Елена и Николай Рерих Рихарду рудзитису

30-ХП-39

Родной наш Рихард Яковлевич!

Спасибо за письмо Ваше от 3 декабря, которое дошло, хотя и с цензурной наклейкою, но чрезвычайно быстро. Большое счастье, что таким образом можно всё же сохранять переписку. Чуем всем сердцем, как Вам нелегко. Да и где теперь легко? Люди так мало понимают сотрудничество и не отдают себе отчёт, что значит Армагеддон, о котором они так много слышали. Эпидемия разъединения и раздоров и всякие другие эпидемии, до физических включительно, потрясают весь мир. Следовало бы, чтобы это было осознано членами Общества. ИМЕННО КУЛЬТУРНЫЕ ОЧАГИ В ТАКИЕ ВРЕМЕНА НЕСУТ НА СЕБЕ БОЛЬШУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, ИБО ОНИ, БЕЗ ПРЕУВЕЛИЧЕНИЯ МОЖНО СКАЗАТЬ, ЯВЛЯЮТСЯ СПАСИТЕЛЬНЫМИ ЯКОРЯМИ ПЛАНЕТЫ. Хотя и трудное, но великое время, когда лики выявляются и деятели, истинные деятели могут укрепляться сознанием, что они живут не среди мёртвого благополучия, но в живом потоке грандиозного переустройства. ПРОСИТЕ ЧЛЕНОВ ОТ НАШЕГО ИМЕНИ, ЧТОБЫ ОНИ СВЕТЛО ДЕРЖАЛИ ОЧАГ ОБЩЕСТВА. Ведь всё Учение и давалось для этого времени, чтобы люди нашли в себе силы противостать всему тёмному. Когда-то, в дни кажущегося благополучия, люди могли ДОПУСТИТЬ «РОСКОШЬ» ССОР, НО СЕЙЧАС КАЖДЫЙ РАЗДОР УЖЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПРЕСТУПНЫМ НАРУШЕНИЕМ РАВНОВЕСИЯ. Знаем, сколько силы духа нужно сейчас напрячь, чтобы удерживать равновесие, но в дни Армагеддона другого пути нет. К числу таких многозначительных актов принадлежит и Ваше сообщение о репатриировании, о переезде на родину родителей В.А.Шибаева. Итак, они нашли свою родину, впрочем, мы уже давно удивлялись и его странной и чуждой для нас ориентации, которая время от времени проявлялась в неожиданных суждениях. В его последних проступках нужно иметь в виду и эту ориентацию. А к ней прибавилась ещё и его совершенно фантастическая эпопея женитьбы. Можно бы сказать и многое другое. Вы спрашиваете о книгах. Пожалуйста, имейте в виду, что Пути Благословения были оплачены нами и потому не могут являться его собственностью. Так же, как и книги Зов и Озарение не могут быть его собственностью, ибо оплачены нами и Зинаидой Григорьевной, и потому издательство может ими распоряжаться. Книга Селивановой тоже не является собственностью В.А.Ш. Крайне удивило нас, что В.А.Ш. должен Алатасу 1500 латов. Хотелось бы знать, откуда могла произойти такая большая сумма? Если им были взяты от Алатаса книги из Америки на продажу, то должны быть налицо или эти книги, или же должен быть отчет об их продаже. Об этом мы ничего и никогда от него не слышали. Вообще, во многом были странности. Как слышим, теперь он занимается распродажей своего имущества, которое, несмотря на его жалобы на малое жалованье, он накопил в большом количестве. Слышим, что, кажется, он скоро уезжает из долины, но точно куда – никто не знает, в этом сказывается его врождённая скрытность, которой даже посторонние люди изумляются. Вы думаете, что он до Вас не доедет, пожалуй, Вы правы, но, по некоторым признакам, он и не собирался, и, может быть, называя Ваш город, он лишь высчитывал билет наиболее дорогого пути. Впрочем, раз он оттуда приехал, то мы и должны были оплатить стоимость его возврата. Вы пишете, что у Вас имеются какие-то дневники, переданные от г-жи Кезберг. Пожалуйста, сообщите нам, не есть ли это дневник Кардашевского? Что же касается до договора о «Бел», то просто его сожгите. Если у него имелись какие-то наши письма, то, пожалуйста, соберите их в один пакет и сохраните. Но эпизод с Алатасом нас чрезвычайно удивляет, ибо Иван Георгиевич как представитель Алатаса, вероятно, обеспокоен. К Алатасу имел касание только Гребенщиков, но о нём вообще ничего не слышно. Зинаида Григорьевна очень волнуется, не получая от Гаральда Феликсовича консульского энвойса[181] на посланные в Америку монографии. Без энвойса угрожает значительный штраф.

Горюем мы об усилении болей у Клементия Станиславовича. На некоторых органах рак неизлечим. Последние дни его должны быть окружены особым вниманием и бережностью со стороны его семьи и друзей. Такой человек, как он, вправе получить высшую любовную заботу. Конечно, мы понимаем, что общее ненормальное положение должно отзываться и на магазине, но опускать рук не следует. Могут быть использованы одни круги, а на их смену найдутся другие, а в особенности среди молодёжи. Не забывайте и быстроту многих перемен в армагеддонное время. О пишущем автоматически можно сказать, что всякая осторожность уместна. Ведь и в андр[еевском] кружке советовалось читать Учение, но Вы знаете, во что это превратилось. Из этого не следует, что Вашего знакомого нужно совершенно отогнать, может быть, он нуждается в укреплении, но Вы правы, не вводя его в Общество и не поощряя широкого приобщения к его ауре. Необходимо длительное и доброжелательное и очень зоркое наблюдение над жизнью этого человека. Вероятно, и г-жа Ренкуль будет осторожна и будет осведомлять Вас. Нам не очень нравится, что после визита и беседы с пишущим у Вас заболела голова. Это признак дисгармонии, и потому будьте зорки. Такая жестокая головная боль у нас всегда сопровождала посещение очень дисгармоничных людей. Допустим, что контроль его не так плох, но всё же, что же могут вынести члены Общества такого нового из этого общения, они, имеющие все книги Учения? Вместо молока они найдут воду. Храните мужество и доброжелательство с новыми друзьями, могут подойти и новейшие и более восприимчивые. Всего самого светлого.

Сердцем и духом с Вами,

Е. и Н. Р.

_______

 

Предисловие к переписке 1940-го года

Ещё в 1938 году Н.К.Рерих вместе с семьёй хотел вернуться в Россию, однако в получении визы было отказано. Тогда Николай Константинович обратился в Латвийское общество Рериха с просьбой получить визу через советское полпредство в Латвии, причём любой ценой.

Выполнить эту просьбу взялись Гаральд Лукин и Иван Блюменталь, имевший связи в советском полпредстве. У них потребовали издать от имени Общества альманах, в котором были бы статьи о Сталине, о мощи Красной Армии, о событиях на озере Хасан и другие материалы подобного рода, – готовилась почва для ввода советских войск в Латвию. Г.Лукин и И.Блюменталь вынуждены были идти на компромисс: с одной стороны, Общество было вне политики, с другой, необходимо было решать вопрос с визой. Рихард Рудзитис и другие члены Общества в детали плана не посвящались.

В Обществе начались недоразумения. Решающим моментом во всех последовавших событиях 1940 года стал Рождественский вечер. Р.Рудзитис так описал произошедшее в своём Дневнике:

«Этот год в моей жизни самый трудный. Год великого испытания. Год величайшей ответственности. Этот год начался с Армагеддона. На Общество нахлынула волна смущения. Куда оба друга в своём фанатизме хотят завести Общество?

Вечер 24 декабря в Обществе! Вокруг этого вечера происходила такая борьба, но теперь уже не знаю, не была ли эта борьба величайшей мистификацией. Блюменталь когда-то подчеркнул, что его друзья [из советского полпредства] будто бы следят за нашими вечерами по четвергам, что один их товарищ даёт им свои отзывы, поэтому Иван посоветовал делать их «по сознанию», без эзотерики. Такими и были вечера прошедшей осенью, на темы Этики или Культуры. Но здесь и возникла неясность с этим Рождественским вечером. Мы с Драудзинь договорились, что вместо традиционной молитвы она начнёт с параграфа из Учения и т. д. Блюменталь за день позвонил и сказал, чтобы делали «без сентиментальности и причитаний». Но уже нельзя было всю программу изменить. Нельзя было и предвидеть, что каждый будет говорить. Где они были раньше, когда этот вечер мы обсуждали в старшей группе?! Уже до начала вечера я почувствовал в Гаральде большое возбуждение. Друзья не хотели, чтобы был поставлен Портрет Учителя, но так как многие пришли с цветами, поскольку не были предупреждены об изменениях, то я всё-таки поставил. Я всё время волновался, поскольку чувствовал злость обоих друзей. И, наконец, через несколько дней пришлось выслушать от них самые тяжёлые упрёки: друг Блюменталя на второй день был у него и рассерженно сказал: «У вас тут всё старое, а раз так, то пусть ваш Рерих сидит в своих Гималаях». Значит, весь этот вечер будто бы скомпрометировал всё дело приезда Рериха, всю прогрессивную добрую славу в глазах друзей Блюменталя! Я тогда полностью понял огромное волнение Блюменталя и Гаральда, и сам опечалился. Оказалось, что мои стихи о молчании сердца посчитали выражением пацифизма, цитаты Валковского из Надземного –- совсем превратно – направленными против Р[оссии]. Самую большую бурю будто бы вызвала «гитлеровка» Ведринская, выступившая с молитвами сверх установленной программы. (Драудзинь, отвечавшая за вечер, утверждает, что она выступала с разрешения самого Блюменталя!) Также отрицательное впечатление оставили дети и т. д. Хотя Буцена, который в своей речи произнёс молитву, но в последнее время стал их другом, ни в чём не упрекнули. Праздники прожил спокойно, ничего не зная о вызванном волнении. В четверг, 28 декабря, в старшей группе я как раз читал Надземное, когда вошёл Гаральд, возбуждённый, встал у своей скамейки и остался стоять, хотя я просил его присесть. По всему его боевому виду я понял, что будет какой-то взрыв.

<...>

На другой день я говорил с Блюменталем по телефону, и 31 декабря, утром, пошёл к нему домой, в Межапарк, где у нас троих было заседание. Уже при входе в его дом я почувствовал что-то ужасное. Оба они были чрезвычайно раздражены, говорили на повышенных тонах. Блюменталь предъявил мне ультиматум. Так как для его переговоров с друзьями [из полпредства] Рождественский вечер – огромная ошибка, то ему остаётся использовать все средства, чтобы спасти положение. Теперь остаётся: или мне сейчас уйти с должности председателя и ликвидировать Общество, потому что уйти мне одному из-за разных обстоятельств было бы трудно. Или ликвидировать группы Валковского и Драудзинь, и сместить их с должности руководителей. Валковского за его противостояние. Единственная вина Драудзинь в том, что она когда-то шепнула на ухо Блюменталю вопрос о ф[инских] событиях: они чрезвычайно волнуются, как бы кто-нибудь не подумал, что Россия с этой войной хоть в малейшей степени сделала ошибку. И все обвинения против Валковского также основаны на недоразумениях. Я подробно описал это в своих письмах в Индию, посланных и непосланных, потому не хочу повторяться» (1.01.1940).

Рудзитис искренне верил, что речь идёт только о наведении культурных мостов в Россию, что нужно быть «вне политики», что Елена Ивановна и Николай Константинович «против политики». Не исключено, что Лукин и Блюменталь пытались как-то объяснить свои действия, но, очевидно, безуспешно. Рудзитис в жизни был настоящим идеалистом, он сильно страдал, но ничего не понимал. Из Индии приходили письма: «Гаральд прав». Елена Ивановна писала о мудрой целесообразности, что нужно быть не «вне», а «поверх» политики. Лишь через некоторое время Рудзитис смог понять, что руководило поступками друзей.

Как мы знаем, альманах был издан, но все старания оказались напрасными, визу для возвращения семьи Рерих в Россию получить не удалось. Впоследствии, 20 сентября 1940 года Рихард Рудзитис записал в своём Дневнике: «Но если Ветров [3-й секретарь полпредства. – Ред. ] обманывал и до Сталина не дошла информация о Н.К. Рерихе. Гаральд и Блюменталь так думали, но боялись спросить, послано ли правительству. Так в руках маленького чиновника была судьба всей эволюции. Пусть и так, задание должно быть исполнено стопроцентно правильно, всё другое должно оставить в руках судьбы. Оба думают, что если бы Н.К.Рерих был в России, возможно, до войны бы не дошло. Но Гаральд сам несколько раз теперь говорил, что Н.К.Рерих сам попал бы в руки НКВД».

 

1940