Оценка состояния философского знания на Руси.

В этой связи полезно вспомнить, что в Древней Руси осуждалось "философское кичение" как самонадеянность индивидуального разума и восхвалялось "смиреномудрие" как более достойная позиция — реальное понимание ограниченности человеческих возможностей перед беспредельностью мироздания. Кроме того, вся философская традиция делилась на "внутреннюю", христианскую, боговдохновенную, направленную на спасение души человеческой, и "внешнюю", ориентированную на познание окружающего бытия, приобретение полезных знаний, но не ведущую к совершенствованию человека. Поэтому предпочтение отдавалось первой, но отнюдь не отметалась и вторая. Как писал позднее Максим Грек, например, о логике, что она весьма полезна "для исправления ума", но нельзя "хитроумными силлогизмами" испытывать глубину и праведность христианского учения, равно как нельзя нравственно совершенствоваться с помощью прикладного знания. Налицо доминирование аксиологической установки перед инструментально-прагматической.

В подобном же ключе построены сочинения св. Кирилла Туровского (ок. 1130-1182), именовавшегося "Златоустом, паче всех просиявшим на Руси". Характерна философски назидательная «Притча о человеческой душе и теле». Слепец (аллегория души) и хромец (аллегория тела), объединившись, совершают преступление, расхищая порученный им виноградник. Из авторского объяснения читатель узнает, что "вертоград" есть символ благоустроенного бытия, огражденного стенами нравственных заповедей. Хозяином является сам Творец, сурово наказывающий за преступление. Помимо отвлеченно морализирующего аспекта, это сочинение имело острую публицистическую направленность. Кирилл порицал в нем князя Андрея Боголюбского, действительно прихрамывавшего, и его ставленника епископа Феодора, задумавших отделить и возвысить Владимирское княжество. Размышления о средствах и цели, о преступлении и наказании принадлежали к числу наиболее популярных в отечественной литературе и философии с самого раннего периода [25, т. 12, с. 340-347].

Тип редкого для допетровской Руси светского мыслителя представляет великий князь Владимир Мономах, занимавший киевский престол в 1113-1125 гг., по материнской линии внук византийского императора Константина Мономаха. На склоне лет он создал «Поучение», сохранившееся в единственном списке в составе Лаврентьевской летописи и представляющее один из древнейших жанров в мировой литературе — наставление отца своему сыну, своеобразное духовное завещание, передача выстраданного жизненного опыта юному поколению. После смиренного вступления о "страхе божием", что в средневековой семантике означало постоянную память об ужасе греха и стремлении к спасению души, Мономах кратко и убедительно выражает свои мысли: „Уклонися от зла, сотвори добро, взыщи мира... Старыя чти яко отца, а молодыя яко братью... Лже блюдися и пьянства и блуда, в том то душа погибает и тело... Научися, верный человек, быти благочестию деятель" [3, т. 1, с. 392-413].

Подобно многим средневековым авторам, князь обращается к Псалтыри, бывшей одним из наиболее почитаемых ветхозаветных сочинений и оказавшей значительное влияние на всю топику древнерусской культуры. Она стала книгой, обязательной для изучения после Азбуки и Часослова. Концентрированная мудрость выражена в тексте псалмов в яркой поэтической и символической форме. Редкий памятник средневековья обходится без цитат, толкований, реминисценций, образов, связанных с этим древнейшим гимнографическим сочинением. Велико его значение в богослужебной и монашеской практике вплоть до сегодняшнего дня.

Современником князя был грек митрополит киевский Никифор, оставивший несколько творений, из которых наиболее ценно в философском плане «Послание к Владимиру Мономаху о посте». В нем раскрывается сложная диалектика человеческой души путем выделения трех составляющих ее начал: "словесного" — разумного, мыслящего, божественного; "яростного" — стихийного, оргического, эмоционального; "желанного" — волевого, целенаправляющего. "Тричастная душа" действует по всему телу "пятью слугами", т.е. пятью органами чувств. По давней эллинской традиции (подобно Платону в диалоге «Фёдр») митрополит передает динамику души через символический образ несущейся колесницы, где разум выступает в роли возничего. Он пишет также о значении поста, который "творят вси языци" для укрощения языческой невоздержанности, о роли зрения и слуха в познании мира, о гносеологической функции памяти и многом ином. Через подобные сочинения на Русь проникали элементы высокой греческой философской традиции [8, с. 82-87].

Одним из самых ярких памятников афористической мысли является «Моление», или «Слово», Даниила Заточника, загадочного автора рубежа XII-XIII вв., о котором существует много гипотез, но нет никаких достоверных сведений. Будучи представителем своеобразной средневековой интеллигенции, "одержимым нищетою", считавший себя "ратником духа", мыслящей личностью, он обращается к князю, ища его покровительства. «Моление» буквально искрится, переливается, как драгоценными камнями, перлами образной мысли, заимствованными из святоотеческой литературы, народной речи и созданными самим автором: „Да разверзну в притчах гадание мое... Сердце бо смысленаго укрепляется в телеси его мудростью... Злато сокрушается огнем, а человек напастьми... Очи бо мудрых желают благых, а безумнаго — дому пира". Некоторые афоризмы Заточника вошли в сборники сентенций, подобные «Пчеле», его имя упоминается в древнерусской книжности наряду с признанными авторитетами почитаемой литературы.

Подводя итоги краткого рассмотрения Киевского периода, можно сказать, что уже в домонгольскую эпоху на Руси сложилась характерная для отечественного средневековья философская мысль в разнообразии жанров, источников, имен, интенций развития, о чем свидетельствуют историософия летописцев, провиденциализм митрополита Илариона, экзегеза Климента Смолятича, притчи Кирилла Туровского, этика монашествующих пр. Феодосия Печерского и мирская этика Владимира Мономаха, философская антропология митрополита Никифора, афористика Даниила Заточника [7]. Тогда же были заложены устойчивые традиции отечественного философствования, о которых говорено выше.

Литература:
Громов М.Н. Оценка состояния философского знания на Руси./История философии. Запад-Россия-Восток. Книга первая. Философия древности и средневековья.- М.:Греко-латинский кабинет, 1995 - с.454-456

 

 

Москва - Третий Рим.

В XIII в. под ударами монгольских войск пала Киевская держава, чему предшествовало все большее обособление отдельных ее частей. Нашествие свирепых, спаянных железной дисциплиной кочевников было воспринято европейцами как апокалиптическое событие вселенского масштаба, о котором пророчило «Откровение Мефодия Патарского» и другие эсхатологические произведения. Европа в силу своего выгодного геополитического положения устояла, а Русь была разгромлена и подчинена. Западные ее земли вместе с Киевом, Черниговом, Смоленском попали под власть Великого княжества Литовского, а после его унии с Польшей вошли на несколько веков в состав Речи Посполитой, став ближе к католическому миру и подвергшись полонизации.

На северо-востоке Руси в условиях тяжелейшего противостояния с завоевателями начинает формироваться новое древнерусское государство с центром в Москве. Этому окраинному городку, основанному киевским князем Юрием Долгоруким и расположенному на землях Владимиро-Суздальского княжества, предстояло драматичное восхождение от малого града до одной из мировых столиц. Много раз он горел, разорялся, гибли тысячи его жителей, но каждый раз упорно восстанавливался и креп под сенью своего небесного покровителя св. Георгия, поражающего дракона. Образ Георгия не просто герб Москвы, но выраженный пластическими средствами концептуальный образ, соединивший древнейший хтонический миф, христианское самопожертвование, воинскую честь, противостояние добра и зла, торжество справедливости. Этот образ — всадник, поражающий дракона, — концентрированно выразил суть многовековой борьбы за становление российской государственности, что отразилось во множестве творений отечественной культуры, в том числе в великолепном бело-золотом Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца, посвященном воинской славе россиян.

Но временам подъема России предшествовали времена смирения, уничижения, накопления сил для борьбы. О тяжких испытаниях в годину монгольского разорения свидетельствуют «Слово о погибели Русской земли», где рисуется эпический облик процветавшей некогда страны, и «Сказание о граде Китеже», погрузившемся на дно озера, невидимом людям злым и открывающемся перед теми, кто "никакова помысла имети лукава, и развращенна, и мятущего ума". Светлая мечта о "земном рае", манящий идеал социальной утопии, стремление найти построенное на справедливости Беловодье станут одной из духовных грез отечественного самосознания, взыскующего созидания царства Божиего на земле, принесшей так много испытаний и все же неистребимой вплоть до нашего времени [8, с. 95-97].

Литература:
Громов М.Н. Москва - Третий Рим./История философии. Запад-Россия-Восток. Книга первая. Философия древности и средневековья.- М.:Греко-латинский кабинет, 1995 - с.457

 

 

Древнерусский панэтизм.

Живой свидетель тех потрясений епископ Серапион Владимирский (ум. 1275) сравнивает нашествие иноплеменных с разрушительным землетрясением. "Ныне землею трясеть и колеблеть, безаконья грехи многая от земли отрясти хощеть, яко лествие от древа". Подобно летописцам, он с болью и смирением признает, что обрушившееся испытание есть меч карающий в деснице Божией за умножившиеся грехи, небратолюбие, вражду, усобицы Русской земли. Однако Бог как Отец любящий посылает наказание не для уничтожения, но для вразумления людей, их покаяния и исправления. Серапион призывает не унывать, быть морально стойкими и "крепкодушными". Подобная нравственно акцентированная трактовка исторического процесса отражает особое видение бытия в духе "онтологизации морального воззрения на мир" (О.Г. Дробницкий).

Действенным средством нравственного воздействия и воспитания служила агиографическая литература. «Житие Михаила Черниговского», мученически погибшего в ставке Батыя вместе с боярином Феодором за веру христианскую; «Житие Михаила Тверского», также убитого в Орде и причисленного к лику святых; «Повесть о житии Александра Невского», где соединены черты воинской повести и благочестивого жития принявшего перед смертью схиму и канонизированного впоследствии одного из самых любимых народом устроителей и защитников земли Русской. Именно он произнес в Софийском соборе Новгорода перед походом против высадившихся на берегах Невы шведов пламенные слова "Не в силе Бог, но в правде", ставшие знаменем борьбы в те тяжелые времена, когда Русь была стиснута между Западом и Востоком, когда решался вопрос о ее существовании.

Его имя Александр (в переводе с греческого "защитник людей") ассоциировалось с именем и подвигами Александра Македонского, известными в древнерусской среде по многим памятникам, в том числе по переведенной с греческого «Александрии». Данный источник, существующий в пяти редакциях, весьма интересен и вместе с тем мало изучен в философском отношении. Из него русский читатель получал сведения о связи философии и политики на примере отношений Аристотеля и Александра; здесь же повествуется о "рахманах", индийских нагомудрецах и аскетах, их споре с завоевателем мира, своеобразных установках древнеиндийской мудрости о суетности внешнего активизма, о крахе неправедно достигаемого, о слиянии с природой и стремлении к бесконечному духовному универсуму.

Так в сознание русских людей входили некоторые понятия и образы восточной философии задолго до Нового времени. Кроме цикла памятников, связанных с Александром Македонским, этому способствовали сочинения «О рахманах», «Хождение Зосимы к рахманам», «Повесть о Варлааме и Иоасафе», «Стефанит и Ихнилат», «Повесть об Акире Премудром» и ряд других источников (В.К. Шохин). Следует, однако, заметить, что нехристианские тексты подвергались христианской адаптации, в них вносились коррелирующие их в православном духе акценты и нюансы. Александр приобретал черты протохристианского героя, исповедующего единобожие и общающегося с пророком Иеремией, глава рахманов Дидим назывался "игумен", а его единомышленники — "братия". [24, т. 2, с. 78—92]. Впрочем, подобная корреляция прошлого и его деятелей, устойчиво вошедших в мировое культурное наследие, присуще не только средневековью. Она присутствует всегда и повсеместно, ибо в минувшем актуализуется то, что отвечает чаяниям и злобе сегодняшнего дня.

Литература:
Громов М.Н. Древнерусский панэтизм./История философии. Запад-Россия-Восток. Книга первая. Философия древности и средневековья.- М.:Греко-латинский кабинет, 1995 - с.458-459