Рихард Рудзитис Елене и Николаю Рерих. Дорогие Елена Ивановна и Николай Константинович.

Melluzi,

Rigas Jurmala, 18. VII. 1939 г.

Дорогие Елена Ивановна и Николай Константинович!

Гаральд Феликсович дал мне прочесть письмо Е.И. к нему от 14 июня. Радовался Совету. Совет является поддержкой и для меня, ибо я не раз уже говорил об осторожности и соизмеримости. Но не хочется и надоесть, чтобы не огорчить. Ибо рад я его огненному энтузиазму и жертвенности и, понятно, хочу поддерживать и его самодеятельность. Но и для самостоятельности есть своя граница – сотрудничество. Г.Ф., можно сказать, индивидуальность, которая привыкла к более самостоятельным действиям. Но с другой стороны, именно при частом совместном обсуждении можно проявить и больший такт, и лучшую осмотрительность.

В последнее время мы занялись собиранием картин, прежде всего работ местных художников. Собраны уже картины 40 латвийских художников (вместе с раньше купленными). Сознаю всю чрезвычайную ответственность такого выбора картин для музея. Ведь это строительство для будущих поколений. Обычно таким делом заведует целая комиссия. Но понятно, в данном случае, если просить в дар, то гораздо удобнее это сделать одному-двум, так сказать, «по-дружески». «Импресарио» Г.Ф. служил Юпатов. Порою с ним отправлялся Г.Ф., изредка и я, двух художников я посетил вместе с Г.Ф. и т.д. Юпатов является к Г.Ф. почти ежедневно, советуются о художниках и пр., иногда Юпатов к художникам отправляется и один. Так как я проживаю на взморье, то не мог уследить за всем, но вновь и вновь лишь очень просил Гаральда не посылать Юпатова одного туда, где выбор картин нам заранее не известен. Ведь, в сущности, нелепо, если один человек, притом не духовный, совсем не понимающий наш дух, несёт всю ответственность за выбор картин. Притом я убедился, что и его художественная оценка порою странная, что если он отправляется один, то нередко, по моему пониманию, приносит и неудачные работы. И даже при отличном выборе никогда нельзя знать, не прошёл ли он мимо картины более подходящей для нашей коллекции. Потому не раз было больно, когда, приехав в Ригу, видел, что Юпатов снова куда-то пошёл один. Указывал Гаральду Феликсовичу в ответ на его возражение о неимении свободного времени, что не к чему спешить, ведь до осени мы уже и так успеем навестить всех художников, притом по мере возможности и я приму участие. Моё искреннее желание, чтобы наш музей не был холодным складом картин, но являлся сокровищницей культуры духа, чтобы в нём витала искра духа, которая встречала бы всех посетителей истинной радостью Прекрасного. Моя мечта дать хоть отражение Музея будущего, истинного Музейона – синтеза духовных ценностей, но как это возможно, когда сами художники являются людьми настоящего, если даже не прошлого времени. Редко можно встретить художника, у которого кроме художественного таланта имеется также духовная звучность и широкий культурный ум. Картины в нашем музее дадут также известный тон нашему трудовому ашраму. Ведь среди всех этих картин будут происходить собрания наших групп. Не знаю, которая из них порадовалась бы поселиться в комнате, где были бы вывешены, например, все привезённые из Парижа картины. Я когда-то спорил с Юпатовым об «искусстве для художников» и искусстве для нового сознания. Но моя радость та же, что и радость Г.Ф., и в общем наши «вкусы» совпадают.

Теперь, говоря о качестве собранных работ местных художников, можно сказать, что процентов на 80 они хороши, некоторые более посредственные работы возможно будет ещё обменять. Больше всего нас радует, что, по закрытии большой государственной выставки в июле, удалось получить с неё четыре лучших работы, которые нам с Гаральдом Феликсовичем больше всего нравились и которые не были проданы, – получить за сравнительно небольшую плату. Среди латышских художников большая часть пейзажистов, но у нас набралось также довольно много жанровых.

При магазине Государственной типографии в Риге открылась постоянная выставка графики (главным образом офорты), где выставляются в продажу за умеренную цену прекрасные небольшие работы. Это в наших обстоятельствах совсем новое и знаменательное явление. (Есть ещё постоянная выставка картин при правительственном магазине Zemneka domas [159],но она находится в квартире одного общества и потому не совсем доступна, и картины почти все пейзажи и – посредственные.) При открытии выставки советовалось для подарков выбрать хорошие художественные работы вместо часто совсем ненужных вещей, как хрустальные вазы и пр. Заведующая выставкой моя знакомая, так что я порою захожу туда, намечаю работу, которая мне особенно нравится, и веду переговоры с художником, так уже получил несколько прекрасных жанровых картин для музея. Со временем комнату в музее придётся посвятить графике. Также и сам Юпатов щедр, он желает подарить несколько своих вещей. В Истории латвийского искусства он отмечен как «церковный художник», но религиозных тем у него мало, нередко странным образом он любит рисовать Саломею[160] и пр. В Юпатове нам нравится его усердное, преданное отношение к делу, простота и необидчивость. Сколько его ни «бранили» за парижскую поездку и пр., критиковали некоторые из отобранных им картин, просили обменять, он никогда не высказывал своё огорчение, скорее – печаль. Но всё же есть некоторая скрытность в нём. Притом при трудном материальном положении (у него есть семья) он надеется на известную поддержку со стороны Гаральда Феликсовича. С некоторыми молодыми художниками он хорошо знаком. Также и те художники (из молодых), к кому мы обращались вместе с ним, относились к нему почтительно как к художнику.

Иван Георгиевич опечалился, что Бенуа запросил обратно те 4 картины, которые Юпатов привёз для продажи и которые И.Г. обещал купить. И.Г. даже поставил их на паспарту и в рамы. Он заподозривает тут отчасти Юпатова. Я же таким исходом дела даже доволен. Хорошо было бы лишь, если Бенуа согласился бы обменять подаренную картину на одну из четырёх, так как, по нашим соображениям, подаренная совсем не годится для нашего музея.

Собирание картин послужит и в том отношении нам на пользу, что те художники, которые дали нам свои картины, так или иначе почувствуют себя с нами связанными, и у нас установится со временем известная кооперация, особенно с молодыми художниками. Посещая музей, они пригласят и других с собой. Кроме того, они имеют монографию, и даже противники Н.К. почувствуют влияние его возвышающей творческой мощи.

Много, много думаю и о Г.Ф., именно из-за любви к своему другу хотелось бы, чтобы его развитие утверждалось всё скорее и всё шире. У него ведь такие способности и путь верховный перед ним. Знаю, как и Драудзинь с материнской любовью хотела бы во всём пособить. Г.Ф. – очень темпераментная, пламенисто-порывистая, порою нервная натура, и по отношению к нему в сотрудничестве я должен был выявить много-много терпения. Вы знаете, в своих суждениях о других он нередко забывает тональность: или хвалит кого, или же порицает, хотя иногда тотчас и сожалеет. Нередко приходилось в его характеристиках на 50% убавлять. Но члены именно ему скоро и прощают. С другой стороны, радуют его воодушевление и чувствознание. Хотелось бы, чтобы Г.Ф. «врос» больше и в наше правление. Из членов правления он ближе подружился лишь с четой Мисинь (а также с Клементием Станиславовичем). Понятно, нередко и «стихии не совпадают», но всё же... Например, я высоко ценю г-жу К. Драудзинь, как духовного человека и как воспитательницу своей группы. И К.О.Валковский может дать свой совет, хотя бы в административных делах.

Наш «нуклеус» (трёх) касался до сих пор главным образом лишь внешней деятельности нашего Общества. Но для внутренней жизни Живой Этики нужна и более широкая кооперация, более широкий нуклеус. Хотелось бы исключить именно из правления хоть малейшую искру разъединения. Надеюсь, что, например, и Ф.А.Буцен больше врастёт, он также растёт и гармонизируется. Потому хочу осенью снова предложить регулярные заседания правления, как было в позапрошлом году, скажем – два раза в месяц в определённые дни. Разные дела в связи с Обществом мы порою обсуждали также в старшей группе, но некоторые члены высказывали желание, чтобы старшая группа была посвящена главным образом Учению. Болею порою мыслью: как умножить в Обществе единение, сердечность и дружественность. Столько членов ещё не знают друг друга, встречаются как чужие. Многие молодые не познакомились ближе со старшими, и наоборот. Много идей и переживаний мне дали полученные от членов анкеты. Придётся ещё раз напомнить о нашей традиции руководства руководителями групп, а также подумать о более точном методе испытания вновь поступающих, ведь сразу же невозможно принять в Общество. Иных желающих поступить в группу мы даём некоторым членам на обучение и «испытание». О готовности некоторых можно уже сразу почувствовать, в то время как некоторые даже из многолетних членов до сих пор остались для меня загадкой. Всё же в долгом совместном сотрудничестве выявляются окончательно все склонности и навыки. Среди старших членов недостаточно помощников, приходится постоянно взор обращать к молодёжи. Но и там мало окончательно установившихся. «Сверкающих вечной молодостью духа», подвижных, широко культурных умов – сколько таких?

Хотя высоко ценю подвижность духа в сотруднике, всё же вижу, что для успешного и созвучного сотрудничества абсолютно необходимо также, чтобы в сердцах сотрудников был начертан канон «Господом твоим»: искренняя терпимость и внимание к мнению другого человека, терпение даже к его мелким недостаткам, если он культурно полезное лицо и уже борется со своими недостатками. Так прекрасно пишет Е.И.: «Сотрудничать с людьми очень нелегко и к каждому нужно найти свой особый подход». Так и с одним приходится встречаться решительно, со вторым – мягко, с третьим – с улыбкою.

Теперь о последних письмах Н.К. (от 29.VI и 5.VII). Кто-то из наших друзей писал Вам об охлаждении Аншевиц к культурным заданиям. Но Аншевиц никогда и не проявляла интереса к магазину, потому и нельзя было видеть в ней охлаждение. По решению и просьбе её отца и других сотрудников, она дала магазину лишь своё имя, так как из-за семейных дел и уроков пения не могла всю себя посвятить магазину. После случайной ссоры Г.Ф. с ней, он предложил переменить название магазина, мы этот вопрос обсуждали уже весной, но решили отложить до осени. В то время мы и наводили справки о юридических основах кооперативов, акционерных обществ и пр. и находили, что все они пока нелегко осуществимы. Аншевиц вчера приехала ко мне и сообщила, что она потому решила предложить нам скорее переменить название, что знала, что мы принципиально уже обсуждали этот вопрос, притом она собиралась искать себе службу. Но теперь её семейные обстоятельства так устроились, что ей и не надо поступать на службу, она и сама понимает, что совсем неудобно менять название магазина и пр. Теперь о её духовном устремлении – я основывался главным образом на свидетельстве её отца, когда писал о ней Е.И., кажется, полтора года тому назад. (Не только я, но и Г.Ф. и И.Г. в своё время были прекрасного мнения о ней, иначе не согласились бы доверить ей магазин.) Отец восторгался, между прочим, и её видением Великого Владыки, когда она ещё не была в Обществе и совсем не видела Портрет, его ей лишь после видения показал отец. Я лично с ней довольно мало встречался, к Обществу, вне регулярных заседаний, она относится довольно пассивно, но такова и большая часть других наших членов. По крайней мере, я пока ни в чём не мог убедиться, чтобы она отходила или охладела к Обществу или Учению. В своём последнем письме, которое Вы получите через несколько дней, И.Г. занялся неблагоприятной задачей пророчества, но ведь неизвестно, что может случиться и со многими другими, когда они вступят на стезю радикального испытания. На меня она производит приятное впечатление как человек, но очень хочу узнать её поближе и наведу справки, прежде всего, у руководительницы её группы Ольги Николаевны Крауклис и др. Как я сообщил Вам, Абрамович уехал из Общества на свою частную квартиру, вместе с тем из Общества исчезнет и дух разлада, который был некоторое время между ним, его супругой (не членом Общества) и другим нашим членом г-жой Стрекаловой. Кто из них больше виноват, не хочу здесь разбирать, но по крайней мере атмосфера теперь очистилась. В своё время Абрамович не мало пользы принёс Обществу в распространении книг, а также содержал в опрятности помещение и пр. Он также рассылал все книги в Швецию, между прочим 50 экземпляров Общины, из которых ни один не вернулся, может быть, и потому, что не были посланы заказным. Он так увлекался, например, запаковкой книг и пр., что порою даже не являлся на общие собрания (странная несоизмеримость!). В его отчётности, с одной стороны, известная кропотливость, с другой – и наивность. Г.Ф., должно быть, упоминал и о небрежности в известном случае, об этом полнее судить можно будет, когда будут окончательно сведены его старые счета. В последнее время, когда дело распространения книг перешло в ведение магазина, он ничем не выявил себя.

Стрекалова, которая приютилась в Обществе в маленькой комнатке, старая, болезненная дама, старается услужить чем-либо, мы часто употребляем её в роли «посыльного», она переписывает и на машинке и пр. Но она не в состоянии постоянно чистить все комнаты, с другой стороны, нужен знаток латышского языка, который мог бы постоянно отвечать по телефону на разные запросы и пр. Мы раздумывали, не принять ли в Общество кого-нибудь из молодых устремлённых членов-мужчин, но теперь все комнаты будут заняты картинами, и просто не останется лишнего помещения. Но этот вопрос разрешим осенью.

Виктор Третьяков человек культурный, но И.Г. полагает, что у него «эмигрантское настроение». Кроме статьи о русской монографии, помещённой в журнале, он обещал написать также об английской монографии для Сегодня; так как английским языком не вполне владеет, я дал ему русский перевод Конлана; но прошло уже больше месяца, а он не сдержал слова! Я ещё не успел его в Риге отыскать. У него есть и художественная студия, ученики хвалят его как педагога. Видали и его картины, неважны. Кроме того, он – художественный и литературный критик, поэт и переводчик латышских стихотворений и, наконец, являет особенную любовь к музыке, будучи и сам певцом. Он обращался ко мне несколько раз с предложением устроить в нашем музее вечера, посвящённые годовщине Мусоргского и Чайковского, предлагая свои услуги и знакомства. Мы решили вечер Мусоргского отложить на октябрь, так как не могли достать лектора, который прочёл бы о Мусоргском.

Теперь о нашем книжном деле. Всматриваюсь во всю широчайшую ширь Грядущего. Уже Феликс Денисович нередко беседовал со старшими, чую также по Криптограммам [Востока] и многому другому. Снова прочёл в Чаше Востока: «Новые идеи должны быть насаждены на новых местах» и пр. Это можно более чем кстати отнести и к теперешнему моменту. Потому радуюсь книжным делам. Совершается абсолютно необходимое. Вполне уверен, что монография найдёт свой широчайший путь, хотя и ответа пока нет. Также уверен, что в книжных отношениях наш друг даёт правильное, самое необходимое освещение.

О новых сознаниях и я всю жизнь мечтал. Но теперь наступает время магнитной встречи их. Теперь сдвиг сознания по всему миру идёт самым быстрым темпом. И мы должны быть в фокусе этого сдвига.

И.Г. мне сообщил, что неделю тому назад написал Вам о нашем разговоре относительно магазина. Я не был ещё во всех подробностях осведомлён о представительстве, потом выяснил. Хочу дополнить и своими строками. При нашем разговоре я, в сущности, имел лишь один совет: бережность и осмотрительность, этого не забыть и при представительстве. Я не мог согласиться с убеждением И.Г., что Общество и магазин – две совершенно различные вещи. Юридически да, но ведь каждый знает, и тем более те, которые пожелают узнать, что это магазин Общества. Странно так ссылаться на совершенную независимость, когда сам И.Г. цитировал мнение Раппа. Потому и не думаю, что магазин может вести совсем особую культурную линию, иную, чем Общество. Понятно, что книжный магазин – очаг культуры, потому в нём могут быть представлены всевозможные культурные книги. Если по договору о представительстве магазин будет обязан одну витрину (из двух) дать лишь изданиям представительства, думаю, что и с этим, хотя и в наших особых обстоятельствах, можно согласиться, если сюда прибавить и часть наших изданий, по крайней мере монографию и Ваши книги. Вообще полагаю, что представительство должно существовать без излишней рекламы.

Понятно, лишь радуюсь инициативе И.Г., потому что он как заведующий магазином берёт на себя ответственность и полон горения. Вернусь к этому вопросу в следующем моём письме.

И.Г. опечален, что на книге Евгения Александровича [Зильберсдорфа][161] тот поставил знак издательства, не спросив о мнении издательства, потому что там помещена цитата из книги парижского философа.

Также очень обрадовался в письме Е.И. её совету Гаральду Феликсовичу обратиться к новым завоеваниям медицинской науки и углубить свои познания. Он всё время полагается лишь на свои выдающиеся врождённые способности и на наследство отца. Но свои способности он должен был бы научно усовершенствовать. От кого же, если не от нашего доктора, мы все ждём новые открытия и научные обоснования? Если бы он выступал научно, понятно, его противники рано или поздно замолчали бы, а также возросла бы вера его пациентов в него. Понятно, у него много времени теперь отнимает переписка с заграницей, дело монографии и пр. Но и при всём этом, при большем желании, он мог бы отвести время и для своей научной деятельности. Тем более, что пациентов теперь у него меньше, и вечера, иногда даже с полудня, свободны (зимою же число пациентов увеличивается), а также по субботам и воскресеньям больных не принимает. Очень хотел бы, чтобы он стал выступать хотя бы на наших вечерах с гостями с научными докладами, чтобы сколько-нибудь поднять свой престиж в научных медицинских кругах или же завоевать себе друзей среди молодого медицинского поколения, где у него, кажется, тоже таких почти нет. Мог бы прочесть хотя бы о Парацельсе или, скорее, о роли психической энергии во врачевании, эта тема совсем уж не так трудна, но весьма убедительна. Просто нужны лишь терпение и большая усидчивость. Также сердечно хотелось бы, чтобы он больше времени посвятил Учению. Систематически Учение под руководством он мало прошёл, ибо очень рано попал в старшую группу, где проходятся последние книги. Он когда-то перенял от Слётовой руководство её группой, но проходилась Беспредельность, и притом он порою был занят, так что я с его согласия передал группу г-же Мисинь.

Очень благодарен я Е.И. за её последнее письмо от 10 июня и за её совет «поставить точку» в вопросе о г-же Либерт и г-не Маркове, и потому я передал им её совет поступать согласно совести. Очень опечалило меня в последнее время заявление Либерт, что «все упрёки лишь сблизили их» и что они снова изредка встречаются. Мой совет уже в самом начале был единственный – прекратить встречи. Просто непонятно, что такое сознание может быть среди последователей Учения. Понятно, в тот момент, когда Марков решится уйти от своей семьи, он тем самым и исключит себя из Общества. Но как Вы пишете – «лишь время поставит вещи на своё место».

Всем нам понравились ответы Е.И. Дергачёву – образец чуткого понимания души другого! Разве не удивительно: как человек, два года потрудившийся над индексом Учения, мог ставить такие вопросы! Как можно интересоваться Учением и так мало понимать! Очень благодарен я особенно за меткое: «Обвиняющие Толстого в антихристианстве... сами были истинными антихристианами». Как может брать в руки книги Учения человек, который даже Толстого не в состоянии вместить! Когда-то в гимназии я очень увлекался Толстым, чтобы проверить его толкования, сам читал Евангелие на греческом языке, делал выписки и пр. После Толстого я затем сблизился с Востоком.

Мы получили от переплётчика первый том Писем и посылаем Вам.

Я очень рад, что продвигается и внешняя деятельность Общества, ибо Учение должно ведь проводиться в жизнь. Но я, по совести, должен постоянно нести мысль: как согласовать во всём и общественную, и чисто духовную нашу деятельность, чтобы и в нашей общественной жизни отражались во всём лучи Учения. С другой стороны, особенно в последнее время, сердце непрестанно болит и за цельность и единение в Обществе. Помню, с каким воодушевлением мы объединились, когда Гаральду Феликсовичу угрожала опасность, и – победили. Также объединились, когда Обществу угрожала опасность. Хочу, чтобы в Обществе было больше любви, больше взаимной симпатии и понимания, взаимного сотрудничества. Хочу священное пламя Общества сохранить неослабным до того дня, когда свершится преображение, когда Общество как целое, как единение войдёт в новую грядущую систему мира.

Летом мы в Обществе собираемся лишь раз в месяц. За это время хочется разрешить и многие проблемы. Встречаюсь часто с друзьями.

Простите за это моё «трудное» письмо. Шлю Вам мои самые сердечные мысли.

Искренне преданный Вам,

Р. Рудзитис

21 июля

Отправляю письмо сегодня утром. Я просил Г.Ф. прекратить сотрудничество с Юпатовым. Но чтобы это произошло безболезненно. Ведь неизвестно ещё, как всё пойдёт. Притом мы и сами отлично можем собирать картины. Г.Ф. согласился.

_______