Экзистенциальный потенциал профессионализации в психологии

 

 

Экзистенциальная философия во многом изменила веками строящиеся представления человека о себе и своем развитии. Под влиянием М.Хайдеггера европейское научное сознание ассимилировало мысль, что будучи конечным существом и осознавая эту конечность, человек вынужден стабилизировать свое существование в каждый данный момент (Dasein) путем его смыслонаполнения. По сути, человек базирует собственное существование на собственном же проекте и тем самым осуществляет смыслонаполнение жизни. В конечном итоге, смысл имеет именно и только то, что конечно; что не имеет конца, то не имеет и смысла.

Одним из ключевых элементов самопроектирования и жизнетворчества является выбор профессии и последующее осуществление профессиональной деятельности. Занимаясь в течение ряда лет подготовкой профессиональных психологов, мы пришли к выводу, что профессиональная психологическая деятельность является особой формой жизни личности, задающей экзистенциальный modus operandi. Более того, можно предположить, что профессиональный психолог призван помогать в самопроектировании другим.

Профессиональная психология — это своеобразный личностный путь, предполагающий постоянное индивидуальное уклонение за привычные человеку рамки описания себя. Рискнем высказать предположение, что это, возможно, один из способов ранней «универсализации» субъекта, раннего, обусловленного профессией, «старения» личности в смысле ускоренного и углубленного прохождения по путям культурного социогенеза. Такая универсализация, может быть, достигается за счет той позиции «старшего» (знающего, понимающего, со-переживающего, берущего ответственность, того, кому доверяются и открываются в своей сокровенности другие личности, а в самом широком смысле — гуманистического, выраженно «более человеческого»), которую он профессионально занимает в работе с клиентом любого возраста и любого статуса.

Афористично говоря, психолог — это многократно повторенный всеобщий человек, это сильнее, концентрированнее, более выраженно человек, чем представители других профессий; может быть, психолог — это усиленно воспроизведенное одновременно единичное и человечески всеобщее в человеке. Поэтому, вероятно, профессиональная психология — это один из редких для человека способов «прожить» много разных жизней за одну свою, становясь одновременно и ретроспективой и «зоной ближайшего развития» для другой личности.

Каждый акт профессионального взаимодействия — акт экзистенциальный. Именно для него К.Ясперс ввел понятие «экзистенциальная коммуникация». В ней психолог по отношению к другому выступает не как «техник», не как «аналитик» и даже не как гуру, а как экзистенция по отношению к другой экзистенции. Достижение такого типа отношений с миром предполагает прохождение психологом в себе самом нескольких уровней «Я».

Первый уровень — это уровень эмпирического «Я», ориентированного на отождествление себя с телом и телесными проблемами, подчиненного инстинкту самосохранения, стремящегося к удовольствию, избегающего проблем и страданий, преследующего утилитарные жизненные цели. Можно предположить, что различные варианты телесной терапии и т.п. в какой-то мере отражают биологическое осмысление и переживание себя и должны присутствовать на ранних этапах профессионализации.

Второй уровень, обозначенный К.Ясперсом как «сознание вообще», предполагает переживание себя как носителя знаний, как существа мыслящего, рационального, логического, предсказуемого. Рассудочное «Я» психолога мыслит категориями, научными понятиями, стремится к правильности мышления и поведения, подчиняется нормам, стандартам, оперирует шаблонами и клише. Попробуем предположить, что психологи этого уровня стремятся к однозначно обусловленной информационной картине психического и личностного, к построению логически завершенных всеобъемлющих моделей, четких техник и поведенческих тренингов. У них хорошо развит «внутренний цензор», технологично подгоняющий их действия под категории «правильно-неправильно», «хорошо-плохо», «можно-нельзя» и, в принципе, не предполагающий ни со-переживания, со-деятельности.

Третий уровень связан с переживанием своего «Я» на уровне духа. Это — «Я», осознающее себя частью некоего значимого целого (в нашем случае — профессиональной общности, психологической школы, исповедуемого направления и т.п.) и в этом смысле чем-то особенным, разнящимся от тех, кто не принадлежит к этому же целому. Ценности и отношение к другим такого психолога определяются канонами и символом веры этого целого. Можно предположить, что центральным моментом профессиональной самоактуализации этого типа будет «вымеривание» многообразия мира любимыми, переживаемыми как ценностные и истинные, рамками этого целого, а мир другого человека предстает как всеобщая иллюстрация представлений его авторитетов о нем.

При дальнейшем восхождении сознания — процессе, как кажется, заложенном в самом факте бытия психологом, возможно достижение четвертого уровня — уровня экзистенции. П.Тейяр де Шарден, вероятно, мог бы назвать этот уровень своеобразной «точкой омега» для психолога.

Экзистенция — практически необъективируемый уровень человеческого бытия в силу того, что он никогда не может быть отчужден и представлен как объект рассмотрения и анализа. Этот факт объясняет сам К.Ясперс: «В любой момент, когда я делаю себя объектом, я сам одновременно есть нечто большее, чем этот объект, а именно существо, которое себя таким образом может объективировать». Коммуникация позволяет необъективируемой экзистенции быть услышанной, схваченной, понятой другим, предполагает презентацию своей самости для других и, соответственно, для самого себя.

Экзистенциальная коммуникация психолога создает особое «чутье на других», возможность проникновения в другого, сопереживания и понимания его как ценности в таком же экзистенциальном смысле. Чужая экзистенция, объективируясь в общении со способным к такому общению (и отношению к самому себе как к экзистенции) психологом, обретает новую реальность, укореняется в мире. Именно за счет этого строится онтологически новое для человека и мира «бытие вместе» (М.М.Бахтин), создаваемом в процессе работы психолога с клиентом. И именно на этом уровне психолог как участник этого процесса субъективно переживает своеобразную «слиянность» с чем-то, что больше, сильнее, умнее, выше него. Метафорически выражаясь, можно сказать, что через него мир как бы втекает в другую личность.

 

В.А.Урываев (Ярославль)

СТРАХИ ПСИХОЛОГОВ КАК ИНДИКАТОРЫ ПРОБЛЕМ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ПОДГОТОВКИ

 

В рамках арт-проекта «ИНЫЕ» (изучение творчества людей, «имеющих психиатрический опыт») был проведен опрос 60 студентов-психологов (специализация «клиническая психология») и врачей-интернов, специализирующихся в области психиатрии. Мы просили, при посещении экспозиции попытаться зафиксировать (и изложить в письменном виде) возможную природу «барьеров», мешающих восприятию творчества «ИНЫХ». Не смотря на пилотажный характер исследования, мы полагаем интересными полученные результаты (группы расположены в по рядке убывания):

I – доминирование реакции недоумения и удивления в отношении сложности внешнего мира, пассивно-оборонительная реакция («столкновение с непонятным» - проблемы ломки стереотипов привычного, столкновение различных ментальных моделей мира, трудности изменения себя…, а так же «лень, нежелание беспокоить (тревожить) себя столкновением с ИНЫМ»), - всего 36% ответов;

II – «непонимание себя, переживание ограниченности своих обычных возможностей изменения»; здесь также учитывались - ограниченность в представлении о своих возможностях, невозможность выйти на необходимый уровень эмоционального резонанса, отсутствие опыта переживаний особых состояний сознания и т.д. - 23% ответов;

III - «страх перед неизведанными сторонами собственного «Я»»; страх быть «поглощенным» кем-то другим, страх перед тем, что обнаружившиеся стороны собственного «Я» могут оказаться не управляемыми - 15% ответов;

IV - «страх перед чуждым, болезненным, непонятным»; страх оказаться «белой вороной» в незнакомом мире, - 13% ответов;

V - «страх Хаоса, сильных (захватывающих) деструктивных переживаний, экзистенциальной тревоги, страха небытия» - 13% ответов;

Уже приблизительный анализ представленных данных позволяет поставить ряд вопросов.

Во-первых, профессиональная подготовка специалистов для сферы психиатрии, психотерапии, клинической психологии не может не включать в себя проблем, связанных с принятием проблем ИНОГО. После типичной первой реакции «пугливого невежды» (I-я группа составляет около трети мнений), встают проблемы выстраивания диалога с ИНЫМи, вовлекающие в этот процесс развитие и реконструкцию «Я» психолога, психотерапевта, психиатра (две трети суждений).

Во-вторых, это проблемы самопонимания (II-я группа ответов, отчасти III-я и IV-я). Отсутствие этого опыта блокирует профессиональное становление специалистов. Имеющиеся системы подготовки практически игнорируют личную вовлеченность профессионала в процесс работы (что неплохо для академической науки, но невозможно, по мнению автора публикации, для практической психологии).

В-третьих, придание статуса «обязательной» экзистенциальной психологии в программах подготовки специалистов помогающих профессий. Выделенная нами V-я группа (и отчасти III-я и IV-я) ставят перед профессиональным психологом или психотерапевтом проблемы, далеко выходящие за пределы стандартного опыт. Автор публикации впервые переступил порог психиатрической больницы в 1976 году и пережил ощущения, укладывающиеся в современные описания пост-травматического стрессового расстройства, во многом предопределенные вызовом со стороны «запредельного».

Переживания этого ряда выявляют деструктивность, иррациональность, ирреальность, присущих (пусть в незначительной степени) и миру, и каждому человеку.

К сожалению, новейшие исследования в области эффектов «табу» в «укрощении» беспредельных возможностей психической жизни человека (см., напр., Ю.М. Бородай «Эротика-смерть-табу: Трагедия человеческого сознания». - М., 1996), как правило, не включены в курсы подготовки и самоподготовки специалистов.

В одной из последних публикаций засл. деятеля науки России проф. А.П. Зильбера (1998) приводится следующая статистика смертности врачей от самоубийств (данные США, 1973 г.). «Врачи-мужчины решительнее своих братьев по полу из других профессий: если количество женщин-самоубийц почти одинаково у врачей (18) и прочих (16), то мужчины-врачи резко вырвались вперед - 77, сравнительно с остальными специальностями - 38.... При средней частоте самоубийств среди врачей США равной 33 на 100 000, она для разных специалистов оказалась: психиатры - 58, анестезиологи - 44, офтальмологи - 39, урологи - 34, врачи общей практики - 34, терапевты - 31, патологоанатомы - 30, акушеры - 25, хирурги - 22, интерны всех специальностей - 20, радиологи - 17, педиатры - 17».

Мы полагаем, что одной из причин такого положения является неподготовленность врачей и психологов к столкновению с ИНЫМ.

 

Г.Иванченко, В.Новиков

 

Экзистенциальный опыт ученичества: инвариантное и уникальное

(культурные универсалии и психологические инварианты)

 

Среди дошедших до нас кельтских загадок - отголосков поэтических состязаний в вопросах и ответах - есть следующая: «Что нашел на земле человек, чего не нашел Бог?» Загадка, предполагающая ответ: «достойного учителя». Без учительства и ученичества немыслима культура как таковая, как бы далеко от нашего времени мы ни удалялись. Двадцатый век неизмеримо расширил наши представления о многообразии возможных «культурных моделей» человеческих чувств, действий, стремлений, - многообразии синхроническом и диахроническом. Но тем более очевидной становится универсальность экзистенциального опыта ученичества, его необходимость для личностного роста, для обретения своей индивидуальности человеком.

«Час ученичества - он в жизни каждой Торжественно необратим...». Гениальная интуиция Марины Цветаевой, как нам кажется, относится к более широкому классу явлений, чем опыт ученичества - «торжественная необратимость» есть характеристика всякого экзистенциального опыта, любого выхода за пределы, любого соприкосновения с трансцендентностью. Какого же рода необратимость характеризует именно ученичество?

Вполне очевидно, что в культуре возникают, живут и умирают относительно независимые от индивидов формы отношений учителя и ученика, отношений, благодаря которым достигается передача не только и не столько знания, но самой культурной традиции. Восприятие «живого знания» учеником перестраивает его сознание, и, на наш взгляд, можно говорить о двух базовых моделях преобразований такого рода. Первая из них предполагает изменение самой основы души ученика и метафорически может быть представлена как пересотворение, как алхимическое претворение, трансмутация. В соответствии со второй моделью требуется достижение изоморфизма структуры опыта ученика опыту учителя (путем переструктурирования, подобном изменению узора в калейдоскопе при его вращении). Можно также говорить об эпохах, культивирующих ту или иную модель (понятно, что в любую эпоху реализуются и обе эти модели, может быть с разной вероятностью и в разных пропорциях, а также и многие другие, анализ и классификация которых выходят за пределы нашего сообщения).

Как известно, Н.А. Бердяев различал в культуре эпохи критические и органические: в критические эпохи принято писать о чем-то, в органические пишут что-то. Непосредственное обнаружение жизни, ее глубин и вершин в критические эпохи уступает место скептическому отношению к возможностям познания и к самому существованию первооснов бытия. Нужен огромный творческий дар, пишет Бердяев, чтобы сказать что-то; сказать же о чем-то позволяет и относительно более скромное дарование. Нередко именно скромность дара и является причиной бесконечных сравнений: кто выше, лучше, известней, чей авторитет незыблемей, чье слово весомей.

В критическую эпоху ученик движим амбивалентным стремлением и как можно более походить на учителя, и максимально от него отличаться. Для этих периодов путеводителем по лабиринтам взаимоотношений, точнее, аренам борьбы Учителя и Ученика, предшественника и последователя, может служить «Страх влияния» выдающегося американского литературоведа Харольда Блума. Любовь поэта к своей поэзии, говорит Блум, должна исключать действительность всякой иной поэзии, кроме той, которая не может быть исключена, поэзии предшественника, с которой поэт первоначально отождествлял свою поэзию. Но в своем подражании предшественнику сильный поэт заходит настолько далеко, что кажется, словно предшественник ему подражает, а не наоборот. Разумеется, эта иллюзия не может не поддерживаться относительным равновесием двух сил - культивирования собственной индивидуальности и стремления создать и поддерживать нераздельное единство с предшественником.

Но «что-то» органической эпохи еще более, чем «о чем-то» критической, утверждает себя через преодоление, через отстаивание: «Я знаю правду! Все прочие правды - прочь!» (Марина Цветаева). В органическую эпоху влияние Учителя из «воздействия» становится волшебством, превращением (необратимым!), тектоническим сдвигом. В случае, если учителем выступает Бог, речь может идти о пересотворении. Причем пересотворении радикальном - вплоть до замены мужской сущности на женскую - почти всегда, кстати, наоборот (чудо, «разволшебствованное» лишь хирургами XX века). Показателен эпизод из апокрифического «Евангелия от Фомы»: «Симон Петр сказал им: пусть Мария уйдет от нас, ибо женщины недостойны жизни». Иисус сказал: «Смотрите, я направлю ее, дабы сделать ее мужчиной, чтобы она также стала духом живым, подобным вам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в царствие небесное» (Евангелие от Фомы. 118).

Чтобы произошла трансформация личности, необходим своего рода алхимический огонь, расплавляющий окаменевшие, косные свойства "я". В суфизме такому огню уподобляется преданность Мастеру. Классическим примером преданности учителю в суфийской традиции служит отношение великого персидского поэта и суфия Дж.Руми к своему наставнику Шамсу Табризи. Отношения учителя и ученика, как это было в случае Руми, достигают такой степени интенсивности, что, как кажется, начинает стираться сама грань между одним человеком и другим. Исчезновение "я" в учителе - это преддверие исчезновения "я" в Боге.

Согласно суфийским учениям, ученик обретает психологическое равновесие и благодать духа благодаря тому, что его отношения с наставником становятся для него более значимыми, чем желания его низменной души – нафса. Суфийские наставники считают, что сопротивление нафсу посредством нафса – заблуждение. Преодолеть нафс может только высшее Я, «духовное сердце» (дел). Олицетворением этого высшего Я для ученика является Учитель.

 

В концепции творческого воображения, которая была разработана Мухиддином Ибн-аль-Араби, психологизируется сам акт Творения. Создание космоса начинается из-за предвечной тоски одинокого Божества. Бог хотел быть узнанным, а потому сотворил мир, в котором мог бы узнать себя. Об этом говорится в знаменитом хадисе (предании о словах и деяниях Пророка): «Я был спрятанным Сокровищем и желал быть узнанным. Именно потому Я и сотворил тварный мир, чтобы с его помощью быть узнанным». Эта тоска передается и человеку, который стремится к Божеству, как часть стремится к целому. Тоска эта (талаб) оборачивается страстным желанием узнать Бога.

Бог, желая быть узнанным, открывает себя человеку; учитель же нечасто имеет сознательное намерение узнать себя через ученика. Но интенсивность экзистенциального опыта ученичества такова, что открытие не может не стать обоюдным. И хотя чудо претворения, «чудо просветляющего прозрения» (В..Л. Рабинович) возможно не только в органические эпохи, именно в эти времена «невыносимая легкость» трансмутации способна создать уровень творческого горения и напряжения, дающий возможность «сказать что-то».