Изъ с. Грыбовичи Львовск. у.

 

 

Ссыльные въ Оберъ - Цейрингъ 1915-1917 г.
Сидятъ: о. В. Рихлевскiй, о. А. Мокрицкiй, г-жа Мокрицкая, о. М. Вербицкiй, о.Вас. Мокрицкiй, г-жа Демянчикъ и Ольга Падохъ съ сыномъ.
Стоятъ: Е. Мокрицкая, о. А. Рудевскiй, г-жа О. Мокрицкая, о. Боднарукъ, г-жа Демянчикъ, г. ЗбЪглей и о. Падохъ.

 

Ссыльные въ St. Реtеr am Ottersbach.
1-ый рядъ: г-жа Городецкая, о. Корвацкiй, о. Кокуревичъ, Н. Корвацкая. о. Богачевскiй.
2-ой рядъ: о. Левицкiй, о. ПодлЪсецкiй, Иванъ Яськовъ, о. Ив. Дольницкiй, о. Ив. Козакъ.
3-iй рядъ: Б. Корвацкiй, о. Богатчукъ, о. Городецкiй, о. Кир. Дольницкiй и о. Ив. Яськовъ.

Шатмаръ-Немети — Мискольчъ.

30-го августа 1914 года пришелъ въ домъ къ совЪтнику суда, бл. п. Горницкому жандармъ Иванъ Юзковъ съ солдатомъ Иваномъ Волошинымъ и послЪ предварительнаго обыска, арестовалъ его и отправилъ въ тюрьму при окружномъ судЪ въ Коломыи. На вопросъ о причинЪ арестованія, г. Горницкій не получилъ отвЪта. Не разрЪшено ему даже жаловаться въ судЪ ни въ уЪздное староство за грубое нарушеніе закона, на стражЪ котораго бл. п. Горницкій стоялъ въ теченіи многихъ лЪтъ. НечеловЪческое обращеніе съ нимъ жандармовъ, конвоя и тюремной администраціи безъ всякаго къ этому повода ставило этого судью въ худшее положеніе въ сравненіи съ уголовными преступниками.

Покойный такъ разсказываетъ о своемъ арестЪ: „5-го сентября 1914 года были мы отправлены особымъ поЪздомъ изъ Коломыи въ ІПатмаръ-Немети въ Венгріи, гдЪ въ то время находился дивизіонный судъ станиславовской „ландверы". Во время путешествія я не получилъ ни капли воды. Отъ усталости, жажды и голода, я упалъ въ полусонное состояніе, просыпаясь отъ поры до времени отъ сильныхъ толчковъ приклада сопровождавшей насъ стражи.

Ожидавшая меня въ будущемъ неизвЪстность, дЪйствовала на мое душевное состояніе, a адскій ревъ встрЪчавшей насъ толпы не предвЪщалъ ничего хорошаго.

Въ ІПатмаръ-Немети были мы закрыты въ пустомъ магазинЪ при паровой мукомольнЪ. Тутъ помЪщено 600 человЪкъ арестантовъ обоихъ половъ отъ восьмилЪтнихъ дЪтей до преклонныхъ стариковъ.

Разъ въ сутки водили насъ на прогулку на рЪку. Разшатанная, полусгнившая лЪстница вела къ большой бочкЪ для отправленія естественныхъ надобностей. ИздЪвались надъ нами немилосердно. Однажды поднимался по этой лЪстницЪ священникъ изъ Ляцкаго-Шляхотскаго, 76-ти лЪтній старикъ о. Іосифъ Кустыновичъ и, потерявъ равновЪсіе, упалъ головою въ бочку. Друзья вытянули старика изъ бочки безъ признаковъ жизни и много стоило труда привести его въ сознаніе.

Въ полдень 8-го сентября приказано намъ собираться въ дальшій путь, a въ 10 ч. вечера мы сЪли на поЪздъ и уЪхали въ Мискольчъ. Тамъ ждала насъ ужасная тюрьма съ небольшимъ дворомъ, съ большой висЪлицей передъ окнами камеръ; съ страшными арестантскими помЪщеніями, съ неизбЪжными гадкими насЪкомыми, холодомъ и голодомъ.

Были слухи, передаваемые другъ другу интернированными, что котлы, назначенные для варки нашей пищи, употреблялись поварами въ ночное время

 

Ссыльные въ Туррахъ.

Ссыльные въ Vordernberg bei Leoben — Steiermark.
Свящ. о.о. Евстахiй КушнЪръ, Илiя Лагола, Илiя Левицкiй, судья Евгенiй Бачинскiй, о. Феодоръ Чеснокъ, чин. Iсидоръ Цыбыкъ, судья Владимiръ Дейницкiй.

для отправленія ихъ естественныхъ надобностей. Не знаю, почему ходили такіе слухи и были ли они вЪрны или нЪтъ, но я не могъ превозмочь себя Ъсть казенную пищу и жить на скудныя собственныя средства, захваченныя изъ дому во время ареста. Когда же мои деньги вышли, наступила для меня систематическая, продолжительная голодовка.

Нельзя забыть момента, когда какая-то словакиня произнесла: „Не бойтесь, Богъ съ вами!" Но къ сожалЪнію дальнЪйшія ея слова заглушило венгерское „басама теремтете!" Во дворЪ тюрьмы венгерскіе солдаты уставили висЪлицу съ веревкой, a на толстой каменной стЪнЪ назначили мЪсто для разстрЪла.

Въ казематЪ, въ которомъ могло помЪститься 15 человЪкъ, сажали ихъ 60! Гнилая солома, сырость, вши, клопы, мокрицы и т. п. гадость. Узники свои естественныя потребности удовлетворяютъ въ ведрЪ, въ которомъ стоитъ вода для питья!

Я спалъ подъ окномъ. Ночью дождь вымочилъ меня до костей, Я озябъ и началъ болЪть. БолЪзнь укоренилась въ моей груди. Насъ выгоняютъ на работы, какъ средневЪковыхъ невольниковъ.

Утромъ грязная жидкость, которую повара поперемЪнно называли то кофе, то чай, то супъ. Разсказывали, что котлы, въ которыхъ намъ готовили эту пищу, повара ночью пользовали для извЪстныхъ надобностей.

Зная, что венгерскаго солдата можно подкупить деньгами, я воспользовался этимъ, благодаря деньгамъ, зашитымъ въ рубашкЪ. Это поддерживало меня нЪкоторое время. Но когда ихъ запасъ исчерпался, мнЪ въ глаза заглянулъ голодъ.

Я, совЪтникъ суда, сдЪлался невольникомъ самыхъ черныхъ работъ! Подъ принудительнымъ дЪйствіемъ штыка и приклада, я выносилъ параши, чистилъ отхожіе мЪста, въ холодной водЪ я стиралъ бЪлье возлЪ колодца! Однажды, идя въ отхожее мЪсто, часовой еврей замЪтилъ мнЪ: „Смотри, не загадь доски, потому что будешь языкомъ слизывать!"

Вши, клопы и прочая мерзость размноживались несмЪтнымъ количествомъ.

Изъ товарищей по тюрьмЪ помню свящ. Павла ГлЪбовицкаго, благочиннаго изъ Слободки ЛЪсной, дальше бывшаго депутата д-ра Николая Павловича ГлЪбовицкаго, совЪтника суда Феофила Копыстянскаго изъ Коломыи, лЪсничаго частныхъ лЪсовъ въ Ватра Молдавица Антона Гладыка и д-ра Болеслава Порай-Мадейскаго изъ Маріамполя.

Н. Н.

 

Терезинская тюрьма.

Жизнь въ ТерезинЪ сравнительно была сносной въ первое время. КрЪпостная администрація, состоявшая частично изъ чеховъ, относилась къ намъ сочувственно и мы могли постепенно пользоваться нЪкоторой свободой въ предЪлахъ тюремной дисциплины. Неоффиціально разрЪшалось днемъ гулять весь день во дворЪ крЪпости, гдЪ интеллигенція проводила время за игрой въ шахматы или преферанса, молодежь занималась гимнастическими упражненіями, a крестьяне занимались все время разговорами и предположеніями о будущей жизни въ ГаличинЪ. ВсЪ были убЪждены, что Галичина отойдетъ отъ Австріи къ Россіи.

Положеніе наше рЪзко измЪнилось со времени военныхъ неудачъ Австріи. У насъ была отобрана казенная постель, главнымъ образомъ соломенные матрацы и увезены въ военные госпитали и узникамъ пришлось спать на холодномъ каменномъ полу, потому что невозможно было пріобрЪсти собственную постель и бЪлье за отсутствіемъ матеріальныхъ средствъ у арестованныхъ. ВслЪдствіе этого завелись насЪкомыя. БолЪе опытные и энергичные изъ нашей среды постарались о керосинъ и, смазывая имъ все тЪло и бЪлье, предохранили себя до нЪкоторой степени отъ назойливыхъ паразитовъ.

Осенью узники шли на принудительныя полевыя работы и къ постройкЪ бараковъ для военноплЪнныхъ. Отъ нихъ узнало чешское населеніе о господствующей въ крЪпости нуждЪ и посредствомъ доброй Aнны Лayбе, державшей въ крЪпости лавочку, снабжали насъ одеждой, бЪльемъ и провіантами. Все это пріобрЪталось на средства, собранныя чехами между собой.

Опять улучшилось наше положеніе со времени выдачи жалованья чиновникамъ и священникамъ, находившимся въ заключеніи. На деньги пріобрЪталось все необходимое; безденежные могли занимать у своихъ знакомыхъ, получавшихъ жалованье, вконцЪ деньгами, собранными въ складчину задобривались строгіе надзиратели.

Наше время проходило на допросахъ, производимыхъ военными слЪдователями, прививкЪ, дезинфекціи, работахъ. Постепенно стали узники приготовляться къ надходившей зимЪ. ПріобрЪталась теплая одежда.

Интеллигенція теперь размЪстилась въ кавалерійскихъ казармахъ въ предЪлахъ крЪпости, a крестьяне остались на старыхъ мЪстахъ, т. е. въ камерахъ и въ кавалерійскихъ конюшняхъ. Въ 6 ч. вечера заключенныхъ загоняли въ помЪщенія и всЪ входы на глухо запирали.

Были между арестованными и провокаторы, нырявшіе вездЪ, и затЪмъ доносившіе властямъ о разговорахъ и настроеніяхъ среди узниковъ. Наши крестьяне, не получая никакой поддержки изъ дому, принялись за рукодЪлье. Они дЪлали крестики, табакерки, мунштуки, коробочки, изготовляли соломенную обувь и шили костюмы. Все то покупала интеллигенція.

Съ приходомъ въ Терезинъ русскихъ военноплЪнныхъ, наши земляки стали неузнаваемы. ДЪло въ томъ, что наступилъ живой обмЪнъ одежды. Трудно было иногда отличить заточенца-галичанина, одЪтаго въ русскую шинель и папаху отъ русскаго солдата. ВпослЪдствіи тюремная администрація запретила русскимъ мЪнять и продавать одежду.

Комендантъ Терезинской крЪпости былъ человЪкъ не строгій. Съ его согласія было намъ разрЪшено въ день Рожд. Христова служить св. литургію. Уніатамъ служилъ свящ. Н. Малый, a православнымъ два военныхъ священника: сербъ и румынъ. Народъ исповЪдывался и причастился къ встрЪчЪ великаго праздника.

Радость была въ то время между заточенцами рЪдкая.

Въ ТерезинЪ мало было смертныхъ случаевъ. Умирали по большей части старики. Народъ жилъ постоянно на свЪжемъ воздухЪ и мало болЪлъ. Оффиціальнымъ врачемъ арестованныхъ былъ назначенъ арестованный д-ръ Цюкъ изъ Самбора, который находился постоянно въ пріемной комнатЪ, a по камерамъ и казармамъ обслуживалъ больныхъ частнымъ образомъ д-ръ Лаврецкій. МнЪ самому пришлось прибЪгать къ его медицинскимъ совЪтамъ. Я заболЪлъ апендецитомъ и по распоряженію военнаго врача былъ отправленъ въ центральный лазаретъ въ большой крЪпости. Д-ръ Лаврецкій не совЪтовалъ мнЪ поддаваться операціи, лишь соблюдать строгую діету. Трижды предлагали мнЪ нЪмецкіе хирурги подписать заявленіе о моемъ согласіи на операцію, но я отказывался. Своему врачу я больше вЪрилъ, и въ этой вЪрЪ я не ошибся

— So werden sie, wie Hund Krepieren! — закричали нЪмцы и оставили меин въ покоЪ. Вечеромъ санитаръ принесъ мнЪ, за вознагражденіемъ, втихомолку ледъ для прикладыванія къ больному мЪсту. Такъ я подъ опекой санитара-чеха и навЪщавшаго меня д-ра Лаврецкаго, сталъ постепенно поправляться. НавЪщали меня часто и обнадеживали свящ. М. Романовскій съ моимъ братомъ Евгеніемъ. Они помЪщались въ то время въ казармахъ въ малой крЪпости.

На третій день послЪ моего прибытія въ лазаретъ осматривалъ больныхъ штабсъ-врачъ, онъ, осмотрЪвъ меня, началъ было въ остромъ тонЪ политическій разговоръ. МнЪ не хватало физическихъ силъ для разговоровъ съ нЪмцемъ и я молчалъ.

ПослЪ выздоровленія уЪхалъ я 1-го мая въ числЪ нЪсколькихъ сотъ терезинцевъ въ Талергофъ.

Ю. H. Киселевскій

Изъ Коломыи.

* * *

 

Въ четвергъ вечеромъ 3-го сентября 1914 г. пріЪхали мы въ Терезинъ, находящійся въ сЪверной Чехіи. По нашемъ прибытіи, посадили въ крЪпость въ квартиры кавалерійскихъ казармъ. За все время путешествія это былъ первый ночлегъ на соломЪ. На слЪдующій день мы прохаживались по землянымъ валамъ кругомъ крЪпости. День былъ хорошій, вездЪ зелень, много знакомыхъ, a всЪхъ арестованныхъ находилось въ ТерезинЪ около 1000 человЪкъ. Я раздЪлся и посмотрЪлъ на свои плечи, которые отъ побоевъ, полученныхъ въ КраковЪ, кожа была темносиняго цвЪта. СвидЪтелями того были: бухгалтеръ Иванъ Пашкевичъ и купецъ Владиміръ Дригиничъ изъ Львова. Въ полдень выдали намъ котелки и обЪдъ, a послЪ прогулки и ужина насъ запирали на ночь въ казармахъ. Гулять разрЪшалось въ узкомъ внутреннемъ дворЪ. Въ ненастные дни, сидЪли мы почти цЪлый день подъ замкомъ въ казармахъ. Такъ жили мы въ продолженіи трехъ мЪсяцевъ. Случалось, что наши ключники, идя на базаръ за покупками для кухни и буфета, брали съ собой охотниковъ изъ среды узниковъ въ городъ. Вообще жизнь въ ТерезинЪ была довольно сносная, благодаря сочувствію и матеріальной поддержкЪ чеховъ. Дисциплина постепенно малЪла, не запирали насъ больше въ душныхъ кавалерійскихъ помЪщеніяхъ, разрЪшалось свободно ходить на казарменный дворъ и гулять тамъ подъ надзоромъ стражи.

Крыжановскій,