Силы и средства крепости ко времени сдачи ее

Гарнизон: По данным ведомости наличности нижних чинов в укрепленном районе Кинчжоу — Порт-Артур с 15 февраля по 18 декабря 1904 года включительно, составленной сводкой данных из частных ведомостей наличного состава, видно, что 18 декабря 1904 года состояло в Порт-Артуре нижних чинов, стрелков, артиллеристов, инженерных и других сухопутных войск, — больных — 6281 человек, нестроевых — 3645 человек, строевых — 22 434 человека. О наличности из этого числа штыков на позициях и в резерве крепости представляется возможным судить по ведомости о сем, обнимающей период с 29 августа по 13 декабря 1904 года и составленной на основании веденных в штабе сухопутной обороны перечней частей и наличной числительное(tm) их. Из этой ведомости видно, что 13 декабря на позициях и в резерве было 12 180 человек, в том числе 2098 моряков.

Из приложенных к показаниям генерал-майора Горбатовского и полковника Хвостова ведомостей видно, что с 23 по 25 декабря 1904 года сдано японцам военнопленными: 747 офицеров, чиновников и зауряд-прапорщиков и 23131 нижних чинов. В том [700] числе: стрелков — 12 035, артиллеристов — 4410, матросов — 5818, саперов — 626, казаков — 111 и разных штабов — 65 человек,

В частности, свидетельскими показаниями устанавливается, что после взятия Большего Орлиного Гнезда на всем восточном фронте было вместе с моряками до 3500–4000 человек, а на всех позициях — стрелков и моряков — 12 ½ тысяч, артиллеристов (крепостных и полевых) — до 5 тысяч, инженерных войск более 500 человек и нестроевых более тысячи человек.

Ко дню капитуляции крепости Порт-Артур, т. е. к 20 декабря 1904 года, находилось больных и раненых во всех врачебных учреждениях крепости: 8336 человек, в околотках и слабосильных командах — 5313 человек, всего — 13 649 человек. Если к этому числу присоединить цифры больных и раненых, поступивших в команды и околотки после сдачи крепости до 29 декабря, число которых равняется 1468 человек, то общее число больных и раненых, оставленных в Порт-Артуре, равно 15 117 человек.

Запасы продовольствия. По показанию бывшего коменданта крепости генерал-лейтенанта Смирнова, ко дню сдачи ее оставалось запасов: муки — на 40 дней, крупы — на 22 дня, сухарей — на 15 дней, соли и чаю на несколько месяцев, сухих овощей — на 3 месяца, сахару на 15 дней, лошадей до 2 1/3 тысячи голов.

По сведению крепостного интенданта подполковника Дос-товалова, сдано японцам продуктов: муки пшеничной — 6957 пудов (на 23 дня); муки крупчатки — 31 050 пудов; крупы и рису — 4458 пудов (на 18 дней); чаю 2351 пуд (на 140 дней); сахару — 981 пуд(на 15 дней); сушеных овощей — 3016 пудов (на 45 дней); соли — 16 301 пуд; консервов мясных — 1767 пудов, консервов — «Корнбеф» — 61 пуд; овса — 68 пудов; бобов — 25 118 пудов (на 30 дней). Портом сдано японцам запасов: сушеной капусты — 17 пудов; крупы овсяной — 105 пудов; муки ржаной — 16 500 пудов; мяса соленого — 16 пудов, мяса в консервах — 5 пудов; масла коровьего — 116 пудов; сухарей ржаных — 15 980 пудов; сухарей белых — 31 312 пудов; сахару — 2811 пудов; соли — 2890 пудов; уксусу — 598 ведер; чаю байхового — 169 пудов; чаю кирпичного — 171 пуд; муки пшеничной — 7285 кульков (кулек имеет чистой муки 1 пуд 15 фунтов).

По показанию бывшего гражданского комиссара Квантунской области и председателя городского Порт-Артурского совета подполковника Вершинина, мирное население было обеспечено продовольствием до марта месяца 1905 года. 23 декабря согласно [701] условиям капитуляции городская продовольственная комиссия передала японцам из складов Китайской Восточной железной дороги городских продовольственных запасов: муки белой, американской — 420 кульков; муки ржаной — 3300 пудов; муки пшеничной — 600 пудов; сухарей ржаных — 55 пудов; макарон — 17 ящиков; сахару — 600 пудов; рису 1 сорта — 375 пудов; рису 2 сорта (китайского) — 850 пудов; чумизы (род проса) — 750 пудов; пшена — 630 пудов; соли молотой — 700 пудов; крупы перловой — 1 мешок. Кроме того, имелся еще весьма значительный запас бобов и в других городских складах и значительные запасы для китайцев рису, гаоляна и чумизы.

Артиллерийские средства. Из «Артиллерийского дела» штаба укрепленного Квантунского района видно, что к 18 декабря 1904 года в Квантунской крепостной артиллерия было: орудий — 312 (в том числе — пулеметов 55 и китайских пушек — 29), снарядов к ним 31 845 и патронов к пулеметам — 1 255 935.

По справке, составленной начальником артиллерия крепости генерал-майором Белым 28 декабря 1904 г. в Порт-Артуре, к 20 декабря оставалось: орудий годных к действию — 295 (в том числе: пулеметов — 20 и китайских пушек — 29); снарядов к 10-дюймовым пушкам — 130, на все орудия; к 9-дюймовым — 270, на все орудия; 6-дюймовых крепостных бомб — 450; шрапнелей — 1400; 42-линейных крепостных бомб — 270, шрапнелей — 970; к 6-дюймовым пушкам Канэ бомб — 900, шрапнелей — 1400; к легким пушкам: гранат — 1400, шрапнелей — 3900, картечей — 400; 11-дюймовых мортирных бомб — 130 (только японские); 9-дюймовых мортирных бомб — 230; к 6-дюймовым полевым мортирам: бомб — 300; к 57-мм береговым пушкам: гранат — 4000, шрапнелей — 4000, картечей — 500; к 57-мм канонирным пушкам: картечей — 2000; к 20–75-мм морским пушкам: в среднем — по 200 гранат на каждую; к 68-ми 37-мм и к 39–47-мм пушкам имелся большой запас бронебойных гранат.

Орудийные деревянные основания на батареях № 4, 5, 17 и 20 непрерывной стрельбой были совершенно расстроены, почему десять 9-дюймовых пушек и десять 9-дюймовых мортир почти не могли вовсе стрелять; все орудия получили сильный расстрел каналов и другие мелкие повреждения, не позволявшие использовать вполне все свойства этих орудий.

Перечисленные выше комплекты снарядов имели следующие недостатки: 10-дюймовые снаряды почти все оставались только [702] бронебойные, не снаряженные, небольшое число чугунных бомб (русских) для И-дюймовых мортир «рвались при собственном выстреле»; третья часть бомб к 9-дюймовым пушкам и мортирам также были стальные; бомбы для орудий Канэ были морские и при падении не разрывались; шрапнели почти все были без трубок и переделывались в бомбы; то же относительно 42-линейных пушек; 6-дюймовые полевые мортиры также стреляли морскими снарядами для пушек Канэ. Заряды были долголежалые, с разнообразными свойствами пороха. Для зарядов не хватало пороха. В полевой скорострельной артиллерии оставалось на орудие не более 30 патронов. Вытяжные скорострельные трубки за израсходованием своих употреблялись морские, перовые и китайские, плохого качества. К морским 75-мм и 47-мм пушкам употреблялись китайские обточенные гранаты, часто рвавшиеся у дула орудия; шрапнелей для них было. Для 42-линейных пушек употреблялись снаряды 9-фунтовых морских пушек.

По показанию генерал-лейтенанта Смирнова, ко дню сдачи крепости оставалось около 200 тысяч снарядов, причем крупного калибра было 9 тысяч, среднего — около 30 тысяч, и малого калибра (для 57, 47 и 37-мм орудий) — более 150 тысяч; кроме того, около 10 тысяч снарядов оставалось для китайских пушек; ружейных патронов было около 7 миллионов.

Из указанного выше генерал-лейтенантом Смирновым общего числа оставшихся ко дню сдачи снарядов 200 тысяч подтверждается, со слов генерала Белого, и генерал-майором Мех-мандаровым.

В частности, состояние артиллерийских средств обороны на атакованных фронтах крепости устанавливается показаниями свидетелей:

Генерал-майора Ирмана, — что на западном фронте к 19 декабря крепостных и полевых орудий было около 30; снарядов к ним для орудий большого калибра не было вовсе, для 37– и 47-мм пушек было порядочно; полевых трехдюймовых пушечных патронов почти не было.

И генерал-майора в отставке Стольникова, — что на 3-м участке восточного фронта 10 декабря было около 80 годных орудий; снаряды к ним были; более всего к орудиям мелкого калибра, в среднем около 30 снарядов на орудие; к полевым орудиям около 10 на орудие, и около 10 же на каждое орудие 6-дюймового калибра. Сдано свидетелем японцам на своем участке годных [703] для стрельбы: 6-дюймовых орудий и более крупного калибра — 17, полевых — 11 и малого калибра скорострельных — 37. Кроме того сдано морских орудий около 15.

Генерал-лейтенант Никитин подтверждает, что на восточном фронте были артиллерийские взводы, в которых не оставалось ни одного снаряда, и «если бы не сдались, то по уравнении их пришлось бы по 10 или 12 снарядов на орудие (полевое)».

Инженерные средства обороны, с падением Большего Орлиного Гнезда, определялись главным образом состоянием 2-й и 3-й оборонительных линий и Центральной ограды.

В дополнение к приведенным выше отзывам о состояния этих позиций и возможности держаться на них, высказанным старшими войсковыми начальниками на военном совете 16 декабря, надлежит иметь в виду показания следующих свидетелей:

Начальника инженеров крепости полковника Григоренко, — что 2-я линия обороны от Курганной батареи через Митрофань-евскую гору на Большое Орлиное Гнездо спроектирована была по естественному ряду возвышенностей. Над этой позицией командовало лишь Орлиное Гнездо. К недостаткам позиции относились: неустройство бойниц и блиндажей (по недостатку рабочих рук); слабость фронтального огня; обстрел был, главным образом, с боков. На Митрофаньевской горе стояло 6–8 орудий, да столько же на Лаперовской. Позицию эту свидетель считает в общем удовлетворительной, хотя с падением Большего Орлиного Гнезда держаться на ней было трудно. Третью оборонительную линию составляли: часть Центральной ограды до Саперного редута, Каменоломный кряж, а затем с занятием Большего Орлиного Гнезда японцами линию обороны можно было направить или на батарею лит. Б, или через Большую гору и укрепление № 1 на батарею лит. А или форт I, или можно было примкнуть ее к укреплению № 2. Первые орудия на Каменоломном кряже начали ставить в половине августа, а затем приступили и к устройству окопов. Работа подвигалась медленно, так как рабочих назначалось не более 100–150 человек. Глубина траншей была большею частью 7 футов, местами 4 с половиной, менее не было. Часть бойниц была устроена, блиндажей не было. Предполагалось на позиции держать лишь часовых, а гарнизон, ввиду наступавших холодов, расположить в домах Нового китайского города, находящегося сейчас же позади Каменоломного кряжа. Очищение батареи лит. Б затрудняло занятие 3-й линии, хотя [704] укрепление № 2 еще могло держаться, так как траншеи впереди его были весьма приличные. За Центральной оградой держаться можно было.

По мнению свидетеля, инженер-капитана фон Шварца, вторая оборонительная линия состояла из окопов, глубиной для стрельбы стоя; за Митрофаньевской горой имелись капитальные блиндажи на 5–6 рот, а на вершине горы — два крепких блиндажа человек на 40; два больших блиндажа были сделаны и за Скалистым кряжем. Вообще, линия была полевого характера, но признавать ее только «декорацией», по заявлению свидетеля — нельзя. Далее, у нас была Центральная ограда, представлявшая собой преграду для штурма города. Если бы она своевременно была оборудована траверсами и блиндажами, то за ней еще можно было бы держаться.

Заведовавший работами по укреплению 2-й оборонительной линии инженер-капитан Родионов показал, в свою очередь, что ко дню сдачи крепости линия эта представляла непрерывную траншею, местами переходившую в редуты, насыпных брустверов не было; профиль местами доведен была до 7 футов, местами лишь до 4–4 с половиной футов; блиндажей и теплых помещений не было, но внизу был целый Китайский город, которым можно было воспользоваться ими для размещения в его домах людей, или как материалом для создания блиндажей на самой позиции. По характеру местности позиция была сильна: все окопы были с хорошим обстрелом, и неприятелю, по мнению свидетеля, предстояла бы трудная задача — спуститься под действительным огнем со взятых им позиций (хотя бы с того же Большего Орлиного Гнезда) и подняться по крутому и большому подъему. Потребовалось бы время для подготовки этого движения серьезным артиллерийским огнем и закреплением занятых уже пунктов. На 2-й оборонительной линия было 10 орудий морских 75-мм, одно 120-мм на колесном лафете и несколько 57-мм, 37-мм и 9 фунтовых орудий. Для артиллерийской прислуги были устроены теплые помещения — блиндажи и кухни.

Относительно Центральной ограды бывший начальник штаба крепости полковник Хвостов показал, что это было очень солидное сооружение по своему профилю, усиленное искусственными препятствиями; в некоторых местах ограды имелись блиндажи; главный недостаток ее — низкое положение относительно ближайших высот. [705]

Санитарное состояние и дух войск. Согласно показанию заведующего медицинской частью Квантунского района, бывшего корпусного врача 3 Сибирского армейского корпуса, действительного статского советника Рябинина, санитарное состояние гарнизона крепости до сентября было вполне благоприятным. Но уже в августе начали появляться заболевания дизентерией, а в сентябре брюшным тифом. Обе эти болезни в октябре и ноябре достигли наибольшего развития и с конца ноября стали слабеть. Параллельно с ними развивалась цинга, которая в ноябре и декабре охватила почти всех нижних чинов.

Все раненые и больные в госпиталях и в частях войск были вместе с тем и цинготные. Причинами развития цинги были: изнурительный труд по укреплению позиций, продолжительное житье в землянках и блиндажах, недостаток в некоторых пищевых продуктах — свежем мясе, овощах и кислотах и угнетенное состояние духа, особенно резко сказавшееся, по мнению свидетеля, после падения Высокой горы.

В свою очередь войсковые начальники показали:

генерал-майор Горбатовский, — что «здоровье войск, если относиться строго, было плохое, вполне здоровых было мало, все почти были подвержены или предрасположены к цинге». Выражение, что люди походят на теней, свидетель считает верным только относительно тех, которые дрались изо дня в день на позициях; но стоило только одну-другую ночь поспать, и они оживали. В последнее время на восточном фронте спать приходилось редко. Весть о сдаче войска приняли равнодушно, что свидетель объясняет страшным утомлением людей;

генерал-лейтенант Никитин, — что больных цингою было очень много, зачатками ее поражены были уже все; но весть о сдаче, по показанию этого свидетеля, произвела удручающее впечатление;

генерал-майор Мехмандаров, — что люди выглядели утомленными, но чтобы они пали духом — этого свидетель сказать не может;

генерал-майоры Ирман и Семенов, — что состояние духа войск западного фронта было хорошее; готовы были еще долго драться, о сдаче и не говорили, хотя каждый чувствовал, что наступает начало конца с падением верков на восточном фронте;

генерал-лейтенант Фок, — что на восточном фронте цинга с каждым днем принимала все более острую форму; на западном [706] фронте, особенно в полку, цинги почти не было. Распространение цинги свидетель объясняет непосильной службой, а не отсутствием надлежащего питания;

генерал-лейтенант Смирнов, — одной из причин быстрого распространения цинги считает неутверждение генералом Стесселем постановления совета обороны 25 ноября о выдаче конины ежедневно по ¼ фунта каждому здоровому и ½ фунта каждому больному.

Из госпитальных больных, по показанию свидетеля, около половины было цинготных; из 7 тысяч больных, находившихся в околотках, около 5 тысяч могло быть поставлено на верки. Свидетель заключает это из того, что через регистрационный пункт японцы пропустили около 24 тысяч человек, которые могли совершить походное движение в 19 верст до ст. Чилиндзы, затем следовать в Дальний, а оттуда на пароходах в Японию. «Эти люди, без сомнения, могли лежать у бойниц и стрелять, когда в этом явилась бы надобность».

По показанию генерал-майора Горбатовского — в день сдачи выписалось из госпиталей и околотков от 8 до 10 тысяч человек.

В частности, о состоянии боевых и продовольственных запасов, здоровье и духе чинов флота свидетельствует:

контр-адмирал Вирен, — что вследствие сообщенного ему генералом Белым приказания генерала Стесселя ничего не портить на фортах остались неиспользованными около 6 тысяч морских снарядов большего калибра (6-дюймовых и 10-дюймовых) и около 6 тысяч малого — 75-мм, 37-мм и Барановского, хотя частным образом свидетелю известно, что на многих фортах незаметно портились орудия и топились снаряды. После поверки морских команд оказалось здоровыми ушедшими в плен 115 офицеров и 2537 нижних чинов;

контр-адмирал Лощинский, — что продовольственных запасов было вполне достаточно, так что порт уделил для сухопутных войск 6 тысяч пудов масла, 3 с половиной тысячи пудов сахару; особенно много было муки и сухарей, которых не ели, по тому что был хлеб. Дух морских войск был очень хорош, а судя потому, что как на них, так и на сухопутные войска сдача произвела удручающее впечатление, свидетельствует, что возможность дальнейшей обороны была. Всеми, правда, сознавалось тяжелое положение крепости, но мысль о капитуляции не возникла. Имея в виду, что противник, утомленный и обессиленный веденными [707] им штурмами, пошел бы, вероятно, ко 2-й линии тихой сапой, Артур, по мнению свидетеля, мог продержаться еще полтора месяца. Цинготных моряков было около тысячи человек,

контр-адмирал Григорович, — что припасов хватило бы еще месяца на полтора, а снарядов для двух штурмов. Достаточно было и защитников. Еще 19 декабря свидетель послал на форты совершенно бодрых людей.

VI. Капитуляция

Утром 20 декабря 1904 года (2 января 1905 г. н. с.) генерал-адъютант Стессель получил от генерала Ноги письмо на английском языке с уведомлением, что предложения его о переговорах для сдачи крепости приняты, что делегаты обеих сторон должны встретиться в дер. Суйши-ией (Шуйшуин) в полдень того же 20 декабря (2 января н. с.) и должны быть снабжены полномочиями для подписания капитуляции, которая должна состояться вслед за подписанием, без всякого промедления для дальнейшего одобрения. Вследствие сего генерал-адъютант Стессель поручил начальнику штаба укрепленного района полковнику Рейсу, в сопровождении представителя от флота и других назначенных им лиц, отправиться в дер. Шуйшуин для ведения переговоров с японскими уполномоченными о капитуляции крепости. В тот же день условия капитуляции были подписаны полковником Рейсом и капитаном 1 ранга Щенсновичем и 23 декабря по сдаче крепости, оружия и запасов японским войскам гарнизон ее выведен был из Порт-Артура военнопленным.

Обстоятельства, при которых последовало назначение генералом Стесселем уполномоченных с нашей стороны для ведения переговоров о сдаче и при которых переговоры эти велись, по данным предварительного следствия, представляются в следующем виде:

20 декабря утром исполняющий должность начальника штаба крепости подполковник Хвостов получил приказание явиться в штаб укрепленного района для сопровождения полковника Рейса, назначенного вести переговоры с японцами. Доложив о полученном приказании коменданту крепости, подполковник Хвостов отправился в штаб района, но оказалось, что полковник Рейс и все лица, назначенные его сопровождать, находятся у генерала Фока, где был и генерал Стессель. Последний при свидетеле [708] подписал полномочие полковнику Рейсу на заключение капитуляции, и, передавая его Рейсу, сказал, чтобы он добивался выпуска гарнизона с оружием, а если японцы на это не будут согласны, то хотя без оружия. Остальным собравшимся генерал Стессель объявил, что он дал полковнику Рейсу полную доверенность на заключение капитуляции и подробную (словесную) инструкцию на сей предмет, они же должны сопровождать полковника Рейса.

В деревню Шуйшуин, где было назначено место для переговоров, с полковником Рейсом кроме подполковника Хвостова отправились еще начальник штаба 4-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии подполковник Дмитревский, исполняющий должность начальника штаба 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии капитан Головань, капитан 1 ранга Щенснович, прапорщик Малченко и студент Восточного института Лебедев.

Капитан 1 ранга Щенснович прибыл, когда уже садились на коней. По дороге к указанным выше лицам присоединился глав-ноуполномоченный Российского общества Красного Креста на Квантуне егермейстер Балашев.

В Шуйшуине японский уполномоченный генерал Идити передал полковнику Рейсу уже заготовленные ранее условия капитуляции, написанные на английском языке, и заявил, что через ¾ часа или через час он явится за ответом.

Свидетель, полковник Хвостов, находит, что ввиду обширности письменных условий капитуляции времени на обсуждение их было дано совершенно недостаточно. «Мы только кое-как успели ознакомиться с капитуляцией и выработали следующие поправки: выпуск гарнизона, хотя бы без оружия, разрешение офицерам взять с собой вестовых, исключение некоторых невыполнимых статей, как, например, сдача знамен (уже отправленных в Чифу) и кораблей (уже затопленных) и еще несколько мелких поправок. Все эти условия были написаны очень спешно и переданы полковником Рейсом генералу Идити. При обсуждении условий капитуляции все лица, сопровождавшие полковника Рейса, высказывали свои мнения, причем капитан Головань очень энергично доказывал, что нельзя соглашаться на капитуляцию, если японцы не выпустят весь гарнизон, и что на этом нужно очень энергично настаивать. Генерал Идити, однако, заявил, что генерал Ноги, соглашаясь на некоторые другие наши условия, на выпуск гарнизона согласиться не может. Вслед за [709] этим генерал Идити спросил полковника Рейса, согласен ли он подписать капитуляцию на таких условиях. Полковник Рейс ответил, что согласен. Пока условия капитуляции переписывались начисто в двух экземплярах, что продолжалось очень долго, полковник Рейс послал с казаком письмо генералу Стесселю, в котором сообщал ему о главнейших условиях капитуляции и просил сделать распоряжение о том, чтобы войска наши ничего не портили и не истребляли.

Генерал Стессель ответил ему, что все распоряжения сделаны, и прислал телеграмму на имя государя императора, которую просил немедленно отправить при посредстве японцев. В этой телеграмме Стессель доносил государю о капитуляции и просил разрешения для офицеров дать подписку о неучастии в военных действиях против Японии. Телеграмма была немедленно отправлена японцами. Около 11 часов вечера капитуляция была изготовлена и подписана с нашей стороны полковником Рейсом и капитаном 1 ранга Щенсновичем.

У последнего не было никакой доверенности на подписание капитуляции, но так как японцы требовали, чтобы капитуляция была подписана и представителем флота, то капитан 1 ранга Щенснович, подписывая ее, обязался впоследствии доставить требуемую доверенность.

В Порт-Артур наши уполномоченные вернулись очень поздно, и свидетель сейчас же явился к коменданту с докладом о всем происшедшем.

Спрошенные при следствии генерального штаба капитан (ныне подполковник) Головань и контр-адмирал Щенснович дополняют все вышеизложенное следующими подробностями:

Он, капитан Головань, получил уведомление, что генерал Стессель назначил его ехать вместе с полковником Рейсом и другими для переговоров с японцами в 10 часов утра 20 декабря. При отъезде его, свидетеля, из штаба дивизии инструкций ему дано не было. Когда назначенные лица собрались, генерал-адъютант Стессель объявил, что он уполномочил вести переговоры о сдаче полковника Рейса и приказал последнему прочитать выданное ему в том удостоверение. Свидетель тем не менее обратился с вопросом относительно инструкции, но генерал Стессель сказал, что он обо всем сговорился с полковником Рейсом. Из этого ответа он, свидетель, заключил, что уполномоченным является один полковник Рейс, остальные же посылаются лишь для сопровождения [710] его. С заключением свидетеля согласился и подполковник Хвостов. Так как условия, которых надо было домогаться, не были указаны, то свидетель возбудил также вопрос, может ли быть отпущен гарнизон крепости на честное слово. На это присутствовавший тут генерал Фок сказал, что гарнизон может дать честное слово лишь с разрешения государя императора.

Первый вопрос, предложенный японцами, был о том, кто уполномочен вести переговоры. На это полковник Рейс заявил, что он, а от морского ведомства капитан 1 ранга Щенснович. Затем японцы заявили, что, вследствие полученного ими приказания, переговоры, несмотря на их исход, должны быть окончательными и вступить в полную силу, поэтому они могут начать переговоры только в том случае, если уполномоченные с нашей стороны согласятся на такой их характер. Полковник Рейс на это заявил, что он уполномочен принять окончательное решение. На рассмотрение условий было дано 45 минут, причем на замечание полковника Рейса, что, может быть, этого времени окажется недостаточно, японцы заявили, что несколько лишних минут не имеют значения.

Переводили условия капитуляции с английского языка на русский полковник Рейс и прапорщик Малченко. Остальные присутствовали в той же комнате. Каждая переведенная статья прочитывалась вслух, но мнений присутствовавших не спрашивалось. По окончании перевода свидетель заявил, что не только офицеры, но весь гарнизон должен быть отпущен. К этому мнению присоединились и другие. Относительно других условий высказано было, что необходимо точно выяснить, какие именно укрепления требуют себе японцы в обеспечение, так как их и наши названия различны; что следует точно определить предельный вес багажа и что срок выступления назначен слишком рано. В разговоре принимали участие все присутствовавшие, но каких-либо особых заявлений никем сделано не было. Во время перевода условий японские уполномоченные входили в помещение, занятое нашими уполномоченными один раз и, сообщив, что на одном из флангов была перестрелка, а в городе слышны взрывы, заявили, что во время переговоров не должно быть никакой умышленной порчи имущества и что в таком случае они имеют право прервать переговоры. На это полковник Рейс заявил, что взрыв, вероятно, был случайный, относительно же перестрелки сказал, что отдано распоряжение прекратить стрельбу со времени [711] выезда уполномоченных до их возвращения. По истечении назначенного срока японские уполномоченные, справившись, рассмотрены ли их условия, вернулись, и полковник Рейс заявил, что с нашей стороны считают необходимым и более справедливым, чтобы весь гарнизон крепости был отпущен, а не одни офицеры, а также передал им те замечания, которые были вызваны другими статьями, а именно, о необходимости отсрочить время выступления из крепости, об определении в цифрах веса багажа, предоставляемого офицерам, о неимении карт минных заграждений, о потоплении судов, о местонахождении в настоящее время в Порт-Артуре знамен и о различии в наименовании указанных в условиях капитуляции укреплений.

Получив эти заявления, японские уполномоченные удалились и по возвращении заявили, что находят возможным отпустить из состава гарнизона только офицеров, дружинников, добровольцев и вообще лиц, не состоящих на военной службе, а также вестовых, по одному на каждого офицера, все же остальные нижние чины должны быть военнопленными. Время выступления из крепости было отсрочено еще на сутки, а вес багажа точно определен. Предъявив эти условия, японские уполномоченные вновь удалились, Тогда свидетель, подойдя к полковнику Рейсу, сказал, что надо добиваться, чтобы весь гарнизон был отпущен, но полковник Рейс ответил на это свидетелю в том смысле, что «тут ничего не поделаешь, ведь они победители».

Когда японцы возвратились, то полковник Рейс заявил им о согласии принять новые условия, но что офицеры не имеют права без разрешения государя императора дать подписку не принимать участия в войне против Японии и что поэтому необходимо предварительно испросить по телеграфу это разрешение. Японцы изъявили на это согласие с условием, чтобы содержание телеграммы было им известно. Кроме того, полковником Рейсом было указано, что много тяжелобольных и раненых находится не только в госпиталях, но и в околотках, в слабосильных командах и даже в строю, а так как все калеки и труднобольные отпускаются на родину, то следовало бы осмотреть всех больных и раненых. Японцы согласились с этим заявлением. Относительно указания полковника Рейса, что вес багажа мал, японцы сказали, что особая подкомиссия, вероятно, впоследствии его увеличит, что же касается имеющих историческую ценность документов, то взять таковые с собою не было разрешено. [712]

После этого было преступлено к написанию условий капитуляции в окончательной их редакции. Желая узнать, кто собственно должен подписывать условия капитуляции, свидетель обратился с этим вопросом к подполковникам Хвостову и Дмитревскому, но получил от них неопределенный ответ. Тогда свидетель заявил, что не считает себя вправе подписывать капитуляцию, так как никем на это не уполномочен. Перед подписанием капитуляции японцы предложили нашим уполномоченным предъявить письменные удостоверения их полномочий. Полковник Рейс такое удостоверение показал, а у капитана 1 ранга Щен-сновича его не было, и он заявил, что может представить его на следующий день. После некоторого совещания японцы на это согласились.

Контр-адмирал Щенснович показал, что 20 декабря, утром, он совершенно случайно зашел на квартиру контр-адмирала Григоровича, где застал и контр-адмиралов Лощинского и Вирена. Здесь адмиралами ему, свидетелю, было предложено отправиться уполномоченным от флота для заключения капитуляции. При этом ему было заявлено, что через четверть часа он должен быть уже в штабе района, откуда в 10 часов утра выезжают уполномоченные. По прибытии в штаб района он хотел представиться генералу Стесселю, но последнего не видал, полковник же Рейс не говорил ему, свидетелю, что он уполномоченный с таким же правом голоса, как и он сам, полковник Рейс, а лишь сказал, что японцы, очевидно, не согласятся теперь на те условия, которые предлагали в августе (вывести войска из крепости с оружием). По дороге в Шуйшуин полковник Рейс также ничего ему, свидетелю, об условиях капитуляции не говорил, кроме того, что сказал ранее. Сказал только, что положение крепости критическое, что не сегодня-завтра в нее войдут японцы и будет резня. В Шуйшу-ине японские уполномоченные предъявили им написанные уже условия и просили обсудить их, насколько помнит свидетель, в течение 55 минут, чтобы затем обсуждать их совместно. Японский представитель флота сказал ему, свидетелю, что должны быть переданы эксцентрики кораблей. На это он, свидетель, ответил, что таковых уже нет: корабли или потоплены, или ушли из Артура. Времени было немного, разговоров было мало. Он, свидетель, полагал, что с нашей стороны была комиссия под председательством генерала Рейса и членов: его, свидетеля, полковника Хвостова и капитана Голованя. Такой характер имело обсуждение [713] условий. Все говорили, и многие очень горячо. Полковник Рейс был очень воздержан. Он, свидетель, настаивал, чтобы весь гарнизон с оружием возвратился в Россию. Относительно кораблей возражений не могло быть. Их уже не существовало. Он, свидетель, возражал также против признания мастеровых военнопленными. Им разрешили вернуться в Россию. Относительно признания кондукторов флота пользующимися офицерскими правами возражения его, свидетеля, успеха не имели. Их признали нижними чинами. По установлении редакции статей капитуляции и переписке ее полковник Рейс предложил ему, свидетелю, подписать ее как представителю от флота, и он подписал.

Наконец, присутствовавший при переговорах в Шуйшине, бывший главноуполномоченный Российского общества Красного Креста на Квантуне, ныне обер-егермейстер Балашев показал, что отправился в Шуйшуин по предложению полковника Рейса на тот случай, если условия капитуляции будут касаться и Красного Креста. По дороге свидетель не слышал никаких разговоров ни по поводу предстоящих переговоров, ни о предшествующих событиях. «Ехали в более чем грустном настроении».

Равным образом, свидетель не заметил никаких споров, когда японцы предъявили свои условия. Незаметно было, чтобы пытались как-нибудь затянуть переговоры или сообщить о ходе их генералу Стесселю. Наоборот, свидетелю казалось, что «с нашей стороны как будто думали только о том, чтобы как-нибудь скорее покончить дело и сдаться во что бы то ни стало».

Согласно заключенной капитуляции русские армия и флот, добровольцы и чиновники в крепости и на верках Порт-Артура становятся военнопленными (ст. 1); все форты и батареи, военные корабли, пароходы и шлюпки, оружие, склады, лошади и все прочие военные материалы, равно как деньги и другие предметы, принадлежащие русскому правительству, подлежат сдаче в настоящем их виде японской армии (ст. 2); гарантируя точное исполнение первых двух статей, русские армия и флот должны вывести гарнизон из всех фортов на Шузане, Шоашизане, Тай-аншизане и на всем хребте холмов, расположенных к юго-востоку от последних, и передать эти форты и батареи японской армии до наступления полудня (ст. 3); если русские армия и флот станут разрушать или изменять в каком-либо отношении современное состояние предметов, указанных в ст. 2, и существующее в момент подписания капитуляции, японская армия прекратит [714] всякие переговоры и получит свободу действий (ст. 4); русские военные и морские власти Порт-Артура должны собрать и передать японской армии план укрепления Порт-Артура, карту, указывающую места, в которых положены подземные и подводные мины и другие опасные предметы, ведомость организации армии и флота, расположенных в Порт-Артуре, список военных и морских офицеров с указанием их чинов и должностей, такой же список военных и гражданских судов, пароходов и шлюпок с поименным списком их экипажей и ведомость, указывающую число, пол, национальность и профессии жителей обыкновенного населения (ст. 5); все оружие (включая и носимое отдельными лицами), боевые припасы, военные материалы, здания, деньги и другие предметы, принадлежащие правительству, лошади, военные суда, пароходы, шлюпки вместе с предметами, находящимися внутри этих судов (за исключением предметов частной собственности), должны быть сохранены в порядке на местах, на которых они находятся в настоящее время. Способ их передачи должен быть определен русскими и японскими комиссиями (ст. 6); чтобы почтить мужественную защиту Порт-Артура, русским военным и морским офицерам и чиновникам позволяется сохранить холодное оружие и взять с собой предметы их частной собственности, необходимые для жизни, причем тем из офицеров, добровольцев и чиновников, которые подпишут письменную присягу не поднимать более оружия или действовать каким-либо образом против интересов Японии в течение настоящей войны, будет разрешено вернуться на родину. Каждому офицеру будет разрешено взять с собой одного вестового, который будет освобожден отдельно по снятии присяги (ст. 7); вооруженные унтер-офицеры, солдаты и матросы русских армий и флота, равно как и добровольцы, отправятся отрядами под командой своих офицеров, к месту сбора, указанному японской армией, в своем форменном одеянии, имея с собой переносные палатки и необходимейшие предметы их частного имущества. Подробности этой процедуры будут определены японской комиссией (ст. 8); для ухода за больными и ранеными, а также для нужд военнопленных, санитарный и комиссариатский состав русской армии и флота в Порт-Артуре должны оставаться до тех пор, пока это будет признано необходимо японской армией и исполнять свои функции под руководством японских санитарных и комиссариатских офицеров (ст. 9); размещение гражданского населения, [715] перевозка административных дел и финансов, принадлежащих городу, вместе с документами, к ним относящимися, равно как и другие дела, относящиеся к исполнению настоящей капитуляции, будут указаны в дополнении, имеющем ту же самую обязательную силу, как и настоящая капитуляция (ст. 10), и настоящая капитуляция должна быть подписана уполномоченными обеих сторон и вступит в действие непосредственно после подписания (ст. 11). Подлинная капитуляция подписана 2 января 1905 г. (20 декабря 1904 года) в Суйшией полковником Рейсом, начальником штаба укрепленного района Квантунской области капитаном Щенсновичем, генерал-майором Коске Идити и командиром Данииро-Повакура.