VII. Последний период борьбы крепости

Штурмы Высокой горы

Ноября

В 7 часов утра +6°, облачно, ветерок. Сегодня воскресенье, можно отдохнуть дома — нет надобности путешествовать в Новый город на занятия — с лишком три версты по дороге вдоль Мертвого угла. Дорога эта обстреливается и в других местах, по всему ее протяжению. Счастье уцелеть при этом заключается в том, если человек не на том месте, где падает и взрывается снаряд в самый момент падения и взрыва, то он, вернее всего, уцелеет, через момент то же самое место, где грозило ему смертью, становится вновь столь же безопасным, как остальное пространство. А так как пространства много и в осажденной крепости, а моменты бывают роковыми лишь в каком-нибудь месте, на сравнительно маленькой площади — этим легко объясняется то, что из среды мирных жителей пока убитых не много.

И в прошлую ночь японцы лезли на горку между Большой и Малой Голубиными бухтами на крайнем левом фланге, но также отбиты.

Сообщают, что вчера, во время бомбардировки города японцы еще пытались завладеть Курганной [411] батареей; по другой версии будто они пытались занять Казачий плац. Четыре колонны, по батальону каждая, истреблены стрелками, пограничниками и матросами.

Вчера пали в бою капитан 2 ранга Бахметев, капитаны 16-го полка Кантиник и Берзе и прикомандированный к 16-му полку поручик Валуев. Говорят, что погиб и комендант укрепления № 3 штабс-капитан Шеметилло, очень хороший офицер. Ранен поручик артиллерист Федоров.

На Лаперовской горе (в тылу форта III и укрепления № 3) тяжело ранен командир батареи капитан Али-Ага Аликазак-оглы Шихлинский. Храбрый, как кавказцы вообще, он участвовал в боях на Кинчжоу, на Зеленых и Волчьих горах, в начале августа был со своей батареей на Высокой горе, а с 10 августа бессменно находился на Лаперовской, откуда обстреливал подступы к укреплениям, помогал отражать штурмовые колонны и боролся с неприятельской полевой артиллерией{240}.

Сообщают, что госпитали переполнены ранеными и что поэтому некоторым раненым пришлось пропутешествовать всю ночь из одного госпиталя в другой — нигде не принимают.

С 6 часов 40 минут утра японцы начали обстреливать Перепелку; до этого орудия грохотали только по позициям. И на левом фланге слышен гул орудий, среди которого особо выделяется рокотание ляотешанских батарей, устроенных высоко над уровнем моря.

Встретил двух знакомых, с которыми давно не видался; это теперь не редкость, весь город живет в данное время особой жизнью — каждый занят своим делом, пока возможно, отдыхает во время бомбардировок и когда спит; в парках давно уже не играет музыка и никто там не гуляет, музыканты частью перебиты, ни клубов, ни вечеров в частных домах теперь нету. Встречаемся редко и только случайно.

Один из них, вспоминая адскую бомбардировку города прошлой ночью, говорит, что японцы, наверное, исполнят свое обещание — разрушат перед своим уходом город совершенно... [412]

— Ведь все еще не было одновременной бомбардировки города с суши и с моря{241}!..

Другой говорит, что при нынешних способах ведения войны «зловещей тишины» уже не полагается «по штату»; ныне ее заменяет «зловещий рокот, рев орудий».

Рассказывают разные эпизоды вчерашнего боя. Все восторгаются храбростью японских офицеров; они всегда впереди своих отрядов, которые не всегда охотно идут за ними — остаются в лощинах, в вымоинах, за офицером идет иногда лишь горсть людей. Они вчера многократно взбирались на брустверы, но их тотчас же сбрасывали назад. Один офицер вскочил на бруствер, лихо взмахнул шашкой, крикнул что-то вроде «за мной» и тотчас полетел обратно мертвым.

Никто пока не видел, чтобы японцы убирали с поля битвы своих раненых{242}.

Положим, и смотреть некому, во время штурма не до того. Кроме того, среди штурмующих всегда больше убитых, чем раненых.

3 часа 53 минут дня. Уже с полчаса японцы более усиленно обстреливают позиции от форта III до литеры Б.

Гул артиллерийского огня слышен и на левом фланге. [413]

4 часа 30 минут. Признаки готовящегося штурма: слышны ружейные залпы и татакание пулеметов, орудийный огонь иногда учащается, шрапнель рвется пучками. Сейчас центр огня между укреплением № 3 и Орлиным Гнездом — будто японцы собираются штурмовать форт III, Скалистый кряж, Заредутную батарею.

5 часов 40 минут. Огонь на позициях правого фланга то затихает, то вновь оживляется, но штурма как будто нет.

Получено известие, что японцы штурмуют с 4 часов дня Высокую гору на левом фланге. В том направлении все еще слышен сильный орудийный рокот. В направлении Китайского города и интендантских складов просвистело несколько снарядов. Город и гавань бомбардировали сегодня с 11 часов утра, часа полтора подряд, не особенно сильно.

5 часов 50 минут вечера. Ружейный огонь усилился и распространяется до батареи литера А; самый частый около литеры Б. По направлению Куропаткинского люнета и форта II взвиваются боевые ракеты; японский прожектор направлен на форт III.

6 часов 12 минут. Ружейный и орудийный огонь на позициях правого фланга затих, ведется лишь оживленная перестрелка.

По направлению Высокой горы слышен рокот орудий и виднеются боевые ракеты.

Ноября

В 7 часов утра — 2°, холодно, но солнечно, тихо.

И. говорит, что вчера японцы вовсе не наступали на наш правый фланг, а развили лишь демонстративный огонь, чтобы стянуть сюда наши резервы, тем временем они направили свои атаки на Высокую гору с особенной силой. Сегодня атаки там возобновились с самого утра.

С 7 часов начали стрелять наши крупные орудия.

Когда я шел в Новый город, то далеко впереди меня на дороге, сзади госпиталя № 10 (бывшей городской гостиницы) разорвался японский снаряд, должно быть перелетный. Больше не видал сегодня попаданий в город. Зато все наши позиции левого фланга сильно бомбардируются японцами. С Высокой горы так и не сходит дым от рвущихся на ней фугасных [414] снарядов, в том числе 11-дюймовых, и от рвущейся над ней шрапнели. Гул орудийных выстрелов сливается в бесконечный рокот. Наши батареи отвечают усиленно, стреляет и Ляотешань, и Суворовская батарея на Тигровке.

Сообщают, что японцы ведут наступление двумя дивизиями, а третья у них подтянута в резерв. 4 часа после обеда. По направлению Высокой и Плоской горы сильный ружейный огонь, и артиллерия не перестает громить эти вершины.

Ходил в магазин «Чурин и К°» за покупками, из этого магазина прекрасно видна вся Высокая гора как на ладони, но невооруженным глазом не видать там никакого движения. Говорят, что она более двух верст от Нового города.

Когда шел обратно на занятия, через голову пропел густым басом осколок — видно, с 11-дюймового снаряда, попавшего в так называемую Барбетную, или Саперную гору. Упал он где-то ниже, в городе.

Когда я шел домой, в Старый город, вдруг вой снаряда вблизи заставил меня инстинктивно оглянуться в ту сторону, откуда приближался этот противный вой. Выше меня, шагах в тридцати по параллельной тропинке 4 солдата несут тяжелораненого, пятый идет рядом с ними, как бы взятый на смену. В этот момент снаряд ударяется тут же за ними. Солдаты присели, казалось, что в следующий момент все эти 6 человек будут корчиться в предсмертных судорогах. Но нет — за ними поднялось огромное облако пыли и дыму, они встали и понесли раненого дальше. В это время посыпались на меня мелкие камешки — щебень. Пошел посмотреть, как это случилось, что и солдаты уцелели, и я остался невредим, когда по направлению полета снаряда, казалось, не было для нас спасения.

Оказалось, что снаряд попал тут же, за солдатами, за сложенный для постройки кубической полусаженью камень, в земле около камня воронка, а осколки, видно, все ушли в землю и в сложенный камень.

В Старом городе зашел ко мне врач Г.

Он ходил во время последнего штурма на правый наш фланг, по позициям, с И.П. Балашовым, который в это время [415] навещает перевязочные пункты{243}. Г. говорит, что если японцы также будут штурмовать и впредь, то не взять им Артура — уж больно много их убивают. Так, говорит, можно надеяться, что недели через 3–4 будем освобождены от осады.

Ходил в Красный Крест, там узнал, что убит поручик 5-го полка Глеб-Кошанский. Ранены капитан 13-го полка Высоцкий (шрапнельной пулей, засевшей в легких) и 14-го полка поручик Трофимов. Встретил там врача Свирелина, заведующего перевязочным пунктом № 2 (где-то около Залитерной горы). От него узнал, что 13-го числа через его пункт прошло 603 человека раненых. И перевязочный пункт не гарантирован от артиллерийского огня. Там убиты 6 лошадей, переранены 15 человек раненых, в том числе подполковник Даль в руку, ранены два санитара, снарядом сворочена труба.

Он говорит, что к японцам подошли лишь свежие войска и что слухи о том, что японцы собираются уходить — вздор.

Потери японцев за 13-е число он считает, минимум, в 5000 человек. Он очень хвалит усердную деятельность наших велосипедистов-санитаров.

При нем же получилось известие, что сегодня под Высокой горой ранен пулей велосипедист Любимцев.

13-го числа при первых атаках на Высокую гору будто бы пропал без вести инженер-механик флота Ознобишин. На литере Б убит мичман Соколов. В госпитале умер от ран лейтенант Дворжецкий-Богданович.

Ноября

В 7 часов утра — 2,5° по Реомюру, небольшой северный ветерок, кажется, очень холодно.

Вчера не бомбардировали ни город, ни гавань.

Узнал, что 13-го числа вечером мичман Унковский с десантной полуротой с «Полтавы» прибыл на батарею литера Б в то время, когда японцам удалось оттеснить стрелков, засесть в наш окоп и соорудить траверсы, он тотчас бросился в атаку, забросал сперва японцев ручными бомбочками, потом выбил остатки их штыками и будто захватил два неприятельских [416] пулемета, за что представлен к ордену Св. Георгия IV степени.

Замечательно то, что мало того, что у японцев много пулеметов, но каждый раз, лишь только им удается занять какой-нибудь окоп, они устанавливают в нем свои пулеметы, и тогда уже очень трудно с ними бороться. Пулемет ужаснее целого отряда стрелков — сметает людей словно метлой. Если бы мичман Унковский не кинулся тотчас в атаку или же прибыл на полчаса позже на батарею, японцы успели бы устроиться с пулеметами, и тогда едва ли удалось бы выбить их из занятого окопа.

Утверждают, что у японцев с каждой наступающей ротой по крайней мере два пулемета. Этим они сильны.

Только сегодня узнал, что в ночь на воскресенье, во время небывалой бомбардировки города несколько снарядов попало в старую импань Красного Креста, в которой живут И.П. Балашов, его помощник мсье А.Л. Тардан и врачи; здание и имущество пострадало, но из людей никто.

Сообщают, что ночью японцы пытались овладеть фортом III, но отбиты. Все эти атаки на правый фланг имеют сейчас, вероятно, более демонстративный характер, пока серьезно штурмуют и бомбардируют Высокую гору.

Будто генерал Стессель приказал послать дружинников в окопы впереди форта IV, а генерал Смирнов воспротивился этому, так как он не видит от этого пользы — все же нельзя дружинников приравнять к солдатам, они могут в случае атаки растеряться и отступить; ведь это лишь любители-воины — и то по приказанию, а не по доброй воле. А так как генерал Стессель не слушает ни доводов, ни советов коменданта, то тот послал, как обыкновенно, генерала Кондратенко «уломать» упрямого в своих затеях начальника района — посоветовать ему послать лучше на позиции все госпитальные команды, а на место их распределить дружины по госпиталям, где они принесут несомненно много больше пользы, чем в строю.

Согласился. Уже написан приказ.

Когда я пошел в Новый город, то у бивуака 1-й дружины остановил меня дружинник, приказчик Х-н, отец большого семейства, которое осталось здесь же, в Артуре. Подошли еще и другие дружинники. [417]

— Благословите нас на смертный бой! — говорить Х-н, а сам бледен, еле сдерживает слезы. — Нам приказано отправиться.

Говорю, что приказ этот уже отменен и что их раскомандируют по госпиталям.

Не верят, говорят, что часть дружины уже ушла и, наверное, уже заняла окопы.

Уверяю их, что вернут и тех.

Рады, но все еще сомневаются.

Когда я пришел в Новый город, на Высокой горе не было видно рвущихся снарядов — будто все тихо. Где-то редкий орудийный грохот.

Там сообщили мне слух, будто генерал Линевич у Кинчжоу, и там уже второй день идет бой, а поэтому японцы полезли на нас здесь так отчаянно. Об этом рассказывают и на позициях; известие это будто принес китаец, который сказал, чтобы его арестовали, если не верят ему, а если окажется, что он лжет, то пусть отрубят ему голову...

По дороге встретил двух раненых с Высокой горы, которые говорят, что японцев отбросили ручными бомбочками и чем могли; гора за нами.

8 11 часов 15 минут зашел К-в и говорит, что японцы все еще обстреливают редким артиллерийским огнем Высокую гору, выводят этим много людей из строя, а при наступлении ничего не могут сделать.

9 часов 32 минут вечера. Японцы сегодня не стреляли ни по Новому, ни по Старому городу; в 3-м часу стреляли по гавани, но без успеха. Лишь под вечер они развили более сильный артиллерийский огонь по Высокой горе, но дым не окутывал ее так, как вчера.

Перепелочная батарея начала вечером стрелять; японцы послали по ее адресу лишь три шрапнели, которые рвались на большом недолете — над Казачьим плацем.

Вероятно, их орудия сосредоточены теперь против Высокой горы.

По дороге из Нового города встретил дружинника Гауса. Говорит, что дружины раскомандированы по госпиталям, он назначен в госпиталь № 10, где сравнительно лучшие порядки, [418] чем в прочих военных госпиталях{244}. Посланных на позиции вернули.

Ходил в Красный Крест. Там узнал, что прошлой ночью убит поручик 16-го полка Энкович. Умерли от ран зауряд-прапорщики Сакен и Попов.

В прошлую ночь японцы 8 раз атаковали Высокую гору, но отбиты.

За последние дни взорваны 18 фугасов; считают, что на каждом из них погибло 50–60 человек.

В глубокие воронки от 11-дюймовых снарядов наши саперы закладывают мины; японцы собираются во время наступления, при встрече их сильным огнем, в эти воронки-ямы, укрываются от пуль и противоштурмовых пушек и — гибнут там на фугасах.

Солдаты приносят с позиций своим раненым офицерам разные японские вещи — шашки, флажки из белой материи с красным кругом посредине, складные японские пилы, походные письменные приборы, печати и открытые письма. На этих письмах изображены преимущественно военные трофеи — пушки, взятые у Тюренчена и на Кинчжоу.

Ловкие рекламисты!

У нас, пожалуй, не сумели бы оценить такую рекламу в глазах мира и, чего доброго, не разрешили бы продавать и рассылать такие открытки, опасаясь чего-то непонятного, как это нередко бывает.

Мне передали рассказ, сообщенный с позиции, достоверность которого оставляю под некоторым сомнением. Во время последних боев один наш офицер догоняет убегающего японца и занес уже руку, что бы его зарубить, как тот бросает ружье, заплакал и что-то закричал по-японски, что называется благим матом, наверно просил о пощаде. Взяли в плен. Оказался мальчиком лет 14–15.

Бывший при этом стрелок, знающий пару слов по-японски, торжественно объяснял товарищам, что японец крикнул офицеру: «Дяденька, не убивай! Никогда больше не буду!». [419]

Раненый на Куропаткинском люнете поручик Ховрин рассказывал, со слов капитана В-нова с левого фланга, что до последних штурмов японские войска объезжал кто-то, увешенный орденами и сопровождаемый большой свитой. Подъезжал будто даже к окопам (удивляются, почему наши батареи не стреляли по нему шрапнелью). Полагают, что это тот принц, который, по словам китайцев, приехал удостовериться, почему нельзя взять Порт-Артур. Он будто наблюдает за ведением настоящих штурмов. Подпоручик Корсаков ранен вторично, на этот раз в лоб, над глазом, но легко.

Сегодня в Красном Кресте японская пуля пробила окно и отщепила у деревянной дощечки бювара край. Следовательно, тоже могла убить человека наповал.

На позициях правого фланга редкая перестрелка.

Ноября

В 7 часов утра — 3°, ночью было 4° холода. Небо ясное.

С седьмого часа утра слышен сильный орудийный рокот по направлению Высокой горы.

Все эти ночи японцы атакуют и горку у Голубиной бухты, но пока без успеха, а лишь с большими потерями для них.

Вчера на Высокой горе убит прапорщик запаса флота Дейчман, имевший уже золотой Георгиевский крест (IV степени).

Наши суда и Перепелочная батарея стреляют.

2 часа дня. Когда я шел в Новый город, Высокая гора и форт V постоянно укутывались дымом от рвущихся на них снарядов, на прочих вершинах взрывались отдельные бомбы, потом орудийный огонь стал реже, и стал слышен штурмовой ружейный и пулеметный огонь.

До сей поры идет бой в направлении Высокой горы. Везут массу раненых. Сообщают, что левее горы, в лощине, куда японцы двинулись в обход, три раза сходились в штыки. Японцы не устояли, хотя налегали большими силами. Видно, что этим способом они не могут меряться с нашими войсками — на нашей стороне больше физической силы и роста.

Вспоминаются слова подпоручика Кальнина:

— Нас, артиллеристов, быть может, перебьют до единого. Но пока у нас будут штыки в окопах, японцам не взять Артура! [420]

Хотелось, чтобы последнее исполнилось на деле. Эта мысль ободряет в то время, когда там, почти на виду, идет беспрерывный отчаянный бой, когда сознаешь, что наших сил горсть в сравнении с японцами, получающими все новые и новые подкрепления. Сообщают, что передние окопы переходят из рук в руки, японцы лезут большими массами. Орудийный огонь стал реже, но ружейный не затихает.

8 часов 10 минут вечера. Под вечер бой постепенно затих. Сообщали, что японцы всюду отброшены. Когда я возвращался из Нового города, то уже не видал, чтобы несли раненых.

Стреляли наши суда и батареи левого фланга по направлению Высокой горы.

Около моста у Соборной горы встретил отряд матросов во главе с мичманом. Это резерв, подтягиваемый к Высокой горе.

По направлению форта III редкая перестрелка.

Дорогой встретил К., который только что был в штабе. Поделился новостями. Сегодня на Высокой горе сильно контужен в голову и в грудь командир 5-го полка полковник Третьяков, начальник боевого участка; остался в строю. Ему советовали уйти с горы.

— Там, где умирает мой полк, там должен умереть и я! — сказал он совершенно спокойно и остался. Из его полка уцелело очень мало людей.

На правом фланге сегодня контужен генерал-майор Горбатовский, начальник Северо-Восточного фронта. Тоже остался в строю.

К форту III будто двигаются отряды японской пехоты. Могут начаться и тут новые атаки.

Китаец будто сообщил, что сам генерал Линевич у Кинчжоу; гора Самсон уже в руках русских.

Вчера должна была уйти джонка с донесениями в Чифу.

Сегодня японцы не бомбардировали ни гавань, ни город; зато они из своих 11-дюймовых мортир, стоящих против нашего правого фланга, стреляют по направлению к Высокой горе, вернее, по другим укреплениям нашего левого фланга.

Весь вечер слышен на левом фланге сильный ружейный огонь. [421]

Ноября

(1 декабря). В 7 часов утра +3°, южный ветер, солнечно.

На правом фланге ночь прошла спокойно. На левом фланге канонада и ружейный огонь. В восьмом часу начали раздаваться за Перепелкой характерные «крахи» — на ближайших батареях левого фланга рвутся неприятельские снаряды.

П. сообщил слухи, идущие из штаба района: Самсон на самом деле взят уже русскими войсками, к нам на выручку идут генерал Церпицкий с казаками и отряд Линевича, вчера японцы пускали в ход последние свои резервы (?!).

По дороге в Новый город встретил старика — газетного разносчика. Спрашивает, правда ли, что Самсон в руках наших? Говорю, что слышал об этом вчера и сегодня — должно быть это правда. Крестится: «Слава Богу, слава Богу!».

Спрашиваю, не слыхал ли, как дела наши на левом фланге? И там ничего не взяли — слава Богу!..

Далее встречаю поручика В.

— Ну как? Устоим?

— Кажется, — говорит, — что помаленьку начинаем уже терять Высокую гору...

Это покоробило меня. Нет, думаю, неправда! В. смотрит всегда на дело пессимистически.

Иду дальше. Около госпиталя № 10 догнал жандарма, конвоирующего китайцев-рабочих на уборку трупов. Спрашиваю, правда ли, что уже отдаем Высокую?

— И не думали еще отдавать что-либо!..

Дальше встречаю матроса, идущего со стороны Высокой горы, задаю тот же вопрос. Ничуть не бывало! Слава Богу, стало полегче, уже так не напирают, не лезут — дали оправиться. Сейчас там только перестрелка. Они, подлецы, иногда как заорут в своих окопах «ура», чтобы наши выскочили, а сами не идут. Ну, понятно, нас не надуешь! И ничего не выходит... Стреляют себе теперь по горе 11-дюймовыми.

Зашел Л. и сообщает, что его вчера штабс-капитан К-в напугал тем, что Высокая гора уже взята японцами.

Позднее сообщили мне другие, что вчера были на Высокой горе минуты в высокой степени критические. Японцы неоднократно занимали было уже левую вершину горы, но их вновь [422] отбрасывали отчаянными контратаками. При этом отличились поручик 5-го полка Васильев и инженер-механик флота Лосев, заменивший тяжелораненого командира десантной роты с «Севастополя»; Лосев затем, во время вылазки, тяжело ранен осколком 11-дюймовой бомбы.

Вчера умер в госпитале зауряд-прапорщик 15-го полка Савилов, раненый 16-го числа на Высокой горе тремя шрапнельными пулями, пронизавшими ему насквозь живот и грудь.

Б. говорит, что нижний окоп Высокой горы занят японцами; но там они довольно безопасны.

10 часов вечера. На обратном пути из Нового города меня догнали фельдшер 15-го полка и матрос, идущие с Высокой горы.

Рассказывают, как японцы идут на верную смерть — надвинут шапки на лоб и прут себе вперед, пока их не убьют. По их мнению, за эти дни уложили до 15 тысяч японцев под одной Высокой горой. Сейчас будто около 3 полков японцев продвигаются к нашему правому флангу — вероятно, на отдых. На Высокой горе идет сейчас редкая перестрелка.

Сегодня убит там поручик 15-го полка Антонов.

Фельдшер говорит, что у нас за эти дни одних раненых свыше 2 тысяч человек; сколько убитых — не знает.

Вчера генерал Смирнов был целый день у самой Высокой горы и собственноручно награждал более отличившихся Георгиевскими крестами.

Сегодня днем японцы не бомбардировали ни город, ни гавань; лишь вечером начали посылать нам свои 11-дюймовые подарки — прямо по Старому городу, по району Военной горы. Рвались они довольно близко; по крышам стучали иногда камни и, быть может, осколки. В каземат набралось много народу. Одна дама прибежала в слезах от испуга; вблизи ее дома ударился 11-дюймовый снаряд с такой силой, что у ней не только вылетели все окна, но даже обсыпались и потрескались стены.

Стреляли через большие промежутки и вскоре перестали.

Ноября (2 декабря)

В 7 часов утра +4°, тихо, солнечно.

Вчера в 4 часа после обеда, в Минном городке на Тигровке, в лаборатории, где изготовляли ручные бомбочки, произошел взрыв, убиты 6 минеров. [423]

Прошлой ночью человек 80 из гарнизона форта III сделали вылазку на ближайший японский окоп; нашли там всего около 20 японцев, вышибли их и засыпали окоп. По уверениям солдат, в японских окопах — новобранцы, которые и стрелять-то не умеют, а все палят в белый свет как в копейку...

— Должно быть, так им приказано.

Сегодня опять сообщают, что японцы оттягиваются к правому флангу и надо ожидать там штурма; по другой версии они уходят за Дагушань, к Лунвантаню и Сяобиндао — на отдых.

По дороге в Новый город обогнал меня комендант крепости генерал Смирнов, проскакавший на левый фланг.

С тех пор, как на левом фланге идут штурмы и бомбардировка укреплений, не видал, чтобы туда проезжал генерал Стес-сель. Он ездил туда в то время, когда японцы штурмовали правый фланг.

На позициях всюду небывалая тишина. Встречаю велосипедистов. В Артур ли мы, спрашивают они с сияющими лицами. Такая тишина! Едут сдавать велосипедные рамы-носилки, так как раненых нет. Говорят, что ротмистр Познанский сказал кому-то, что Кинчжоу уже взят казаками-бурятами (забайкальцами), сюда будто проскочили 15 казаков-бурят, переодетых в японскую форму, японцы будто очистили Высокую и Плоскую горы...

Обрадовался и я.

Дальше встречаю матроса. Говорит, что японцы и не думали отступать от Высокой горы, укрепились в занятых ими окопах. Возможно, что излишние силы отошли на отдых или заменены свежими.

Преждевременная радость рассеяна.

Около магазина «Кунст и Альбере» встретил мичмана М.; он надел палаш, чтобы показать полученный недавно английский темляк — «клюкву», как его обыкновенно называют офицеры. Говорит, что отступившие полки неприятеля заменены уже свежими. Он сейчас из штаба 4-й дивизии — должно быть, знает.

10 часов 42 минуты утра. Начинается канонада. Н. Н. говорит, что это стреляют мортиры капитана Моллера.

12 часов дня. Японцы бомбардируют гавань и Перепелочную набережную. Около Мертвого угла убило снарядом лошадь, запряженную в двуколку, солдата ранило. [424]

Подполковник Шишко (комендант города) сообщил, будто на днях на Высокой горе, когда наши стрелки дрогнули и начали отступать, полковник Третьяков крикнул им:

— Братцы! Я не отступаю. Неужели вы бросите меня, старика, здесь?

Стрелки вернулись, отбросили неприятеля и остались в своем окопе.

6 часов вечера. С 5 часов японцы начали вновь обстреливать Высокую гору 11-дюймовыми снарядами.

Когда я возвращался из Нового города, по направлению к Высокой горе прошла рота стрелков.

После одного выстрела с Моллеровской мортирной (9-дюймовой) батареи (на Обелисковой горе) снаряд поднялся ввысь с таким своеобразным визгом, будто завизжала целая свора щенят, или будто вдали завыла стая волков, как это слышно в Сибири в ясную морозную ночь около Рождества. Если бы не характерный столб дыма над мортирой, не знал бы, что это за шум. Разное состояние атмосферы и направление ветра в ее слоях придают полету снарядов всевозможные звуковые оттенки.

По дороге догнал я усталого матроса с Высокой горы. Он был несколько дней подряд там и участвовал в штыковых боях. Я попросил его рассказать мне по душе первые его впечатления в штыковой схватке.

— Как вам сказать, чтобы не соврать... Сидим себе в окопе и наблюдаем; голова ни о чем не думает. Рвущиеся кругом снаряды и осколки не дают думать, да что и думать — разве мало было времени передумать все, что есть на душе. Тут перед тобой один конец. Полезли японцы — знай отстреливайся, пока тебя не убили. Но вот полезли они как ошалелые. Думаю, придется побороться, попробовать силу; но вышло совсем не так. Лезет он на меня и хочет ткнуть меня своим штыком-тесаком; я отшиб его штык в сторону и ткнул его сам. Он и упал. Сперва я не сообразил, отчего он упал, а когда со вторым и третьим то же самое случилось, тогда я понял, что штык проходит в тело, как в кашу — и не слышишь. Они (т. е. японцы) не могут дать нам на штыках никакого сопротивления... А так-то нашему брату-матросу там труднее, чем стрелку, приходится сидеть там [425] почти без пищи, потому, что самому сходить поесть некогда, а когда принесут нам туда пищу, она уже остывшая. Солдат же во время сражения лучше кормят — и пища у них горячая, и консервы раздают...

Мирные встречи

Зашел А.Д. Горловский; он досадует, что не был свидетелем интересной сцены, которая происходила на нашем правом фланге. Там сегодня японцы выкинули из окопа белый флаг, предлагая переговоры; наши согласились и подняли такой же флаг. Тогда выскочили из окопов с той и другой стороны парламентеры. Японцы просили дать им убрать свои трупы с известного пространства. Наше начальство согласилось на это. Тогда явились человек 50 японских солдат и стали убирать трупы и куски тела, разбросанные взрывами бомбочек. Наши солдаты оттаскивали им трупы от наших окопов и подносили даже до японских окопов.

Встреча не имела и тени враждебности — все здоровались как старые знакомые, давно не видавшиеся. Было условлено, что можно убирать только трупы; оружие и невзорвавшиеся бомбочки должны остаться на спорной территории. Некоторые наши солдаты, усердно помогая японцам, все-таки притащили к себе в окоп по нескольку невзорвавшихся бомбочек и даже великолепную японскую офицерскую шашку.

Японцы вели себя в высшей степени корректно и не расспрашивали ни о чем. Говорили, что и им надоело воевать{245}.

После него зашел С. и принес несколько приказов генерала Стесселя. Привожу характерные. [426]

«№ 863 [17 ноября). Смотритель Полевого Запасного № 11-го госпиталя Губернский Секретарь Коробков — отрешается мною за полное бездействие от занимаемой им должности; а назначается Смотрителем такого важного госпиталя бывшие Полицмейстер г. Дальнего, Коллежский Асессор Меньшов; полагаю, что он оправдает мое доверие, на него возложенное, и приведет все в полный порядок, дабы больные не умирали там от недостатка всего по бездействию власти».

«№ 865 (19 ноября — экстренно). Сейчас вернулся от Полковника Ирмана. Высокая вся наша! Ура Вам, герои! Помолимся Богу, Вы сделали невозможное, которое оказалось возможным только для таких героев, как Вы; начиная с 7-го числа сего месяца по 19, т. е. в продолжении 12 суток, от Лит. А, на Лит. Б, Куропаткинский люнет, форт № 2, Китайскую стенку, форт № 3, Вр. Укрепление № 3, Курганную батарею, Полуншан и кончая Высокой и позицией на Голубиной бухте, т. е. от моря до моря, противник посылал и посылал свои войска на штурмы; шли они и дни и ночи, шли, не жалея себя; ложились они под Вашими ударами массами, но Вы не дали им пяди земли. Что было у нас до 7, то и осталось после 18-го. Осмеливаюсь от имени Государя Императора, как его Генерал-Адъютант, объявить Вам благодарность Его Императорского Величества. Вы порадовали Батюшку Царя, Да Здравствует Наш Отец. Ура».

«№ 867. Брандмейстер пожарной команды Вейканен укрывал у себя бывшего корреспондента Ножина вопреки приказу Коменданта Крепости 1903 года за № 34; давал для поездок Ножина по городу пожарных лошадей, за что: 1 ] отрешается от должности; 2) предписываю Полицмейстеру привлечь его к суду за неисполнение приказа и 3) за незаконное пользование казенными лошадьми».

«№871.12-го В. С. Стрелкового полка стрелок Ефим Про-визион, получив приказание явиться ко мне, не исполнил сего, сказав, что болен и идти не может и явился только по второму требованию. За подобное поведение вышеупомянутый стрелок переводится в разряд штрафованных».

По поводу приказа № 865 кто-то из наших собеседников высказал сомнение — был ли генерал Стессель на самом деле у [427] полковника Ирмана, штаб которого находится у подножия Высокой горы? Говорят, что был. Объясняют это тем, что генерал Смирнов ездит к Высокой горе, а генерал Стессель не хочет дать коменданту в чем-нибудь какое-нибудь преимущество. Чуть ли не на заре, когда стрельба прекращается, он прискакал к штабу полковника Ирмана и будто не слез еще с лошади, как вблизи упал, но не разорвался неприятельский И-дюймовый снаряд. Оглянулся — и был таков{246}.

Приказ о брандмейстере Вейканене возмущает всех. Никто еще не забыл, как генерал Стессель угощал иностранцев-корреспондентов, прибытие которых в Артур оставляло за собой основательные подозрения. А тут такие гонения на русского корреспондента и даже на человека, осмелившегося приютить этого корреспондента! Чем можно оправдать такие поступки? Если даже допустить, что корреспондент Ножин освещал многие события в своих корреспонденциях односторонне, возвеличил подвиги одних и умалил этим подвиги других частей и отдельных лиц, то это нужно приписать или его неопытности, или влиянию тех из участников сражений, со слов которых он описывал эти события. Такие ошибки всегда возможны, тем паче что и среди самых участников боя возникали споры о лаврах и о причинах неудач. Эти споры грозили одно время разразиться в нескончаемой полемике на страницах «Нового края», которую прекратило высшее начальство, находя ее неуместной и недисциплинарной.

В таких ошибках не следует искать чего-либо злонамеренного, особенно после того, как стало известным, что некоторые господа офицеры намеренно извращали факты и сами рассказывали небылицы, чтобы посмеяться над попавшим впросак корреспондентом. Если не все было так, как следовало быть, то в этом меньше всего виноват корреспондент, введенный в заблуждение в мелочах. Факты остались фактами, и последствия их видны и теперь.

Начальник Квантунского укрепленного района приказал объявить: [428]

«№ 78(19 ноября). Главный врач запасного госпиталя № 9 Коллежский Советник Крживец ввиду недостатка перевязочного материала с большим успехом взамен гигроскопической ваты применяет подушечки из стерильной морской травы, им приготовляемые. Способ приготовления такой: отборная морская трава моется и вываривается в мыльной воде, затем высушивается; мелко изрезанная трава (это обязательно) набивается в мешочки из марли или, за неимением ее, из ветоши разной величины, простегивается в виде матраца и поступает в стерилизатор, а потом для перевязки. Раны сильно гноящиеся лучше перевязывать влажными мешочками, смочив их борным или другим антисептическим раствором. Для подкладки в шины стерильную траву можно брать как она есть, а чтобы не колола нежных частей тела, на последние накладывать куски ветоши.

Корпусный хирург Статский Советник Гюббенет ввиду недостатка перевязочного материала одобрил предлагаемые Коллежским Советником Крживцем подушечки из морской травы, как суррогат перевязочной ваты и лигнина.

Начальник укрепленного района приказал изготовлять в госпиталях предлагаемые Коллежским Советником Крживцем подушечки из морской травы для перевязки раненых, равно как щипанную паклю из осмоленного каната, который можно достать у торговцев.

Образцы подушечек из морской травы в старом городе можно видеть в Штабе района у Корпусного Врача 3-го Сибирского армейского корпуса. Подписал: Начальник штаба полковник Рейс».

Ходил в госпиталь навещать раненых друзей. Там говорят, что и адмирал Григорович получил известие через китайцев, что наши войска у Кинчжоу и что в Дальний пришли 6 пустых японских транспортов, якобы для перевозки войск в Корею.

Прошлой ночью и сегодня японцы будто производили лишь небольшие наступления на Высокую гору отрядами человек в 50; они, должно быть, заметили, что наши резервы оттянулись.

Ноября (3 декабря)

В 7 часов утра — 0,5° по Реомюру, небо заволакивает тучами, и, кажется, будто стало теплее. [429]

Около 6 часов утра обычный утренний грохот орудий.

С 7 часов наши суда стреляют на левый фланг, по направлению Высокой горы, по расположению японцев. Меня, когда я шел в Новый город, оглушали эти выстрелы из 12– и 10-дюймовых орудий.

Оказывается, что вчера под вечер японцы обстреляли 11-дюймовыми снарядами артиллерийские казармы за Новым городом; они предполагали, что там сосредоточены наши резервы.

Встретил Бориса Степановича Белецкого. Он говорит, что и сегодня предстоит уборка японских трупов на правом фланге. Он ездил опять к Голубиной бухте закупать продукты; говорит, что ему везет — все что-нибудь да купит.

Китайцы, переехавшие на время осады к Ляотешаню, очень довольны гибелью японского броненосца береговой обороны «Сайен» (бывшего китайского), рассказывают и хохочут.

— Наша{247} пали, пали. Ипэнска палоход (показывают руками, как он опрокинулся) — турун, турун, турун!.. Совсем ломай — мею!..

Китайцы говорят это, конечно, не из особых к нам симпатий, но они не предвидят ничего хорошего и в случае, если японцы бы взяли Артур. И им надоела война хуже нашего, они страдают тут совсем из-за чужих интересов, война эта для них буквально «в чужом пиру похмелье». Едва ли кому придет в голову вознаградить их за то разорение и за те убытки, которые они несут. Они — народ в высшей степени покорный судьбе — не ропщут; тем более они имеют неоспоримое право на вознаграждение.