Анализ правоприменительной практики толкование неустранимых сомнений по уголовным делам

Анализ показывает, что судебная практика, несмотря на наличие законодательных определений, по-разному определяет объем соответствующего понятия. Так, ч. 13 ст. 4 УК общеопасный способ определяет как «способ совершения преступления, характеризующийся большой разрушительной силой или иным образом создающий опасность гибели людей, причинения телесных повреждений, иных тяжких последствий (взрыв, поджог, затопление и др.)». На законодательном определении общеопасного способа совершения преступления построено определение общеопасного способа умышленного причинения тяжкого телесного повреждения: «Под общеопасным (п. 10 ч. 2 ст. 147 УК) следует понимать такой способ умышленного причинения тяжкого телесного повреждения, при котором действия виновного были заведомо реально опасны для жизни или здоровья других людей либо создавали опасность наступления иных тяжких последствий» [444].

Однако определение общеопасного способа совершения убийства высшая судебная инстанция существенно ограничивает: «Убийство, совершенное общеопасным способом, имеет место в случаях, когда, реализуя умысел на лишение жизни определенного лица, виновный сознательно применил такой способ причинения ему смерти, который заведомо для виновного был реально опасен и для жизни других лиц» [441].

Таким образом, если при совершении убийства использовался способ, который был опасен не для жизни, а для здоровья других лиц, то вменять общеопасный способ как квалифицирующий признак убийства в силу предписания высшей судебной инстанции нельзя. Видимо, такого рода судебное разъяснение основано на практике, которая сложилась в период действия УК 1960 г. Пункт «е» ст. 100 УК 1960 г. в качестве одного из видов квалифицированного убийства называл убийство, совершенное «способом, опасным для жизни многих людей».

Однако в рамках действующего УК рассматриваемое определение применительно к убийству не согласуется с требованиями логики относительно соразмерности дефиниции.

Таким образом, есть основания констатировать, что объем определения в некоторых уголовно-правовых понятиях ограничивается или расширяется в угоду задач правоприменительной практики.

Допустимы ли такие нарушения логических правил определения, даже если этого требует необходимость в борьбе с преступностью?

К сожалению, определения некоторых уголовно-правовых понятий содержат порочный круг – логическую ошибку, суть которой заключается в том, что некоторое понятие определяется с помощью другого понятия, которое, в свою очередь, определяется через первое [675]. Это имеет место даже в дефинициях, содержащихся в уголовном законе: «организатором признается лицо, организовавшее совершение преступления…» (ч. 4 ст. 16), «Несанкционированный доступ к информации, хранящейся в компьютерной системе, сети или на машинных носителях, сопровождающийся нарушением системы защиты несанкционированный доступ к компьютерной информации)…» и др. Тавтологичные суждения встречаются и в некоторых последних изменениях в УК.

Так, закон Республики Беларусь от 26 октября 2012 г. № 435 в ч. 1 ст. 289 УК определил акт терроризма следующим образом: «Совершение взрыва, поджога, затопления, иных деяний общеопасным способом либо создающих опасность гибели людей, причинения им телесных повреждений или наступления иных тяжких последствий» (выделено нами. – В.М.) в целях оказания воздействия на принятие решений органами власти, либо воспрепятствования политической или иной общественной деятельности, либо устрашения населения, либо дестабилизации общественного порядка». Общеопасный способ, легально определенный в ч. 13 ст. 4 УК, включает в себя действия «создающие опасность гибели людей, причинения телесных повреждений, иных тяжких последствий (взрыв, поджог, затопление и др.)».

В УК есть достаточно много неясных определений. Так, ч. 11 ст. 4 определяет хулиганские побуждения следующим образом: «Под хулиганскими побуждениями понимаются мотивы, выражающие стремление виновного лица проявить явное неуважение к обществу и продемонстрировать пренебрежение к общепринятым правилам общежития». Во-первых, любой мотив обозначает побуждение к чему-нибудь.

Определять мотив через стремление методологически неверно. Стремление к чему-нибудь – это признак, характеризующий иной психологический процесс – целеполагание. Во-вторых, употребление в определении хулиганского мотива абстрактных понятий (явное неуважение к обществу, пренебрежение к общепринятым правилам общежития) приводит к образованию весьма призрачных границ в объеме этого определения.

В УК предусмотрены две специальные нормы, которые устанавливают ответственность за общественно опасные деяния, инспирирующие суицид или попытку суицида: доведение до самоубийства (ст. 145)и склонение к самоубийству (ст. 146). Термин «самоубийство» логически противоречит законодательному определению убийства. Согласно ч. 1 ст. 139 УК убийством признается «умышленное противоправное лишение жизни другого (выделено нами. – В.М.) человека». Если раскрыть понятие самоубийства с учетом положений ч. 1 ст. 139 УК, то получим весьма парадоксальное определение. Кроме того, в ст. 145 и 146 УК употребляется термин «покушение на самоубийство». В уголовно-правовом смысле термин «покушение на самоубийство» не соответствует природе этого явления. Уголовный закон оперирует термином «покушение на преступление», законодательное определение которому дано в ст. 14 УК. Самоубийство не является преступлением, поэтому с правовой точки зрения понятие «покушение на самоубийство» является юридически ничтожным [318], а с точки зрения логики является нулевым.

Законом Республики Беларусь от 4 мая 2005 г. № 15-З «О внесении изменений и дополнений в некоторые кодексы Республики Беларусь по вопросам усиления ответственности за торговлю людьми и иные связанные с ней правонарушения» были внесены существенные изменения в ст. 187 УК. В данной статье было дано определение новому преступлению – незаконные действия, направленные на трудоустройство граждан за границей. Определение этого преступления сформулировано крайне неудачно. Положения данной нормы порождают возможность для необоснованного расширения причинно-следственных отношений и создают предпосылки объективного вменения [313].

Следует обратить внимание на еще один негативный момент правотворческой деятельности. Изменения, вносимые в последние годы в УК, показывают, что его текст наполняется новыми понятиями, определение которым не дается ни в самом УК (несмотря на функциональное предназначение ст. 4 УК «Разъяснение отдельных терминов Уголовного кодекса»), ни в правовых нормах иных отраслей законодательства (если идет речь о бланкетном признаке состава преступления), ни в постановлениях Пленума Верховного суда Республики Беларусь. Так, указанным выше законом существенно была изменена и редакция ст. 171 УК: в названии и тексте употреблен новый для уголовного законодательства термин «использование занятия проституцией другим лицом». Но что следует понимать под этим термином? В ч. 2 примечаний к ст. 181 УК дано определение понятию сексуальной эксплуатации, к которой отнесено использование занятия проституцией. Таким образом, в определении сексуальной эксплуатации использование занятия проституцией называется в качестве одного из ее видовых понятий, но само это видовое понятие не раскрывается. Отсутствие определения термина «использование занятия проституцией» создает предпосылки для достаточно широкого его толкования в судебной практике и порождает серьезную квалификационную проблему в части отграничения преступления, ответственность за которое предусмотрена в ст. 171 УК, от торговли людьми (ст. 181 УК).

Но даже в тех случаях, когда введение нового понятия сопровождается легальным определением, его содержание не всегда соответствует целям и природе уголовного права. Например, законом Республики Беларусь от 7 мая 2007 г. № 212-З «О реорганизации дела охраны историко-культурного наследия в Республике Беларусь» в гл. 30 УК были внесены изменения и дополнения, касающиеся уголовно-правовой охраны историко-культурных ценностей или материальных объектов, которым может быть присвоен статус историко-культурной ценности.

Эти изменения и дополнения коснулись ст. 344 УК (умышленное уничтожение либо повреждение историко-культурных ценностей или материальных объектов, которым может быть присвоен статус историко-культурной ценности), ст. 345 УК (уничтожение, повреждение либо утрата историко-культурных ценностей или материальных объектов, которым может быть присвоен статус историко-культурной ценности, по неосторожности) и ст. 346 УК (надругательство над историко-культурными ценностями). Одновременно этим же законом гл. 30 УК была дополнена двумя примечаниями. В ч. 3 примечаний к гл. 30 УК было дано определение понятию особо ценного материального объекта: это «материальные объекты, обладающие отличительными духовными, художественными и (или) документальными достоинствами и соответствующие одному из критериев отбора материальных объектов для присвоения им статуса историко-культурной ценности, которая может быть включена или предложена для включения (выделено нами. – В.М.) в Список всемирного культурного и природного наследия либо в Список всемирного наследия, находящегося под угрозой, а также материальные объекты, обладающие отличительными духовными, художественными и (или) документальными достоинствами, которые могут иметь международное или национальное значение (выделено нами. – В.М.), и соответствующие одному из критериев отбора материальных объектов для присвоения им статуса историко-культурной ценности». Гипотетичность суждений, содержащихся в данном определении (может быть включена или предложена для включения, могут иметь международное или национальное значение), возможно, уместна в рамках реализации государственной политики в сфере охраны историко-культурного наследия и обозначения круга особо ценных материальных объектов.

Однако законодатель, формулируя определение особо ценного материального объекта, забыл о том, что все определения, приводимые в УК, должны соответствовать принципам уголовного закона и основаниям уголовной ответственности. Определение, содержащееся в ч. 3 примечаний к гл. 30 УК, противоречит принципу личной и виновной ответственности и субъективному основанию уголовной ответственности. Согласно ч. 5 ст. 3 УК «лицо подлежит уголовной ответственности только за те совершенные им общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, предусмотренные настоящим Кодексом, в отношении которых установлена его вина (выделено нами. – В.М.), то есть умысел или неосторожность».

Основанием уголовной ответственности в соответствии со ст. 10 УК является совершение виновно запрещенного УК деяния в виде оконченного преступления, приготовления к совершению преступления, покушения на совершение преступления, соучастия в совершении преступления. Если лицо совершит некое физическое воздействие на материальный объект, который, оказывается, может быть в будущем предложен искушенным специалистом в области историко-культурных ценностей для включения в Список всемирного культурного и природного наследия, то это лицо по смыслу такого определения нужно привлекать к уголовной ответственности. Но как тогда быть с другим определением законодателя, содержащимся в ч. 5 ст. 3 УК: «Уголовная ответственность за невиновное причинение вреда не допускается»?

Известно, что по своему содержанию процесс квалификации преступления имеет логический характер. Этот процесс протекает с использованием как индуктивных, так и дедуктивных методов познания.

Установление фактических обстоятельств дела осуществляется индуктивным путем. Итоговый вывод квалификации основан на дедуктивном методе. Дедуктивное умозаключение строится по форме простого категорического силлогизма. Заключение в таком силлогизме выводится из двух суждений: общеутвердительного и единично-утвердительного. В качестве единично-утвердительного суждения рассматривают конкретное событие, а общеутвердительного – законодательное суждение, содержащееся в соответствующей уголовно-правовой норме.

От того, насколько качественно будут сформулированы определения

в общеутвердительных суждениях, зависит правильность заключения.

Природа понимания процесса квалификации преступления в рамках простого категорического силлогизма не нова. Известный итальянский мыслитель и деятель эпохи Просвещения Ч. Беккариа еще в XVIII в. обозначил логическую суть правоприменительного процесса: «По поводу каждого преступления судья должен построить правильное умозаключение. Большая посылка – общий закон, малая – деяние, противоправное или согласное с законом; заключение – свобода или наказание» [58, с. 208].

В дореволюционной правовой науке положения о дедуктивном умозаключении были развиты в работах известного русского процессуалиста Е.В. Васьковского [98]. В теории квалификации преступления формула простого категорического силлогизма лежит в основе обоснования логических форм и процесса квалификации преступления [227, с. 20–21; 242, с. 51–55; 408; 579, с. 58–61]. Формула простого категорического силлогизма элементарна.

Значимость здесь приобретает содержание правоприменительного процесса. В.Н. Кудрявцев здесь верно заметил: «Главная трудность при квалификации заключается не в том, чтобы из двух готовых посылок сделать вывод, а в том, чтобы решить, какие именно посылки должны быть взяты для построения умозаключений» [242, с. 54].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Проведенное в ходе написания дипломной работы исследование позволило сформулировать следующие теоретические выводы, а также предложения по совершенствованию уголовного законодательства и практики его применения.

Теоретические выводы

Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что проблема действия принципа презумпции невиновности выступает на всех стадиях уголовного процесса.

Исходя из семантического значения термина «презумпция» как «предположения», под презумпцией понимается предположение, признаваемое истинным, пока не доказано обратное. В презумпции констатируется два суждения, одно из которых является правильным при условии отсутствия другого (одновременно устанавливается правовое допущение и на механизм его доказательственного опровержения).

Правовая презумпция есть правило, закрепленное прямо или косвенно в нормативно-правовом акте, устанавливающее допустимое существование или отсутствие юридического факта, события, явления без полного доказательства, имеющего высокую степень вероятности, построенного на причинно-следственной связи между выведенным фактом, подобными достоверными юридическими фактами, подтверждаемыми предшествующим опытом, и действующее до его опровержения.

Презумпция невиновности относится к числу опровержимых правовых презумпций.

Презумпция невиновности, об этом свидетельствует вся история её появления и развития, производна от презумпции добропорядочности гражданина.

Презумпция невиновности — межотраслевой правовой принцип, действующий в тех отраслях права, которые определяют процедуру установления виновности лица в совершении правонарушения и привлечения его к юридической ответственности.