Условия и факторы развития социологии печати, радио и телевидения

История развития западной социологии СМИ отражает состояние общества, запросы рынка и развитие общественной мысли. А история развития отечественной социологии прежде всего определяется политическими условиями, в том числе персональным составом высшего правящего слоя. Известный социолог Г. С. Батыгин отмечал: «Периодизация истории общественной науки (в нашей стране. — И. Ф.)в значительной степени совпадает с периодами политической жизни страны»¹.

Крупнейший отечественный философ и социолог Б. А. Грушин, подводя итоги изучению общественного мнения в СССР в многотомной серии «Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения», обозначает периоды именно как «жизни» времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина. Никуда не деться: концентрация власти в руках первого лица, неизменно свойственная России и СССР, определяет лицо соответствующей эпохи.

Ранние отечественные исследования принято делить на дореволюционные и послереволюционные, до конца 1920-х годов. Послевоенный период развития социологии начался после смерти Сталина, к концу 1950-х гг. Таким образом, в истории отечественной социологии СМИ зияет пропасть длиною в несколько десятков лет, когда идеология, по существу, заменяла общественные науки.

Хотя впервые вопрос о социологии как самостоятельной науке известный обществовед В. Немчинов решился поставить еще в 1955 г.², возрождение отечественной социологии в целом и ее ветви — социологии СМИ — началось в ранние 1960-е годы, в период некоторой либерализации, названной «хрущевской оттепелью». Перемены в общественной жизни «в равной мере затронули как социальную науку, которая после долгого исторического перерыва потянулась к конкретному эмпирическому знанию, так и массовую журналистику, занявшуюся энергичными поисками новых форм контактов со своей аудиторией»³. Так появилось в 1960 г. на свет совместное детище науки и журналистики — Институт общественного мнения, отдел «Комсомольской правды». «Мало-помалу, — пишет его создатель Б. А. Грушин, — в сознании складывалось представление, что можно соединить журналистику и науку. Вначале это были новые для тех времен жанры в журналистике — научная публицистика, социально-экономические очерки, дискуссионные клубы молодежи <...>, а потом пришла пора серьезного дела — социологии общественного мнения»⁴. В 1960 г. студенты МГУ с факультетов журналистики и философского участвовали в первом опросе Института. В мае вышла полоса «Комсомолки» с его результатами, а днем позже пришло поздравление с успехом от тогдашнего Генерального секретаря Коммунистической партии Н. С. Хрущева. Так была дана «прописка» (правда, короткая, до 1967 г., возрождение же состоялось только к концу 1980-х) первому в стране центру по изучению общественного мнения. «Лишь после этого, — вспоминает Б. А. Грушин, — я засел за книги, перечитал все, что можно было прочитать про Институт Гэллапа, и т.д.»⁵.

Стоит сказать, что союз социологии и журналистики — неслучайное явление в мировой практике. Всемирно известный патриарх американской социологии общественного мнения Дж. Гэллап (G. Gallup) в 1935 г. оставил в Айове должность профессора журналистики, чтобы возглавить в Нью-Йорке исследовательский отдел крупного рекламного агентства. Он организовал Американский институт общественного мнения, где поставил на регулярную основу так называемые синдицированные (стандартизированные, рассчитанные на множество потребителей или заказчиков) исследования по общенациональной выборке. Первыми заказчиками исследований общественного мнения в Америке были печатные издания. Они проводили и свои микроисследования — интервью с прохожими, почтовые опросы, получившие название «соломенные опросы» (straw polls).

В Германии одним из ведущих социологических центров стал Институт демоскопии в Алленсбахе. Его создала Э. Ноэль (Е. Noelle) вместе со своим мужем — журналистом и политическим деятелем Э. Нойманом (Е. Noemann). Она одновременно руководила Институтом

сы всего населения Великобритании, можно, однако, заметить, что Корпорация создала весьма разветвленную систему изучения своей аудитории»²⁴. В те же годы работники Научно-методического отдела Всесоюзного комитета по телевидению и радиовещанию создают свой внутренний фонд переводов той зарубежной литературы, что удается раздобыть самыми разными путями. Вокруг этого отдела собираются энтузиасты, которые позже, при его ликвидации, спасали накопившийся теоретический материал.

Участники событий тех лет вспоминают о распространенной среди них вере в возможность улучшения того общественного строя, при котором они жили. «Я был своего рода "хунвэйбин", восторженно преданный идее коммунизма»²⁵, — говорит В. А. Ядов. Усилия многих, пишет Б. Фирсов, были направлены на «своеобразную трансформацию социологии из науки познавательной в учение о социальных надеждах»²⁶. Была вера в «улучшение социализма» и у тех, кто занялся исследованиями читателей, слушателей, зрителей. Сошлюсь здесь и на свои работы, где отстаивала возможность участия СМИ в развитии непосредственной демократии в условиях социализма²⁷.

Была вера и в другое: что, следуя формально партийным директивам, можно расширять зону исследований, выходить за рамки предписываемого, тем более что и в самих партийных органах появлялись люди, открытые для новых веяний. Так, куратором «Таганрогского проекта» и соредактором итоговой книги «Массовая информация в советском промышленном городе» был ответственный работник Отдела пропаганды ЦК КПСС Л.А. Оников.

Какое-то время социологов СМИ настраивал на оптимистический лад опыт сотрудничества с редакциями. Наиболее полно процесс внедрения результатов одного из первых опросов аудитории описан в упомянутом сборнике²⁸. По результатам сотрудничества редакция «Известий» разработала целую стратегию своего развития²⁹. Правда, чаще бывало иначе. Вспоминая свою работу на телевидении, Б. М. Фирсов писал, что во второй половине 1960-х годов «о зрителе говорили очень много, клялись его именем, но мало принимали во внимание его действительные запросы»³⁰.