Рихард Рудзитис Елене и Николаю Рерих. Дорогие Елена Ивановна и Николай Константинович.

Рига, 12 марта 1939 г.

Дорогие Елена Ивановна и Николай Константинович!

В четверг, 9 марта, у нас было общее годовое членское собрание. Весь старый состав правления остаётся прежним (К.Валковский, Гаральд Феликсович, Фёдор Антонович, О.Мисинь и я). Как я уже писал, новые статуты предвидят ещё и 6-го члена в правлении, им мы выбрали, как и предвидели, г-жу Драудзинь. Александр Иванович и Клементий Станиславович остаются по-прежнему кандидатами. Из членов правления желаем избрать более тесный нуклеус, куда пригласим и Ивана Георгиевича. Встретимся почаще для обсуждения не только административных дел, но и моральных вопросов. Для выработки трудового плана мы раздали всем членам анкету (теперь у нас всего 119 членов, включая кандидатов). На следующих заседаниях обсудим полученные обратно анкеты, а также выработанный мною внутренний устав и пр. Изредка ко мне в библиотеку заходит и Карл Иванович, также пришёл и в день собрания, чтобы внести членскую плату. Также на собрании увидели г-жу Иогансон, которую, кажется, несколько лет не видал. В новые статуты в министерстве ввели параграф, что члены, не внёсшие членскую плату за прошедший год, автоматически исключаются из Общества. Так что видно, что Карл Иванович и Иогансон всё же пожелали остаться в Обществе, хотя и не являются сюда.

22-е и 27-е февраля, когда был прочтён мой реферат о Братстве Св. Грааля по научным источникам, явились торжественными и важными днями для нашего Общества. Ведь в сущности это было первое открытое наше выступление, здесь был дан первый намёк о нашем сопричастии к эзотерическому знанию. Всё время сознавал также всю большую ответственность, ведь в первый раз говорилось и доказывалось существование Братства! Свой реферат я выстроил в логическую систему, особенно в первой половине, где упоминал европейские источники, начиная с легенд и кончая полуисторическими и историческими данными (Пресвитером Иоанном и Аполлонием Тианским). Во второй части, которая была прочитана 27 февраля, я приводил места из Библии, Рамаяны и Махабхараты, книг Н.К. и Юрия Николаевича, Криптограмм Востока и пр., и в самом конце реферата, после того, как привёл главные мотивы, почему Братство скрывало своё местопребывание, я упомянул, что первой, кому было разрешено поведать открыто о Братстве, была Блаватская и что её труд продолжает новое Учение Живой Этики. Конечно, я подробно об этом не говорил, но дал лишь намёки. Также слово Шамбала по возможности старался заменить словом Братство, ибо знаю: с теми понятиями, что можно упоминать в книгах, надо обращаться осторожно, когда на вечере могут быть и просто любопытствующие. В тот вечер думал: пусть Владыка простит мне, если где не сумел дать лучшую форму своему сердечному звучанию и если где не соблюдал также самого чуткого такта. Пошлю реферат Вам, если кто-нибудь из членов возьмётся перевести его по-русски. На каждом вечере присутствовало больше 150 гостей, в том числе и несколько общественных деятелей, присутствовал и директор Янсон, которому мы благодарны за перерегистрацию Общества. Читала наша г-жа Аринь, бывшая актриса, я очень рад, что она сумела прочесть реферат с убедительной простотой, ясной дикцией и вдохновением.

Теперь, после перерегистрации Общества, не убоимся иногда и открыто сказать о своих идеях, конечно, в рамках чутко культурных, избегая всякой сектантской узости и односторонности. Приготовляю следующий свой реферат о понятии Учителя и ученика – понятии, совсем чуждом западному пониманию. Через неделю, на вечере с гостями, у нас выступит писатель и бывший редактор Jaunakas Zinas Янис Карклинь с докладом об Атлантиде с научной и эзотерической точки зрения. Он недавно издал книгу стихов – Беседы с Божественной Матерью и Легенды о Христе – в эзотерическом духе, – лишь недавно я узнал о перевороте его миросозерцания в эзотерическую сторону. Он присутствовал также на моём докладе.

13 марта

Эти дни находился под впечатлением Вашего письма о Маркове, его проступок меня глубоко поразил. Наконец, сегодня вечером был у меня Марков, и целых три часа я слушал исповедь его души. Когда я впервые познакомился с ним, мне нравилась в нём его устремлённость, и прямолинейность, и искренность, и то, что он сознавался также в своей грубоватости и пороках, хотя мы на них и не останавливались. Прошлой весной мне удалось ликвидировать недоразумения между ним и Мисинем, Марков работал у последнего при постройке одной станции, и Мисинь осветил нам его в несколько негативном свете. Но оказалось, что его отзывы основывались главным образом на недоразумении. Потом Марков приезжал изредка ко мне в связи с составлением своей «симфонии». Он говорил, что использовал для составления её каждую свою свободную минуту, даже езду на трамвае. И эта «симфония» его наконец привела к г-же Либерт. Муж последней служит на пароходе, и она живёт одна со своей дочерью и, между прочим, занимается массажем. Она пишет на машинке, и Марков давал ей переписывать на машинке свои темы. Тогда постепенно и загорелись их взаимные чувства.

Пишу Вам всю эту историю, как мне передал её сам Марков, и я не мог не верить в его искренность. Хотя и тяжко и грустно касаться всех этих мелочей, но всё же хочу Вас познакомить также с точкой зрения Маркова. Притом то, что он мне открыл, как он меня уверял, не знает ни его супруга, ни кто-либо другой.

Марков уверял, что флирта у них не было, что он почувствовал лишь «истинную любовь», так как «с сердцем совладать не был в состоянии». Это и является «первой его любовью», так как женился лишь по симпатии. Но он уже давно дал себе обещание исполнить свой долг по отношению к своей семье и отказаться от Либерт, хотя и чувствует, что «сердце его не потухнет». За ним следила один наш член Ши-я, которая и донесла его супруге. Кроме того, супруга его нашла в его портмоне письмо Либерт, которое в сущности было не письмо, но лист её дневника, он этот лист сам взял у неё. Письмо это привело его супругу в ужас и последовал открытый скандал (услышали даже соседи), она хотела тотчас же оставить семью и убежать к отцу. Тогда он стал уверять её в своей любви к ней, чтобы пощадить семью. Он признался, что это был обман, но в возбуждении думал, что это единственный выход, как успокоить взволнованную супругу, притом он сознавал, что и супругу свою любит, но «по-своему», как друга. Про свои истинные чувства к Либерт он так и не открыл супруге, так как был уверен, что она тотчас же уйдёт из семьи, ибо всё время ревнует. Она, между прочим, поставила ему «ультиматум» до Пасхи – сказать ей, любит ли он её или нет? Он мучился – если скажет правду, она оставит детей и его, но скрывать правду тоже нельзя. Сам Марков и посоветовал Баруну написать Вам, но он надеялся, что тот, перед посланием Вам своего письма, даст ему его прочесть, но Барун этого не сделал. Супруга, укоряя, прочла ему некоторые места из Вашего письма к Баруну (что я получил письмо от Вас, я, понятно, не упоминал). Таково свидетельство Маркова.

Понятно, самое гнусное и пошлое жить в неправде, и если супруга его друг, то кому же раскрыть свою душу, как не своему другу? С другой стороны, если это даже «чистая любовь», то он уже в самом начале должен был бы погасить её пламя, начиная уже с первых мысленных ассоциаций, ведь у него же семья. Поразило меня, когда он сказал, что само это его чувство к Либерт не вызывает в нём раскаяния, в то время как другой на его месте пережил бы адские муки. Мы много говорили о чувстве долга и ответственности, о категорическом императиве[131], о необходимости самопожертвования ради своих ближних, о величайшей ответственности тех, которые прикоснулись к Учению Огня и знают Учение почти «наизусть», и он во всём соглашался со мною. На его уверения «в любви» я возразил, что он ведь уже не первой молодости, что и это чувство со временем можно трансмутировать в самоотказе, в напряжённом труде на общее благо и в сознании своего долга. Он обещал не встречаться с Либерт и всеми силами стараться восстановить свою семейную гармонию и не забывать никогда о своём долге. Он порою даже плакал, и, конечно, у меня не было причины не верить в его искренность. Жаль его супруги, хотя и мало знаю её, но она показалась мне симпатичной, хрупкой, чистой, хотя и несколько детской душой. Я написал письмо Баруну и просил его прислать мне копию письма Либерт, чтобы получить представление о ней. После получения письма поговорю и с нею, ибо возможно, что она ещё меньше сознаёт свою ответственность. Она одна из самых младших наших членов, но у нас получилось приятное впечатление от неё, тем более, что она стремилась работать и на пользу Общества; к 24 декабря прошлого года мы даже решили, по предложению К.Валковского, в группе которого она состоит, выдать ей Портрет, который выдаётся обыкновенно лишь испытанным в устремлённости членам, и даже некоторые из более старших его не получили. Но теперь с сожалением вижу, что мы слишком поторопились, потому тем более хочу искренне поговорить с нею, и если она почувствует себя недостойной, пусть вернёт Портрет. Впредь будем осторожнее.

Мне очень, очень жаль, что Барун обратился к Вам и обременил Ваше сердце новой ношей. «Даугавпилцы»[132] ведь мало знают духовную традицию нашего Общества, так как приезжают к нам редко, а также редко обращаются. Но хочу установить с ними более тесное сотрудничество и вести более частую переписку, а порою посылать в Даугавпилс кого-нибудь из старших членов.

14 марта

Хотел сегодня окончить и отправить это письмо, как получил только что длинное письмо от г-жи Марковой. Она узнала от своего мужа, что я назначил с ним свидание, поняла, с какой целью, и написала мне. Был рад читать её чуткое письмо, многое что оно осветило мне в ином свете. Теперь могу судить, что Марков умалчивал кое-что или даже несколько искажал правду для того, чтобы оправдаться. Мне очень не понравилось, что он, хотя и, может быть, того не хотел, несколько умалял свою супругу. Так, мне показалось непростимым, что у матери могла явиться мысль оставить своих детей, даже в возбуждении ревности. Но г-жа Маркова пишет, что она была готова уйти от Маркова с детьми к отцу, если он действительно любит Либерт, чтобы не воспрепятствовать его счастью, что именно из-за детей не может покинуть семью. Далее, были случаи, что «любовь» Маркова перешла границы «платонизма» («поцелуи»).

Тронуло меня, как г-жа Маркова в конце своего письма просит – «не судите очень строго моего мужа, я знаю, что он всем сердцем предан Учению. Но кто из нас, людей, не ошибается? Он очень больно переживает происшедшее... Не судите и г-жу Л. очень строго. Она, видно, очень несчастлива в своей личной жизни».

17 марта

На другой день получил письмо от Либерт. Было весьма мучительно и жутко читать каждую его строку. Простите, что посвящаю Вас во все эти подробности. Посылаю Вам копию этого письма – этого документа искажения основ Учения. Здесь упрёк и мне, что я поощрял торжество узкой самости, предложив Маркову не встречаться с Либерт, пособлял разрушить их мечту.

Вчера получил от Баруна копию злополучного письма Либерт, которое было послано и Вам (Вы, должно быть, поняли, что «гость» – это её муж), а также целую вереницу всех весьма длинных писем г-жи Марковой к своему отцу. Трагедия доброй души. Прочитав эти письма, я навестил саму Либерт. Чувствовалось в ней, что она пережила много душевной муки и страдания. Она утверждала, что её взаимоотношения с Марковым основываются на чистой любви и на мечте о самом лучшем, о сотрудничестве для общего блага, что люди их мечту и чувства не понимают и обливают грязью, что они сходились, влекомые инстинктивной симпатией, а отнюдь не похотью, их мечта была служить общему благу и т.д. Но всё же, сколько я ни говорил с нею, сколько ни углублялся, я не совсем мог понять её психологию, её подход ко всему переживаемому. Если они были бы в 20-летнем возрасте и без семьи, то я вполне понял бы их. «Я не считаю наши чувства преступлением, – сказала она мне, – ибо они чисты; разве любовь есть преступление?» – Не любовь как таковая, но разрушительное нерадение к страданиям другого, но забвение своей ответственности и своего долга, ответил я.[133] Она призналась, что чувство ответственности не оставляло их и мучило (ведь у неё самой тоже дочка), при встречах они постоянно анализировали свои чувства и положение и вопрос их семей. Но ведь самым простым было бы прекратить эти «мучения» сразу и в самом начале. Либерт спрашивает: разве это принесёт пользу, если мы теперь больше не будем встречаться, ведь гармонии в семье Марковых всё равно нет, притом его супруга относится грубовато к своему мужу и пр. Но была ли гармония в ней до Вашего знакомства с Марковым? – Ответа не последовало. Много говорил ей о самоотречении и жертве, что Учение возлагает совсем иные, более ригористические[134] мерила, чем обыденная «мораль». «Если скажете, я исполню и не буду встречаться с ним», – отвечала она. «Но разве я должен подсказать Вашему чувству долга, разве я должен даже приказывать? Вы сами должны осознать и сами решить, ведь это Ваша свободная воля и Ваша карма». Наконец спросил: при получении Портрета, считали ли Вы себя достойной? – «Моя совесть была чиста по отношению к моим чувствам, хотя мучило отношение к семье».

Сознаю, порою моё отношение было сурово, но уверен, что наша вчерашняя встреча послужит ко благу. Но жаль и её, хотя сердце болит.

Кончая об этом грустном эпизоде, обращаюсь к Вам с просьбой – не можете ли Вы для второго тома Писем написать хотя бы небольшое письмо о принципах брака, это явилось бы внушением тем, кто постоянно ссылается на Ваши письма и на Учение.

На днях ко мне явился Дергачёв из Даугавпилса и преподнёс Обществу полный Указатель к темам Учения. Я очень обрадовался, так как наши члены успели лишь частично исполнить этот труд. После некоторой проверки труда Дергачёва, возможно, дадим переписать литографически в нескольких десятках экземпляров для членов. Дергачёв представил темы в алфавитном порядке и отметил соответствующие параграфы или страницы. Он работал два года, до 8 часов ежедневно. Один экземпляр он обещал послать и Вам. Зильберсдорф сообщает о нём, что хотя он и увлекается Учением, но не изжил ещё догматическую церковность и из-за трений с женой избегает посещения собраний по Учению в Даугавпилсе.

Какие безумия совершаются в мире. Вчера на собрании прочли статью Н.К. о «продаже душ», как будто сочинённую именно вчера.

Монография наконец-то увидела свет – пошла в цензуру 8 марта. В тот день я собирался ответить г-же Рынкевич, которая прислала деньги за монографию, что ей придётся подождать ещё несколько дней, так как по техническим обстоятельствам книга задержалась, как вдруг мне сообщают, что пришла из цензуры монография! Пусть Гаральд Феликсович когда-нибудь напишет историю мученичества этой книги. Знаю, что она покорит многие сердца. Гаральд уже разослал 300 реклам по Латвии, но опасаюсь, принесёт ли пользу такое обращение к неизвестным лицам. Гаральд Феликсович уже послал Вам статью Пильского, намереваемся обратиться также к латышским критикам, но мало надежды, что и латышские газеты поместят отзывы, так как монография на чужом языке.

О картине Н.К. мы узнали, что она пока находится в кабинете президента. Понятно, картина эта будет постоянно вдохновлять президента к возвышенным мыслям и возвышенным действиям.

Вайчулёнис всё ещё страдает. Даже его великое терпение и сила воли как бы истощаются. Мы в старшей группе решили каждый вечер в 9 часов посылать ему наши благие мысли. Я советовал пить воду лития и соду, но дочь его говорила с врачом, который не советует это делать. Ещё сохранились порошки л., приготовленные Феликсом Денисовичем.

Получил письма Е.И. от 18 и 24 февраля, сегодня также от 8 марта. Также письма Н.К. до 43-го и его статьи.

Шлю Вам мои самые сердечные и преданные мысли.

Искренне Ваш,

Р. Рудзитис

По письму Е.И. от 8. III могу судить, что ещё не получили моё большое письмо от 14–18 февраля. Спасибо за присланные деньги, но в письме я упомянул, что имею ещё остаток от прошлого года. Сердечное спасибо за приветствие к 24-му. Разошлю адресатам. Недостающие листы Писем будут отпечатаны лишь на днях. А.Каменской послали 5 комплектов Тайной Доктрины. С.Рынкевич прочла реферат о Н.К. 15. III.

_______