Учителъ Діонисій Чайковскій.

С. Гнилая. Священникъ Яневъ организовалъ въ селЪ вечернія чтенія, на которыхъ присутствовала большей частью взрослая молодежь. Учились церковного пЪнія, церковно-славянскаго письма и исторіи Руси. Наша вечерная школа была солью въ глазахъ мазепинцевъ и 12 августа 1914 г. по доносу свящ. украинофила Мороза изъ Борыни и учителя Ив. Кульчицкаго изъ Гнилой былъ арестованъ сначала свящ. Яневъ, a затЪмъ всЪ курсанты, дальше члены О-ва им. М. Качковскаго и предплатители газетки „Голосъ Народа". Въ общемъ были арестованы Иванъ и Василій Иваничка, Василій Юрочка съ сыномъ Костей 14 лЪтъ, Степанъ Яворскій, Андрей Бугринецъ, Федоръ Марканичъ, Иванъ Бодакъ, Степанъ Гундертайло, Степанъ Дендачъ, Михаилъ и Иванъ Кизюръ, Татьяна Дуранъ и Юрко Иваничка.

Священникъ Яневъ обвинялся въ полученіи рублей, въ совершеніи фальшивыхъ погребеній — будто бы вмЪсто покойниковъ закапывались на кладбищЪ ящики съ винтовками и тЪмъ подобныя нелЪпости.

Я въ то время находился еще на свободЪ. По долгу службы при сельскомъ управленіи меня вызвали въ м. Борыню и тутъ я случайно по дЪлу одного изъ знакомыхъ зашелъ къ мЪстному приходнику свящ. Морозу. Тотъ узнавъ, что я изъ села Гнилой, сейчасъ же взялся меня смущать по поводу моихъ убЪжденій и выговаривать по адресу о. Янева. ЗатЪмъ сталъ мнЪ чертить пальцемъ на картЪ и на глобЪ политическія границы будущей триединой державы: Австро-Венгро-Украины послЪ побЪды Австріи надъ Россіей. Я слабо возражалъ, a въ два дня послЪ этого разговора, я былъ арестованъ жандармами. Остальныхъ прихожанъ арестовали „украинскіе січовики" совмЪстно съ австрійскими жандармами.

Въ спискЪ подлежавшихъ арестованію, находившемся въ рукахъ учителя Кульчицкаго значилось 48 фамилій изъ села Гнилой, и только благодаря военному набору, остальные гниличане спаслись отъ тюрмы. Также изъ Борыни попало множество жителей въ тюрьму благодаря свящ. Морозу.

ВсЪхъ насъ сослано въ Талергофъ a отсюда, кто не палъ жертвой эпидемій и былъ помоложе вЪкомъ отправляли власти впослЪдствіи на позицію.

Крест. Иванъ Иваничка.

Бережанскій уЪздъ.

М. Козловъ. Въ 1914 г. были арестованы въ мЪстечкЪ КозловЪ и сосланы въ Талергофъ слЪдующія семьи и лица:

Михаилъ ЗЪлинскій, Даніилъ ЗЪлинскій, Иванъ ДЪдиловскій, Андрей ДЪдиловскій, Николай ДЪдиловскій (умеръ дома), Николай Веретельникъ (умеръ дома), Марфа Веретельникъ, Иванъ Кульбаба (умеръ въ ТалергофЪ), Андрей Кульбаба, Дмитрій КушнЪръ (умеръ дома), МатвЪй КушнЪръ (умеръ дома), Ксенія КушнЪръ (умерла дома), Юлія КушнЪръ (умерла въ Ропчицахъ въ Зап. ГаличинЪ), Михаилъ КушнЪръ (умеръ въ ТалергофЪ), Анна КушнЪръ, Иванъ КушнЪръ, Василій Бучинскій, Кириллъ Семчишинъ, Петръ Гесь, Илья Гесь, Иванъ Гесь, Иванъ Гураль (умеръ въ ТалергофЪ), Дмитрій Стечишинъ (умеръ въ ТалергофЪ), Андрей Фалинскій (умеръ въ ТалергофЪ), Михаилъ Лещишинъ, Анна Лещишинъ, Анастасія Ракоча, Людомиръ Зарицкій.

Заключеніе въ ТалергофЪ и пережитыя лишенія сильно подорвали здоровье козловцевъ, и нЪкоторые изъ нихъ умерли на возвратномъ пути изъ Талергофа въ Галичину, иные-же умерли дома послЪ возвращенія изъ Талергофа.

Козловскій.

Бобрецкій уЪздъ.

С. Шоломыя. Я былъ арестованъ въ первыхъ дняхъ августа 1914 года во время уборки хлЪба въ полЪ. ПослЪ предварительнаго карманнаго обыска тутъ же на мЪстЪ, a затЪмъ послЪ обыска у себя дома, я былъ отправленъ жандармскимъ вахмистромъ Ковальскимъ подъ рукоплесканія украинофиловъ сначала въ Звенигородъ, a послЪ въ уЪздную тюрьму въ БобркЪ и посаженъ вмЪстЪ съ уголовными преступниками. Допрашивалъ меня судебный слЪдователь Вассерманнъ. Тогда я узналъ, что я арестованъ по доносу односельчанъ украинофиловъ: П. Лобы и Гр. Болкота. ВмЪнялось мнЪ въ вину сообщничество съ православнымъ священникомъ Гудимой и съ студенческой молодежью, и что будто бы ко мнЪ часто пріЪзжали изъ Львова неизвЪстныя темныя личности, вмЪстЪ съ которыми я составлялъ планы и пересылалъ ихъ въ Россію, a дальше, что я выписывалъ изъ Россіи кукурузу и рисъ распредЪлялъ ихъ въ агитаціонныхъ цЪляхъ между крестьянъ. Доносъ былъ подписанъ обоими упомянутыми украинофилами и скрЪпленъ печатью сельскаго правленія. Я конечно постарался защитить себя отъ взведеныхъ на меня дожныхъ обвиненій. Я показалъ судебному слЪдователю переводы и фактуры на кукурузу и рисъ, выписанный мною въ 1913 году изъ Буда-Пешта и Одерберга для распредЪленія между голодающее населеніе.

Должно быть судебный слЪдователь убЪдился въ моей невиновности и отпустилъ меня домой послЪ краткаго совЪщанія съ предсЪдателемъ суда г. Зубрицкимъ.

Однако мнЪ не судилось остаться дома. Сейчасъ же на другой день явились ко мнЪ на домъ жандармы во главЪ съ комиссаромъ уЪзднаго староства и опечатавъ сельскую читальню, предсЪдателемъ которой былъ я, увезли меня обратно въ Бобрку и посадили въ уЪздную тюръму. ВскорЪ привезли сюда о. Глинскаго изъ Подмонастыря, АлексЪя Ревуцкаго изъ СтрЪличъ, о. Стецева изъ Берездовичъ, студ. Швайку— служ. русс. кред. О-ва въ БобркЪ, о. Кармалиту изъ СтрЪлокъ и др. 13 августа насъ перевезли въ Львовъ и размЪстили въ Бригидкахъ. О страшныхъ мученіяхъ и лишеніяхъ въ этой тюрьмЪ разсказали уже другіе. Я постараюсь возстановить картину, потрясшую до глубины души жителей нашей келіи.

Изъ маленькаго окошка видЪли мы, какъ во дворЪ вЪшали нашихъ крестьянъ. Роль палачей исполняли солдаты. Одного парня, кажется изъ с. Туринки вЪшали дважды; когда онъ первый разъ повисъ въ воздухЪ, и подъ тяжестью тЪла заколыхалась и затрещала висЪлица, не выдержала веревка и сорвавшійся парень шлепнулся на землю. Пролежавъ нЪсколько минутъ неподвижно, парень поднялся на колЪни и началъ молиться.

Мы онЪмЪли отъ ужаса, a разфранченные палачи не смущаясь вовсе изображенной мною картинкой принесли новую веревку на которой повЪсили свою жертву.

Чуть свЪтъ въ день Усп. Б. М. насъ повели изъ Бригидокъ по Городецкой ул. на главный вокзалъ. Не смотря на раннее время на улицЪ ожидала насъ толпа городской черни, привЪтствовавшая насъ градомъ камней и отборными ругательствами. Конвойные солдаты вмЪсто защищать сопровождаемыхъ, подзадоривали толпу, обвиняя насъ въ неуспЪхахъ австрійскихъ войскъ на русскомъ фронтЪ.

Передъ мною шла учительница изъ Знесенья (фамиліи не помню). Вдругъ приступаетъ къ ней неизвЪстный франтъ и ударяетъ палкой по головЪ. Обливаясь кровью учительница упала на мостовую. Я съ студентомъ Навроцкимъ подхватили ее полуживую и понесли на вокзалъ, гдЪ мы были размЪщены по 70 человЪкъ въ каждомъ вагонЪ.

Въ ШоломыЪ были арестованы слЪдующія лица: студ. Григорій Чемерисъ, крестьяне Яковъ Милявскій, Григорій Порада, Андрей Мокрый, Михаилъ Бащишинъ, Даніилъ Шипула и Михаилъ Карабинъ. Аидрей Мокрый и Михаилъ Бащишинъ умерли отъ истощенія вскорЪ послЪ освобожденія.

Крест. М. К. Кузыкъ.

 

Лемковщина.

ПослЪ арестованія священниковъ Гнатышака изъ Криницы, Дуркота изъ Лобовы, Венгриновича изъ Тылича, Мохнацкаго изъ Мохначки мы ожидали, что по всей вЪроятности также у насъ будетъ произведенъ обыскъ и намъ угрожаетъ то же самое. Было видно, какъ ежедневно везли изъ Криницы въ Санчъ арестованныхъ. Между тЪмъ доходившіе изъ позиціи извЪстія все больше тревожили населеніе. ВмЪстЪ съ эвакуировавшимся въ Криницу Львовскимъ НамЪстничествомъ съ цЪлымъ административнымъ аппаратомъ, толпа тайныхъ агентовъ и жандармовъ разбрелась по селеніямъ Сандецкаго округа.

11 сентября явились къ намъ жандармы и произвели обыскъ просматривая главнымъ образомъ корреспонденцію. ПослЪ обыска мы были арестованы, то естъ — мЪстный приходникъ Іоаннъ Дуркотъ 84 лЪтъ, я и моя жена съ груднымъ ребенкомъ и были доставлены въ Лобову. Тутъ послЪ допроса старику Дуркоту посчастливилось вернуться домой, a я съ женой и Маріей Трохановской изъ Лобовы были отправлЪны въ Санчъ. Въ управленіи уЪзднаго старосты повстрЪчалась намъ цЪлая вереница арестованныхъ крестьянъ изъ Криницы. Комиссаръ староства гр. Лось не посмотрЪвъ даже на врученные ему именные списки приказалъ насъ заключить въ тюрьму при мЪстномъ судЪ. И тутъ только началась пытка. Субботній день, городъ полонъ гуляющимъ еврействомъ, которое съ ругательствами бросилось на насъ съ зонтиками и кулаками. Я боялся, какъ бы разъяренная толпа нечаяняо не убила палкой или камнемъ моего малютку. Перешагнувъ порогъ арестантскаго дома намъ легче вздохнулось. На встрЪчу мнЪ вышелъ священникъ Масцюхъ, посаженый въ тюрьму нЪсколько дней раньше меня. A тюрьма наполнялась все больше и больше. Привели сюда моихъ хорошихъ знакомыхъ благочиннаго Сандовича изъ Брунаръ, Авксентія Савчака и братьевъ Качмарчиковыхъ Любоміра и Владиміра. Курить въ заключеніи не разрЪшалось. Такъ просидЪли мы цЪлую недЪлю ожидая допроса. Вдругъ въ день Рождества Пр. Богородицы выдали намъ наши вещи и должны были вывезти насъ дальше на западъ. Однако вмЪсто отъЪзда получилось нЪчто неожиданное. Въ СанчЪ начался военно-полевой судъ. Позвали священниковъ: Курилло, Вл. Мохнацкаго, Феофила Качмарчика съ сыновьями Любомиромъ и Владиміромъ и свящ. Сандовича съ сыномъ Антоніемъ студ. философіи. Свящ. Сандовича съ сыномъ приговорилъ полевой судъ къ смертной казни; приговоръ прочли ему утромъ въ праздникъ Воздвиженія Ч. Кр., a черезъ часъ увели осужденныхъ въ часовню исповЪдатъся. Мы замерли отъ ужаса и несправедливости, содЪянной властью наперекоръ попранной справедливости. ВЪдь они наши хорошіе знакомые, совершенно невинные погибаютъ ни за что, ни про что. Осужденныхъ посадили въ автомобиль и увезли за городъ, гдЪ они были растрЪляны.

На слЪдующій день послЪ происшествія, потрясшаго насъ до глубины души, мы были построены въ ряды по четыре и отправлены на вокзалъ для дальнЪйшаго слЪдованія на западъ. Были тутъ по большей части жители Сандецкаго и Грибовскаго уЪздовъ числомъ въ нЪсколько сотенъ, a также остатки интеллигенціи изъ Вост. Галичины бЪжавшей изъ районовъ военныхъ дЪйствій.

Былъ поданъ поЪздъ исключительно изъ товарныхъ вагоновъ. РазмЪстились мы кто куда. Въ моемъ вагонЪ помЪщались три сестры Стеранки учительницы, г. Савчакъ съ дочерью Стефаніей, учитель изъ Тылича Джуганъ съ дочерью, братья гимназисты Дуркоты СергЪй и Феодосій изъ Лобовы, остальные всЪ женщины и дЪти. Нашъ конвойный, полисменъ изъ Мушины Юрчакъ, на каждой станціи разсказывалъ справляющимся прохожимъ, кого везутъ, вслЪдствіе чего, конечно, мы были выставлены на постоянныя оскорбленія и побои со стороны спрашивавшихъ, a въ ЖивцЪ обскочили насъ проЪзжавшіе на позицію уланы и тростями обкладали попадавшихъ имъ подъ руку арестованныхъ земляковъ. ПослЪ трехдневнаго, мучительнаго путешествія, проЪхавъ Венгрію на Прешбургъ мы очутились въ Стиріи. свящ. Мих. Соболевскій

Короснянскій уЪздъ.

Въ с. БонаровкЪ былъ арестованъ псаломщикъ и писаръ Петръ Завойскій, нынЪ уже покойный. Онъ былъ душою села и его стараніями и трудами было раздЪлено мЪстное помЪщичье помЪстье исключительно между русскимъ населеніемъ с. Бонаровки.

С. Ваневка. Во второй половинЪ сентября 1914 г. былъ арестованъ безъ предварительнаго слЪдствія и положительныхъ доказательствъ какой либо виновности Григорій Мих. Шуфлатъ и послЪ суточнаго заключенія въ КороснЪ былъ отправленъ съ транспортомъ въ Талергофъ, гдЪ просидЪлъ до іюля мЪсяца 1915 г. ЗатЪмъ послЪ двухнедЪльной конфинировки въ ГминдЪ и двухмЪсячнаго пребыванія на волЪ въ ПильзнЪ было ему разрЪшено вернуться въ Галичину. ПослЪ двухнедельнаго пребыванія дома Г. М. Шуфлатъ былъ вторично арестованъ, какъ обвиняемый въ дезертирствЪ, что не согласовалось съ истиной, такъ какъ Шуфлатъ въ первый же день своего пріЪзда на родину какъ военнообязанный явился къ мЪстному учителю поляку Лесняку. Учитель Леснякъ занималъ въ это время должности учителя, писаря, войта и комиссара, a въ отношеніи къ русскому населенію цЪлой окрестности былъ истиннымъ бичемъ божіимъ. Когда по указанію Лесняка явился жандармъ къ Щуфлату для вторичнаго его арестованія, сказалъ ему:

— Ну собирайся, поЪдешь говоритъ Богородицу.

Не смутившись циническимъ замЪчаніемъ жандарма и великолЪпно сознавая потуги австро-польской администраціи, стремившейся къ уничтоженію малЪйшаго проявленія русскаго движенія въ ГаличинЪ, Шуфлать спокойно отвЪтилъ:

— И ВЪрую знаю и ВЪрую буду говорить.

На допросЪ въ уЪздномъ староствЪ выяснилась безосновательность арестованія Г. М. Шуфлата и онъ былъ выпущенъ на свободу.

Г. М. Шуфлатъ живъ до сихъ поръ и непоколебимо вЪруетъ въ лучшія времена, поддерживая русскій духъ и надежды среди мЪстнаго крестьянскаго населенія.

Вторымъ талергофцемъ въ с. ВаневкЪ есть Григорій Мотовилякъ неграмотный бЪднякъ, попавшій въ Талергофъ и просидЪвшій тамъ полный годъ. Дальше были арестованы въ ВаневкЪ и сосланы въ Талергофъ Петръ Мотовилякъ, неграмотный, которому не разрЪшено даже проститься съ больной ракомъ женой. Такая же судьба постигла Григорія Сем. ПІуфлата, по профессіи псаломщика и сельскаго писаря, оставившаго дома безъ всякаго обеспеченія нервнобольную жену и трое дЪтей. ПослЪдній съ тоски за семьей лишился въ ТалергофЪ разсудка и бросился тамъ подъ колеса поЪзда. Похороненъ въ ТалергофЪ „подъ соснами". Старшій его сынъ Семенъ продолжаетъ просвЪтительную работу среди народа, начатую его покойнымъ отцомъ и прерванную австрійскимъ произволомъ.

С. Красна. Въ половинЪ сентября 1914 года явились въ деревню Красну короснянскіе жандармы и арестовали сельскаго старосту АлексЪя Яблонскаго, писаря Семена Вархолика, псаломщика ІІетра Возняка и лавочника Павла Газдайка.

ДЪло произошло слЪдующимъ образомъ: ВсЪхъ этихъ людей хитростью заманили жандармы въ сосЪдній Корчинъ будто бы для полученія поученій и инструкцій, какъ должно вести себя во время войны сельское населеніе, котораго наставниками они будто бы будутъ назначены. Крестьяне по своей простотЪ повЪрили жандармской затЪЪ и безъ злыхъ предчувствій отправилисъ на жандармскій постъ въ Корчинъ. ЗдЪсь однако имъ заявили, что это дЪло въ виду такъ сказать особой важности будетъ устроено въ уЪздномъ староствЪ въ Коросно. Наши простецы отправились на собственной подводЪ туда. ПріЪхавъ въ Коросно сошли съ подводы и ждали на улицЪ передъ зданіемъ староства, пока позовутъ ихъ на мнимое совЪщаніе. По истеченіи какихъ нибудь десяти минутъ увидЪли они себя окруженными солдатскимъ конвоемъ и не понимая вовсе происходящаго оказались такимъ образомъ арестованными. Первую ночь провели въ мЪстной тюрьмЪ, a подъ утро были отправлены вмЪстЪ съ другими на желЪзную дорогу и увезены въ Талергофъ.

На станціи Доброй в. ВадовицЪ чуть не сдЪлались они жертвой жестокаго самосуда озвЪрЪвшей черни, подстрекаемой какимъ то фельдфебелемъ и только энергичная защита одного лейтенанта спасла ихъ отъ вЪрной смерти. Кто былъ этотъ благородный офицеръ неизвЪстно.

Безспорно, арестъ этотъ произошелъ по чьему-то доносу, трудно однако безъ малЪйшей улики, единственно на основаніи предположеній указывать на кого бы то не было пальцемъ.

Не въ укоръ будъ сказано нашей интеллигенціи, вернушиіеся домой и оставшіеся при жизни крестьяне чувствуютъ себя бодро и гордятся тЪмъ, чтo имъ пришлось пострадать за народную правду. ИсповЪдуютъ одну идею, вмЪстЪ за нее страдали въ тюрьмЪ и желаютъ быть вмЪстЪ записаными въ памятную книгу талергофцевъ, которыхъ чувство всенароднаго единенія и австрійскій произволъ соединилъ въ одну великую семью.

Арестованный ІІетръ Вархоликъ умеръ въ ТалергофЪ отъ тифа.

M. A. Кметко, учитель.

С. РЪпникъ. За долго до войны подготовлялся австрійскими властями и ихъ исполнительными органами генеральный наступъ и разгромъ коренного русскаго населенія въ ГаличинЪ. Этотъ наступъ проходитъ красной нитью на всемъ протяженіи исторіи Галицкой Руси; латинизація церкви, попытки "латинизаціи русскаго письма, затЪмъ принудительное введеніе фонетики были тЪми искусственными преградами, которыя постепенно но неуклонно прогрессируя разъединяли русскія земли Галича отъ культурнаго единства съ русскимъ міромъ, подвергая неуклонно русское населеніе Галичины моральному параличу, уничтожая русскій обликъ коренного населенія Червонной Руси.

Въ ГаличинЪ обязываетъ по нынЪшній день австрійскій законъ, который для скорЪйшаго обезличенія галицко-русской народной массы налагалъ особый налогъ на русское печатное слово въ размЪрЪ 25% противъ такого же налога на печатное слово на польскомъ, a даже на еврейскомъ языкЪ. Чего то боялись австро-польскіе правители. За два или три года до войны эти опасенія, хранившіяся въ душЪ нашихъ сосЪдей стали высказываться вслухъ.

Не нравилось правителямъ стремленіе галицко-русскаго народа къ просвЪщенію и наплывъ его молодежи въ училища и явно и недвузначно начали говорить, что въ Галичину плывутъ русскіе pубли. Русскія деньги мерещились нашимъ врагамъ и въ нашей греческой вЪрЪ, и въ колоколахъ, въ строющихся церквяхъ, и въ малЪйшихъ проявленіяхъ протеста со стороны закрЪпощеннаго народа противъ грубаго попранія его правъ, и въ народныхъ читальняхъ и кооперативахъ, которыя росли по селамъ, какъ звЪзды по небу. Могучая и вооруженная Aвстрія, сильнЪйшіе матеріально поляки, захватившіе весь административный аппаратъ въ ГаличинЪ въ свои руки, боялись русскаго народа. Такія опасенія привели австрійскую администрацію въ началЪ европейской войны къ попыткЪ поголовнаго уничтоженія русскихъ Галичанъ.

Въ августЪ 1914 г. является въ РЪпникъ шесть жандармовъ и первымъ долгомъ срываютъ вывЪску „Русская школа", висЪвшую на зданіи сельской школы въ теченіи 70 лЪтъ. Арестовываютъ крестьянина Павла Галько „za zbrodnie zbierania ofiary na serbski czerwony krzsyz w 1912 r." и скованнаго отправляютъ въ Талергофъ. Конечно, „собираніе на сербскій красный крестъ въ 1912 г.", было злостной выдумкой и предлогомъ жандармовъ для арестованія невиннаго, но весьма дЪятельнаго и сознательнаго крестьянина Галько.

Три недЪли наводили жандармы справки въ сосЪднихъ селахъ относительно благонадежности свящ. Мерены и перечитывали на почтЪ въ Лончкахъ всю корреспонденцію поступающую на его имя. Трудно было имъ къ чему нибудь придраться.1 сентября явился къ нижеподписавшемуся жандармъ въ сопровожденіи двухъ солдатъ и произвелъ обыскъ. Я былъ уже тогда благочиннымъ и хотя не нашелъ ничего подозрительнаго, все-таки велЪлъ мнЪ собираться въ уЪздный городъ для дачи показаній и списанія протокола. Въ КроснЪ предъявили мнЪ три обвиненія: будто бы я собиралъ, Богъ вЪсть когда, на сербскій красный крестъ, дальше, что я не разрЪшалъ своимъ прихожанамъ ходить въ польскій костелъ въ Лончкахъ, гдЪ настоятелемъ былъ польскій кс. Антонъ Тенчаръ и в концЪ предплачивалъ издававшуюся во ЛьвовЪ газету „Прикарпатская Русь". Что касается кс. Антона Тенчара, такъ у насъ были съ нимъ счеты другого характера. Онъ стремился перевести въ латинство русскихъ крестьянъ въ селахъ сосЪднихъ сь Лончками; я боролся съ этимъ до долгу своего духовнаго званія, какъ священникъ русской церкви. Ксендзъ Тенчаръ по этому поводу постоянно распускалъ о мнЪ нелЪпые слухи съ политической закраской, такъ что я въ концЪ концовъ былъ принужденъ искать защиты передъ австрійскимъ судомъ. Понятно ксендзъ Тенчаръ былъ уличенъ въ низкой провокаціи и тяжбу проигралъ. Этотъ фактъ повидимому и послужилъ въ послЪдствіи причиной моего ареста. На этотъ разъ послЪ допроса меня отпустили домой. Но уже черезъ двЪ недЪли арестовуютъ жандармы въ селЪ войта КорнЪя Макуха, Василія Яскилку, Михаила Помайбу, Іосифа Каминскаго, Степана Галько, псаломщика Михаила Трамбу и меня и отправляютъ въ Коросно, гдЪ уже была собрана въ арестахъ почти вся русская интеллигенція изъ уЪзда въ числЪ 124 человЪкъ. Былъ тутъ, помню хорошо, г. Дяковъ Валерій съ женой и ребенкомъ, гимназистъ Колинскій, гг. Кос, Григоровичъ, Копчакъ, священники Слонскій 54 лЪтъ, Томовичъ съ зятемъ Войтовичемъ, Чеснокъ, я 68 лЪтъ и др.

Тюремный режимъ изображенъ надлежащимъ образомъ другими, его я касаться не стану. Сентября 29 дня возвращено намъ отобраныя у насъ вещи кромЪ денегъ и мы погрузились въ вагоны. Никто не зналъ, куда насъ везутъ. На границЪ Галичины и Моравіи, перемЪнило сопровождавшее насъ начальство написанныя мЪломъ на вагонахъ надписи „zdrajcy" на „Landesverraeter", и заявило намъ, что мы Ъдемъ въ ВЪну.

Свящ. Феодоръ Мерена.

Въ С. ЧернорЪкахъ были арестованы и высланы въ Талергофъ крестьяне: Михаилъ Вознякъ, Димитрій Сеньчакъ, Степанъ Сеньчакъ, Григорій Сеньчакъ и сынъ его Фаддей. ПослЪдній, послЪ освобожденія изъ заключенія и опредЪленія его на военную службу, погибъ на позиціи.

Иванъ Михновскій.

Стрижевскій уЪздъ.

С. Пет. Воля. Казалось бы, что безчинства австрійской администраціи должны были происходить въ военное время только въ Восточной ГаличинЪ, a въ Западной только тамъ, гдЪ русское населеніе живетъ компактной массой. Въ дЪйствительности же аресты производились и въ тЪхъ мЪстахъ Западной Галичины, гдЪ въ перемежку разбросаны русскія и чисто уже польскія селенія.

ВездЪ, гдЪ только проявлялась русская мысль, куда доходили печатныя русскія изданія изъ Львова, дозволенныя цензурой, по большей части даже изданія напечатанныя не на литературномъ языкЪ, a на мЪстномъ галицко-русскомъ говорЪ съ сохраненіемъ единственно историческаго этимологическаго правописанія — вездЪ съ наступленіемъ военнаго времени проникали щупальцы австрійскаго правительства въ лицЪ галицкаго жандарма и извлекали изъ народныхъ массъ подозрЪваемыхъ въ неблагонадежномъ для Австріи образЪ мышленія. Клочекъ, случайно попавшаго въ домъ жертвы, русскаго письма, заемъ на покупку сельско хозяйственнаго инвентаря, полученный крестьяниномъ въ одномъ изъ кредитныхъ русскихъ товариществъ во ЛьвовЪ, молитвенная книжка, напечатанная кириллицей, — все это служило власть имущимъ предлогомъ къ безчисленнымъ арестамъ и массовому истребленію русскаго жителя въ ГаличинЪ.

Я былъ арестованъ въ концЪ августа 1914 г. жандармами изъ Корчина и отправленъ на извозчикЪ, которому уплачено моими же деньгами—въ Кросно. ПослЪ нЪсколькодневнаго странствованія изъ одного мЪста на другое въ сопровожденіи жандарма я очутился въ судебныхъ арестахъ въ СтрижевЪ, гдЪ просидЪлъ до 21 сентября. Тутъ насъ собралось 13 человЪкъ. Насколько память мнЪ не измЪняетъ были тамъ: свящ. Мудрый изъ Бонаровки, свящ. Мих. Артемовичъ съ сельскимъ старостой Николаемъ Левдакомъ изъ Близнянки, священники Михаилъ Семко изъ Опаровки, Михаилъ ТвердохлЪбъ и Николай Мельничинъ изъ Городка, псаломщикъ Петръ Завойскій изъ Бонаровки и трое россійско-подданыхъ изъ Царства Польскаго. На вокзалЪ были мы попарно скованы и такимъ образомъ отправлены въ Санчъ, гдЪ по обыкновенію собравшіеся мЪстные жители всячески издЪваясь надъ нами требовали отъ конвоя немедленнаго нашего казненія. За неимЪніемъ свободныхъ мЪстъ въ арестантскихъ помЪщеніяхъ въ СанчЪ были мы направлены въ Вадовицы гдЪ просидЪли до 9 октября. Того-же дня пополудни приказано нашему транспорту, въ составЪ 63 человЪкъ, отправиться подъ усиленнымъ конвоемъ на вокзалъ для ссылки въ Талергофъ. Изъ знакомыхъ помнится были еще священники Іоаннъ Гладышъ изъ Турки и Левъ Коцыловскій. Въ Талергофъ пріЪхали мы 11 октября. Дома осталась у меня жена и семеро дЪтей.

Крест. Павелъ Галько.

Сяноцкій уЪздъ.

С. Даліева. Во время арестованій русскихъ людей въ Сяноцкомъ уЪздЪ въ 1914 г. состояли двое священниковъ украинофиловъ Петръ Левицкій и Василій Мигаль довЪренными комиссарами на судебный округъ Рымановъ.

Изъ нихъ особенно усердно подвизался Мигаль въ приходЪ Даліева гдЪ въ то время была русская читальня, дружина и кредитное товарищество „Возрожденіе". Мигаль совмЪстно съ жандармами изъ Яслискъ преслЪдовалъ и предавалъ немилыхъ ему лицъ изъ мЪстнаго русскаго населенія. Когда же нЪкоторое время спустя россійскія войска заняли уЪздъ, украинофилъ Мигаль ползалъ передъ жителемъ с.Суровицъ г. Жубріемъ умоляя его о заступничествЪ передъ смЪнившейся влстью. Этотъ эпизодъ довольно характеренъ для лучшаго пониманія психологіи тЪхъ трусливыхъ и до мозга костей испорченныхъ людей, которые не взирая на свой вЪкъ и санъ, пренебрегая всякой моралью не убоялись запачкать своихъ рукъ братской кровью въ ничемъ неповинныхъ людей въ угоду австрійскому произволу и своимъ сепаратистическимъ стремленіямъ.

Въ августЪ 1914 г. былъ арестованъ въ Ольховскомъ ПосадЪ Иванъ Волчко-Кульчицкій и отправленъ въ Талергофъ съ первымъ сянацкимъ транспортомъ. ПослЪ освобожденія въ маЪ 1916 г. изъ Талергофа Волчко-Кульчицкій прибылъ въ Ольховскій Посадъ, гдЪ все его имущество было разграблено, a постройки сломаны и растащены.

В.

 

Разгромъ редакцiи "Прикарпатская Русь" и "Голосъ Народа" на канунЪ войны.

1915—1916.

ВОЗВРАТНАЯ ВОЛНА

Австро-мадьярскихъ насилій.

Бобрецкій уЪздъ.

С. Старое Село. Результатомъ возвратной австрійской волны слЪдовавшей по пятамъ отступающей русской арміи, явился отливъ новыхъ транспортовъ арестуемыхъ русскихъ галичанъ въ австрійскія тюрьмы и концентраціонные лагеры въ западныхъ австрійскихъ провинціяхъ. Я былъ арестованъ вмЪстЪ со своимъ племянникомъ Федоромъ Ник. Дяковымъ по доносу бывшихъ австрійскихъ ступаекъ. ПослЪ длительныхъ странствованій по галицкимъ тюрьмамъ въ ЛъвовЪ — ПеремышлЪ — КраковЪ и послЪ голода, холода и надругательствъ, я очутился съ многими иными въ ВЪнЪ, a отсюда былъ отправленъ въ Талергофъ, гдЪ прожилъ до окончательной его ликвидаціи. Въ общемъ сидЪлъ я въ тюрьмЪ больше года, a затЪмъ вернулся домой. Въ ТалергофЪ заставили меня нЪмцы возить въ телЪгЪ булыжникъ для постройки улицъ и мостовыхъ въ ТалергофЪ. Передъ самымъ освобожденіемъ я работалъ въ качествЪ столяра и плотника.

Крест. Василій Ф. Дяковъ.

Долинскій уЪздъ.

С. Подбережье. (Сообщеніе пок. o. Іоанна Бирчака). Первые бои пережилъ я въ своемъ приходствЪ. Когда русскіе заняли Долинскій округъ, покоя не было, такъ какъ слышно было днемъ и ночью орудійный гулъ изъ Карпатъ. Въ маЪ 1915 г. началось отступленіе русскихъ армій, a за ними тянулись длинными вереницами обозы бЪгущихъ изъ боязни передъ мадьярами, крестьянъ. Въ селЪ появились мадьярскія части, a въ моемъ приходствЪ расположился штабъ. Началась упорная битва. Мои дЪти и 30 малютокъ изъ села, собравшихся на приходствЪ ночевали въ погребЪ, такъ какъ каждую минуту угрожала опасность быть убитымъ отъ пролетающихъ пуль и осколковъ. ВЪеръ пулеметной стрЪльбы разъ-у-разъ проходилъ надъ приходствомъ, задЪвая и сильно портя крышу приходского дома, въ виду чего капитанъ Янковскій посовЪтовалъ мнЪ отправить дЪтей въ с. Тыссовъ. Я сидЪлъ съ женой подъ камЪнной стЪной дома, тоже спасаясь отъ возможной смерти въ то время, когда начальникъ штаба изучалъ съ чердака русскія расположенія.

Около 8 часовъ вечера явился во дворЪ приходства мадьярскій жандармъ съ однимъ солдатомъ. Жандармъ заговорилъ къ полковнику на нЪпонятномъ мадъярскомъ языкЪ, изъ чего я понялъ одно слово „попа". Предполагая, что разговоръ касается меня, спросилъ я полковника о причинахъ посЪщенія жандармомъ вь столь необычное время моего дома. Полковникъ отвЪтилъ кратко по нЪмецки: „жандармъ приглашаетъ васъ въ Болеховъ для составленія краткаго протокола. ВЪдь это недалеко. До свиданія, отче!" и пожавъ мнЪ руку, полковникъ любезно простился со мною.

Въ БолеховЪ отвели меня въ жандармское управленіе, гдЪ комендантъ жандармеріи Губеръ прочелъ мнЪ мои политическіе грЪхи въ родЪ, что я главный вожакъ въ уЪздЪ, устраиваю политическія собранія, являюсь предсЪдателемъ мЪстной читальни, дальше, что въ виду распространенія въ уЪздЪ руссофильской агитаціи отреклись отъ меня даже мои дЪти, что въ моемъ приходствЪ одинъ только учитель „украинецъ", a всЪхъ остальныхъ совратилъ я въ „руссофильство" и много другихъ несуразностей. Я выслушавъ спокойно всЪ обвиненія отвЪтилъ жандарму, что онъ шутитъ и что мнЪ пора вертаться домой.

Хотя я дЪйствительно являюсь предсЪдателемъ читальни, такъ въ этомъ не предусмотривается еще ничего преступнаго, такъ какъ статутъ читальни утвержденъ австрійскимъ намЪстничествомъ.

— Въ даномъ случаЪ вы должны были дЪйствовать даже противъ воли намЪстичества. Вы не пойдете домой, a заночуете въ школЪ — отвЪтилъ комендантъ и велЪлъ посадить мевя въ арестахъ. ЗдЪсь было уже полно всякаго народа. Была полночь, я присЪлъ на стулЪ. СмЪнялись караулы, a съ ними явился жандармъ-мадьяръ, конвоировавшій меня въ Болеховъ. Жандармъ поздоровался со мной и угостилъ сигарой и виномъ. Въ шесть часовъ принесли кофе, отъ котораго я отказался, въ виду его сомнительнаго достоинства. Завтракалъ вмЪстЪ съ болеховскимъ жителемъ г. Ормизовскимъ, который подЪлился со мною полученною изъ дому закускою. По полудни 20 сент. переведено насъ въ судебные аресты. Я надЪялся допроса, однако его не дождался. Въ праздникъ Сошествія вечеромъ явился въ арестахъ нЪкій капитанъ съ поручикомъ украинофиломъ Кордубою, сыномъ священника изъ Бережанъ. Капитанъ обратился ко мнЪ слЪдующими словами: "Вы свободны, однако на основаніи мнЪній нашихъ довЪренныхъ вы неблагонадежны, потому будете вывезены изъ предЪловъ Галичины. Вы вмЪшивались не въ свои дЪла совершали богослуженія для россіянъ".

Я возразилъ, что взводимыя на меня обвиненія невЪрны. Богослуженія совершались въ церкви по обыкновенію для прихожанъ, a случайное участіе въ Богослуженіяхъ русскихъ воинскихъ чиновъ не дЪлаетъ меня преступникомъ, ибо входъ въ церковь доступенъ и „еврею и эллину". Русскій солдатъ искалъ въ церкви не политики, a молитвы. Тутъ вмЪшался въ нашъ разговоръ упомянутый поручикъ: „Стыдно священникамъ такъ поступать, эй батя, слишкомъ ужъ много масла на вашей головЪ".

Я счелъ лучшимъ не отвЪчать на замЪчаніе Кордубы и промолчалъ. Капитанъ далъ мнЪ разрЪшеніе сходить въ сопровожденіи солдата домой за кое-какими вещами. Сопровождавшій солдатъ былъ безъ штыка, что означало нЪкоторую снисходительность со стороны властей по отношенію ко мнЪ. Дома я засталъ уже другой штабъ, другихъ офицеровъ и послЪ краткаго свиданія съ женой, ушелъ обратно въ Болеховъ. Сопровождавшій меня солдатъ помагалъ нести клунокъ.

25 сентября былъ я отправленъ съ 16 болеховскими мЪщанами, среди нихъ бургомистромъ Филеромъ и г. Ормизовскимъ и двумя изъ м. Сколье, a именно г. г. Мушинскимъ и Конопкой въ горы. Въ ТыссовЪ я видЪлся со своими дЪтьми. ЗатЪмъ Ормизовскаго, Филера и двоихъ скольскихъ интеллигентовъ вернули въ Болеховъ, a меня съ остальными направили въ Сколье, гдЪ мы прибыли около 10 ч. вечера. Конвоировавшій насъ солдатъ не имЪлъ никакихъ инструкцій относительно дальнЪйшей нашей судьбы, a потому рЪшилъ заночевать среди базара, a утромъ видно будетъ, гдЪ насъ пристроитъ Изъ эгого положенія вывелъ насъ прусскій жандармъ, проходившій мимо и велЪвшій нашему конвоиру свести насъ въ жандармское управленіе. Утромъ насъ вызвали въ уЪздное староство. Староста увидЪвъ насъ сказалъ сердито: „Такъ, вмЪсто гнать москалей они занимаются ловлей мирнаго населенія". ЗатЪмъ предложилъ мнЪ войти въ кабинетъ. Начался обыкновенный разговоръ. Узнавъ отъ меня, что мнЪ не знаны причины моего ареста, староста увЪрилъ меня, что: „навЪрно кто то имЪлъ личные счеты, которые сейчасъ выравниваетъ денунціаціей. Такая вещь можетъ и со мной случиться" — закончилъ уЪздный староста по польски.

Начальникъ суда г. Терлецкій, чтобы облегчить немного мою участь велЪлъ тюремному сторожу выпускать меня на свЪжій воздухъ, когда же пришло распоряженіе отправить всЪхъ лишенныхъ свободы въ Талергофъ, онъ посовЪтовалъ мнЪ обратиться къ кому либо изъ знакомыхъ депутатовъ съ просьбой ходатайствовать объ освобожденіи. Услышавъ, что я кромЪ депутатовъ Левицкаго и Романчука никого больше не знаю, совЪтовалъ къ Левицкому не обращаться такъ, какъ онъ по его словамъ есть „nieuczynny" Я не замедлилъ сейчасъ же составить писъмо на бумагЪ, предложенной мнЪ любезно предсЪд. суда г. Терлецкимъ.

Въ полдень проводилъ насъ жандармъ Кисликъ на вокзалъ. Велъ польными тропинками по всей вЪроятности, чтобы избЪжать нападеній со стороны городской черни. Ъхали мы въ направленіи на Лавочне. ЗдЪсь встрЪтился я съ однимъ изъ своихъ прихожанъ Людвикомъ Д. Въ Мункачъ конвоировалъ насъ кромЪ Кислика скольскій еврей Цуккеръ, пЪвшій всю ночь „коломыйки" не исключая еврейскихъ, a потому не давшій намъ спать всю ночь. Мадьяры пытались было подходить къ вагону, въ которомъ мы Ъхали, однако сопровождавшіе насъ жандармы выручили изъ бЪды прибЪгая къ невинной хитрости, что въ вагонЪ молъ Ъдутъ не арестанты, a бЪженцы. ПереЪхавъ черезъ Буда Пештъ и очутившись въ ВЪнЪ, мы перекочевали изъ восточнаго на южный вокзалъ. ЗдЪсь съ помощью незнакомаго офицера, благодаря знанію нЪмецкаго языка, я пробовалъ переговорить съ деп. Левицкимъ, однако получивъ отвЪтъ, что его нЪтъ въ зданіи парламента, мы около часу дня сЪли въ поЪздъ и черезъ Семерингъ отправились въ Абтиссендорфъ, предверіе Талергофа.

Свящ. Іоаннъ Бирчакъ.

ЗалЪщицкій уЪздъ.

С. Зазулинцы. Въ дополненіе и исправленіе извЪстія о моемъ и моихъ родныхъ арестованніи, поданному и подписанному моимъ братомъ въ I. ч. Альманаха 58 стр. слЪдуеть отмЪтить, что войтъ Максимъ Бурденюкъ, постаравшійся загнать насъ въ австрійскую тюрьму, былъ награжденъ австрійцами серебряннымъ крестомъ заслуги согласно газетнымъ офиціальнымъ сообщенямъ. Именно по этому поводу было напечатано пъ вЪнской „Wiener Zeitung" и перепечатано краковскимъ, „Illustrowany-мъ Kurjer-омъ Codziennу"-мъ, № 74, отъ 15 марта, 1916 г. слЪдующее: „Odznaczenia wojenne"... „Srebrny krzyz zaslugi na wstedze medalu walecznosci w uznaniu dzielnego zachowania sie wobec nieprzyjaciela dostal naczelnik gminy Maksym Bordeniuk w Zazulincach."

КромЪ того были арестованы изъ моихъ близкихъ инакомыхъ: свящ. Іоаннъ М. Дольницкій с. Тустань возлЪ Галича и свящ. Василій СтрЪльцевъ с. Бедриковцы. ПослЪдній пробылъ въ ТалергофЪ все время вплоть до закрытія лагеря aвcтp. властями.

B. K. Дольницкій.

Золочевскій уЪздъ.

г. Золочевъ. Меня арестовали австрійцы первый разъ въ 1914 г., но, благодаря уЪздному старостЪ Пржибыславскому, черезъ недЪлю освободили.

Вторично я былъ арестованъ въ 1915 г., причемъ просидЪлъ 5 недЪль въ тюрьмЪ въ ЗолочевЪ, a затЪмъ 3 недЪли въ львовскихъ Бригидкахъ.

Въ 1916 г. меня предали военному суду во ЛьвовЪ, который составилъ обвинительный актъ по доносу одного ресторатора и крест. М. Рудинскаго изъ с. ЗарЪчья возлЪ Зопочева. Они донесли, будто я приказывалъ вывЪшивать флаги по случаю взятія русскими Перемышля и на собраніи сельскихъ старостъ въ ЗолочевЪ выражался враждебно противъ Австріи.

Военный судъ оправдалъ меня, но военный староста, полковникъ Бастгенъ, выслалъ меня въ Талергофъ, гдЪ я пребывалъ съ 11 іюня 1916 г. по 2 февраля 1917 г. ПослЪ этого жилъ восемь мЪсяцевъ подъ надзоромъ полиціи во ЛьвовЪ и только въ октябрЪ 1917 г. получилъ разрЪшеніе вернуться домой,

Семенъ Як. Трушъ

Препод. гимназіи.

Мостисскій уЪздъ.

С. Пакость. — Папа, вставай! жандармы пришли. —Будитъ меня дочь Наталія въ 10 ч. вечера 20 іюня, 1915 г.

ЛЪто было горячее, и я устроилъ себЪ постель въ клунЪ, на соломЪ. ЦЪлый день былъ занятъ въ полЪ, вечеромъ возилъ мадярамъ въ сосЪднее село четыре корца реквизированнаго зерна. Поднялся я съ трудомъ и вижу — обступило мою загороду шесть солдатъ съ фонарями. Ихъ комендантъ, жандармъ Богуцкій, кричитъ на меня:

— Вставай, погулялъ съ „москалями", a теперь плачешь за ними? а гдЪ награбленныя вещи? a русскій катехизисъ кто читалъ?

Ничего не отвЪчаю жандарму. Зная, что меня сейчасъ уведутъ, иду въ хату, одЪваюсь и прощаюсь съ семьей.

Меня увозятъ на подводЪ въ м. Крукеничи. ПомЪщаютъ въ волостномъ арестЪ. ПросидЪлъ я тутъ всю ночь, a подъ утро приноситъ мнЪ жена пищу и немного д