Война за освобождение Европы от наполеоновского ига 1812-1815

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Поход в Россию

Взгляд в прошлое

Движение 1789 года, начатое во имя свободы, уже давно перешло в нечто ей совершенно противоположное. Революция, столь необузданная в своих первых проявлениях, быстро устремившаяся в своем лжекосмополитизме за пределы своего первоначального места действия, стала вскоре искать себе во внешних завоеваниях воздаяния за те кровавые деяния и те бедствия, какие, во имя нее, обрушились на Францию. Внешние войны, вызванные революцией, создали того человека, который сначала сумел положить благодетельный предел полной разнузданности в самой Франции, даже создать новый государственный строй; но, вскоре после того, отуманенный собственным величием, воспользовался завоевательными тенденциями революции и сам лично стал на место революционных принципов и идей, а космополитические мечты о свободе превратил в одно общее и суровое порабощение. Этим самым он преподал народам Европы горький, но весьма полезный урок: все должны были познать, что никакому народу свобода не может быть навязана, потому что она не есть какое-нибудь имущество или товар, а нравственное качество или принадлежность человеческого существа. Великие люди могут иногда сокращать для своего народа путь на эту высоту, но в большинстве случаев она является результатом медленной, часто прерывающейся, нередко уклоняющейся от своего пути и целей, но все же безостановочной и, в конце концов, всегда успешной работы целых поколений, работы сотен тысяч людей.

Наполеон и Александр

Та тесная связь, в которую Наполеон вступил с императором Александром I Всероссийским вначале, как казалось, приняла вид весьма тесной личной дружбы. Однако это казалось недолго. Даже и помимо всяких легитимистических или аристократических влияний, которыми был окружен Александр, он, по самому существу своему, не мог долго ужиться в мире с таким характером, как Наполеон. Этот деспот в кругах своих приближенных называл Александра «Византийцем» или же «Северным Тальмой» — по имени того знаменитого актера, который в Эрфурте играл на сцене театра перед целым партером венценосцев; но, выражая сомнение в искренности дружбы со стороны Александра, Наполеон должен был и сам сознавать, что и его дружба к Александру была не более, чем комедией, как это часто бывает между главами великих монархий, которые являются представителями интересов своих государств, выразителями нравственных стремлений и настроений, наполняющих сердца великих народов.

Александр I был проникнут гордым сознанием своего царственного величия как государь и глава громадного государства и потому уже не мог примириться со второстепенным положением — не мог ни в коем случае служить орудием для Наполеона. Притом же беспощадная жажда к приобретению и расширению владении побуждала Наполеона, никого не спрашиваясь, не дожидаясь даже согласия Александра, низводить с престола разных принцев (в том числе и близких родственников Александра) и одним росчерком пера присоединять к своему царству обширные области: и все это очень скоро изменило расположение Александра к Наполеону. Та доля вознаграждения, которая была Александру присуждена по Тильзитскому договору, за счет Турции, была все еще не получена: турки изо всех сил бились, отстаивая свои права на Дунайские княжества, и с ними приходилось вести войну, которая в 1811 году приняла не особенно благоприятный для России оборот; да и то, что происходило на западной границе Русского царства, с польской стороны, тоже не слишком было способно поддержать дружбу между Александром и Наполеоном. Недавно восстановленное великое герцогство Варшавское являлось здесь как бы поощрением польских упований, да и, очевидно, было создано в этих целях; а при заключении Венского мира большая часть Галиции была прирезана к Варшавскому герцогству, а меньшая часть уступлена России, которая, впрочем, в походе 1809 года не оказала Наполеону почти никакой помощи. Во франко-русском договоре (январь 1810 г.) было дано обязательство в том, что Польша не должна была быть восстановлена, однако же французские гарнизоны по-прежнему оставались в прусских крепостях, и войска, оказавшиеся излишними после Венского мира, вовсе не были отправлены, как можно было бы ожидать, в Испанию, а напротив — направлены на усиление позиций Наполеона на Севере Европы, по прибрежьям Немецкого и Балтийского морей.

В значительной степени обоюдному согласию между Францией и Россией препятствовала торговая политика. Континентальная система, всюду тягостная, была особенно обременительна для России, в которой местная промышленность была еще вообще мало развита и многие английские товары ничем не могли быть заменены. И вот эта система в самом конце 1810 года была заменена в России новым тарифом, по которому французские товары были также обложены высокими пошлинами. Не улучшилось нисколько натянутое положение и от того, что Наполеон, решившийся вступить в династический брак, сначала задумал искать себе невесту среди русских великих княжoн, а Александр в вежливой форме отклонил эти искания, ссылаясь на то, что брачные союзы с великими княжнами полностью зависят от решения вдовствующей императрицы-матери.

Наполеон I. Гравюра с портрета кисти П. Делароша

Наполеоновские планы

Но все это еще не могло непосредственно привести к войне, и не привело бы, если бы Наполеон мог себя несколько ограничить и хотя бы чем-нибудь удовольствовать. Но в том-то и дело, что в его беспокойной и непрерывно работавшей голове рождались и в это время уже самые несбыточные проекты: он уже мечтал о прокладке прямого сухопутного пути в Индию, чтобы и там поколебать основы британского могущества. И действительно, существовал временно даже такой план: побудить или вынудить Россию к войне против турок, совместно с Францией, и изгнать турок из Европы; затем перенести на год резиденцию Наполеона в Константинополь, завоевать Малую Азию и Персию, в Испагани^[10] все приготовить к походу против Ост-Индии… и сохранился даже набросок прокламации, которую предполагалось по этому случаю выпустить в свет: «Трезубец соединится с мечом, и Перун — с Марсом, для восстановления в наши дни древней Римской империи…» А сам завоеватель, в мечтах своих, не замечал того, что и современное ему Римское царство уже прискучило этими александровскими затеями: не замечал того, что и он сам все более и более отдалялся от великих организаторских умов, подобных Александру Великому, Цезарю и Карлу Великому, а, напротив того, приближался скорее к типу завоевателей-варваров — аттил и чингисханов.

Положение дел в Испании

Только полным самообольщением или даже умопомрачением можно себе объяснить решение Наполеона предпринять войну с Россией, прежде окончательного покорения и умиротворения Испании. А между тем до этого еще было очень далеко. В июле 1809 года Уэлсли с англо-португальским войском двинулся к Мадриду; битва при Талавере-де-ля-Рейна, между этим войском и войском короля Иосифа, находившимся под командой его военных опекунов, была почти проиграна французами; однако Уэлсли (к тому времени уже лорд Веллингтон) отступил перед превосходящим в силах неприятелем обратно в Португалию, и, пока эта страна не была покорена, все победы Сульта, Массены и иных военачальников в Испании оказывались совершенно бесплодными. Но здесь-то именно английский военачальник и проявил свой блестящий талант в оборонительной войне. Французское войско, под командованием Массены, проникло в глубь страны до знаменитой опорной позиции Веллингтона, до тройного ряда окопов на линии Торрес-Ведрас с ее 386 орудиями. Шесть недель простоял Массена под этими окопами и в ноябре вынужден был отступить без всяких результатов.

А между тем, на самом крайнем юге испанской территории, в Кадиксе, собрались кортесы и постановили учредить регентство. Хоть это и не могло иметь большого значения, однако все же город мог держаться против нападений Сульта, и как ни страдала страна от такого бедственного и неопределенного положения, однако установление в ней иного, нового порядка вещей не представлялось возможным, и потому королю Иосифу его жалкая корона была уже давно в тягость. К тому же и Наполеон в 1810 году отнял у нее всякое значение, отделив от Испании все северные ее провинции и присоединив их указом от 8 февраля к Франции. В 1811 году повторилось то же, что и в 1809 году: Массена был отозван, и Веллингтон опять отступил из Испании в Португалию перед соединенной армией маршалов Мармона и Сульта, который руководил теперь всеми военными действиями в Испании. Постепенно подкрепления стали все медленнее и медленнее прибывать к французам; а Веллингтон в начале 1812 года вновь перешел в наступление: Сиудад-Родриго, Бадахос — пали; 22 июля при Саламанке произошла битва между Веллингтоном и Мармоном. Победа осталась на стороне англичан: 5000 убитыми и ранеными, 7000 пленными составляли потери французов. Вскоре после того, 12 августа, Веллингтон вступил в Мадрид, между тем как Сульт бездействовал в Андалузии, а Мармон — в Кастилии.

Но внимание всей Европы в этот период давно уже было обращено в другую сторону — сосредоточено на ином театре войны.

Накануне войны. Подготовка к военным действиям

В течение первой половины 1812 года всякие надежды на мир между Россией и Францией стали исчезать, и вскоре окончательно рассеялись: обе стороны стали уже явно готовиться к войне. О какой бы то ни было новой коалиции против Наполеона в это время, конечно, не могло быть и речи; с другой стороны, ему не трудно было вынудить и Пруссию, и Австрию к союзу с ним против России. В Австрии в данное время место графа Стадиона занял граф Клеменс Лотарь Меттерних, не проявлявший ни особенного пристрастия, ни особенной неприязни к Наполеону; он поддерживал с Пруссией дружественные отношения и даже ввиду кое-каких будущих «возможных случайностей» вступил с ней в тайное соглашение; но от всяких отчаянных попыток и чрезвычайных решений старался держаться как можно дальше. Притом же он не скрывал ни от кого плачевного состояния австрийских финансов,^[11] которое не дозволяло даже и помышлять о новой борьбе против наполеоновского могущества. Следовательно, приходилось мириться с обстоятельствами, и вот 12 марта 1812 года в Париже был подписан союзный договор: им обусловливалась помощь в размере 30 000 человек войска и 60 орудий в случае нападения, совместная защита обоюдных владений, обусловливалась неприкосновенность Турции и подтверждалась обязательность континентальной системы.

Что же касается Пруссии, то она находилась в совершенно отчаянном положении в силу столкновения двух таких держав, как Россия и наполеоновская Франция. Страна только что начинала оправляться от кризиса 1809 года; правительство (министерство Альтенштейна вступило в силу в ноябре 1808 г.) держало себя настолько осторожно, что даже сам Наполеон, при всей своей подозрительности, при самом зорком наблюдении не находил никаких поводов к разногласиям с конца 1809 года.

Двор снова переселился в Берлин. Министерство не дерзало серьезно приступить к штейновским реформам, и только уже в июне 1810 года, когда граф Гарденберг, вновь возведенный в канцлеры, стал во главе государственного управления, переустройство государственного организма вновь было пущено в ход, хотя и не без противодействия со стороны привилегированных сословий.

19 июля 1810 года и король, и вся страна понесли тяжелую утрату: скончалась королева Луиза, которая оказывала деятельную и энергичную помощь во всех бедствиях страны, во всех случаях, где требовалась поддержка, пробуждающая патриотизм. С величайшим трудом были выплачены суммы по контрибуции за последнюю кампанию; тем не менее одна и важнейшая из реформ, реформа армии, понемногу продвигалась-таки вперед. Люди призывались на службу и распускались в определенном порядке, и таким образом уже появилась возможность — в самое короткое время призвать под ружье тройное количество против дозволенного трактатом 1808 года: 42-тысячного состава войска, т. е. 124 000 готовых к службе, полностью обученных воинов. Не прекращалась работа и над образованием: 15 октября 1810 года в Берлине был открыт университет, который до некоторой степени служил и залогом, и как бы символом распространявшегося в обществе нового духа: один из представителей этого нового направления, друг Шиллера, Вильгельм фон Гумбольдт, образованнейший государственный деятель и патриот, занимал уже важную должность прусского посла в Вене. А тут как раз наступил и кризис: вопрос в высшей степени важный был поставлен на разрешение государству, которое все же фактически не могло прийти к свободному решению. Нейтралитет был невозможен или, лучше сказать, он не имел бы никакого смысла. Союз с Россией повлек бы самые тяжкие последствия на собственную страну, еще ослабленную последней войной, и в случае неблагополучного исхода войны привел бы Пруссию на край гибели.

Королева Луиза, прусская. Портрет кисти Каннегисера

Вильгельм фон Гумбольдт. Рисунок работы Л. Э. Штрелинга, декабрь 1814 г., Лондон

Но страшнее всего представлялся союз с Наполеоном. И этот союз, против которого, если можно так выразиться, возмущался сам дух государственного устройства Пруссии — этот союз все же предстояло заключить во что бы то ни стало. Непременным условием его было соблюдение континентальной системы. Он и был заключен 24 февраля 1812 года. Этот союз с Францией был заключен против кого бы то ни было: особой конвенцией Пруссия обещала предоставить 20-тысячный вспомогательный корпус с 60 орудиями в случае войны с Россией и, сверх того, занять своими гарнизонами Кольберг, Грауденц, крепости в Силезии и Потсдаме. Более того, как страна союзная, Пруссия обязывалась на всем своем пространстве предоставить свободный проход войскам Наполеона, а это отозвалось так тягостно на общем положении страны, что уже три месяца спустя Пруссия не только должна была отказаться от выполнения своих обязательств 1807 года, на сумму приблизительно 40 000 000 рублей, но еще и сверх этой суммы должна была взять в долг у Франции; в возмещение этих затрат по окончании войны было обещано территориальное вознаграждение, однако в весьма неопределенной форме.

В каком именно смысле задуман был Наполеоном этот союз — это можно было достаточно ясно видеть из того, что, сверх оговоренного договором количественного состава армии, никакие иные наборы или передвижения не могли быть предприняты иначе, как по соглашению с императором Наполеоном т. е.: 20 000 пруссаков, вступавших в состав французской армии, являлись не более как заложниками неизменной верности Пруссии на время войны. Вследствие этого немалое количество офицеров, которые не могли примириться с мыслью, что придется сражаться в рядах французов, подали в отставку и большей частью поступили на русскую службу. Одним словом, Наполеон уже не только с конца 1811 года, но и гораздо раньше принимал все меры к обеспечению успеха будущей трудной и большой войны.

Впрочем, двоих важных союзников он лишился в самом начале войны, или же незадолго до ее начала: турки закончили войну с Россией 28 мая 1812 года и заключили мир в Бухаресте; Прут определен был в качестве границы между русскими и турецкими владениями, так что только восточная часть Молдавии осталась в руках России; и шведы, тоже давно не ладившие с Наполеоном, не поддались на соблазн союза. Так как бывший его подданный, новый кронпринц, человек весьма честолюбивый и высокомерный, отказался вступить в союз с Францией против России, то Наполеон в январе 1812 года двинул войска в Шведскую Померанию и, обезоружив тамошние шведские войска, вновь потребовал, чтобы Швеция заключила союз с Францией. Однако Швеция настаивала на своем, и вступила в союз с Россией в апреле 1812 года, под тем условием, что по окончании войны она будет вознаграждена за утрату Финляндии присоединением к ней Норвегии.