить возникновение высших живых существ из их более низкоорганизованиых пред­ков. Как подчеркнул Майкл Поланьи, высшее живое существо «несводимо» к своим более простым предкам, и живая система еще менее может быть «сведена» к неорганической материи и происходящим в ней процессам. Впрочем, в точности то же от­носится к сделанным человеком машинам, которые представля­ют поэтому хорошую иллюстрацию того, в каком смысле здесь понимается несводимость. Если имеется в виду их современ­ное, физическое устройство, то они до конца поддаются анали­зу, вплоть до идеального доказательства правильности анали­за —полной осуществимости синтеза, т. е. практического изго­товления. Но если имеется в виду их историческое, телеономное¹¹ становление как орудий Homo sapiens, то при попытке объяс­нить, почему эти машины устроены, «так, а не иначе», мы стал­киваемся с таким же не поддающимся рационализации остат­ком, как и в случае живых систем.

Как можно предположить, Поланьи далек от того, чтобы по­стулировать виталистические¹² факторы; но чтобы полностью ис­ключить такое недоразумение, я предпочитаю говорить, что си­стема, принадлежащая более высокому уровню интеграции, не выводима из более низкой, как бы точно мы ее ни знали. Мы знаем с полной уверенностью, что высшие системы возникли из низших, что они построены из них и до сих пор содержат их в качестве составных частей. Мы знаем также с полной уве­ренностью, каковы были предыдущие стадии, из которых воз­никли высшие организмы. Но каждый акт построения представ­лял собой «Fulguratio», случившуюся в эволюции как единствен­ное, своеобразное событие, и это событие в каждом случае носило характер случайности или, если угодно, изобретения.

Телеономный, связанный с целями, с целесообразностью. Виталистический — признающий наличие в организмах нематериальной, сверхъестественной силы («жизненная сила», «душа» и др.), управля­ющей жизненными явлениями.

 

К. Лоренц

КОЛЕБАНИЕ КАК КОГНИТИВНАЯ ФУНКЦИЯ [14]

1. ФИЗИЧЕСКОЕ И ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ КОЛЕБАНИЕ

Любой процесс регулирования, в котором.играют роль механизмы инерции, имеет тенденцию к колебанию. Стрелка ком­паса, выведенная из положения равновесия, после возмущения долго колеблется, прежде чем снова успокаивается в «правиль­ном» положении, и очень трудно сконструировать регулирую­щее устройство любого рода, например термостат, которое при выравнивании возмущения не переходило бы немного через цель, возвращаясь к номинальному значению лишь после затухающих колебаний. Именно так обстоит дело и во всех физиологических процессах регулирования. Например, так называемое возбуж­дение покоя нервного элемента, испустившего ударный импульс, сначала снижается до нуля, т. е. до состояния полной невозбуж­денности, но затем не возвращается к прежнему состоянию по простой асимптотической кривой, а заходит дальше. Поэтому за периодом «невосприимчивости» к любому стимулу следует пе­риод повышенной возбудимости, и первоначальное значение воз­буждения покоя достигается лишь постепенно, часто после не­скольких колебаний.

ПСЕВДОТОПОТАКСИС

Альфред Кюн описал процесс ориентации, в котором колебательный процесс используется для выполнения когнитив­ной функции. Хотя единственным строительным элементом это­го механизма является фобическая реакция, он способен опре­делять точное направление цели столь же хорошо, как описан­ный топотаксис. Поэтому Кюн назвал его «псевдотопотаксисом». Хороший пример этого представляет поведение, с помощью ко­торого находит добычу улитка насса. Возбужденная запахом, она вылезает из песка и, покачивая в разные стороны своей длин­ной хоботообразной дыхательной трубкой — сифоном, ищет, с ка­кой стороны запах усиливается. При этом она ползет вперед в одном произвольном направлении и, таким образом, не вы­полняет повороты на регулируемые углы, характерные для всех топических реакций или таксисов. Улитка продолжает двигать­ся вперед в случайно выбранном направлении до тех пор, пока разности концентраций вызывающего запах вещества, воспри­нимаемых ее сифоном при взмахах в разные стороны от на­правления пути, не начинают убывать. Понятно, что максимум этой разности достигается в тот момент, когда улитка пересека­ет направление к цели под прямым углом и когда, следователь­но, взмах сифона совпадает с этим направлением. Но затем улит­ка вовсе не поворачивается на прямой угол к цели, как этого невольно ожидает наблюдатель, а на вполне определенный, не­регулируемый острый угол. В этом проявляется настоящая фо­бическая реакция. Повторяя этот процесс, насса продвигается в. направлении усиления запаха наподобие парусной лодки, лави­рующей против ветра, пока наконец не касается добычи сифо­ном при его очередном взмахе, прямо «наталкиваясь» на нее. Одна моя американская знакомая имела обыкновение ориен­тироваться подобным образом на широких дорогах со слабым движением. Она ехала на своей машине приблизительно в на­правлении дороги, пока не приближалась слева или справа к обочине, на что она затем фобически реагировала небольшим изменением курса. Поведение, именуемое «псевдотопотаксисом», состоит в том, что выполняется последовательность фобических реакций, в сумме образующих регулируемое по величине изме­нение направления.