Обретение ребенком-инвалидом права на призрение (1706 -1806)

Второй период эволюции отношения государства и общества к инвалидам,

характеризующийся обретением инвалида­ми права на социальную опеку, начинается в России на пять веков позже, чем в Евро­пе, составляет одно столетие, а заканчива­ется в те же сроки, что и на Западе преце­дентами открытия первых специальных школ.

Как и в предшествующий, во второй период Россия вошла много позже стран Северной и Центральной Европы, он, сле­дуя их путем, прошла его много быстрее. В России второй период оказался существен­но короче, динамичнее и имел принципи­альные специфические отличия.

До петровских реформ отношение вла­сти и народа («верхов» и «низов») к кале­кам и немощным совпадало, в годы лихо­летья инвалиды претерпевали те же нев­згоды, что и прочее население, но почти никогда не подвергались сознательным гонениям. «Верхи» и «низы» испытывали равное нищелюбие и сочувствие к убо­гим, нередко проявляя к ним милосердие. Петровские реформы раскололи русское общество, до того духовно и культурно однородное на «цивилизацию» и «почву». Народ не понял и не принял петровские реформы, предпочитая, в частности, орга­низованному призрению нищелюбие и личное подаяние. «Почва», не обладаю­щая властными полномочиями, финансо­выми средствами, по преимуществу абсо­лютно бесправная, чья традиция все более противоречила писаному закону и не под­держивалась официальной Церковью, участвовать в организованной обще­ственной благотворительности не стре­милась. Выдвигая из своих рядов отдель­ных подвижников, «почва», тем не менее, оказывалась в стороне от создаваемой государством системы призрения за­падноевропейского типа. Сторонники чужеземных моделей образования и орга­низованной светской благотворительно­сти исчислялись единицами. Большая часть представителей привилегированных сословий и духовенства идею государ­ственного призрения не восприняла. Ока­залось невозможным принять по царско-

 

 

му указу, и тем более — создать в одно­часье, как мечтал Петр I, те общественные институты призрения, на взращивание которых западный христианский мир зат­ратил несколько столетий первого перио­да эволюции отношения к людям с физи­ческими и умственными недостатками.

В годы правления Анны Ивановны и ее фаворита Бирона ростки государственной социальной политики, вызванные к жизни петровскими реформами, зачахли. Власти, ранее запретившие личную помощь нищим и калекам и заявившие об учреждении соответствующих официальных служб и заведений, перестали эти службы разви­вать и поддерживать. Государство, взяв курс на возврат к старине, ограничилось прекращением исполнения ранее приня­тых на себя обязательств по насаждению светского призрения. Обнищавшее и постоянно обираемое императрицей и ее фаворитами население не могло помогать страждущим.

Прошедшее после смерти Петра I соро­калетие можно оценить как печальное для дела развития светской благотворительно­сти в России. Все задуманные преобразова­ния остались на бумаге, правительство о них забыло, а россиянам — как «почве», так и «цивилизации» — петровские экспе­рименты по искоренению традиционных форм милосердия и насаждению регламен­тированного попечения убогих и калек изначально представлялись непонятными и ненужными. Первая попытка переноса западных моделей светской благотвори­тельности на отечественную почву завер­шилась полным крахом.

В эпоху Елизаветы, стремящейся вер­нуться к принципам правления Петра I, власть формально реанимирует идею свет­ского призрения, но на деле ограничивает­ся изданием грозных указов и карательны­ми мерами. Без участия власти и финансо­вой поддержки благотворительные заведения появиться в России не могут. Трагическое рассогласование властных решений и общественных устремлений, указующих директив и исполнительской

дисциплины, лишенных финансового обес­печения благих порывов становится ярким отличием становления официальной благо­творительности в России Одним из свиде­тельств такого рассогласования может слу­жить высочайшее повеление Елизаветы монастырям обеспечивать государствен­ную (светскую) систему призрения, и одно­временная секуляризация церковного иму­щества. Самодержец и российское дворян­ство мало считались с позицией Церкви, зависимой от светской власти.

Фундамент будущих перемен в деле организации светского призрения заложен в России Екатериной П. Сторонница прос­вещенного абсолютизма, лютеранка, пере­шедшая в православие, прагматичная и не нищелюбивая императрица, искренне пек­шаяся о благе поданных, предложила стра­не «социальную программу», игнорирую­щую русские обычаи. Екатерина II попыта­лась насадить в подвластной ей стране европейскую систему закрытого государ­ственного призрения. В ходе губернской административной реформы учреждается Приказ общественного призрения (1775), в ведение которого передается народное просвещение, медицинская помощь, заве­дения общественного призрения (богадель­ни, сумасшедшие дома, приюты). Призре­ния убогих императрица вменила в обязан­ность государственным чиновникам. В сложной государственной структуре опре­делилось конкретное должностное лицо, несущее ответственность за нищих, душе­внобольных и инвалидов, им стал частный пристав.

Волею Екатерины II старая и новая сто­лицы обретают модельные структуры государственной благотворительности, губернии же для управления местными образовательными, лечебными и благо­творительными заведениями создают Приказы общественного призрения. Соз­дан прецедент организации светского филантропического учебно-воспитатель­ного заведения для детей бедноты, вклю­чая малоуспешных учеников — Москов­ский (1764) и Петербургский (1770) Воспи-

 

 

тательные дома. По замыслу императрицы страна получила образцы, тиражируя которые по губерниям можно было обес­печить обучение грамоте и ремеслам детей-сирот (с нарушениями слуха и зре­ния в том числе), поставить на поток про­изводство из них «полезных граждан».

Стартовав на полтора столетия позже Западной Европы, Россия благодаря поли­тике Екатерины II обрела во времена ее правления все типы известных протестант­ским странам благотворительных заведе­ний и формально вышла на передовые позиции всего за четверть века. Правда, прорыв обеспечила «показательная» систе­ма благотворительных учреждений, суще­ствовавшая лишь в двух столичных горо­дах. Обеспечить организованное призре­ние всех нуждающихся на громадных территориях империи еще предстояло. Как мы знаем по опыту Западной Европы, пов­семестное распространение светской бла­готворительности возможно при условии обретения гражданских прав большей частью населения страны, осознании ею ценности образования.

Вольно или невольно государство пыта­лось сломать традицию, искоренить мило­стыню во спасение — те духовные опоры, что помогали русскому человеку выстаи­вать и перед лицом рока и перед еще более грозным для соотечественника лицом безжалостной власти, помогали переносить тяжелые жизненные испыта­ния. Средневековое незамутненное нище-любие простонародья деформировалось и иссякало, но оно не исчезло окончатель­но, скорее сжалось и окуклилось, скрыт­но продолжая таиться в душах людей, словно зерно в темном амбаре, ожидаю­щее встречи с теплом и землей. Вековые ценности нищелюбия и милостыни во спасение оставались в фонде абсолютов и святынь национальной культуры.

Сменивший на престоле Екатерину Великую ее сын Павел I принимает реше­ние о закрытии Приказов общественного призрения, сокращении числа судебных инстанций, об упразднении Городских

сословных дум, вменив управление города­ми военно-полицейским органам. Люби­тель муштры и парадов, всевластный и дес­потичный монарх пытался регламентиро­вать все сферы жизни верноподданных, включая их частную жизнь. Тем не менее именно Павлом I предприняты важные шаги на пути становления отечественной системы государственного призрения. Он учредил внесословные больницы, врачеб­ные управы, создал «Ведомство императри­цы Марии» — орган управления системой учебно-воспитательных, благотворитель­ных и лечебных учреждений. Благодаря личному подвижничеству супруги Павла I императрицы Марии Федоровны страна твердо встала на путь светской благотвори­тельности и уверенно двинулась по нему вперед. Деятельность императрицы на посту главы ведомства благотворительных учреждений служила примером филантро­пии, исходящей из внутренней потребно­сти творить добро тем, кто нуждается в помощи и милосердии. Словом и делом на протяжении всей своей жизни Мария Федоровна доказывала поданным, что бла­готворительность может приносить истин­ную пользу, если движется искренним чув­ством любви к людям, милосердия и состра­дания. Вдовствующая императрица стала крестной матерью первой специальной школы в России, ее попечением возникло и набрало силу Петербургское училище для глухонемых, открылось Петербургское училище для слепых.

Император Александр I провозглашает курс на либерализацию общественной жизни. Освобождаются политические заключенные и в их числе люди, ранее заточенные в монастыри и сумасшедшие дома, самодержец возвращает граждан­ские права тем, кто прежде по суду был поражен в них, восстановлены в прежней силе «жалованные грамоты» дворянству и городам. Запрещены пытки, вводятся огра­ничения на телесные наказания, открыва­ются границы, разрешается ввоз иностран­ных книг. Царский Манифест (1801) даро­вал право собственности на землю

отдельным лицам всех сословии, исключая крепостных, благодаря чему новые социальные группы приобретали полный гражданский статус. Впервые появился департамент, отвечающий за просвещение россиян — Министерство общественного образования (1802). Страну разделили на шесть учебных округов, учредили четыре вида учебных заведений: приходские и уездные училища, гимназии, университе­ты. В столице рождается Педагогический институт (1804), вслед за Дерптским откры­ваются Харьковский (1804) и Казанский (1804) университеты. Отменяются цензур­ные постановления и другие ограничения в области просвещения и народного обра­зования. Проводя курс на либерализацию общественной жизни, ориентируясь на европейские ценности и новинки, Алек­сандр I решает перенять европейский опыт создания специальных институтов для сле­пых и глухонемых.

Волей просвещенного императора фран­цузские модели специальных школ двух видов попали в Россию раньше, чем в боль­шинство западноевропейских стран, где политические, экономические и социаль­но-культурные предпосылки к их появле­нию эволюционно формировались на про­тяжении не одного столетия.

За рубежом феномены появления пер­вых специальных школ явились результа­том «работы веков». Они возникли по причине осознания и государством, и городскими органами самоуправлениями, и просвещенным обществом возможно­сти и целесообразности обучения детей с сенсорными нарушениями. В отличие от западных венценосцев российский монарх, учреждая первые специальные школы в родном отечестве, не мог опе­реться ни на один из слоев населения, исключая, может быть, некоторых обру­севших иноземцев да выученных на Запа­де дворян. На момент «государева экспе­римента» в России не сложились все необходимые социально-культурные предпосылки для развития практики спе­циального образования, а потому после-

дующая жизнь училищ-пионеров изоби­лует разнообразными превратностями судьбы и неразрешимыми проблемами. Модель специальной школы, закономер­ная для третьего периода эволюции отно­шения государства и общества к людям с физическими и умственными недостатка­ми, попала в Россию прежде, чем здесь завершился предшествующий — вто­рой — период эволюции.

Европейцам потребовалось пять веков, чтобы пройти путь от организации прию­тов для слепых воинов до создания отла­женной системы светского призрения инвалидов, чтобы задуматься о правах глу­хих и слепых детей на обучение. На Запа­де первые государственные (королевские) специальные школы появляются в конце XVIII столетия. Российская империя, войдя во второй период четырьмя веками позже своих западноевропейских соседей, фор­мально завершила его в те же сроки, что и они — первые императорские училища для глухих и слепых детей открыты в России соответственно в 1806 и 1807 годах. По этому показателю Российская империя вошла в группу лидеров, опережая боль­шинство стран Центральной и Южной Европы, однако принципиальные различия в условиях и побудительных мотивах орга­низации специальных учреждений в Запад­ной Европе и России не могли не повлиять на дальнейшее развитие практики спе­циального образования.