Расщепление разума, тела и духа при травме

В предыдущей главе мы обсудили, каким образом система самосохранения, образовавшаяся при ранней травме, не позволяет всем элементам целостного переживания быть представленными одновременно и как это приводит к атаке на связь между душевным (mental) и соматическими компонентами переживания. Мы могли бы сказать, что поскольку соматические и ментальные компоненты отличаются друг от друга "по определению", защита системы самосохранения использует это несоответствие между разумом и телом, разделяя переживание. Аффективные и чувственные компоненты переживания сохраняются в теле, а отщепленный аспект мысленного представления остается в "разуме". Соматические ощущения и состояния физического возбуждения у такого человека не могут стать осознанными, т. е. его или ее разум в этом случае не имеет возможности оформить телесные импульсы с помощью слов или образов. Вместо этого сообщения, исходящие от тела, должны разряжаться как-то по-другому, оставаясь, таким образом, досимволическими. Такой индивид не будет способен найти слов для своих чувств, и это ставит его в чрезвычайно невыгодное положение. Он не сможет психологически проработать чувственный опыт, играя с символическими значениями, переживание чувства реальности и полноты жизни будет отнято у него, результатом чего становится трагическое состояние, известное как деперсонализация.

Например, постоянное отвержение матерью, которое Линора переживала в детстве, не могло быть "сохранено" как воспоминание и осталось лишь как ощущение ужасного напряжения в желудке, положившее начало ее ранней язвенной болезни. Только тогда, когда чувства, связанные с этим отвержением, вновь ожили в отношениях с ее мужем, она смогла восстановить "зависящие от состояния" воспоминания о ранней травме — она оказалась способной на это, когда у нее имелся образ ее детского "я" и поддерживающие терапевтические отношения, которые помогали ей в этом. Юнг однажды сказал, что простое отреагирование (abreaction) травмы не представляет собой исцеляющего фактора: "переживание должно быть воспроизведено в присутствии врача" (Jung, 1928a:par. 269). По-видимому, присутствие свидетеля переживания необходимо для констелляции той самой "инаковости", которая вводит в действие психику в качестве "третьего" фактора.

Обычно психика является тем органом переживания, который создает связи и ассоциации между элементами личности, преследуя цели интеграции, целостности и единства личности. Однако в случае травмы мы видим, что психика не только устанавливает связи, но и разрушает их — расщепляя или диссоциируя. Мы могли бы представить диссоциативные защиты психики в виде "маленького человечка", который смотрит за тем самым предохранителем в электрической цепи в доме и разрывает цепь, как только ударяет молния. Это обеспечивает личности выживание — в условиях травмы целью психики является не индивидуация, а выживание. Защита психики спасает жизнь, однако спустя какое-то время она ошибочно принимает каждую "вспышку света" за ту самую когда-то пережитую катастрофу и компульсивно разрывает цепь. При этом платится чудовищная цена — потеря духа. Живительное начало психической жизни или то, что мы бы назвали духом, уходит, когда разум и тело разделены.

С этого момента положение вещей несколько усложняется, так как возникает вопрос: "Куда уходит дух?". Как мы видели на примере наших случаев, зависимые от состояния "воспоминания" точки напряжения в желудке как раз и могут быть одним из таких "мест", куда уходит дух. Другими словами, он инкапсулируется в неких "соматических" бессознательных состояниях. Однако мы также видели, на примере Линоры, что ее дух был инкапсулирован и в "разуме"—в этом искаженном и искажающем внутреннем мире, сплетенном из архетипических фантазий; Винникотт (Winnicott, 1971a: 32) назвал это "фантазированием", противопоставив воображению. Мы могли бы назвать его "душевным" или "духовным" бессознательным. В случае Линоры картина выглядела так, будто бы существовало два "места", где была инкапсулирована энергия: одно в ее теле и другое в ее разуме. Оба были "бессознательными". Однако вместо того, чтобы говорить о "бессознательном" во множественном числе, мы, следуя Юнгу, скажем, что бессознательное имеет два аспекта или "полюса"—один полюс соотносится с инстинктом и с телом, а другой — связан с духовным измерением бытия.

В аналогии Юнга психика располагается в видимой части спектра. В этой части спектра человеческий глаз может воспринимать цвета от красного на одной границе до фиолетового — на другой. На каждой из сторон спектра есть "цвета", которые являются "бессознательными", так сказать, вечно вне осознания. На одной стороне — инфракрасные лучи, а на другой — ультрафиолетовые. Мы можем представить себе инфракрасную область как хтонический или "психоидный" уровень — инстинктивную, телесную сторону бессознательного, а область ультрафиолета как духовное или "высшее" душевное измерение бессознательного. По-видимому, психика использует крайние области спектра тело/разум как депозитарий, как "места", куда уходит личностный дух, где он может быть скрыт. Вероятно, дух отправляется одновременно в оба места, когда он покидает единую структуру тело/разум. "Возвращается" же он также из двух мест одновременно. Личностный дух не только сходит с небес в виде голубя, как это изображено на средневековых образах нисхождения Святого Духа. Он также появляется и снизу — из телесного нижнего мира как распрямляющаяся змея Кун-далини. Когда эти два аспекта духа встречаются, мы имеем то, что можно было бы назвать рождением души или психики и воплощением духа или божественного ребенка. "Numen" и "lumen" воссоединяются (см. Jung, 1949: par.259—305).

Глава 3

Диалог между Фрейдом и Юнгом о внутреннем мире травмы

Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей.
Достоевский, "Братья Карамазовы"*

* Полное собрание сочинений.
Л.: Наука, 1976, т. 14, с. 100.

Жане и демоны одержимости

Глубинная психология берет свое начало в открытии того факта, что человеческая личность содержит в себе не один, а два (и даже больше) центра организации и идентичности. К середине девятнадцатого века последователями Мессмера, практиковавшими гипноз и "животный магнетизм", было опубликовано множество замечательных работ с яркими описаниями случаев раздвоения личности или множественной личности, состояний сомнамбулической одержимости, каталепсии и других форм "дипсихизма" (см. Ellenberger, 1970:112-47). Эти исследования наглядно продемонстрировали, как в измененном состоянии сознания вторичное эго-состояние, со своей собственной полноценной жизнью, берет контроль над повседневной личностью индивида.

Вторичная личность, изучавшаяся в этих ранних исследованиях, рассматривалась как "демоническая", находящаяся во власти "духа" (обычно злого), овладевающего личностью изнутри. Часто в состоянии гипнотического транса этот дух одержимости называл себя демоном. Задолго до работ Жане и Фрейда было известно, что источник власти демона одержимости находится в тяжелом травматическом опыте и что состояние демонического "транса" каким-то образом блокирует организацию травматического опыта в виде воспоминаний. В ранних работах Шарко и Жане описывалось, как демоны, имеющие свои имена, лестью и уговорами вовлекались в процесс лечения. Их гипнотическая власть над эго пациента "переносилась" на врача, и таким образом травматические воспоминания могли быть восстановлены.

Жане особенно нравилось обводить вокруг пальца этих внутренних демонов. Один из его пациентов, названный Ахиллом, был одержим самим Дьяволом и извергал потоки богохульства и проклятий до тех пор, пока Жане хитростью не вовлек этого внутреннего демона (используя метод автоматического письма) в сотрудничество с ним в процессе лечения, и тот взял на себя гипнотический контроль за поведением пациента изнутри! Вскоре после этого в сознании пациента всплыла травматическая история о том, как он в поезде изменил своей жене. В момент измены он стал фантазировать о Дьяволе и неожиданно для себя впал в состояние одержимости. Бред пациента прекратился в тот момент, когда Жане удалось заполучить рассказ об этой глубоко конфликтной ситуации. Внутренний демон пациента оказывал сильнейшее сопротивление лечению до тех пор, пока он не был вовлечен в сотрудничество. Подводя итог, Жане резюмировал по поводу этого случая, что причиной болезни этого пациента был не демон, а муки совести (см. Ellenberger, 1970:370).

В этом случае Жане продемонстрировал свое истинно "современное" понимание того, что источником "настоящей болезни" является интрапсихический конфликт (бессознательные чувства вины/раскаяния), причиняющий слишком сильное страдание, с которым не может справиться эго пациента. Психика, защищая себя от непереносимой боли, посылает архетипического демона, представителя системы самосохранения психики, цель которого состоит в диссоциации чувств стыда/тревоги пациента. Этот демон "думает" и "говорит", озвучивая интерпретации пациентом своей неосознаваемой боли.

Глагол "интерпретировать" образован от греческого hermenuenein, т. е. "исходящее от Гермеса", бога коммуникации и герменевтики, мудрого посредника между божественной и человеческой сферами. Бог границ и перекрестков ("переходного пространства" по Винникотту (Winnicott, 1951), Гермес также является святым покровителем глубинной психологии.

Итак, мы видим, что внутренний мир травмы состоит из созданий Гермеса, являющегося, кроме того, Трикстером. Его сообщения — часто ложь и обман (см. Radin, 1976). Возможно, образ Гермеса (во второй части книги мы увидим его во множестве обличий) является наиболее точной персонификацией того, что я назвал архетипической системой самосохранения психики.

Травма и открытие Фрейдом психической реальности

К тому времени, когда Фрейд начинал свою работу, в описаниях случаев, подобных случаю Ахилла Жане, было показано, что исцеление может быть достигнуто посредством гипнотического индуцирования "вторичного", измененного состояния сознания, контролируемого "демоном". Однако движущий механизм этих исцелений оставался непонятым. В том факте, что вызывание (или изгнание) демона оказывает на пациента целительное действие, не видели в то время никакого смысла, поскольку считалось, что причина раздвоения эго психотических пациентов лежит в некоем наследственном "изъяне" мозга или их патологической умственной слабости.

Применив гипнотические техники Шарко к своим истерическим пациентам и получив от них подробные описания своих травматических историй, Фрейд сделал открытия, приведшие его к созданию первой психоаналитической теории травмы и, что самое важное, к открытию психической реальности per se *. Фрейд обнаружил, что за истерическими симптомами его пациентов лежит некий болезненный аффект, который остается в "связанном" состоянии, поскольку относится к изолированному от сознания воспоминанию. Заблокированная связка аффект-воспоминание, согласно Фрейду, становится ядром "вторичной психической группы" (Freud, 1894:49)или "предсознательным комплексом идей" (Freud, 1893:69п). Однажды образовавшись в "травматический момент", это ядро служит причиной уменьшения сопротивляемости психики при повторении травматических ситуаций, схожих по силе воздействия. Отсюда следует, что лечение не достигнет успеха, если не будет реконструирован исходный травматический момент наряду с аффектом, ассоциированным с ситуацией травмы. Согласно широко известному изречению авторов, "истерические пациенты в основном страдают от реминисценций" (Freud, 1893: 7).

* Как таковой (лат.)

Однако возникает вопрос: "Реминисценции чего?" Что является травматическим моментом и ассоциированным с ним "блокированным аффектом?" В этой работе Фрейд дает ясный ответ, какой именно момент он считает травматическим. "Во всех случаях, которые я анализировал,— пишет он,— корни болезненного аффекта лежат в сексуальной жизни субъекта" (Freud, 1894: 52). В 1896 году Фрейд выдвинул еще более сильное заявление:

Поэтому я заявляю, что в основании каждого случая истерии лежит один или более случаев преждевременного сексуального опыта... Я убежден, что это является важной находкой, открытием caput Nili[источника Нила] в нейропатологии.

(Freud, 1896: 203)

Подводя итог размышлениям на эту тему, Фрейд предположил, что результатом травмы является не повреждение мозга, а повреждение психики (расщепление эго). Именно это приводит к образованию "вторичной психической группы", которая становится источником сопротивления исцелению.

Теория соблазнения

В своих ранних исследованиях Фрейд вскоре столкнулся с разнообразными препятствиями, что потребовало от него пересмотра положений теории и практических методов. Во-первых, многие травмированные пациенты отказывались от гипноза и многими разными способами сопротивлялись попыткам аналитика добиться доступа к их диссоциированному материалу. Во-вторых, Фрейд обнаружил, что некоторые из его пациентов скорее отреагировали фантазии о травматическом сексуальном абьюзе, чем реальную ситуацию сексуального соблазнения. Фрейд жалуется в своем письме Флиссу: "Вначале я определил этиологию [неврозов] слишком узко; фантазии здесь занимают гораздо большее место, чем я думал прежде"(Freud, 1959).

Это не было отказом от теории соблазнения, как Мейсон (Masson, 1984) пытался представить в различных своих работах (см. Kugler, 1986). Напротив, эти слова отражали растущее сомнение Фрейда по поводу того, может ли стать причиной невроза одно лишь объективное травматическое событие, без участия более глубоких слоев души (mind) (в особенности это касается участия бессознательных фантазий и ассоциированных уровней бессознательной тревоги). В этот период Фрейд был занят поисками психического фактора, который мог бы лежать в основании того факта, что к расщеплению психики приводит не сама травматическая ситуация, а устрашающий смысл, который событие обретает для индивида. Этот смысл должен быть найден, доказывал Фрейд, в универсальной бессознательной фантазии — своего рода ядре или "Kerncomplex", лежащем в сердцевине всех неврозов (см. Кегг, 1993: 247ff).

Случай Маленького Ганса дает нам неоспоримые свидетельства этого. Фрейд обнаружил в своем молодом пациенте четко выраженные сексуальные чувства ревности к матери и гнева к своему отцу, как к "сопернику" — темы, нашедшие свое мифологическое выражение в мифе о царе Эдипе, который Фрейд объявил чем-то вроде универсальной травмы. В свете этого мифа, то, что отец бранит своего сына за игры со своим пенисом, не составляет травму как таковую. Но эта брань означает угрозу кастрации, и этот смысл, в свою очередь, вызывает травматическую тревогу. Именно тревога, основанная на бессознательной фантазии, расщепляет психику. Акцент здесь поставлен на психической реальности. Внешнее травматическое событие само по себе теперь не рассматривается как патогенный фактор — скорее его внутреннее представление, аффект, преувеличенный смысл выступает теперь в роли источника психопатологии.