Начало боев на зеленых горах

Июня

Получив приглашение от друзей-артиллеристов, пошел сегодня на батарею сухопутного фронта. Оттуда прекрасно видны и Волчьи, и Зеленые горы, бухта Тахэ и далекий горизонт моря. С утра около бухты Тахэ было несколько японских миноносцев, вдали виднелись два судна покрупнее. Один из молодых офицеров повел меня на устроенную им батарею, показывал мне много интересного и сказал, между прочим, что он опасается только флангового огня с японских судов из бухты Тахэ{89}. На мои дальнейшие расспросы о стойкости крепости он почти воскликнул:

— Все, что вы здесь видите, может быть срыто японскими снарядами, все мы, артиллеристы, можем быть перебиты до единого, но пока у нас останутся штыки в окопах, пехота, до тех пор японцам не взять Артура!

Эта молодая уверенность ободрила меня, часто мучимого сомнениями при виде закулисных неурядиц в делах крепости.

— Не забудьте, что если нас перебьют, то и мы перебьем их немало. Труднее взять крепость, чем защищаться!

На батареях уже устроены перевязочные пункты, есть носилки и все необходимое.

После обеда с другой батареи мы увидали довольно красивую картину. В бухту Тахэ пришли «Новик», канонерки и миноносцы. Японские суда отодвинулись. Подойдя к берегу далее Лунвантанской долины, наши суда начали обстреливать занятый японцами берег. Особенно красива была стрельба с «Бобра» из крупного орудия. В первый момент казалось, что или судно попало на мину, или же в него попал неприятельский снаряд. Судно запарило, скрылось в облаке дыма. Но вскоре [153] мы поняли, что оно стреляло дымным порохом, тогда как остальные суда стреляли бездымным, на них беспрестанно мелькали огненные языки и желтый дымок, скоро уносимый ветром. Мы ожидали, что японские суда — один большой крейсер, бывший китайский броненосец «Чин-Иен» и миноносцы — вступят в бой с нашими, но они оставались все время лишь зрителями.

В это же время солдаты, собравшиеся на бруствере, указали нам, что на Зеленых горах рвется неприятельская шрапнель. Действительно, над местом, где расположены наши передовые позиции, стали появляться белые дымки.

Июня

Во вчерашнем бою у нас, как сообщают, выбыло до 300 человек из строя убитыми и ранеными. Японцы завладели выдающейся позицией — вершиной Куинсана, которую ни генерал Фок, ни начальник его штаба, подполковник Дмитревский, не нашли достаточно важной, несмотря на многократные указания офицеров. Теперь только начинают сознавать, что именно потеряно. Грустная история. Начинают обвинять капитана 14-го полка Лопатина в том, что он не удержал горы и отступил. Но что же ему оставалось делать, когда из его роты осталась горсть солдат против целого полка японцев. Говорят, что ему было приказано не ввязываться в бой. Все его просьбы о присылке подкрепления оставлялись без внимания. Его же предают суду.

Бои на правом фланге продолжаются. Интересен приказ генерала Стесселя.

«№ 368. Объявляю при сем выписку из телеграммы мне командующего армией генерал-адъютанта Куропаткина: «...Теперь требуется самая упорная и продолжительная оборона Артура, на что мы все вполне надеемся». Генерал-адъютанту Куропаткину я ответил благодарностью и донес, что, зная дух защитников, я уверен, что они превзойдут даже надежды своего любимого командующего армией».

Мне передавали, что генерал Стессель, всегда прежде на запросы генерала Куропаткина, не нужно ли чего доставить в [154] Артур, отвечавший, что ничего не нужно, обратился после падения Кинчжоу через корнета Елкина с просьбой о помощи и получил очень неприятную телеграмму{90}. Генерал Куропаткин будто удивляется, почему понадобилась помощь теперь, когда ее нельзя уже доставить, так как перед ним стоят значительные неприятельские силы. Выписка в приказе будто и есть продолжение депеши, в которой требуется одно — защищать упорно крепость, не рассчитывая на помощь и т. д.

Узнаем, что солдаты на передовых позициях изорвали по скалам одежду, особенно обувь, и нуждаются во многом. Подошв уже нельзя купить в городе. Недостаток и во многом другом, во всем проявляется мало предусмотрительности. Жители начали собирать между собой деньги, покупать и посылать нашим защитникам кто что может: белье, табак, чай, сахар. Решено устроить в городе, за счет города, бесплатные чайные, где солдаты, приходящие по делам с позиций и уходящие на позиции, идущие с работ и на работы, могли бы попить чаю. Там же будут раздаваться им бесплатно папиросы. Мысль симпатичная{91}.

Погода стоит довольно жаркая. [155]

Об адмирале Скрыдлове нет никаких вестей, никто не знает, прибудет ли он к нам или нет. Назначение его командующим флотом было обрадовало всех, но он что-то не поторопился с выездом. И вет — нас отрезали. Миноносец «Лейтенант Бураков» ходил уже несколько раз в Инкоу. Мы ожидали, что Скрыдлов прибудет на нем. В последнее время возникло сомнение — приедет ли он вообще к нам, стремится ли он сюда? Не верим, чтобы он не мог приехать, если бы у него было на то сильное желание. Говорят, что он не ладит с наместником, у них будто есть какие-то личные счеты. Это что-то ужасное, прямо преступное! Подводить в данное время личные счеты, когда интересы Отечества в величайшей опасности!

Мне сообщали на днях, что «Лейтенант Бураков» собирался пойти еще раз в Инкоу, Сеньючен или в другой условный пункт в том же направлении с секретным поручением. Не состоит ли это секретное поручение в том, что он должен принять и доставить сюда Скрыдлова?

Июня

(1 июля). Со времени возвращения нашего флота в гавань почти каждую ночь японцы пытаются атаковать миноносцами наши сторожевые суда, выставленные нарочно на рейде. Это настоящая охота «с поросенком». Крейсер «Диана» поставлен за японским брандером и, кроме того, огражден еще сетками, так что мина никак не может попасть в него; крейсер стреляет вместе с батареями по атакующим японским миноносцам, нанося им почти всегда чувствительный урон.

Долгое отсутствие миноносца «Лейтенант Бураков» вызывает опасение за его судьбу. Он, оказывается, действительно ушел с официальной почтой и все еще не вернулся. Хотя он и принадлежит к самым быстроходным, но все же его могли окружить большие силы.

По городу разнесся «секрет», что готовится большая внезапная вылазка против японцев. Говорят, рассказал этот «секрет» генерал Фок, восстающий против этой вылазки. Если все «секреты» будут храниться так и впредь, то японцы узнают через китайцев об них раньше, чем мы успеем собраться что-либо сделать.

Многие из жителей уезжают на джонках в Чифу. Удастся ли им прорвать блокаду, неизвестно. [156]

Июня (3 июля)

Вместо задуманной «секретной» вылазки наш правый фланг начал еще вчера открытое нападение под руководством генерал-майора Кондратенко и отбросил неприятеля с занятых им позиций, гору Куинсан не удалось еще взять обратно, но наши позиции обхватывают ее подковообразно.

На днях привезли с позиции два трупа — японца и русского. Оказывается, что это часовые передовых постов. Они сперва ранили один другого пулей, потом пошли в штыки и закололи друг друга. Прибежавшие на выстрелы нашли их уже мертвыми. Коротко и ясно: надоело ожидать битвы и сразились между собой. Их привезли на одной двуколке, похоронили в одной могиле. Мир праху вашему, достойные сыны отечества!

Сегодня утром прибыл миноносец «Лейтенант Бураков», привез с собой из Северной армии военного корреспондента Б.Л. Тагеева и адъютанта генерала Стесселя — князя Гантимурова, почту и несколько газет, в том числе «Вестник Маньчжурской армии», издающийся в Ляояне. Адмирал Скрыдлов не прибыл, и нет вестей, чтобы он собирался пробраться к нам. Это неприятно. Значит, нечего на него и рассчитывать. Разве он явится сюда из Владивостока?

Июня (4 июля)

Сегодня утром вышли «Новик», канонерка и миноносцы к, Сяо-бин-дао и открыли по месту расположения противника огонь; если суда эти и не нанесли японцам большого вреда, то все же содействовали, и даже с некоторым успехом, сухопутным войскам, продолжавшим наступление.

Попытки взять обратно Куинсан не удались; японцы укрепились на нем с пулеметами. Атаки велись против этой потерянной нами позиции сильные. Впереди своего 13-го полка пошел на штурм командир, безусловно храбрый князь Мачабелли{92}; сообщают, что и генерал Кондратенко водил некоторые колонны в бой. Но отряды таяли под убийственным огнем пулеметов. И все же можно было еще надеяться овладеть вершиной, если бы генерал Фок не прекратил атаки с левой стороны Куинсана, называя этот штурм напрасной тратой людей. [157]

Все у него напрасная трата людей!.. Но кто же ему велел отдать Куинсан японцам! Впрочем, отдача кажется специальностью этого генерала. Отдал Кинчжоу, отдал Куинсан, отдаст, пожалуй, и Артур!

Зеленые горы вновь в наших руках, но ключ позиции, Куинсан, остался в руках японцев, откуда они могут прекрасно наблюдать за всеми движениями наших войск, за попаданием снарядов и т. д. и т. д.

Японцы наступают

Июня (11 июля)

На днях японцы вновь высадили в Дальнем около 20 000 солдат, никто им в этом не препятствует. Наш флот ограничивается береговыми вылазками.

Сегодня, будучи вновь на батареях, был свидетелем характерной сцены. Один взвод 6-дюймовых полевых мортир, под командой подпоручика Кальнина с Заредутной батареи, был отправлен на передовые позиции, у Куинсана; сегодня уходит туда же второй взвод под командованием подпоручика Дударова, с Куропаткинского люнета. Дударов вернулся с люнета видимо утомленный и говорил, что замаялся при выборе команды. Что и как, он не успел объяснить, его вызвали из барака по делу. В то время как Дударов собирался вновь войти в офицерский барак, к нему подбегает с виду очень смущенный солдат. Подпоручик остановился и выслушал солдата, который затем побежал от него, по-видимому обрадованный.

У меня мелькнула мысль, что этому солдатику, вероятно, не хотелось сейчас идти в огонь и он нашел себе охотника-заместителя. Нужно было добыть только разрешение на то командира. Его виновато-смущенный вид говорил именно за что-то подобное.

— Чистое горе мне с солдатами, — сказал нам Дударов, как бы отвечая на наши вопросительные взгляды, — всем хотелось бы к Куинсану. Пробовал вызвать охотников — выступают все. Говорил, что не могу же взять всех, что каждый успеет еще не раз побывать под огнем. Ничто не помогает. Выстроил, отсчитал — нет, просятся и другие. Тогда я начал придираться к амуниции, одежде и обуви, находя то у одного, то у другого что-либо [158] в беспорядке, ненадежным. Таким образом, насильно отсортовал. Этот солдатик, который только что приходил, забракован за то, что у него сапоги стоптаны. Так что же вы думаете — успел купить себе пару совершенно новых сапог и пристал-таки, чтобы я его не обидел!.. Пришлось пообещать. Придется кого-нибудь из стариков-запасных оставить насильно, а взять его.

Вот как истомились наши солдаты в ожидании того, что им грозит, — в ожидании кровавого спора. Каждому хотелось бы возможно скорее сразиться с противником, отплатить за нанесенную нам обиду; скорее умереть, если это суждено, чем томиться под гнетом бездействия и неизвестности в то время, когда товарищи дерутся, проливают свою кровь.

Проводили мы этого красивого симпатичного горца, вечно грустного, но фаталистически спокойного, с самыми сердечными пожеланиями успеха и возвращения здоровым{93}.

Одновременно с ним отправился к Куинсану прибывший оттуда утром подпоручик полевой артиллерии (бывший студент Петербургского университета) Соколовский, который описал нам прекрасное состояние духа наших войск там, на передовых позициях, объяснил все значение нашей потери вершины Куинсана. Досадовал на то, что у нас нет даже сносной карты местности, где приходится сражаться.

На картах, имевшихся на батареях, не оказалось ни Зеленых гор, ни Куинсана...

Июля

Вчера, по случаю тумана, 6 японских миноносцев подошли слишком близко к крепости. По ним стреляли, но результаты неизвестны. Поздно вечером японцы подбуксиро-вали две шаланды, по которым наши батареи выпустили массу снарядов. Шаланды, конечно, были расстреляны вдребезги, но во время возни с ними прозевали подтащившие шаланды миноносцы и орудовавший между тем минный заградитель. Досаднее всего то, что этот заградитель, привезший и выгрузивший здесь, у гавани, партию мин, запутался в специально поставленные [159] нами сети и был бы в наших руках, если бы наши миноносцы вышли вовремя на рейд (а времени, кажется, было довольно). Утром только увидали, что благодаря тому же туману японцам удалось не только высвободить и отбуксировать свое судно в безопасную даль, но и увести его совсем{94}. И вот мы снова дали себя обмануть ловким маневром с шаландами и прозевали минный заградитель.

Жители относятся теперь совершенно равнодушно к стрельбе на морском фронте и заняты всецело снабжением сражающихся на передовых позициях всем необходимым. Постоянно получаем самые искренние благодарности наших защитников за присылаемые подарки. Особенно ценное для солдат белье, так как они сильно обносились, двигаясь между скал и кустов. Все женщины города заняты шитьем белья, на которое все жертвуют кто чем может — кто деньгами, а кто материалом.

Городские бесплатные чайные считаются нашими солдатами большим благодеянием. И отдыхают они там, и подкрепляются, освежаются, и, как они сами говорят, усталости как не бывало — идешь снова на работу, на позиции, благословляя добрых людей.

Говорят, что между шаландами, прибуксированными японцами и расстрелянными нашими батареями, оказалась и та, на которой отправились в Чифу наши военные корреспонденты господа Тагеев и Купчинский. На ней будто нашли частные письма, отправленные с ними отсюда. Уехавший раньше корреспондент «Русского слова» М.Ф. Черниховский прибыл благополучно в Чифу и выехал оттуда на пассажирском пароходе в Инкоу.

Июля

Наконец случайно доставили корреспонденцию, и я получил письма от родных! Долго шли они, почти три месяца. Не бывший в том положении, в каком мы сейчас находимся, не может себе представить той радости, тех слез, которые текут сами собою при получении этих дорогих строчек с пожеланиями с Божьей помощью все пережить и уцелеть. Письма [160] эти радуют, но и снова напоминают нам весь ужас того положения, к которому мы, казалось, привыкли, про который мы как бы забыли.

Нас постигло новое несчастье. Высланные вечером в бухту Тахэ три миноносца: «Лейтенант Бураков» (совершивший несколько удачных рейсов в Инкоу и удачно ушедший в последний раз от погони), «Боевой» и «Грозящий», дежурившие в бухте, были атакованы японцами, причем «Лейтенант Бураков» поврежден так сильно, что нет никакой надежды на его спасение, «Боевой» получил серьезное повреждение, но приведен в гавань уцелевшим «Грозящим». Благодаря туману и темноте японские миноноски или даже минные катера пробрались к ним вдоль берега, зашли им в тыл и выпустили по ним мины. Когда эти миноноски проходили вдоль берега, с них, говорят, был слышен довольно громкий русский говор — русская ругань, этим японцы обманули часовых. Но это не оправдание — ясно, что бдительность у нас плоха. После катастрофы произошла сумятица, и даже ближайшие батареи не могли расстрелять нападавших, из опасений поражать своих, тем более что не знали, что именно случилось. На миноносцах 4 убитых и несколько раненых. Особенно жалеем мы о гибели «Лейтенанта Буракова» — одного из наших лучших миноносцев, оказывавшего нам столь важные услуги. Где тонко, там и рвется.

Из Северной армии прибыл штабс-капитан Кичеев и привез с собой 1500 вытяжных артиллерийских трубок, которых у нас мало. Его принял за огромное вознаграждение французский пароход из Инкоу, подвез его против Артура и спустил на вельботе чуть ли не на 60 миль расстояния от берега. Счастье помогло, и офицер со своим вестовым добрался благополучно до берега. Он будто просил дать ему больше трубок, но ему в этом отказали, не надеясь на то, что ему удастся пробраться благополучно в крепость. Удастся ли нам получить еще что-нибудь из Северной армии — сомнительно, так как японцы усилили блокаду с моря и расстреляли уже не одну китайскую джонку, идущую в Артур. Кичеев рассказывал, что в Ляояне — бесшабашное пьянство.

На позициях японцы все это время только укреплялись, отстреливаясь только ружьями и пулеметами. На наш артиллерийский [161] огонь они не отвечают. Вокруг Куинсана устроили проволочные заграждения и впереди них протянули проволоку, увешанную пустыми жестянками из-под консервов, чтобы этим предупредить могущее быть внезапное ночное нападение. Все попытки наших смельчаков остаются пока без особых результатов — Куинсан находится все еще в руках японцев.

Рассказывают, что японцы сламывают китайские деревушки, для того чтобы бревнами и брусьями, добытыми этим путем, укрепить занятые позиции. Так как китайцы строят свои фанзы из камня и глины, то лесного материала в них очень мало. Но и подвозить из Дальнего этот материал по горным тропинкам немыслимо.

Объезжал, сегодня батареи нашего сухопутного фронта. Все зеленеет и от всего веет такой мирной жизнью, что трудно себе представить, что в этих оврагах, на этих склонах и кручах, на этих батареях и редутах в недалеком будущем должны произойти кровопролитные сражения, леденящие сердце сцены.

Быть может, неприятелю не удастся прорвать наши передовые позиции, не удастся подойти к крепости раньше, чем к нам подоспеет помощь и выручка{95}.

В последнее время упорядочена перевозка раненых с передовых позиций. Их привозят на рикшах, на извозчиках, которые предложили добровольно свои услуги, а главное, организована перевозка раненых на двух велосипедах, скрепленных между собой разборной рамой. Это самое удобное и самое быстрое передвижение... Велосипеды катятся легко, не производят мучительного для раненых трясения. Сдавши раненого, велосипедисты разбирают соединительную раму и мчатся снова на позиции. На перенесение же раненых на носилках до железной дороги требуется много людей, на обозных же двуколках и в санитарных фургонах раненые испытывают страшные мучения, пока их везут по горным дорогам. Эти фургоны — что-то ужасное, скорее орудия пытки, чем облегчение страданий.

Июля. С

раннего утра слышна канонада на правом фланге наших передовых позиций. Еще вчера получили известие, [162] что нужно ожидать наступления японцев. Наши суда вышли в море, чтобы обстреливать берег. Привозят раненых, но сведений о ходе боя достать нельзя.

Июля

Вчера все позиции, несмотря на отчаянные атаки японцев, остались за нами. По рассказам вернувшегося с позиции капитана Ж., урон японцев не менее 3000 человек; наши потери не достигают пока 200 человек убитыми и ранеными.

Во время морской перестрелки наши суда нанесли, как сообщают, повреждения японской канонерке и крейсеру «Ицу-кисима». В то же время крейсер «Чиода» нарвался на мину, но оправился — должно быть, подвел пластырь — и ушел к Дальнему.

Сегодня идет бой с половины четвертого утра. Отдаленный грохот пушек не умолкает. Иногда стреляют только залпами. Страшно подумать, какие адские орудия, какие сокрушительные снаряды придуманы лишь для того, чтобы истребить как можно больше людей — этих хлипких, хрупких созданий!..

А зловещий рокот там, за горами, все еще не смолкает — рычит как голодный зверь. Удастся ли нашим удальцам удержать его вдали от нас или же этот молох войны разинет свою ненасытную пасть и на нас? Это вопросы, которые не хотелось бы ни задавать себе, ни решать, но они возникают сами собой, когда слушаешь отвратительный рокот беспрерывной канонады, и надоедливо сверлят твой мозг... Хотелось бы лучше убаюкивать себя надеждой — авось минет нас эта горькая чаша!

При возвращении в гавань «Баян» наскочил на японскую мину. Говорят, работы по исправлению хватит на месяц; его ввели в док.

Июля

Убит поручик артиллерии Михаил Андреевич Наумов. Сообщая это грустное известие, капитан Петренко (в батарее которого покойный командовал взводом) еле сдерживал слезы. Убит он ружейной пулей в область сердца после того, как произвел 12 залпов картечью по густой наступавшей колонне японцев, буквально уничтоженной им. [163]

— Я бы желал умереть такой смертью, — воскликнул капитан, — совершивши так много, можно и умереть! Это идеальная смерть для артиллериста!..

Наши войска отступают к ближайшей линии позиций. Правый фланг отошел к Дагушаню и Сяогушаню, левый — к Волчьим горам. Разрушены железнодорожный путь и мосты, но трудно поверить, чтобы разрушение это, совершавшееся во время боя спешно, было сделано основательно.

Значит, японцы придвинулись к нам еще ближе. Наши надежды — желания удержать их вдали от крепости — теряют все более под собой почву. Главной причиной отступлений считают все тот же Куинсан, который, находясь в руках японцев, был наилучшим пунктом наблюдения для корректировки стрельбы и т. д. — словом, пункт, царящий над Зелеными горами. Отступление произошло довольно торжественно, местами войска проходили позиции с музыкой. Невольно бросается в глаза привычка некоторых из начальствующих лиц отступать первыми, хотя их распоряжения нужны более всего в арьергарде. Так, например, командир участка на правом фланге полковник Семенов отступил впереди войск, идущих с музыкой{96}, в тылу же в это время произошло замешательство, последствием чего были напрасные жертвы. С трудом, почти чудом, удалось спасти там наши тяжелые мортиры.

Июля

Сообщают, что матросы и офицеры десантной роты проявили чудеса храбрости и физической стойкости, расстреляв все патроны, отбили отчаянные атаки больших японских сил штыками, прикладами и обломками ружей и наконец камнями. Работали в поте лица. Это был не бой, а стихийное уничтожение друг друга{97}.

Вышедший вчера на подмогу береговым судам броненосец «Ретвизан» попал несколькими снарядами на вершину Куинсана, где находился японский штаб. Там появились носилки с ранеными. [164]

Отступление в крепость

Июля

Наши войска отступили окончательно с Волчьих гор к Артуру. Позиции не были укреплены, окопыне готовы, а нескошенный гаолян{98} позволял японцам незаметно наступать по пятам наших войск.

Тут сказались все пагубные последствия нашего преступного легкомыслия. В самом начале войны на основании опытов китайского похода 1900 года были исписаны целые страницы газет о том, что не следует допускать посева гаоляна на Квантуне и в Маньчжурии, в тех местах, где может произойти бой. Были даже распоряжения высших военных властей, воспрещающие этот посев. Тем не менее вокруг железной дороги и всюду на Квантуне был посеян гаолян. Солдаты начали было косить его на фураж, гражданский комиссар приказал, чтобы заблаговременно скосили весь гаолян там, где он может способствовать укрытию неприятеля, но этому воспротивился генерал Стессель, что можно видеть из его приказа:

«№ 344 (4/17 июня). Косьба войсками засеянных полей допускается только в непосредственной близости неприятеля, т. е. там, где иначе посевы могут попасть в его руки, а владельцы полей разбежались. В остальных же местах косьба хлеба воспрещается».

«№ 360 (исправленный 361 от 10/23 июня). Гражданскому комиссару запретить китайскому населению косить на корню свой еще неспелый хлеб».

И вот — мы уже пожинаем плоды этих распоряжений{99}. Японцы, пользуясь гаоляном, шли, так сказать, на плечах наших отступающих войск вплоть до Волчьих гор и взяли эти горы приступом, не давая нашим укрепиться. Из гаоляна не [165] было возможности выбить их ни ружейным, ни артиллерийским огнем, потому что их не было видно в гаоляне; они же поражают наших на выбор{100}.

Наши войска были лишены артиллерийского прикрытия, в то время когда японская легкая артиллерия устанавливалась в том же гаоляне и осыпала наши позиции убийственным огнем. Наши войска стойко держались, но непосильная борьба с невидимым врагом заставила их отойти к крепости. Во время перехода по открытой местности японцы расстреливали их почти безнаказанно{101}. [166]

Генерал Фок, начальник левого фланга, разумеется, был уже в крепости. Сообщают, что еще в то время, как Кондратенко держался на Зеленых горах, Фок прислал ему записку: «Я отступаю. Делайте, что хотите»...

Батареи сухопутного фронта открыли огонь по неприятелю. Наши суда стреляют по расположению неприятеля перекидным огнем. Наши передовые позиции в данное время: на правом фланге Дагушань и Сяогушань, на левом — Угловые горы, а в центре только несколько выдвинутых вперед редутов.

Все надежды удержать неприятеля вдали от крепости рухнули; наступила тесная осада и можно ожидать бомбардировку. Заметна подавленность настроения жителей. Кто может, собирается попытать счастья — уехать на джонках в Чифу.

Июля

Вчера ожидали, что японцы попробуют штурмовать крепость без артиллерийской подготовки. Но ничего не было, ночь прошла тихо. Возвращающихся с передовых позиций солдат жители наделяют кто рубахами, кто табаком, сахаром и т. д. Другие зазывают к себе закусить, подкрепиться. Люди сильно обносились, запылены, загорели, устали. Удастся ли им отдохнуть, помыться, почиститься — это еще вопрос.

Выход эскадры 10-го дня. [167]

V. Бомбардировки и штурмы

Что делать, куда деваться?

Июля

(1 августа). Вчера с моря, со стороны бухты Тахэ, была слышна канонада, бортовые залпы. По собранным сведениям оказалось, что вчера не выходило в море ни одно наше судно, на море был полосами туман. Около одного из крейсирующих японских судов взорвалась мина. Подозревая, что тут действуют наши подводные лодки{102}, японцы открыли огонь с бортов в воду. В это время сквозь туман появился отряд японских миноносцев, бывших впереди артурского рейда, спешивших к месту канонады. Японские суда приняли этот отряд за наш, охраняющий подводные лодки, и открыли по нему огонь до тех пор, пока не выяснилась ошибка.

Сведения эти сообщают с береговых батарей.

Батареи сухопутного фронта и суда стреляют [168] изредка по придвигающимся с Волчьих гор японцам. Наступление японцев на Дагушань отбито вчера без всяких потерь с нашей стороны и с большим уроном для них. При этом сбиты две японские батареи.

20 июля (2 августа)

Сегодня состоялась резолюция военного суда по обвинению капитана Лопатина в самовольном оставлении позиции (за отступление с горы Куинсан). Он отрешен от должности ротного командира и присужден к заключению в крепости на 2 года, без лишения чинов. Козел отпущения за чужие грехи найден.

Перед судом развернулась довольно гнусная картина, настоящие виновники свалили всю свою вину на бедного Лопатина, и суд, ввиду строгости военных законов, не имел возможности оправдать его. Члены суда и обвинитель говорили, что это было самое тяжелое дело за все время их практики. Они были бы рады, если бы могли не принимать участия в нем. Некоторые из свидетелей защиты высказали много горькой правды и навлекли на себя этим гнев начальства. Это, вероятно, не пройдет им даром.

Это дело показало нам лишний раз, что нечего искать справедливости там, где властвует грубая сила. Другие говорят, что Лопатину не следовало отступать без приказания; они сознают, что Куинсан все равно был бы занят японцами, значит, от Лопатина требовалось лишь умереть там.

Истинными виновниками отдачи Куинсана японцам считают генерала Фока, начальника его штаба подполковника Дмитревского, полковника Савицкого и подполковника Киле-нина, не принявших мер для серьезной обороны этой горы.

Июля

(7 августа). Сегодня назначено торжественное молебствие на площади об избавлении нас от надвигающихся бедствий. Да, в минуту жизни трудную все мы охотно прибегаем к Богу, ищем у него защиты. В настоящее время вопрос жизни и смерти более чем когда-либо близок нам.

После литургии в Отрядную церковь собралось духовенство и молящиеся из других церквей, и с иконами и хоругвями крестный ход двинулся на набережную. На углу у аптеки [169] Бишофа был отслужен молебен; потом пошли по Пушкинской улице, здесь также отслужили молебен против почтовой конторы. На цирковой площади, куда прибыл крестный ход, стеклось много народу. Молебствие уже близилось к концу, народ молился усердно, искренно. Лица всех серьезны, сосредоточенны.

Наши батареи стреляли изредка по замеченному неприятелю или по производимым им работам. Вдруг раздался выстрел — но с каким-то особенным, тимпаническим звуком. Что-то другое. Слышится в воздухе какой-то свист, переходящий в шипение — дзиу-с-ш-ж-ж-ж-крах! Сначала как бы тонкой ниточкой этот звук проходит через наши головы, потом все с большим и большим шипением и заканчивается зловещим воем и взрывом на набережной, где вся толпа народа была четверть часа тому назад...

Все лица побледнели — помертвели. Да, это неприятельский снаряд, японцы начали бомбардировать город! Мы было надеялись, что бомбардировка начнется с батарей, с крепости, а до нас, до города, быть может, будут долетать лишь перелетные снаряды...

Как будто кто сообщил японцам, что здесь собралось так много народу! Снаряд перелетел прямо через нас...

Благочинный отец Николай Глаголев опускается на колени, народ следует его примеру. Громко произносит он слова молитвы, повторяемые молящимися, но еще громче раздается снова выстрел с характерным тимпаническим звуком — снова свистит, воет через наши головы неприятельский снаряд и разрывается где-то по направлению набережной... Снова замирают все сердца. Что, если вдруг снаряд ляжет среди толпы молящихся?..

Еще и еще, снаряд за снарядом, но молебствие кончается благополучно. Народ рассыпается во все стороны. Но куда бежать, куда укрыться, никто не знает. Со стороны набережной бегут люди с помертвелыми лицами: «Стреляют! Там есть уже раненые и убитые!» Муж разыскивает жену, жена мужа, родители детей, а дети родителей. Там уже плачут; слышны возгласы:

— Ах, Господи! Спаси и помилуй! [170]

А там, со стороны Волчьих гор, раздается выстрел за выстрелом; летит снаряд за снарядом, и все в том же направлении, к гавани. Некоторые из них не рвутся — значит, попадают в воду. Должно быть, цель бомбардировки — наши суда в гавани или же центр Старого города. Куда деваться? Что делать?

И нет ответа на эти все навязывающиеся вопросы. Блиндажи устроены лишь несколькими торговыми фирмами для своих служащих да более состоятельными людьми для себя. Но людям менее состоятельным негде укрыться, да и выстроить такие укрытия, где было бы вполне безопасно, почти невозможно. Почва скалистая, и равнина Старого города так низка (чуть над уровнем моря), что подвалов вообще нет, их залила бы подпочвенная вода, горы — сплошной камень, и чтобы выстроить себе нору, нужен динамит, силы, умение и время. Как будем мы жить, если начнут нас этак обстреливать изо дня в день!

Божья воля! И только. Суждено — уцелеем, не суждено — погибнем. Но как приходится погибать-то! Изуродованным, разорванным на клочки! Какая мерзость эта война! Солдаты хотя имеют то удовлетворение, что и они могут также уничтожать врага, они защищают крепость с оружием в руках, с таким же смертоносным оружием. А мы — как мыши в ловушке. Над головами только и слышно зловещее джиуу, а там — крах!

Затихла стрельба — слава Богу!

Пообедали. Обед кажется безвкусным, не идет в глотку. В голове вертятся какие-то мысли, без связи, ясен лишь вопрос: что делать? Куда деваться? Что же будет? Значит, японцы подступили уже так близко, что свободно могут расстреливать нас как зайцев. На сердце лежит что-то тяжелое, и давит, и давит. А там, вдали, в России, наши родные и друзья не знают, что над нашими головами, вокруг нас, витают ужасы, разрушения, смерть. Увидимся ли мы еще?..

Стараешься отгонять эти назойливые, мучительные мысли, но они лезут в голову пуще и быстрее, как бы пляшут вокруг тебя волшебным хороводом и не выпускают тебя из этого заколдованного круга.

— Божья воля! — вырывается из глубины груди с тяжелым вздохом. — Божья воля!.. [171]

Пришедшие знакомые рассказывают, что там вот снаряд попал в дом и обратил все в щепы, к счастью, жильцов никого не было дома. На улице убило солдата, здесь какого-то портового десятника, там ранило солдата, в другом месте городового. Аптеку Бишофа разбило. Попади снаряд в то время, как там, на углу, молилась толпа, что бы только было... и т. д. Все это слушаешь как во сне.

Снова начинается бомбардировка, снова шипят над головой снаряды, летят по направлению к набережной и гавани. Выходим на веранду и прислушиваемся к каждому пролетающему снаряду — где он ляжет. А что, если вдруг да японцы изменят прицел? Куда деваться? Что делать? Снова кружатся мысли беспорядочной вереницей, путаются — и нет выхода из этого лабиринта. Божья воля!

Небо заволокло тучами, начинает накрапывать дождик. Подходят еще знакомые из обстреливаемого района — женщины с детьми. Их навещают здесь знакомые, между мужчинами есть и выпившие. Это раздражает. Эх, даже в такие тяжелые минуты не можем мы не напиваться!

Так просидели мы на веранде до вечера, до окончания бомбардировки, и сидели большей частью молча. Каждый сосредоточенно разбирался в своих мыслях, ища какой-нибудь выход, какое-нибудь утешение, успокоение.

Сидеть в это время в доме нет никакого смысла — стены не спасут от гранаты. На дворе, на вольном воздухе хоть дышит легче сдавленная ужасными впечатлениями грудь.

Прошел изрядный дождик, стало темнеть. Кто-то сбегал и узнал, что женщин и детей можно на ночь укрыть в блиндаже фирмы «Чурин и K°». Проводил жену в блиндаж и решил провести ночь под открытым небом.

Все дружинники призваны под ружье и расставлены по местам, биваками, на случай ночного штурма или попытки японцев прорваться в крепость.

Удалось собрать сведения о последствиях бомбардировки. Снаряды падали около моста на набережной, в склад Кларксона, за мостом, где убило 1 рядового 28-го полка и ранило 2, в бухту, между складом Кларксона и помещением «Нового края» — разбило грузовую шаланду, падали у магазинов Кондакова, [172] экономического общества, Константинова и Зазунова, где ранен 1 китаец, в квартиру техника Скорновича, в магазин Поздеева и аптеку Бишофа, у угольной панели убило десятника и ранило городового, в артиллерийском городке убит 1 солдат, 2 снаряда попали на броненосец «Цесаревич», рвались во внутреннем порту (Восточном бассейне), где легко ранен адмирал Витгефт, во дворе фирмы «Кунст и Альбере» — ранен индус-караульный, 2 снаряда упали у телефонной станции, 3 снаряда около крейсера «Диана», 1 — в квартиру доктора Гласко. В полицейском правлении ранен осколком дежурный городовой, где разорвался снаряд — неизвестно, нужно предполагать, что это был осколок от снарядов, рвавшихся на набережной, хотя расстояние дотуда не меньше полуверсты.

Чиновником артиллерии Грибановым пойман китаец с биноклем — вероятно, японский шпион, наблюдавший за падением снарядов.

Получены сведения с укреплений, что японцы обстреливали сегодня форт III и укрепление № 3 (в центре).

Бой за Дагушанем и Сяогушанем (на крайнем правом фланге крепости) начался в 2 часа дня. Японцы отбиты. Но не подлежит сомнению, что они поведут усиленные атаки на эти выдвинутые вперед позиции.

Ночь теплая, но довольно темная, иногда моросит дождик. Лежу на дворе под крышей. Не спится, одолевает какая-то полудремота, кошмар. На правом фланге начинается ружейная трескотня, стрельба залпами и пачками и переходит в частую, непрерывную дробь. Японцы наступают на Дагушань. Слышны и орудийные выстрелы. Потом все это постепенно утихает и замолкает, но через некоторое время бой возгорается снова. И так почти всю ночь. Дрожь пробегает по всему телу, когда прислушиваешься к этим зловещим звукам; там сражаются люди в непосредственной близости, быть может, даже на штыках. Какие ужасные сцены страданий и смерти прикрываются ночной тьмой и туманом, спутником нашего тропического дождя!

26 июля (8 августа)