Онтологический источник силы псалмодии

Великую силу имеет псалмодия: даже намека на нее достаточно для дивного преображения светской музыки. Поиск источника силы ведет нас в церковную традицию.

Бл. Августин плакал, слушая богослужение в александрийской церкви. "Для меня", — говорил он, — "лучше всего то, что говорили мне об александрийском епископе Афанасии, который настроил чтеца петь псалмы, что тот как будто не столько пел, сколько читал".

А как мыслил сам Афанасий Александрийский? — "Почему псалмы поются мерным тактом и на распев?.. Господь, желая, чтобы мелодия слов была символом духовной гармонии души, назначил петь псалмы мерно и читать их на распев... Сопровождать псалмы пением означает не заботливость о благозвучии, а знак гармонического состояния душевных помыслов... Хорошо поющий настраивает свою душу и как бы из неровности приводит ее в ровность..."

И в России псалмодическая речитация была основой первоначального церковного пения. Согласно статистическим подсчетам М.В.Бражникова в XII веке на Руси удельный вес "стопицы" (знамя, означающее повторение звука) составлял 74%, в XIV веке — 44, в XVI — 30, в XVII — 18 процентов. Высокую пропорцию речитативности исследователь связывает с однообразием и монотонией. Напрасно! Возьмем одно из самых трогательных церковных песнопений — "Богородице Дево радуйся". Из 54 звуков 42 составляют повторяющиеся тоны и 12 — находящиеся в прочих интервальных соотношениях: пропорция 7:2. Кто назовет дивную песнь монотонной, однообразной?! Все зависит от того, что ищет слух: гедонизма ли эмоциональных всплесков — или глубины. Слух Августина, а с ним и всех верующих людей, искал глубины.

Откуда она?

Здесь нужно сравнение псалмодии с речитативом и мелодией. Каковы антропологические основания выделения этих трех жанровых начал?

Различие мелодии и речитатива корнями уходит в различие двух форм жизни — созерцательной и деятельной (теории и практики — в терминах античной философии). Прекрасный, основанный на упорядоченном разнообразии звуко-пластический образ мелодии рассчитан на созерцание. Схватываемая созерцанием, мелодия светится пленительной красотой.

Для речитатива не это главное. Главное — действие. Именно — коммуникативное действие, требующее волевого усилия. Соответствующую функцию интонации лингвисты называют волюнтативной. Диапазон коммуникативных усилий воли простирается от нежных упрашиваний и ласковых молений или жалоб до пламенных призывов, риторических вопрошаний, властных, жестких, императивных повелений (например, в "Приказе Герцога" из "Ромео и Джульетты" Прокофьева). Чувство не исключается. Оно как бы дополнительно накладывается на волюнтативный стержень. В сухом речитативе чувство минимально, в декламации оно сильно выражено и в соединении с коммуникативным действием воли образует то, что называют пафосом высказывания (к примеру, в начальной симфонии из до-минорной Французской увертюры Баха мы слышим призывно-патетическую ораторскую речь, а далее сердечное чувство выявляет себя в условиях более мягкого стиля увещевательной или молящей речи)

Корень псалмодии — молитва. В ней исцеляется человек от греховно-патологического распада души. Псалмодия похожа на речитатив напряженностью волевого усилия — далеки оба жанровые начала от созерцательности мелодии. Но речитатив посюсторонен и потому бесплоден. Можно прослушать даже целую речитативную оперу, восхищаясь мастерством передачи характеров, — и остаться без духовного плода. В псалмодии не так. Волевое коммуникативное устремление души обращено в ней не к человеку — к Богу. Он же, Щедродательный, исполняет сердце несказанностью утешений, а ум — благодатными озарениями (говоря словами молитвы: "обожает дух, ум же питает странно"). Так веянием благодати сродняются все силы одухотворяемой души.

"Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой", — требовал Фамусов, персонаж "Горя от ума". Но в церкви псалмопение не имеет ничего общего с театральной декламацией — она заслонила бы собой глас Духа Святого.

С другой стороны — почему в церкви все же не говорят, а произносят нараспев? Мы мгновенно схватим причину, услышав, как начинающие чтецы сбиваются на разговор: не хватает духу, силы. Вот ответ: пропеваемый, тянущийся звук держится напряжением веры, питается огнем духа. Не случайно ведь второй корень в слове псалмодия означает песнь. Это не легковесная песенка. Псалмодия возводит нас из обыденного приземленного состояния в состояние духовной неразвлекаемой молитвы. В ней нет ничего внешнего, отвлекающего. Если многоинтервальная мелодика рассеивает молящийся ум, то псалмодия зримым образом сосредоточивает его, вводя в точку абсолютного покоя, которая есть Любящий, внимающий тебе Бог. Отсюда сознание величайшей значимости происходящего: молитвенной встречи с Богом. Что может быть выше этого на земле?! Молитва подымает падающий без нее ум, вносит свет в сердце, вливает огонь ревности, дает истинную силу духовной жизни. Оттого ощущением значимости, невероятной важности и ценности полнится каждый момент времени. В обыденной жизни мы давно перешли на язык иссушенного сердца, отлученного от Бога. Язык первозданного человечества пелся, а ныне перестал быть тональным и долготным, акцент-пропевание ("акцент" — от cano "пою") сменило порывистое ударение. Различие между ним и пропеванием-акцентом — как между случайным геройским поступком и ежесекундным подвижничеством. В пространстве псалмодии течение веры совершается ровным могучим потоком.

Итак, в псалмодии нас встречает удивительное единство речевого и музыкального начал. Это не их среднее арифметическое, а исходная глубинная общая онтологическая и историческая праоснова.

Онтологическая сила псалмодии раскрывается и исторически: псалмодия возводит нас к общей праоснове речи и музыки, предшествовавшей их разделению. Речь первозданного человека пелась. Причиной разделения стала суета. Осуетился человек — осуетилась и речь. Тогда Слово разбилось на словечки, а его интонационная сторона, которую святые отцы называли словесной мелодией, утеряла свою онтологическую бытийственную весомость, стало легковесным, торопливым, непропеваемым, бессмысленным (не имеющим жизненного духовного вечного смысла), как в оперном речитативе.

Онтологическая сила псалмодии раскрывается и через грандиозный педагогический опыт Святой Руси: опыт соединенного воспитания голоса и слуха (в речи и музыке) вместе с духовным воспитанием сердца на основе молитвенного чтения Псалтыри. Протяжное, нараспев, чтение Псалтыри оказывало и лечебно-оздоровительное действие не только на дух, но и на тело. Выдающийся педагог С.А.Рачинский указывал на пользу протяжного чтения Псалтыри в лечении заикания (оно чаще всего возникает на почве застаревшего страха, а Псалтырь изводит беса страхования).

Церковь исцеляет патологический распад речи и музыки. Невозможна в храме сухая бессердечная речь, как невозможна и бессловесная музыка.

Псалмодически читаются псалмы. В ектениях на возглас диакона или священника псалмодически отвечает лик или прихожане: Господи, помилуй (Подай, Господи и др.) Ектении, первоначально сосредоточенные в одном месте единой литургии, ныне прорезают течение всех служб. Своей краткостью, собранностью, концентрированностью прошений они не дают службе превратиться в концерт. "Ектения" (ekteneia — напряжение сил, усердие) содержит в себе индоевропейский корень, родивший множество знакомых нам слов разных языков: тон, тонус, тенор, тент, лейтенант, тенденция, темп, тетания, титан, тирада, тетива, тянуть, тенета, тяга, туга, тужить... Здесь зримое напряжение усилия, духовной воли, собранности.

Дух сосредоточенности, силы, веры и тяготения к небесному, образовавший псалмодию, роднит ее со всем, что делается в церкви. Псалмодична степенная поступь священников и мягкая мужественность жестов, умиряющая страсти и достойная высоты веры. Псалмодична интонация глаз. Преп. Исидор Пелусиот пишет о благоговении в очах, поощряющем к божественному слову. Авторы гомилетик говорят о сосредоточенности взгляда проповедника, который тем не менее не должен впиваться в одну точку пространства. Ибо в невидимое устремлен его взор. Так и псалмодия вперяет свой духовный взор не в тон, а в то, что за ним: верою объемлет вечное и сущностное. Аскетичность интонации – реализация узкого пути: ограничивая себя в мире сем, душа входит в простор славы, силы, жизни и любви Божией…

Теперь нам предстоит убедиться в том, насколько многообразно и могуче проявляется воздействие псалмодии в светской музыке.