Николай Рерих Рихарду рудзитису. Родной наш Рихард Яковлевич.

12-МАЯ-1939

Родной наш Рихард Яковлевич!

В телеграмме нашей к Гаральду Феликсовичу мы просили выслать 100 английских листовок об английской монографии. Думается, что их не трудно изготовить. На них можно напечатать текст издательского вступления к монографии и дать избранную цитату из самого Конлана и одну репродукцию, лучше не из русских сюжетов. Совершенно необходимо иметь такую листовку, ибо иначе как же оповестить отдельных выдающихся лиц. Так, например, нужно будет послать махарадже Траванкора, махарадже Майсора, низаму Хайдерабада и всяким таким персонажам, которым нельзя объяснять монографию в частном письме, а если послать сразу саму монографию, то они примут это за подарок. Как жаль, что монография выходит так поздно среди самого мертвого предлетнего сезона – неужели Конлан настолько задержал с корректурами. Если бы мы знали о таком отложении, то я попросил бы заменить Орифламму снимком полной картины во весь рост. Но теперь, вероятно, об этом говорить уже поздно. Прилагаю для Вашего общего внутреннего сведения (не для печати) лист дневника Бвнуа. Если этот тип после всех суперлативных[149] писем ко мне, которые он писал за последнее время, сделал такую гадость в газете, то это лишь показывает его неисправимо-завистливую природу. Впрочем, такое эмигрантское суждение, несомненно, имеет и хорошую сторону, ибо многие другие, не погрязшие в тине люди, не только поймут побудительные источники, но и ещё раз по достоинству оценят это болото. Ясно, что Бенуа не переваривает авторов статей монографии, и это вовсе не по литературным и художественным причинам, но опять-таки по болотному непониманию момента. Недавно бросилось в глаза, что Бенуа не отозвался на смерть Щуко и Петрова-Водкина, а хвалил лишь умерших за границею. Комментарии излишни. Полагаю, что мне не следует писать благодарственные письма художникам-жертвователям. Во-первых, я не хочу писать Бенуа и некоторым другим парижанам, а во-вторых, на мои письма к Богданову-Вельскому, Юпатову, Либерту, Пранде – отклика не последовало, значит, такие мои письма были не нужны. Поэтому воздержимся от дальнейших опытов. Помню, как Вы в своём письме тревожились за Юпатова. Мы также тревожились. Может быть, он сумел бы съездить в Литву, но каковы будут последствия его парижского пребывания, мы это распознаем лишь впоследствии. Но Боже упаси от поездок восточных. Всё-таки он говорил Беликову о том, что Булгаков набрал много хламу. Таким же образом мы не можем быть уверены в том, что шепчется за углом, хотя в глаза и очень суперлативно. Если бы только Вы видели письма Бенуа ко мне и сопоставили их с его статьёю. Поистине, «опасаюсь данайцев, и дары приносящих».

Да будет Вам всем светло – скажем себе: «per aspera ad astra»[150].

Сердцем и духом,

Н.Р.

Вы заметили, как корчится Бенуа от понятия мессианства? Тёмные не выносят высоких понятий.

13-МАЯ-1939

Сейчас пришло Ваше письмо от 1–2-го мая. Как всегда, мы согласны со всеми Вашими добрыми соображениями. Как я уже писал, о постройке особого здания музея сейчас невозможно и думать. Пусть такая идея растёт в пространстве, но не обременяет умы и не отвлекает их от насущной текущей работы. Также я уже писал, что невозможно думать о каких-либо новых расходных предприятиях, когда на издательстве ещё лежит большая задолженность. Вполне естественно, что Вы, так же как и мы, тревожитесь этим вопросом. Наше мнение о поездке Юпатова Вы тоже уже знаете, и мы видим, что Вас беспокоит то же соображение. Сейчас было бы совершенно непосильно отягощаться таким большим изданием, как книга, посвящённая всем русским художникам. И то уже нас беспокоит обращение Юпатова к Бенуа о написании этого текста. Ведь никто не уполномочивал Юпатова вести издания самочинно, не считаясь с мнением правления Общества. Каждая самочинность ведёт за собою весьма сложные и прискорбные следствия. Очень сложен вопрос касания А.И.Клизовского к Батурину, – мы очень понимаем Ваши соображения. Не думаете ли Вы, если А.И.К. уже так или иначе соприкоснулся с Батуриным, то пусть он напишет предлагаемую главу о Живой Этике, ибо Вы совершенно правы, что он сделает это лучше каких-либо местных писателей. К тому же он может это сделать или анонимно, или под какими-то им данными инициалами. Очень надеемся, что пресловутые ответы в мартовском номере пресловутого батуринского Огня не имеют ничего общего с нашими друзьями. И кто дал себе право утверждать, что Учение даётся автоматическим письмом. Ведь это – ложь. Понимаем, как был тягостен для Вас обмен письмами с Е.А.Зильберсдорфом. Неужели же он не может принять во внимание все существующие местные обстоятельства. Значит, в уставе Общества теперь имеются и почётные члены, и почётные советники. Вы совершенно правы, не торопясь с этим обстоятельством. Если у Вас на уме будут какие-либо кандидаты, то прежде всего, пожалуйста, запросите нас. С этим делом торопиться не следует – как говорится, «семь раз примерь, а один раз отрежь». Картин Тигерстедта я совершенно не знаю, но почему-то сомневаюсь в их качестве. Многие из вновь приближающихся могут быть полезны, каждый в своём размере. Так, например, Тигерстедт может быть полезен как покупатель, подписчик и распространитель изданий нашего издательства. Но это ещё не значит, что он вполне разумно может воспринять всю культурную основу нашего Общества. Чем больше внешних сношений, тем лучше, но из этого не значит, что все вновь объявившиеся корреспонденты могут сделаться и близкими сотрудниками. Всюду – по сознанию. Напишите, пожалуйста, Рынкевич, что я очень сожалею о смерти Вроблевского. Если бы в каком-то местном журнале хотели иметь мои сочувственные строки, я не отказался бы что-то недлинное написать. Да, много переходящих в Тонкий Мир. А в это время болотный дед Бенуа безумствует, клевещет и неприличествует. Прилагаю (не для печати) мой записной лист от 1 мая в предвидении выходки Бенуа. Да будет Вам светло.

Н.Р.

_______