Структура информации в зависимости от хронологии

(в % к общему объему информации)

СМК	Прошлое	Настоящее	Будущее
Областное телевидение
Областная молодежная газета
Областное радио
Городское радио
Городская партийная газета
Областная партийная газета

 

Если гипотетически попытаться реконструировать представления этих редакций о своих задачах, то эти сведения дают основание для следующих соображений. Областное радио, областное телевидение и областная молодежная газета в большей степени рассматривают свою аудиторию как общность, организованную во времени: связи ее с ис­торическим прошлым ощущаются ими как зримые, как существен­ные. Наоборот, городское радио, городская партийная газета и в осо­бенности областная партийная газета скорее ориентируются на эту общность как организованную в пространстве, с меньшим вниманием к историческому опыту... Можно предположить, что они в большей степени ставят объектом своего внимания именно хозяйственную дея­тельность той общности, на которую они воздействуют, в большей степени ориентируются на ее хозяйственный ритм.

Развитию этой мысли помогает возможная интерпретация данных, связанных с модальностью информации. Авторы посчитали интерес­ным определить, какой объем информации коммуникатор ¾ конкрет­ная редакция из числа анализируемых ¾ закрепляет за реальными со­бытиями, имеющимися в действительности; как часто он говорит о вероятных, возможных событиях; и как часто он говорит о должном и необходимом, но не имеющемся в действительности. Например, дос­таточно часто мы находили в то время в газетах информацию о пла­нах, решениях, которые принимают коллективы, личности, обещани­ях, обязательствах, перспективах и т.д. (это все по классификации ис­следования относилось к событиям вероятным, возможным, но не имеющимся в наличии). Различного плана рекомендации, все то, что «должно быть», «необходимо сделать», «желательно изменить», было третьей модальностью.

Как соотносились объемы информации с разной модальностью в этих каналах (табл. 2.3)?

Таблица 2.3

Структура информации в зависимости от признака модальности (в % к общему объему информации)

 

СМК	Положение вещей
реальное	возможное	должное
Областное телевидение
Областная молодежная газета
Областное радио
Городское радио
Городская партийная газета
Областная партийная газета

 

Преобладание на городском радио и в областной партийной газете аккумулирования планов, решений, обязательств, рекомендаций подтверждает их ориентацию на производственно-хозяйственную деятельность города и области[63].

Интересную попытку предпринял Чарльз Окигбо из Университета Нигерии (его доклад был представлен на XVI конференции Междуна­родной ассоциации по исследованиям массовой коммуникации, Бар­селона, 24¾28 июля 1988 г.), анализируя соотношение «плохих» и «хо­роших» новостей в четырех нигерийских газетах; он выводил извест­ную склонность массовых информационных каналов к сенсационным материалам катастрофичного уклона ¾ по принципу, чем больше но­востей о несчастьях, тем более счастливой себя чувствует аудитория ¾ из долгой истории мировой прессы. Так, в своей собственной стране он находил эти корни в прессе середины XIX века, когда актуальным ныло противостояние метрополии и колонии, национальных интере­сов и интересов чужих стран. Становящееся национальное общество исповедывало критицизм как способ обрести понимание позитивных стратегий развития...

Кроме того, становление прессы как бизнеса привело во всем мире (исследователь цитирует американских и европейских исследователей журнализма[64]) профессионалов от журналистики к пониманию, что выгодность их предприятия зависит от покупательского интереса пуб­лики, который зиждется как раз на наличии в прессе новостей о вой­нах, катастрофах, скандалах, разоблачениях и т.д., когда критерием для хорошей журналистской новости было ее «плохое» содержание.

С другой стороны, с началом капиталистических отношений об­щество стало нуждаться в ежедневных позитивных примерах. Какая тенденция побеждает сегодня в конкретных координатах времени и пространства? Проанализировав четыре разных источника (по видам собственности, по ареалу воздействия, по принадлежности к прави­тельственным кругам, по ориентации на партийные интересы), автор приходит к выводу, что из 1,285 новостных сообщений, ставших пред­метом его анализа, только 18,8% могут быть отнесены к негативным фактам.

Когда мы говорим о коммуникаторе, мы можем расценивать эту фигуру отнюдь не только как принадлежащую массовой коммуника­тивной парадигме; например, весьма интересные задачи могут быть решены, если мы рассмотрим депутата как коммуникатора. Анализ содержания депутатского приема как текста, депутатского выступле­ния в Госдуме или его реплики, результатов открытых голосований, его выступлений в прессе может быть весьма эвристичным как для самого депутата в плане осуществления им действий в сфере «паблик рилейшнз», так и для общественности, которая конституциирует этот депутатский статус[65].

Исследователи приводят также примеры постановок задач, когда контент-анализ может быть применен к личным документам или высказываниям одного человека. Идеологию такого подхода мы нахо­дим у американского социолога У. Даниелсона, которого уже неодно­кратно цитировали: «Насколько умен и проницателен источник? Сло­ва, которые он знает и использует, и то, как он их связывает, ¾ все это великолепно может свидетельствовать о его мыслительных способно­стях. Каковы его отношения к некоторым вещам и личностям из его окружения? Человек выражает свое отношение к чему-то в своем по­ведении. Если это отношение устойчиво, то его трудно скрыть. Как могут быть выявлены его отношения к другим людям или к опреде­ленной социальной ситуации? Не в последнюю очередь из того, что он сам говорит или пишет по этому поводу. Каков эмоциональный на­строй этого человека? В состоянии ли он страха, или беспокойства, или унылом состоянии? Иногда мы можем судить об этом по его выс­казываниям...»

Все вышеприведенные примеры применения анализа содержания объединяет одно ¾ с помощью этого метода исследователи выходили на производителя информации, на его характеристики. Иными слова­ми, метод этот продемонстрировал свои очевидные возможности с помощью анализа текста ¾ продукта деятельности человека, группы людей или института ¾ определенным образом характеризовать, ква­лифицировать самого автора: конкретного человека, группу людей, коллектив редакции и т.д. В то же время текст давал нам представле­ние об источнике, откуда в сознание масс могут проникнуть опреде­ленные стереотипы, предпочтительные модели поведения, знания о политических личностях, о разных сторонах социального общежития и т.д.

Недаром всякое содержание, которым обмениваются стороны в процессе передачи друг другу информации, считается ядром такого обмена. Оно в потенции содержит в себе и характеристики того, кому направлено сообщение, и характеристики более широкого фона (пси­хологического, социального), на котором происходит этот обмен.

На примере средств массовой коммуникации мы можем заведомо утверждать, что коль скоро наиболее очевидной функцией их высту­пает функция информирования об окружающем мире, то, конечно, по содержанию этих средств мы можем получить представление об этом мире. Аудитория всегда представлялась исследователям и чаще ¾ прак­тикам как объект воздействия, объект влияния. Каким образом на нее влиять, как ее изучать, как обнаруживать связь между тем, что есть в содержании СМК и в сфере сознания масс?

Сообщение обещает определенный эффект воздействия на аудито­рию. Какой именно ¾ вот вопрос вопросов, и он интересует и журна­листов, и исследователей, и в равной степени непрофессионалов. «При­влечет ли сообщение внимание? Будет ли оно правильно воспринято ¾ как надо коммуникатору? Будет ли оно просто понято? Оставит ли оно какой-нибудь след в приемнике информации? Заставит ли оно действо­вать аудиторию?» ¾ все это глобальные вопросы, стоящие как перед создателями текстов, так и перед их исследователями. И коль скоро содержание фокусирует в себе некоторые факторы, влияющие на про­цесс коммуникации, их там и следует искать.

Этот перечень можно продолжить, чтобы найти в нем место воп­росам, которые и нас интересуют в данном разделе. Какие симпатии, настроения, сомнения, верования, нормы морали мы вправе ожи­дать в населении определенной страны, если мы располагаем дан­ными о том потоке информации, который ежедневно низвергается на эту страну?

Аналитик содержания, задаваясь последним вопросом, переформулирует этот вопрос. Ведь его задача ¾ отталкиваться как раз от по­тока информации, который направлен на население страны. Тогда вопрос звучит иначе ¾ что в информации содержится такого, что мы можем прогнозировать и в аудитории?

Еще в советские времена наши сограждане, посещавшие США, ¾ журналисты, дипломаты, ученые, артисты, ¾ неоднократно отмечали чрезвычайно низкую информированность американского населения о нашей стране, о ее культуре, образе жизни, литературе и т.д. И при этом всегда давалось объяснение, которое лежало, что называется, на поверхности: а откуда американскому народу было знать об этом, если в средства массовой коммуникации просачивается лишь мизерная доля информации о нашей стране?

Действительно, в тех случаях, когда средства массовой коммуни­кации являются единственным источником информации об определенной стороне человеческой деятельности, мы можем говорить о прямо пропорциональной зависимости между долей внимания СМК к этой стороне человеческой деятельности и между степенью информиро­ванности аудитории о ней. Неслучайно исследователи содержания газет, радио и телевидения так охотно обращаются к политической пропаганде.

О том, что Волга впадает в Каспийское море, человек чаще всего узнает в школе. Этот факт становится частью знания, которым облада­ет человек. Оперативная же информация политической коммуникации имеет дело с человеком как неспециалистом, большая часть этой ин­формации не дана человеку в его непосредственном жизненном опы­те. Человек открыт для воздействия этой информации, как для ее ко­личества, так и ¾ если несколько огрубить процесс воздействия ин­формации на человека ¾ ее качества. Ведь мало того, что американцы знают мало о нас (как и мы о них), они при этом обладают определен­ными стереотипами относительно нас (как и мы о них), стереотипами, которые из десятилетия в десятилетие присутствовали в американс­ких и советских средствах массовой коммуникации.

Мы говорили уже о том, что американский исследователь Ю. Вудворд обнаружил этот механизм, проведя контент-анализ иностранных новостей в американских газетах, в первой трети нашего века[66]. Содер­жание прессы дает нам возможность с большой долей вероятности судить о том общественном мнении, которое формируется тем или иным информационным источником.

У прессы большие возможности моделировать мир ¾ иногда пря­мыми искажениями, иногда замалчиваниями, концентрацией одних фактов и игнорированием других.

Приведем еще один пример исследования, когда автор сознатель­но ориентировал свои выводы на потенциальное состояние аудитории в рамках ареала, где существовала анализируемая пресса. Речь идет о работе М. Яновица «Пресса индустриального города»[67]. Это социоло­гическое исследование «местной» газеты Чикаго, той социальной роли, которую она играет в относительно замкнутой общности. Исследова­ние охватывает важнейшие звенья функционирования газеты: соци­альную ситуацию, издателя, аудиторию, содержание газеты. При этом разные звенья анализируются на разных уровнях получения социоло­гического знания ¾ дедуктивный анализ жизни города в процессе всепроникающей урбанизации, генетическое и историческое рассмотрение развития газеты, использование социологической процедуры интервьюирования для анализа аудитории и контент-анализ как метод для изучения самого содержимого газеты.

Основные свои выводы автор делает на основании анализа содержания: газета относительно замкнутой общности выполняет интегрирующую роль для своих читателей перед лицом разобщающих тенденций современного общества; газета подчеркивает и поддерживает местные традиции; газета сближает крайние точки социальной вертикали местной общности; местная газета производит впечатление «некоммерческой», питающей интересы и ожидания своих читателей. Процедура этого анализа включала в себя распределение материала по признаку локальности, по тематическому признаку, выявляла социальную, религиозную, этническую, политическую принадлежность персонажей газетных материалов.

М. Яновиц считал, что местная газета как агент местной общности ¾ последнее прибежище для личности перед стандартизацией централизованных средств массовой коммуникации.

Конечно, СМК выступают лишь наряду с другими способами воздействия, которым часто противостоит личный опыт индивида. Тем не менее и в этой сфере аналитики содержания располагают интересными наблюдениями.

Р. Арнхейм поставил перед собой задачу проанализировать многолетний серийный цикл радиопередач для домохозяек, которые иногда с иронией называют «мыльные оперы» (кстати, существуют две версии относительно того, почему родилось такое название ¾ первая ут­верждает, что именно реклама мыльных средств наиболее объемно была представлена в первых опытах по «закреплению» аудитории до­машних хозяек у радиоприемников; вторая объединяет под таким на­званием вообще всякую продукцию, рассчитанную именно на домохозяек, поскольку именно эта аудитория наиболее ожидаема с точки зрения рекламодателей любой продукции, поскольку зачастую имен­но в руках домохозяек в современном западном мире находится меха­низм принятия решения, когда речь идет о семейном бюджете)[68].

Такие игрово-постановочные сценки были весьма распростране­ны на радиостанциях США в двадцатые-тридцатые годы и они были весьма популярны у домохозяек. «Спрос» на них постоянно учитыва­ется, так как здесь смыкаются интересы рекламодателей и рекламоно­сителей, каковыми выступают СМК[69].

Автор исследования ставил перед собой задачу определить, какие ценности и нормы внедряются в умы домохозяек, какие представле­ния о жизни вызываются, какими моделями поведения как предпочти­тельными оперируют в этих передачах. Ведь определенная ценност­ная картина мира, актуализируемая радиостанциями изо дня в день складывается как мозаичное полотно из отдельных характеристик кван­та этой радиосерии ¾ отдельных передач.

Было изучено 43 таких передачи в течение 17.03 ¾7.04. 1941 г., которые передавались радиостанциями Нью-Йорка между 8 и 18 часа­ми. Автор приходит к выводу, что производители этих передач пыта­ются облегчить для слушательниц отождествление с действующими лицами. Действие чаще всего происходит в средних и малых городах. Как и следовало ожидать, домохозяйки занимают в радиопостановках большую часть. Рабочий класс совершенно отсутствует. Трудности и опасности, имеющие место в передачах, наполовину являются резуль­татом межличностных отношений в сфере личной жизни, в то же вре­мя острые проблемы и вопросы общественной жизни отступают в сво­ем значении на задний план. Желания и мечты героинь, а с ними и слушательниц удовлетворяются легким способом: проблемы, как правило, создаются самими героями, ими же и решаются.

Из передачи в передачу кочует стереотип, что страдают «плохие» герои и значительно реже ¾ «хорошие». Так, среди страдальцев-муж­чин «плохих» 59%, «слабых» 33%, «хороших» 5% и «сомнительных» 3%. Среди страдающих женщин «плохих» 70%, «слабых» 20%, «со­мнительных» 6%, а «хороших» только 4%.

В этом смысле благодатную почву для аналитика содержания представляет кино.

Кино, как ни один вид искусства, став индустриальным производ­ством зрелища, вынуждено учитывать отношения между спросом и предложением. Желая прокламировать определенные духовные цен­ности, кино вынуждено выдавать их в знакомой аудитории оболочке повседневных моделей поведения, мышления и т.д. Помимо всего про­чего фильм как жанр искусства стоит в ряду других, построенных на фабуле форм, за что ему уготован стойкий, наиболее массовый инте­рес, как ранее ¾ к библейскому сказу, народным сказкам и былинам, а позднее ¾ к роману. Наверное, к ним в большей степени приложим известный афоризм, что искусство создает иллюзию завершенного мира (слова Ницше)[70].

Опираясь на весь (для данного общества) социально-психологи­ческий диапазон привычек, настроений, мотиваций, норм, ценностей, кино апеллирует к преобладающим в аудитории моделям мышления; Вот почему так мала доля «непреходящего» в наследии кино, вот где лежит аналогия кино со средствами массовой коммуникации. Это об­стоятельство давно отметили и контент-аналитики. Первые попытки исследовать кино в терминах и с позиций «анализа содержания» отно­сятся к середине 30-х годов. Историки контент-анализа считают первой работу, где были применены методы количественного анализа содержания кино, исследование Э. Дейла[71]. Пионерской была и работа Д. Джоунс по исследованию продукции Голливуда в предсороковые годы[72].

Автор выясняла экономическое, социальное и семейное положе­ние главных персонажей в анализируемых фильмах, пол, возраст, национальность, их жизненные устремления, средства достижения цели, включенность в группы. По результатам исследования персонажи, кото­рые держат стержень фильмов (их в анализируемом массиве было 188), по преимуществу хорошо обеспеченные американцы (на 50%), из сред­них слоев; их надежды связаны с покоем, доходом и уважением к себе.

Для 68% была важна любовь, для 26 ¾ репутация и престиж, для 16 ¾ безопасность, для 14 ¾ образ жизни, для 10 ¾ материальные блага, для 9% ¾ право делать свое дело. Что самое существенное, трое из каждых пяти героев получают в итоге исполнение своих желаний. Зна­менитый «хэппи-энд» американского кино имел тогда это количествен­ное выражение. Хотя суть выводов знакома нам и по другим истори­ческим, социологическим, киноведческим работам, метод, используе­мый для получения их в этом исследовании, привносит свое: он кажущееся делает явным.

Один из десяти героев фильмов по сценарию умирает. Как говорит автор, такова цена драматичности как требования жанра[73].

Как обширное исследование кино с точки зрения его связей с социопсихологическим фоном аудитории на большом фактическом материале (мало к чему так подходит это выражение, как к контент-анализу) известна работа Н. Лейтеса и М. Вулфенстайн «Кино». Матери­алом анализа были американские, английские и французские фильмы 1945¾49 гг., а предметом ¾ жизненные устремления героев этих филь­мов, а также причинно-следственные вариации их в парах «любящие и любимые», «отцы и дети», «убийцы и жертвы» и «действующие лица и зрители». Определив преобладающие типы взаимоотношений в этих парах, авторы интерпретировали их в терминах языка символов 3. Фрейда.

В самом общем виде вариации в механизме поступков героев из этих фильмов могут быть, по мысли авторов, сведены к следующему: английские фильмы основаны на конфликте между запретными, по­давляемыми побуждениями и сознанием. Именно из этого конфликта проистекают разрушительные тенденции поступков человека. Во фран­цузских фильмах конфликтные ситуации возникают из противоречия человеческих побуждений и желаний природе, жизни. Неумолимый закон всеобщего старения и умирания определяет разочарование и пессимизм героев французского кино. В американских фильмах кон­фликт заложен не в природе человека. Он во вне. Поэтому герои здесь, как правило, наступательны, активны, добиваются успеха.

Анализ любовных отношений показывает, что к этому времени тип роковой женщины сошел со сцены. Новым типом оказывается девуш­ка, которая лишь кажется плохой, но в итоге подозревается невинно. Разочарования сменяются «лучшей» любовью. Женщина чаще высту­пает ¾ даже в любви ¾ в роли матери, опекающей мужчину. Больше половины героев в американских фильмах изображаются без семей­ных связей, в то время как в английских и французских члены семей чаще выступают на переднем плане. Преступление в американских фильмах возникает чаще не из внутренних побуждений, а вследствие угрожающей опасности, или чтобы защитить кого-то. В английских ¾ чаще из-за внутренних побуждений. Соотношение самоубийств и убийств в американских фильмах составляет 1:20, в английских 1:5, во французских 1:2[74].

Конечно, принимая эти выводы, не нужно забывать о самом мате­риале, с которым имели дело авторы исследования. Это произведения искусства. Имея в виду все особенности кино в ряду других видов искусств, о которых говорилось раньше, нужно помнить, что детерминантой для любого произведения искусства является не только реальная жизнь на ее социально-психологическом уровне, но и философско-эстетические идеи, имеющие хождение в сфере общественного со­знания.

Кроме того, здесь надо напомнить, что всякий раз, когда речь идет об анализе содержания, текст, находящийся между коммуникатором и аудиторией, рассматривается в качестве объективированного отра­жения намерений этих субъектов. Соответственно, квантификация и последующий количественный анализ позволяют исследователю с той или иной долей уверенности судить о поведении, политике участни­ков коммуникации. Текст рассматривается как зеркало, в котором от­ражается как сам коммуникатор, так и его адресат, и не в последнюю очередь то общество и та культура, в которой они живут.

Следует указать еще одно социологическое исследование, примыкающее к вышеупомянутым. Это стоит сделать, чтобы увеличить набор характеристик исследования, удовлетворяющего критерию контент-аналитического. Речь идет о работе теоретика и историка кино, социолога Зигфрида Кракауэра по анализу кинематографа в догитлеровской Германии[75].

Собственно, говоря словами автора, его вовсе не интересовало немецкое кино как таковое: «Эта книга должна обогатить наши представления о догитлеровской Германии... У меня есть все основания полагать, что примененный мною метод анализа фильмов можно ус­пешно использовать при изучении модели массового поведения в Соединенных Штатах и в других странах»[76].

В данной же книге, коль скоро объектом исследования были филь­мы Германии начала века вплоть до прихода Гитлера к власти, автор поставил перед собой задачу на основании анализа содержания этих фильмов выяснить следующее: «За обозримой историей экономичес­ких сдвигов, социальных нужд и политических махинаций бурлит не­зримая история психологической жизни немецкого народа. Обнаже­ние ее при помощи немецкого кинематографа поможет понять, поче­му Гитлер шел к власти и почему он ее захватил»[77].

3. Кракауэр, анализируя фильмы, выявляет, как из фильма в фильм в немецком кинематографе крепнет воспевание милитаризма и авто­ритарного духа, происходит спекуляция на патриотических мотивах, война интерпретируется как способ очищения общественной жизни (по аналогии с грозовой бурей, которая очищает атмосферу: пускай она позволит нам ощутить биение жизни).

Материалы фильмов дают исследователю право подчеркнуть в них смесь цинизма и мелодраматической чувствительности, страсть к разрушению и невероятный садизм. Постепенно в кинематографе воплощается дилемма: тирания или хаос, на этой основе пропагандируется идея тоталитаризма, популяризируется идея фюрера.

Экран изобиловал сценами военных парадов и победных сраже­ний. Наступило время, когда персонажи кино, воплощавшие эти идеи, как пишет автор, «спустились с экрана в зрительный зал и на улицу... А рядом с этим бесовским шествием вершились события, предсказан­ные многими сюжетными мотивами немецкого экрана. Орнаменталь­ные арабески "Нибелунгов" (название фильма ¾ Л.Ф.) развернулись в Нюренберге в гигантском масштабе: кипело море флагов, и людские толпы складывались в орнаментальной композиции. Человеческими душами вертели так и эдак, чтобы создать впечатление, будто сердце выступает посредником между поступком и помыслом. Днем и ночью миллионы немецких ног шагали по городским улицам и проспектам. Беспрестанно играли военные трубы, к великой радости филистеров в плюшевых гостиных. Гремели сражения, и одна победа подгоняла дру­гую. Все происходило так, как уже было на немецком экране»[78].

Методика структурного анализа была применена 3. Кракауэром при анализе и трех документальных фашистских фильмов: «Победа воли» (о съезде нацистской партии в 1934 г. в Нюрнберге), «Боевое креще­ние» (о захвате Польши) и «Победа на Западе» (о капитуляции Фран­ции)[79].

Огромный фактологический материал подтверждал основные вы­воды автора. На эти выводы работали не только наблюдения исследо­вателя за идейной сущностью содержания, но и его интерпретация драматической структуры фильма, а также в ряде случаев изобрази­тельного решения ¾ фильмов, т.е. фильмов как творчества не только ре­жиссера и сценариста, но и оператора, художника-декоратора. Как многозначна художественная структура любого произведения искус­ства, так многозначны реакции на эту художественную структуру. Ре­акция на фильмы немецкого кино начала века антифашиста Зигфрида Кракауэра уникальна, когда речь идет об отдельных фильмах ¾ в чем-то субъективна. Говоря другими словами, она не объективна, посколь­ку не может быть повторена (с этими же выводами) другим аналити­ком. Исследование 3. Кракауэра ¾ это нерасторжимый сплав объекта анализа и «инструмента» ¾ самого исследователя: его художествен­ного чутья, его социально-философских воззрений, подчас его ин­туиции.

В этом смысле это исследование принадлежит к другому роду исследований ¾ не к контент-анализу, который принципиально отделяет инструмент от исследователя. Инструмент-методика создается специ­ально, он существует самостоятельно как инструкция, как руковод­ство по анализу для любого (второго, третьего) исследователя, кото­рый в ходе анализа придет к таким же выводам. Анализ содержания воспроизводим, он эмпиричен, он экспериментален. Это станет пред­метом разговора в третьем разделе данной работы.

Но вернемся к возможностям анализа судить по текстам об ауди­тории.

Распространенность в средствах массовой коммуникации музыкальных текстов, а проще говоря, произведений разных композиторов, позволила французскому культурологу А. Молю определенным образом описать музыкальную культуру западноевропейских стран. Известно, что в восприятии произведений искусства, в частности му­зыки, господствует закон соотношения известного и неизвестного, отличный, например, от требований, предъявляемых аудиторией к га­зетной информации. Средний потребитель музыки, как пишет А. Моль, «интересуется только тем, что он знает, то есть тем, что он уже слы­шал раньше, при этом чем лучше знает, тем сильнее интересуется»[80].

Поэтому достаточно представить совокупный музыкальный текст общества, например, произведения, передаваемые каким-либо веща­тельным каналом за определенный период, чтобы автоматически оха­рактеризовать музыкальную культуру той или иной страны. Так, при­водимые А. Молем данные об исполнении радиостанциями западно­европейских стран произведений тех или иных композиторов говорят о том, что половина исполняемой музыки ¾ это 14 композиторов, три четверти ¾ это 35 композиторов (табл. 2.4).

Таблица 2.4

Ранг композитора

Ранг	Композитор
	Моцарт
	Бетховен
	Бах
	Вагнер
	Брамс
	Шуберт
	Гендель
	Чайковский
	Верди
	Гайдн
	Шуман
	Шопен
	Лист
	Мендельсон
	Дебюсси
	Вольф
	Сибелиус
	Штраус Р.
	Мусоргский
	Дворжак
	Стравинский
	Форе
	Штраус И.
	Рахманинов
	Сметана
	Перселл
	Пуччини
	Григ
	Вебер
	Прокофьев
	Россини
	Римский-Корсаков
	Скарлатти Д.
	Берлиоз
	Равель

И лишь одна четверть всей исполняемой музыки приходится на 49 остальных композиторов!

Известно еще одно оригинальное исследование, в котором очень прагматично связываются характеристики текста и те потенции, кото­рые обещает их потребление. Американский специалист в области образования Рудольф Флеш задался вопросом, какие характеристики текста делают его трудным или легким для понимания. Он взял «Экза­менационные уроки для чтения», которые традиционно использова­лись в американской школе при переводе учеников из одного класса в другой, и проанализировал те характеристики, который он определил как главные ¾ это было число слогов на сотню слов из выбранного текста и средняя длина предложения. Именно формула определенно­го соотношения этих характеристик была тесно связана с уровнем по­нимания этого текста учеником. Эта методика получила название «фор­мулы читабельности Флеша» и широко известна среди специалистов этой специфической отрасли знаний. Мы упоминаем ее с той целью, чтобы показать, что точные количественные сведения о тексте на та­ком морфологическом уровне могут адекватно прогнозировать конк­ретную реакцию аудитории.

Некоторые исследователи распространяют свои выводы относи­тельно аудитории или коммуникатора на более широкую социальную реальность, т.е. выходят за пределы собственно коммуникативной си­туации.

Так, истории контент-анализа известен в этой связи очень красноречивый случай. Английский исследователь А. Джордж, анализируя во время второй мировой войны содержание нацистской пропаганды, в частности высказывания партийных лидеров третьего рейха, обра­тил внимание на то, что в этих высказываниях обнаружилось резко возросшее количество оптимистических утверждений относительно дальнейшего хода войны. А. Джордж, располагавший в это время све­дениями, почерпнутыми из других источников (обзоры и прогнозы экспертов, военных специалистов), т.е. сведениями, которые ¾ это важно отметить сейчас для нас ¾ являлись экстралингвистическими, они не содержались на газетной полосе, связал эти данные со своими и спрогнозировал предстоящие бомбардировки территории Англии снаряда­ми «ФАУ-2».

Правда, надо сказать, что позднее историки анализа содержания отказывали этому исследованию в праве называться чистым контент-аналитическим исследованием, точнее, объективно-научным анализом содержания. Они проводили это исследование по ведомству специфическому, занимающемуся сбором информации из самых разных источников...[81]

Тем не менее нужно отдать должное возможностям, которые тут продемонстрировал и анализ содержания: выводы о более широкой общности на основании исследования чисто текстовой продукции.

Действительно, иногда полезно обратиться к источникам, имев­шим хождение в той или иной социальной общности, чтобы охарак­теризовать ее документально. Мы сегодня достаточно абстрактно вос­принимаем такие характеристики советской системы, как ее ориента­ция на государственную регламентацию личной жизни, как приоритет государственных интересов в этой жизни и т.д.

Но вот несколько свидетельств социологического характера. Социологи факультета журналистики МГУ в 1976 г. проанализировали районную газету одного из районов Рязанской области. Укажем лишь на один фрагмент из этого исследования: «Личность появляется в 79% всех материалов, однако в 76% случаев из указанных 79% речь идет о личности в сфере производства, о выполнении ею производственных заданий, т.е. о личности как субъекте производственной деятельно­сти. Она выступает как носитель единственной функции ¾ производ­ственной. В ряде случаев человек выступает в материале просто как средство достижения хозяйственного успеха»[82].

В одной из передач «Киносерпантина» (30.09.90) прошел матери­ал о контент-анализе... нашего родного отечественного «Букваря», т.е. текста, который имеет аудиторию, состоящую из формирующихся лич­ностей наших самых юных сограждан. По словам авторов (к сожале­нию, поскольку я цитирую эту передачу с эфира, не могу привести фамилии авторов ¾ я поздно подключилась к этой передаче), анализ показал, что в примерах «Букваря» совершенно нет представителей умственного труда; представлен только физический труд; индивид сразу от младшего возраста переходит в трудящегося; полностью отсутству­ют семейные отношения.

Многолетний мониторинг информационной телевизионной про­граммы «Время» (1984¾87 гг.) показал, что все случаи появления на экране жизнедеятельности советского человека можно свести к «ма­териально-вещным» сферам (56%), управленческой деятельности (32%), трудовой деятельности, связанной с производством материаль­ных ценностей (20%) и приобретением трудовых навыков (4%); и к социально-политическим (44%) ¾ выступления на собраниях, в том числе сами выступления по телевидению (38%), участие в Отечествен­ной войне (4%), депутатская деятельность (2%).

Мало что можно добавить к этой разносторонней информации. Добытая в ходе разных исследований, она может выступить как яркая характеристика того общества, в котором она была обнаружена.

Еще один пример аналогичного свойства. Мы много говорим о положении женщины в современном обществе, свидетельством чего в таком случае может выступить информация, обнаруженная американ­скими исследователями на большом массиве рекламы с помощью контент-анализа, и что особенно важно отметить, она никаким другим методом не могла бы быть обнаружена.

В ходе исследования выяснилось, что мужчины и женщины в ка­честве пользователей рекламируемых товаров в рекламе всех телесе­тей в целом четко закреплены за Определенными местами социально­го пространства, даже если в качестве такового выступает... жилище (табл. 2.5).

Чем более «общественным», если применимо такое определение к комнатам в жилище, является место, тем заметнее там в качестве действующего субъекта мужчина, и наоборот: кухня, ванна, спальня (почему-то не выделена отдельно детская) ¾ зона священнодействия женщины. Конечно, если бы мы имели аналогичные сведения столетней давности, мы бы порадовались за успехи феминистического движе­ния, но и эти цифры по-своему впечатляют. Трудно утверждать, что тут причина, а что следствие, но что это характеристика общества на этом этапе (в 1978 г.) ¾ несомненно[83].

Таблица 2.5

Жизненное пространство

(в % ко всем рекламным сообщениям)

 

Места социального пространства	Мужчины	Женщины
Ванна
Кухня
Гостиная
Спальня
Столовая
Смешанные случаи