В развитии религиозного стиля башкирского языка

Известно, что любая переводная литература, независимо от ее тематики, в той или иной мере способствует дальнейшему развитию конкретного функционального стиля, а также обогащению словарного состава языка. В нашей ситуации, а именно – при выяснении роли переводной духовной литературы в развитии религиозного стиля башкирского языка, следует выделить два очень важных момента. Отметим, что первый из них носит сугубо теоретический характер. Второй момент направлен на описание лексических, морфологических и синтетических особенностей перевода с русского языка на башкирский язык.

1. Обозначим первый момент как «историко-теоретический аспект»

История изучения книжных (или же, литературно-функциональных стилей башкирского языка охватывает период с середины 60-х – конца 80-х годов XX столетия, в рамках которого предпринимались три попытки их классификации. Однако во всех трех представленных классификациях не нашлось места той литературно-функциональной разновидности, которая обслуживала бы сферу религии. В этом случае мы полностью солидарны с мнением Л.П.Крысина, считающим, что отсутствие данной разновидности “…объясняется в значительной мере причинами "внешнего" порядка...” [3, 136].

Так, например, 30-е годы XX века в истории Башкортостана были отмечены массовыми закрытиями мечетей и разгромом мусульманских центров.

Но к середине 80-х годов XX века ситуация резко изменилась. Формированию и дальнейшему развитию религиозного стиля башкирского языка способствовали те демократические преобразования, которые начались еще в условиях Советского Союза после известного Апрельского пленума ЦК КПСС 1985 года, взявшего курс на перестройку. 20 июня 1991 года Верховный Совет республики принял Закон “О свободе совести и религиозных организациях в Башкирской ССР”, согласно которому каждому гражданину представлялась возможность самостоятельно определить свое отношение к религии [2, 66]. С 1992 года параллельно с Центральным Духовным Управлением Мусульман России, европейских стран СНГ в г.Уфе начало функционировать Духовное Управление Мусульман Башкирской ССР: оно стало детищем и одновременно реальным воплощением Декларации о государственном суверенитете Башкортостана [2, 254]. В Башкортостане за период с 1988 по 1990 гг, количество действующих молитвенных домов, церквей и мечетей увеличилось с 37 до 85. В 1998 году в Республике Башкортостан успешно функционировали 5 религиозных центров и более 700 религиозных организаций, среди которых – 190 мусульманских (20 мухтасибатских правлений), 116 православных (12 благочинных округов), 5 старообрядческих, 17 ЕХБ (евангельские христиане – баптисты).

В 1993 году Башкирским государственным издательством “Китап” (“Книга”) был выпущен на башкирском языке Коран. Башкирские республиканские газеты "Башкортостан", "Йэшлек" ежемесячно печатают спелциальные полосы "Дин вэ заман" ("Религия и современность"), "Иман" (“Вера”), посвященные исламу и другим религиозным учениям; на каналах Башкирского республиканского телевидения и радио (в том числе, и на коммерческих) делаются регулярные передачи на религиозную тематику. С 1998 года издается республиканская религиозно-просветительская газета “Рисалэт” – орган Духовного управления мусульман РБ.

Таким образом, перечисленные виды речевой деятельности могут характеризоваться различными лексическими, морфологическими и синтаксическими средствами современного башкирского литературного языка, на основе которых возможно выделение специфики религиозного стиля.

Более того, религиозный стиль успел сформировать свои подстили, которые отличаются друг от друга не только функциональным назначением, но и языковыми особенностями: а) собственно религиозный подстиль; б) пояснительно-дидактический религиозный подстиль; в) популярный религиозный подстиль.

Собственно религиозный подстиль представляет по своему содер­жанию переводы всех священных книг (Корана, Библии и др.) на башкирский язык. Функциональное назначение пояснительно-дидакти­ческого подстиля связано с учебно-просветительской работой, поэтому для него характерна систематизация религиозного материала, развернутые дефиниции религиозных понятий. Говоря по-другому, он близок к учебно-научному подстилю научного стиля башкирского языка. Популярному религиозному подстилю, как и научно-популярному подстилю научного стиля, свойственна наибольшая экспрессивность, эмоциональность, что доказывается функционированием в нем такого жанра как духовное стихотворение. Благодаря наличию такого жанра достигается вполне доходчивая передача адресату-читателю различной религиозной информации.

Все это дает полное основание для заявления о том, что стилевые черты религиозного стиля имеют межстилевой характер. Иными словами, этому стилю, как и литературно-художественному, характерно использование языковых средств всех остальных книжных стилей.

К примеру, язык духовной поэзии на башкирском языке должен рассматриваться в составе одного из трех подстилей религиозного стиля – популярного религиозного подстиля, поскольку именно жанрам поэзии характерна та экспрессивность, которая служит основным средством воздействия на умы и сердца верующих.

Сегодня духовная поэзия на башкирском языке представлена творчеством таких известных поэтов, как народный поэт Башкортостана Р.Бикбаев (“Сто один хадис”: Первая книга. – Уфа, 2001; Вторая книга. – Уфа, 2002), М.Ямалетдинов (“Коран: Поэтические переводы”. – Уфа, 2002), А.Кашфуллин (“Лучи доброты”. – Уфа, 1997), а также образцами творчества самодеятельных поэтов (“Слова, высказанные от всей души: сборник мунажатов”. – Сибай, 2006).

Естественно, возникает вполне уместный вопрос: почему же мы придерживаемся термина “духовная литература”? А не, наоборот, другого: например, термина “религиозная литература”? Ответ ясен: если бы мы оказались сторонниками применения термина “религиозная литература”, то нам бы пришлось ограничиться только поэзией и прозой. Но при нашем обращении к термину “духовная литература” объектов научного поиска становится существенно больше.

Таким образом, круг наших исследовательских интересов распространяется не только на стиле-языковые особенности поэзии и прозы на религиозную тематику, но и на монографии [5], словари-справочники [6], даже на календари [4] и популярные издания [1].

На наш взгляд, духовная литература на башкирском языке не должна ограничиваться только исламской верой, поскольку имеется ряд переведенных на башкирский язык образцов мировых религий, к которым относятся “Евангелие от Луки” (Стокгольм – Москва, 1996), “Евангелие от Иоанна” (Москва, 2000).

2. Лексико-грамматический аспект перевода духовной литературы. В докладе делается акцент на роль переводов “Евангелий” в развитии грамматической структуры и словарного запаса башкирского языка и приводятся соответствующие примеры.

Сегодня книжная сфера современного башкирского литературного языка объединяет научный, публицистический, официально-деловой, эпистолярный, религиозный, литературно-художественный стили, а также стиль башкирского устно-поэтического творчества и стиль рекламы.

Литература

1. Акбулатов И. М., Булгаков Р. М. Праздники исламской религии. Религиозные и народные праздники башкир. – Уфа: ПКФ “Конкорд-Инвест”, 1993. – 47 с.

2. Башкортостан: Краткая энциклопедия. – Уфа: Изд-во “Башк. энцикл.”, 1996. – 672 с.

3. Крысин Л.П. Религиозно-проповеднический стиль и его место в функционально-стилистической парадигме современного русского литературного языка // Поэтика. Стилистика. Язык и литература. Памяти Т.Г.Винокур. – М.: Наука, 1996. – С. 135-138.

4. Религиозный календарь: 1423 год по хиджре: (для 2002-2003 гг.). – Уфа: ДУМ РБ, 2002. – 32 с.

5. Сибагатов Ф.Ш. Коранические мотивы в башкирской литературе. – Уфа: Гилем, 2001. – 148 с.

6. Сибагатов Ф.Ш. Ислам: (религия, литератор, литература): Словарь-справочник. – Уфа: Гилем, 2004. – 96 с.

Т. Т. Сихарулидзе

(Ахалцихский гос. ун-т, Грузия)

Вопросы перевода Святого Евангелия

Из всех народов Северного Кавказа (дагестанцев, вейнахов, абхазо-адыгов) только удины (древние албанцы) фактически сохранили христианство. В Азербайджане одна часть удин (варташенцы) исповедует Православие, а другая часть (Ниджцы) – Григорианство. Ныне подавляющая часть православных удин проживает в Грузии – Кварельский район село Зинобиани.

Параллельный текст удинско-русского Евангелия, изданный в Тбилиси в 1902 г. в рамках концепции восстановления Православия на Северном Кавказе, так и остался невостребованным по целому ряду причин.

Содержание Евангелия недоступно для удин Грузии, поскольку они получили грузинское образование (среднее и высшее), а удинский текст (равно как и русский) напечатан русской графикой с многочисленными весьма своеобразными диакритическими знаками, затрудняющими его восприятие.

Помимо этой весьма существенной причины, имеются не менее важные моменты, определяющие необходимость критического осмысления всего текста удинского перевода в связи с наличием в нем значительного числа смысловых неточностей, обусловленных недостаточным опытом переводчика и техническими погрешностями.

Общеизвестно, что христианские истины в основном распространяются посредством перевода. При этом переводчик в подавляющем большинстве случаев имеет дело не оригиналом, а с ранее переведенным текстом, качество и соответствие которого оригиналу следует установить в первую очередь. Перевод сакральной литературы требует от исполнителя высокой профессиональной и тематической компетенции.

Несомненно, преподаватель варташенской школы С. Бежанов, осуществивший перевод Евангелия на варташенский диалект удинского языка, выполнил большую работу, однако, к сожалению, не сумел избежать разного рода неточностей, например, вместо собственно удинских слов используются заимствованные):…... еф учителен ук̒са... –... ваш учитель ест... (Матф 9.11). Вместо слова учител-ен должно быть собственно удинское слово зомбало – учитель[Джейранишвили 1971: 139]; зу ес՚чере шоту Вi шӓгирг ༾ о... – я приводил его к ученикам Твоим... (Матф 17.16). Здесь вместо заимствованного шӓгирг ༾ о (должно быть шӓгирдг ༾ о из перс. шӓгирд) следовало дать собственно удинское калкало – ученик[Джейранишвили 1971: 139]. В этом же стихе вместо морфологического используется принцип фонетического написания, неприемлемый для произведений «общего назначения». Вместо е-с-՚чере должно быть е-з-՚чере ( из е-зу-՚чере). Зу – показатель первого лица.

Не вызывает сомнения и другой случай неадекватного перевода (Матф 21.33): Был некоторый хозяинъ дома, который насадилъ виноградникъ, обнес его оградою, выкопал въ нем точило, построил башню, и, отдавъ его виноградарям, отлучился.

Выделенное в тексте слово точило переведено как маран – 1. склад, погреб; 2. точило, брусок [Гукасян 1974: 170]. Ни одно из приведенных значений не соответствует подразумеваемому содержанию в исходном тексте. В русском тексте Евангелия для обозначения давильни использована диалектная форма точило – точило ср. гнет, жомъ, устройство для выжимки виноградного сока [Даль 1957: 423].

Переводчик-удин либо никогда не сталкивался с виноделием, что маловероятно, либо отсутствие переводческого опыта и недостаточное знание русского языка (конкретно его диалектных форм) предопределили неверный перевод.

Итак, здесь вместо маран должно быть давильня, как у грузин sawnexeli, у французов pressoir; во всех трех случаях значение увязывается с основами дав, wnex, press.

Все сомнения снимает древнегреческий текст, где дано значение lenos «виноградное точило» [Novum Testamentum 1904].

Что же касается удинского соответствия, то здесь должно быть не маранъ, а слово наъв «давильня». Хотя следует отметить, что в словаре В. Гукасяна [там же: 178] приводится лишь одно значение, а именно наъв – в. желоб.

Значительное количество подобных несоответствий в удинском переводе Евангелия ставит на повестку дня проблему адекватности переводного и оригинального текста данного памятника.

Если в отношении технических погрешностей, имеющихся в тексте, допустима некоторая терпимость, то искажение содержания религиозного текста неприемлемо по существу, поскольку, с одной стороны, это может восприниматься как святотатство, а, с другой, может способствовать распространению искаженного содержания канонической литературы.

Литература

Гукасян В. Удинско-азербайджанско-русский словарь, Баку, 1974.

Даль Вл. Толковый словарь живого Великорусского языка, т. IV, М. 1957.

Джейранишвили Е. Удийский язык, Тб. 1971.

Novum Testamentum graece apparut et libris manu scriptis collecto curavit eberhard Nestle, Stuttgard, 1904

О. Сушкова

(СФИ, Москва)