Глава 14. Защита чести, достоинства и деловой репутации

Распространение недостоверной информации является не только одной из форм «загрязнения» информационного пространства, но и — при определенных обстоятельствах — нарушением прав человека. Гражданский кодекс Российской Федерации, развивая положения ч. 1 ст. 23 Конституции РФ, признает за гражданином право требо­вать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство и де­ловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет их соответствие действительности. Причем если эти све­дения распространены в СМИ, то и опровергнуты они должны быть в тех же СМИ (пп. 1 и 2 ст. 152 ГК РФ).

Упомянутым нормам ГК РФ корреспондируют правила, закреплен­ные в ст. 43 Закона о СМИ. Они обязывают редакцию опровергнуть в том же СМИ распространенные им порочащие сведения, если она не располагает доказательствами их соответствия действительности.

Таким образом, ГК РФ и Закон о СМИ предоставляют заинтересованному гражданину выбор: либо сначала попытаться добиться опровержения через обращение к редакции, а в случае отказа обжаловать его в суде, либо сразу прибегнуть к судебной процедуре. Впрочем, Закон о СМИ допускает возможность обжалования не только отказа в распространении опровержения, но и нарушения порядка опровержения. Например, пропуск месячного срока, отведенного законом для того, чтобы редакция могла ответить заявителю на требование об опровержении, уже является нарушением порядка оп­ровержения. Точно так же может быть обжаловано нарушение по­рядка опровержения, выразившееся, например, в его публикации не под заголовком «Опровержение» или не в те сроки, которые уста­новлены ст. 44 Закона о СМИ.

В Законе о СМИ главным средством выступает внесудебное уре­гулирование спора. Такой порядок имеет ряд преимуществ, о чем свидетельствует опыт ряда зарубежных стран. Во-первых, эко­номится время самих конфликтующих сторон и свидетелей. Во-вторых, сокращается срок от публикации до опровержения. В-третьих, отпадает необходимость оплаты судебных расходов. В-четвертых, снижается нагрузка на судебные органы. В-пятых, если опровержение опубликовано, то заинтересованный гражданин уже не может обратиться в суд с этим требованием, хотя вправе предъя­вить иск о компенсации морального вреда. В-шестых, организация, не являющаяся юридическим лицом, вообще лишена возможности прибегнуть к судебной процедуре. Наконец, если человек сознатель­но уклоняется от внесудебного удовлетворения своих притязаний и обращается непосредственно в суд, то это должно быть учтено су­дом как важное обстоятельство, характеризующее истца.

Продолжим сравнение положений Закона о СМИ и ГК РФ. В первом срок для обращения в суд равен одному году со дня распро­странения оспариваемых сведений (суд вправе при наличии уважи­тельных причин продлить этот срок в соответствии со ст. 87 ГК РФ). Для второго случая исковая давность вообще не предусмотрена (ст. 208 ГК РФ). И хотя формального противоречия здесь нет, нали­цо очевидное раздвоение воли законодателя, результатом чего стала ничтожность предпринятой в Законе о СМИ попытки установить ра­зумный срок исковой давности для данной категории дел, устранив тем самым возможность требовать опровержения спустя много лет после публикации, когда может уже не быть на свете ни автора, ни свидетелей, ни доказательств.

Такая гипотетическая опасность усиливается еще и потому, что ГК РФ признает право обращаться в суд за защитой чести, достоин­ства и деловой репутации не только за гражданином, но и за други­ми заинтересованными лицами. Закон о СМИ (ч. 1 ст. 43) допускает такое только при наличии двух условий:

а) оно распространяется лишь на законных представителей опо­роченного лица, каковыми могут быть только родители, усыновите­ли и опекуны и только в отношении несовершеннолетних и лиц, со­стоящих под опекой (п. 2 ст. 20 ГК РФ);

б) оно реализуется только в том случае, если сам гражданин не имеет возможности потребовать опровержения. Следовательно, дан­ная норма распространяется только на случаи, когда объектом пося­гательства стали честь и достоинство несовершеннолетнего, недее­способного либо не полностью дееспособного гражданина. Более того, поскольку правоспособность гражданина прекращается его смертью (п. 2 ст. 17 ГК РФ), постольку одновременно прекращается и законное представительство.

Напротив, ч. 2 п. 1 ст. 152 Гражданского кодекса Российской Федерации допускает защиту чести и достоинства гражданина и по­сле его смерти. Причем с таким требованием могут обращаться в суд любые «заинтересованные лица». Хотя закон не уточняет, кого следует понимать под «заинтересованными лицами», однако из содер­жания ст. 3 Гражданского процессуального кодекса РСФСР можно заключить, что таковыми признаются любые физические лица, обра­тившиеся в суд за защитой нарушенного или оспариваемого права или охраняемого законом интереса.

Здесь-то и заключены логические ловушки: а) обращение в суд в защиту нарушенных прав покойного означает пролонгацию право­способности гражданина после его смерти; б) обращение заинтере­сованного гражданина в защиту своих прав в связи с публикацией, затрагивающей честь и достоинство покойного, фактически означает наследование чести, достоинства и деловой репутации. Причем в от­личие от гражданско-правового института наследования в данном случае наследником себя может посчитать любой и каждый, поскольку любой и каждый может посчитать себя заинтересованным лицом.

Обратим внимание на то, что в отличие от Гражданского кодекса РСФСР и Закона о СМИ, действующий ГК РФ признает наличие у гражданина и у юридического лица такого нематериального блага как деловая репутация. При определении понятия «деловой репута­ции» следует исходить из того, что категория «деловой» упо­требляется в Гражданском кодексе Российской Федерации исключи­тельно в связи с предпринимательской деятельностью. Так, п. 1 ст. 5 признает обычаями делового оборота не предусмотренные законода­тельством правила поведения, сложившиеся и широко применяемые «в какой-либо области предпринимательской деятельности». В ко­дексе говорится также о «деловых отношениях сторон» (п. 2 ст. 438) и о «деловых связях» (п. 1 ст. 1042). Все это дает веские основания для вывода о том, что «понятие деловой репутации в гражданско-правовом смысле применимо только к лицам, участвующим в деловом обороте. Это понятие не равнозначно, не синонимично понятию служебной или профессиональной репутации, понятию престижа, авторитета и т. п.».

В то же время нет оснований для того, чтобы признавать нали­чие деловой репутации только у граждан, зарегистрированных в ка­честве индивидуальных предпринимателей. Например, писатель, композитор, журналист-freelance, хотя и не участвуют в предприни­мательской деятельности, но получают средства к существованию за счет авторского вознаграждения. Вот почему распространение све­дений о том, что писатель N. постоянно и грубо нарушает сроки ис­полнения договора авторского заказа, может рассматриваться — при условии их недостоверности — как посягательство на его деловую репутацию.

Что же касается деловой репутации юридического лица, то спор­ным представляется утверждение о том, что ею может обладать «любое юридическое лицо: коммерческая и некоммерческая органи­зация, государственные и муниципальные предприятия, учреждения и др.». Ясно: если бы интенция законодателя была направлена имен­но в эту сторону, то достаточно было исключить слово «деловая». Однако законодатель говорит о репутации только в сочетании со словом «деловая». Более того, законодатель ясно говорит о том, что понятия «честь» и «достоинство» относятся только к гражданам, но никак не к юридическим лицам (п. 7 ст. 152 ПК РФ).

Причем нормы ГК РФ о защите деловой репутации применимы только к тем юридическим лицам, которые участвуют в деловом обороте, и не применимы к органам государственной власти и мест­ного самоуправления. Конституция указывает лишь одного субъек­та, наделенного правом на защиту чести и доброго имени, — челове­ка. Однако это не лишает институт правовой защиты деловой репутации юридических лиц конституционной базы. Напротив, кон­ституционные положения, касающиеся прав и свобод человека и гражданина, должны распространяться также на юридических лиц в той степени, в какой они по своей природе к ним применимы.

Гражданский кодекс РФ, признав у юридических лиц наличие деловой репутации, однако не нашел его у коллективов и других объединений граждан, не являющихся юридическими лицами. Это, правда, не исключает возможности коллектива защитить свою репу­тацию через обращение в суд тех физических лиц, которые его со­ставляют, или тех юридических лиц, которые представляют его правосубъектность. В тех же случаях, когда противоправному посягательству подвергается репутация коллектива, который либо вообще организационно не оформлен, либо его организационная «оболочка» не наделена правами юридического лица (что преду­смотрено, например, в ч. 1 ст. 21 Федерального закона «Об общественных объединениях»), наиболее приемлемым представляется ис­ковая активность его членов. Любой из членов объединения может посчитать себя лично опороченным, но суд вовсе не обязательно признает его истцом, поскольку сведения касаются не его персо­нально, а коллектива в целом.

Принципиальное значение имеет вопрос о разграничении сведе­ний и мнений. В Резолюции ПАСЕ 1003 (1993) о журналистской этике утверждается: «Новости — это информация о фактах и событи­ях, в то время как мнения — это мысли, идеи, представления или ценностные суждения». Причем, «хотя мнения неизбежно бывают субъективными, поэтому не могут и не должны проверяться на предмет их достоверности, мы, тем не менее, должны сделать все для того, чтобы они высказывались честно и в соответствующей этической форме». В этом же направлении развивается и практика Евро­пейского суда по правам человека. Так, в решении по делу «Lingens против Австрии» подчеркивается необходимость проведения четко­го различия между фактами и оценочными суждениями. Если нали­чие фактов можно доказать, то мнения не могут быть подтверждены доказательствами. Следовательно, по делам о защите чести, досто­инства и деловой репутации ответчик должен доказать соответствие действительности распространенных сведений, но нераспространен­ных мнений. Ч. 3 ст. 29 Конституции Российской Федерации прямо запрещает принуждать кого бы то ни было к отказу от своих мнений и убеждений. Очевидно, что решение суда, обязывающее ответчика опровергнуть собственное мнение, нарушало бы требование Консти­туции Российской Федерации.

До середины 1980-х годов судебные иски к СМИ о защите чести и достоинства встречались крайне редко. Причина заключалась в том, что в представлении судей авторитет СМИ был непререкаем (оружие партии!) и не шел ни в какое сравнение с правами и законными интересами отдельных граждан.

В конце 1980-х годов ситуация резко изменилась: пресса пове­рила в провозглашенную гласность, правоохранительные органы ощутили себя «мальчиками для битья», стало расти число судебных дел и удовлетворенных исков. В последующие годы исковая актив­ность граждан и организаций в защиту чести, достоинства и деловой репутации росла быстрыми темпами. При этом доля удовлетворен­ных исков колебалась в очень ограниченных пределах — от 33 до 38 процентов. Причем только часть дел заканчивалась вынесением ре­шения. Нередко подобное происходит тогда, когда истец и ответчик улаживают конфликт во внесудебном порядке и суд оставляет иско­вое заявление без рассмотрения в связи с неявкой сторон.

Результатом судебного или внесудебного порядка защиты чести, достоинства и деловой репутации является опровержение. Следует обратить внимание на то, что ст. 44 Закона о СМИ содержит как им­перативные, так и диспозитивные правила, касающиеся порядка распространения опровержения. Причем суд как правоприменитель­ный орган не вправе в своем решении проигнорировать или нару­шить эти правила вне зависимости от того, рассматривает ли он дело по жалобе на нарушение порядка опровержения или же по иску о защите чести, достоинства и деловой репутации гражданина.

Применительно ко всем видам СМИ действует норма, обязы­вающая указывать в опровержении:

а) какие именно сведения не соответствуют действительности;

б) когда и как они были распространены данным средством массовой информации.

Разумеется, текст опровержения этим не исчерпывается, но указанная информация является обязательной. Кроме того, всем видам СМИ адресованы нормы, касающиеся безусловных оснований для отказа в опровержении:

а) если представленный текст опровержения является злоупотреблением свободой массовой информации (например, содержит призыв к захвату власти или пропаганду войны);

б) если этот текст является анонимным;

в) если он противоречит вступившему в законную силу решению суда.

Хотя в Гражданском кодексе РФ эти основания не указаны, од­нако их очевидность создает уверенность в том, что судебная прак­тика их не проигнорирует.

Единые нормы для печатной и электронной прессы вводит Закон о СМИ в том случае, когда устанавливает сроки распространения опровержения. Так, в средствах массовой информации, выходящих в свет не реже одного раза в неделю, опровержение должно последо­вать в течение 10 дней с момента получения требования или текста, а во всех остальных — в подготавливаемом или ближайшем плани­руемом выпуске.

В отношении печатных СМИ закон предусматривает следующие императивные нормы:

а) опровержение должно быть помещено под заголовком «Опровержение»;

б) опровержение должно быть набрано тем же шрифтом, что и опровергаемое сообщение (как по конфигурации, так и по кеглю);

в) объем опровержения не может более чем вдвое превышать объем опровергаемого фрагмента распространенного сообщения;

г) нельзя требовать, чтобы объем опровержения был меньше одной стандартной страницы машинописного текста.

Относительно объема опровержения следует иметь в виду, что опорочить человека можно одним словом, а для его опровержения двух слов будет явно недостаточно. Кроме того, термин «фрагмент» означает по смыслу закона не строку, в которой упомянута фамилия заинтересованного гражданина, а весь текст, который его касается, включая авторские реминисценции, сравнения и т.д. В отношении места расположения опровержения закон применяет диспозитивную норму, указывая, что, как правило, это должно быть то же место полосы (страницы), которое занимало опровергаемое сообщение.

Для аудиовизуальных СМИ императивными являются следующие требования:

а) опровержение должно быть передано в то же время суток, что и опровергаемое сообщение;

б) опровержение не должно занимать меньше эфирного времени, чем требуется для прочтения диктором стандартной страницы машинописного текста.

Важно подчеркнуть, что суд, удовлетворяя иск о защите чести, достоинства и деловой репутации гражданина, обязан руководство­ваться установленным в Законе о СМИ порядком опубликования оп­ровержения, поскольку он не противоречит положениям Граждан­ского кодекса Российской Федерации. Если же суд не указал конкретно, в какой форме или в какой срок должно последовать оп­ровержение, то редакция сама обязана руководствоваться теми им­перативными указаниями, которые на этот счет имеются в ст. 44 Закона о СМИ.

Главным средством защиты от иска является, разумеется, пред­ставление доказательств того, что распространенные сведения соот­ветствуют действительности. Однако зачастую это оказывается со­всем непросто, особенно если речь идет не о фактах, а об оценках.

В качестве средства защиты возможны ссылки на обстоятельст­ва, перечисленные в ст. 57 Закона о СМИ и освобождающие редак­цию, главного редактора и журналиста от ответственности за рас­пространение сведений, не соответствующих действительности и порочащих честь и достоинство граждан и организаций. Сюда отно­сятся следующие случаи: если сведения содержались в обязательных сообщениях (например, в тексте, который редакция опубликовала по решению суда); если они были получены от информационных агентств; если они содержались в ответе на запрос информации либо в материалах пресс-служб; если они являются дословным воспроиз­ведением фрагментов официальных выступлений депутатов, делега­тов, должностных лиц; если они содержались в авторских произве­дениях, идущих в эфир без предварительной записи, либо в текстах, редактирование которых запрещено Законом о СМИ; если они являлись дословным воспроизведением сообщений и материалов, рас­пространенных другим СМИ, которое может быть установлено и привлечено к ответственности.

Если внимательно вдуматься в суть всех шести пунктов ст. 57, то легко понять, что их роднит цель освободить редакцию, редактора, журналиста от ответственности, если за ними нет вины — ни умысла, ни неосторожности. В то же время нельзя допустить, чтобы распро­странение недостоверных и порочащих сведений оставалось безна­казанным. Поэтому спрос должен быть с того, кто ввел прессу в за­блуждение. И наличие перечисленных в ст. 57 обстоятельств не исключает возможности рассмотрения судом иска об опровержении распространенных сведений. В такой ситуации к участию в деле должны быть привлечены те физические и юридические лица, от ко­торых оспариваемые сведения поступили и на которых переклады­вается таким образом бремя доказывания соответствия этих сведе­ний действительности.

Но можно ли рассматривать интервью с официальным лицом как получение ответа на запрос информации? Безусловно, можно. Об этом ясно говорит ст. 39 Закона, где устанавливается: «Запрос ин­формации возможен как в устной, так и в письменной форме». Хотя закон не определяет, в какую форму должна быть облечена предос­тавляемая по запросу информация, но сложившиеся обычаи предпо­лагают: устный запрос — устный ответ. Если же должностное лицо отказывает в предоставлении информации, то редакция может сде­лать письменный запрос, ответ на который также должен быть письменным.

Факультативным основанием для отказа в распространении оп­ровержения, предусмотренным ч. 2 ст. 45 Закона о СМИ, является то, что требование об опровержении касается сведений, уже опро­вергнутых в данном СМИ. При этом неважно, по чьей инициативе имело место первое опровержение. Редакция вправе отказать в оп­ровержении также в случае, если требование или текст опроверже­ния поступили в редакцию по истечении одного года со дня распро­странения опровергаемых сведений. Кроме того, в распространении текста опровержения может быть отказано, если он более чем вдвое превышает объем опровергаемого фрагмента оспариваемого мате­риала (ч. 3 ст. 44).

Искам о защите чести, достоинства и деловой репутации, как правило, сопутствует требование компенсации морального вреда.

Бурно разросшаяся судебная практика по делам о компенсации морального вреда стала тем эмпирическим материалом, который по­зволил Пленуму Верховного суда РФ дать в своем постановлении ответы на многие вопросы, которыми, судя по всему, не задавались сами законодатели.

Прежде всего, обратим внимание на дефиницию морального вреда. Пленум Верховного суда Российской Федерации толкует его как физические или нравственные страдания, причиненные действиями, посягающими на принадлежащие гражданину от рождения или в си­лу закона нематериальные блага (жизнь, здоровье, достоинство лич­ности, деловая репутация, неприкосновенность частной жизни, лич­ная и семейная тайна и т. п.) или нарушающими его личные неимущественные права (право на пользование своим именем, право авторства и другие неимущественные права в соответствии с зако­нами об охране прав на результаты интеллектуальной деятельности), либо нарушающими имущественные права гражданина. Моральный вред, в частности, может заключаться в нравственных переживаниях в связи с раскрытием семейной или врачебной тайны, распростране­нием не соответствующих действительности сведений, порочащих честь, достоинство или деловую репутацию гражданина, в повреж­дении здоровья в результате перенесенных нравственных страданий и т.д. Для решения вопроса о наличии или отсутствии морального вреда принципиальное значение имеет фактор противоправности действий (или бездействия), в результате которых были причинены страдания потерпевшему. Так, если распространенные сведения со­ответствуют действительности и (или) не являются порочащими честь, достоинство и деловую репутацию гражданина, то причинен­ный ими моральный вред компенсации не подлежит.

Наличие вины причинителя не является обязательным условием наступления ответственности за причинение морального вреда в случаях, когда такой вред возник в результате распространения све­дений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию гражда­нина. В этом смысле СМИ приравнены к автомобилям и правоохра­нительным органам, поскольку, согласно ст. 1100 Гражданского кодекса Российской Федерации, компенсация морального вреда осуществляется вне зависимости от вины причинителя также в слу­чаях, когда вред нанесен источником повышенной опасности (на­пример, наезд на пешехода), незаконным осуждением, незаконным привлечением к уголовной ответственности и т. д.

Защита чести и достоинства граждан в сфере массовой информа­ции осуществляется не только гражданско-правовыми, но и уголов­но-правовыми средствами.

В частности, УК РФ устанавливает ответственность за клевету и оскорбление. Принципиальных отличий клеветы в СМИ (ч. 2 ст. 129) от распространения в СМИ порочащих сведений, не соответствую­щих действительности, два. Во-первых, состав клеветы предполагает заведомую ложность обнародуемой информации. Во-вторых, в слу­чае возбуждения уголовного дела о клевете лицо, распространившее порочащие сведения, освобождается от необходимости доказывать, что эти сведения соответствуют действительности. Напротив, на об­винение возлагается бремя доказывания того, что порочащие сведе­ния являются несоответствующими действительности и обвиняемый знал об этом в момент их распространения.

Если в советское время судебные дела о клевете в СМИ были крайне редки по политическим причинам, то сегодня — по чисто юридическим, поскольку обычно невозможно доказать заведомую ложность распространенной информации, а без этого нет состава преступления. Судебная статистика свидетельствует, что за период 1990-2000 гг. число осужденных за клевету в СМИ сократилось приблизительно в три раза. Однако за тот же период статистика по делам об оскорблении в СМИ показывает устойчивый рост. Это можно объяснить тем, что доказать неприличную форму высказыва­ния значительно легче, нежели заведомую ложность распространен­ных сведений.

В отличие от клеветы оскорбление в СМИ (ч. 2 ст. 130) будет на­лицо тогда, когда имеет место умышленное унижение чести и дос­тоинства другого лица, выраженное в неприличной форме и содер­жащееся в публичном выступлении, публично демонстрирующемся произведении или средствах массовой информации. Важно подчеркнуть, что закон связывает в данном составе унижающее честь и дос­тоинство содержание и неприличную форму. Одного наличия не­приличной формы для объективной стороны оскорбления недостаточно.

Далеко не все субъективно воспринимаемое гражданином как негативная информация о нем подпадает под определение унижаю­щей честь и достоинство. Важным представляется вопрос об адек­ватности оценки. Чтобы не быть оскорбительной, обобщающая оценка должна с достаточной степенью необходимости вытекать из соответствующих действительности сведений. При этом отрица­тельная оценка в средствах массовой информации может содержать некоторый элемент преувеличения, являющийся следствием особен­ностей творческого процесса и социальной роли СМИ. Вот решение Европейского суда по правам человека по делу «De Haes & Gijsels против Бельгии». Суд подчеркнул, что «свобода журналистов вклю­чает обращение к некоторой дозе преувеличения и даже провока­ции». В докладе по этому делу Европейская комиссия по правам че­ловека отметила, что «всеобщий интерес в публичном обсуждении, если его предмет достаточно серьезен, даже если при этом исполь­зуются оскорбительные либо шокирующие выражения, преобладает над законным интересом защиты репутации других людей».

Следует обратить внимание и на то значение, которое имеет об­щественное положение потерпевшего по делу об оскорблении. Если речь идет о действиях потерпевшего, занимающего ответственный пост в органах государственной власти или местного самоуправле­ния, то журналист вправе свободно критиковать его и самостоятель­но оценивать его поступки.

Принципиальное значение имеет определение понятия «непри­личная форма». Закон такой дефиниции не содержит, однако бук­вальное толкование с неизбежностью приводит нас к определению неприличной формы как нарушающей рамки приличия, сложившие­ся в обществе. Разумеется, эти рамки могут быть различны в разных регионах и в разных социальных слоях общества. Так, в дипломати­ческих кругах преднамеренное и грубое нарушение дипломатиче­ского протокола и этикета (например, отказ нанести или принять визит вежливости) может быть расценено как оскорбление, причем не только личного, но и политического характера.

Наконец, оценка оскорбительности высказываний требует их ис­следования в общем контексте публикации, а также личных отноше­ний между оскорбителем и оскорбленным, если таковые имеют ме­сто. В критической статье автор может допустить некоторые эпитеты, которые в отрыве от контекста показались бы достаточно резкими. Однако если умысел автора не был направлен на то, чтобы нанести оскорбление, а использованные эпитеты адекватны излагае­мым в статье и соответствующим действительности фактам, адек­ватны всему контексту статьи, которая в целом не является клеветой или оскорблением, то такие эпитеты не могут считаться оскорби­тельными.

К сожалению, на практике нередки случаи осуждения журнали­стов по ч. 2 ст. 130 («Оскорбление») УК РФ без должных к тому ос­нований. Так, редактор районной газеты «Наша жизнь» (Белгород­ская обл.) был приговорен Ракитянским районным судом в июне 1999 г. к шести месяцам исправительных работ за то, что в критиче­ской статье охарактеризовал позицию главы местного самоуправле­ния как «позицию крикуна и сплетника». Примечательно, что потер­певший по этому делу не оспаривал ни одного изложенного в статье факта, настаивая лишь на оскорбительности указанных эпитетов.

Несколько слов о праве неприкосновенности частной жизни. Право каждого на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, тайну переписки, телефонных переговоров, почто­вых, телеграфных и иных сообщений признает и Конституция Рос­сийской Федерации (ст. 23). Речь идет о гарантированном невмеша­тельстве государственных органов, должностных лиц и граждан в сферу частной жизни человека. Проблема ее защиты от вмешатель­ства со стороны СМИ является весьма насущной, поскольку в дея­тельности прессы значительное место традиционно занимают темы морали и нравственности, освещение которых предполагает использование сведений, относящихся к области частной жизни (отноше­ния в семье, с друзьями, родственниками, досуг, состояние здоровья и т. д.). Здесь очевидно не применимы нормы, подобные той, кото­рая, например, запрещает медицинским работникам разглашать ставшие им известными в силу исполнения профессиональных обя­занностей сведения о состоянии здоровья, интимной и семейной жизни больного. Наоборот, журналисты должны иметь право огла­шать сведения, касающиеся частной жизни гражданина, но только при соблюдении определенных условий.

Закон о СМИ закрепляет эти условия, в частности, обязывая журналиста получать согласие на распространение в СМИ сведений о личной жизни гражданина. Это согласие может дать сам гражда­нин или его законный представитель (в отношении несовершеннолетних и находящихся под опекой). Согласие не требуется, если распространение указанных сведений необходимо для защиты общественных интересов (п. 5 ч. 1 ст. 49). А поскольку юридическое определение общественных интересов как таковое отсутствует, постольку вопрос оказывается целиком в сфере усмотрения правоприменителя. Очевидно, что не требуется испрашивать согласия для об­народования в СМИ сведений, непосредственно связанных с государственной, общественной, служебной деятельностью кон­кретного лица.

Защищая неприкосновенность частной жизни, уголовный закон (ст. 137 УК РФ) предусматривает наказание, включая арест сроком до шести месяцев, за незаконный сбор или распространение сведе­ний о частной жизни лица, составляющих его личную или семейную тайну, без его согласия либо распространение этих сведений в средст­вах массовой информации, если эти деяния совершены из корыстной или иной личной заинтересованности и причинили вред правам и за­конным интересам граждан. Анализируя данную норму, обратим внимание на следующее. Во-первых, Уголовный кодекс говорит именно о «незаконном собирании или распространении сведений». Следовательно, это не относится к правомерной деятельности жур­налиста. Во-вторых, обязательным признаком субъективной сторо­ны в данном составе преступления является наличие корыстной или иной личной заинтересованности. Заинтересованность в защите об­щественных интересов, упомянутая в п. 5 ч. 1 ст. 49 Закона о СМИ, естественно, не подпадает под определение «корыстной или иной личной заинтересованности». Примем во внимание и то, что журна­лист при исполнении своих профессиональных обязанностей опре­деляется законом как лицо, выполняющее общественный долг (ч. 4 ст. 49). Если же журналист раскрывает в СМИ чужую личную тайну, руководствуясь, например, мотивами мести или корысти, то он не только злоупотребляет своими профессиональными правами, но и совершает уголовнонаказуемое деяние.

По такому же пути идет практика Совета Европы и его органов. Декларация ПАСЕ о средствах массовой информации и правах чело­века, утвержденная резолюцией 428 (1970), подчеркивает недопус­тимость ущемления права на уважение личной жизни в угоду свобо­де выражения мнений. Право на уважение личной жизни толкуется декларацией главным образом как право вести свою жизнь по собст­венному усмотрению при минимальном постороннем вмешательстве в нее. Оно касается личной, семейной и домашней жизни, физиче­ской и душевной неприкосновенности, чести и репутации, предпола­гает запрет несанкционированной публикации частных фотографий, защиту от шпионажа, от неразрешенного использования материалов личной переписки и т. д.

В то же время декларация особо оговаривает необходимость уважать личную жизнь общественных деятелей. Тезис «там, где на­чинается общественная жизнь, личная жизнь заканчивается» не яв­ляется адекватным для охвата данной ситуации. ПАСЕ считает, что личная жизнь общественных деятелей должна защищаться, за ис­ключением случаев, когда она может оказать воздействие на обще­ственно значимые события.

В этом же направлении развивается и правоприменительная практика СЕ. Так, в решении по делу «Lingens против Австрии» Ев­ропейский суд по правам человека заметил: «В отличие от частного лица политический деятель неизбежно и сознательно отдает себя на суд журналистов и широкой публики в отношении каждого своего слова и действия».

Предусмотрена законодательством и защита граждан от произ­вольного использовании в СМИ их фото-, кино- и видеоизображений, записей их голосов. Закон о СМИ (ч. 1 ст. 49) обязывает журна­листа при получении информации от граждан и должностных лиц ставить их в известность о проведении аудио- и видеозаписи, кино- и фотосъемки. Практическая реализация данного правила может вы­ражаться, например, в том, что журналист, включая магнитофон или видеокамеру, прежде всего, спрашивает своего собеседника, не воз­ражает ли тот против записи, причем как вопрос, так и ответ фиксируются на пленке. Согласие, разумеется, не требуется, если изобра­жение или голос не персонифицированы.

Но делать отсюда вывод о безусловном запрете съемок «скрытой камерой» не следует. Напротив, ст. 50 Закона о СМИ, презюмируя право журналистов на использование скрытой аудио- и видеозаписи, кино- и фотосъемки, определяет три ситуационных варианта, когда подготовленные таким образом сообщения и материалы могут быть распространены в СМИ.

Первый вариант: если это не нарушает конституционных прав и свобод человека и гражданина. Речь идет, в первую очередь, о мате­риалах, которые не могут быть добросовестно интерпретированы как порочащие честь и достоинство лица, его деловую репутацию, раскрывающие личную или семейную тайну и т. д.

Второй вариант: если это необходимо для защиты обществен­ных интересов и приняты меры против возможной идентификации посторонних лиц. Таким образом, материал, который не укладывает­ся в жесткие рамки первого варианта, может, тем не менее, увидеть свет, если от этого зависит достижение общественной пользы (выяв­ление должностного лица, совершающего преступление, или амо­рального общественного деятеля и т. п.). Вторым обязательным ус­ловием распространения материала «по второму варианту» является обеспечение неидентифицируемости посторонних людей (например, случайно попавших в кадр при скрытой съемке в общественном месте).

Третий вариант: если демонстрация записи или материалов съемки производится по решению суда.

Существует и четвертый вариант, который присутствует в законе в неявном виде, а именно: если после проведения скрытой записи (съемки) гражданин будет о ней проинформирован и даст согласие на распространение подготовленного таким образом материала в СМИ. Это особенно важно для тележурналистов, снимающих комические сюжеты, ставя прохожих в необычное и смеш­ное положение.

В отношении несовершеннолетних Закон о СМИ предусмотрел более строгие правила защиты их права на имя. Ч. 3 ст. 41 запрещает редакции разглашать в распространяемых сообщениях и материалах сведения, прямо или косвенно указывающие наличность несовершеннолетнего, совершившего преступление либо подозреваемого в его совершении, а равно совершившего административное правона­рушение или антиобщественное действие, без согласия самого несо­вершеннолетнего и его законного представителя.

Литература

Основная