Мы запихиваем ребенка в младенчество. А подростка запихиваем назад в детство.

9 - 2654

При этом мама это делает с большим рвением. А каковы последствия? Первое последствие — недоразвитие. Девочка бы уже вышивала, а мама боится дать ей в руки иглы и ножницы. И она продолжает не вышивать... Второе, и это важно тоже, — дети сами рвутся к более сложным (и опасным) видам деятельности. Но, лишенные моральной поддержки и обучения, они получают-таки травмы: укалываются, «режут» себе пальцы, падают со ступенек и со стульев, обжигаются... И это еще бы ничего. Родитель свои запреты высказывает часто очень авторитарно и перестает быть для них авторитетом, а остается только деспотом, который запрещает познавать мир. Они огрызаются, вступают с родителями в конфликт. Как быть?

Надо создать условия для этого саморазвития и в то же время предусмотреть и предотвратить опасности.

Более того, нужен двойной запас безопасности для ребенка. Я не собираюсь составлять из своих советов энциклопедию, но наиболее вероятные вещи все же оговорю.

Предположим, ребенка привлекла табуретка. У табуретки нет спинки, какая есть у стула. На нее можно залезть с любой стороны. Катя научилась: стопа одной ноги на табуретку, перевалила центр тяжести, подтянула ногу — и все: «Я там». Но табуретка таит опасность. Часто края сиденья нависают над полом, и если встать на край, табуретка выскальзывает из-под ноги и падает, а вместе с ней ребенок. Рев, слезы, сопли, боязнь, отказ от дальнейших действий. Только не с Катей. Потому что я заранее показал ей механизм такого падения. Поставил ее ногу на край. Придерживаю для страховки. «Велел» ей встать, табуретка подвернулась и полетела в сторону, Катя повисла на моих руках. Еще два таких сеанса, и Катя поняла: ногу надо ставить в центр сиденья, подальше от края, и тогда предотвращается падение. А падать с табуретки — больно. И заметим себе, что не просто на пол, а и сама табуретка еще бьет по ноге... Но, освоив табуретку, Катя гордо смотрит при каждом «взбирании» на нее, как альпинист на вершине покоренной горы.

На табуретке — не раскачиваться!

Двери. Обратите внимание, ребенок идет к двери напрямик, как мама и папа. Но если кто-то выходит и открывает дверь наружу, то взрослый, прогнозируя это, вовремя отстраняется. Ребенка же дверь может ударить, сбить с ног, ошарашить, испугать. Кто-то из взрослых случайно двинул дверью, а она двинула по ребенку... Поэтому Катя у нас не направляется сразу к двери,

а становится рядом с ней. И гордо глядит на нас: вот видите, я правильно встала.

В лифт Катя без взрослого не войдет. Однажды — естественный эксперимент получился — я с ней застрял в лифте: переговоры с диспетчерской, суета по высвобождению. Вела себя спокойно. Но впредь одна в лифт уже не стремится.

Спички. Катя знает, что если зажечь спичку, то ею легко обжечься. Потому что я поднес вместе с моим пальцем ее палец на одном расстоянии к горящей спичке. Поняла, что горячо. Ближе — горячее. Еще ближе — она уже сказала: «Нет», хотя ее палец был рядом с моим пальцем. Пришлось организовать ей и маленький пожар на противне. Теперь спичками она играет как палочками, делает из них буквы, склеивает пластилином из них разные конструкции, но стремления самой зажечь спички нет. На всякий случай мы все время на стреме в этом плане. Но и осознанный самоконтроль у нее уже готов.

Дверные щели. Сколько несчастий они принесли детям, да и некоторым взрослым. Но ведь ребенку нужна и свобода, а значит, самодисциплина. Ну, прежде всего, когда только первые самостоятельные шаги по стеночке — а дверь ведь тоже стеночка, — мы все двери зафиксировали крючками и разными другими приспособлениями так, чтобы они открывались и закрывались никак не иначе, как по воле взрослых. Когда Катя стала усваивать и говорить слова и фразы, я с ней провел «пальцеспасительные» беседы. Показал, как дверь может переломить карандаш, веточку, палочку. Потом вставил свои пальцы в щель, показал, что дверь вот-вот переломит мне пальцы. Катя сочувственно закричала, что не надо, что она уже все поняла. Все же иногда я вижу, что осторожность уменьшается, тогда я снова провожу «пальцеспасительную» беседу с показом...

Заварочный чайник брать надо двумя руками, одной за ручку, другой за донышко или салфеткой за носик чайника — будет не горячо и удобно. Надо научить ребенка проверять крышку чайника — фиксатор чтобы был направлен кзади.

Часто чай в чашке слишком горяч. Можно чуть-чуть перелить в другую чашку. Это будет уже не так горячо. Потом перелить еще чуть-чуть. Такое дробное остуживание гарантия безопасности.

На электрической и тем более газовой плите все надо держать подальше от края. Около нее стул, чтобы ребенку нельзя было подойти близко к плите. Но ребенок постарше может отодвинуть стул. Тогда надо тщательнее следить.

Какие нужны игрушки?

Я и здесь диссидент. «Него» и другие красивенько разукрашенные конструкторы, Барби и другие омерзительно дорого разодетые куклы разовьют в детях не любовь к творчеству и к будущим своим детям, а стремление к роскоши, на которую надо столько средств, что добыть их можно либо открытым грабежом-разбоем, либо замаскированными способами насильственного отъема результатов чужого труда с помощью присвоенных ранее орудий и средств производства, то есть воровством-мошенничеством. А если добыть не получается, то развивается зависть и комплекс неполноценности. Хотя комплекс этот по большому счету должен возникнуть у обладателей «Лего» и Барби. Ведь они ничему не научатся. Нет-нет, научатся... собирать простенькие комбинации, запрограммированные устройством конструктора и картинкой-эталоном. Научатся разбирать куклу, чтобы выяснить: нет ли в ней чего-нибудь более интересного, потому что сама-то кукла жуть как неинтересна. Научатся разбрасывать по полу ноги-руки (а то и голову с выколотыми глазами) в одну сторону, а туловище без рук — в другую. Но ведь это равняется тому, что они все-таки ничему не научатся. Лев Николаевич (Толстой), кстати, не одобрял фабричных кукол, в его доме у детей были самодельные.

Лучший, на мой взгляд, конструктор — козлы, которые еще надо смастерить, бревна на дворе, которые надо распилить на дрова, и двуручная пила. Двуручная пила — сложный, как оказывается, и даже каверзный для ребенка и подростка инструмент. Ее все время заклинивает в бревне какая-то нечистая сила. Пила то и дело изгибается и издает при этом пронзительный визг как укор тому, кто не умеет ею пользоваться.

Здесь столько простора для трудового воображения, сколько не найдется ни у какого навороченного «Лего».

И если уж понадобится кукла, то пусть ребенок ее сделает из тряпок, глины, палочек, соломы. Любой советско-российский «психолого педагог» скажет, что здесь больше эстетического и нравственного творчества, чем в распотрашивании и обезглавливании десятков Барби. В естественных конструкторах таится созидание, а не разрушение.

В доме скапливается большое количество брошенных игрушек. По крайней мере, отвезите их другим детям в детские дома.

Наш опыт с Катей все это подтверждает. Лена — женщина, что ни говори, — накупила множество кукол. И все они — складированы в корзинах. Катя рисует и вырезает своих кукол из бумаги, рисует кукол на полу, на подоконнике — можно, ей все можно для развития. А очередную куклу, купленную в магазине под громкий плач: «Хочу!» — она забрасывает через пять часов в наполненную корзину. И вспоминает только тогда, когда мама напомнит. Аналогично и с конструкторами типа «Лего». Мама начинает строить. Катя присоединяется. А если сама по себе, то берет карандаши, спички и строит из них колодцы, складывает буквы. Завинчивает и отвинчивает крышки на банках. А все специальные кубики опять-таки складированы в большой корзине. Катя охотно пилит со мной доски на даче, завинчивает саморезы, шкурит и красит поручни на лестнице, ведущей на второй этаж под крышей. (www.marsexxx.com) То есть она стремится к тем видам труда, которые у нас в ходу. Но я занимаюсь с ней специально шитьем и вышиванием. Поскольку мама у нас больше склонна к компьютерной верстке, а моя мама в свое время вышивала и я чуть-чуть приобщился, ну не как шведский король, но гладью и болгарским крестом вышить что-то смогу. Лена же занимается с Катей компьютерной графикой, и хотя игры у них тоже в почете, все-таки печатать тексты и делать компьютерные рисунки — это Лена (ну и я стараюсь не отставать) для Кати обеспечивает.

Родительские роли

Мы обсудили, как переживается развод супругами. Вывели формулу: развод — это маленькая смерть. Но что означает развод родителей для ребенка?

То, что при заключении брачного договора одно из ключевых слов — «развод», это в нравственном плане нелепость. Но в юридическом плане, наверное, без него не обойтись.

А вот как будут обстоять дела с детьми — это между тем в брачном договоре не оговаривается даже. Ну, может быть, и слава богу. А почему, кстати, не оговаривается? Да потому что очень уж трудные это вопросы.

Приведенное выше библейское сказание насчет соломонова решения (см. с. 41.) это ведь так только, для остроты обсуждения. А как в реальности обстоят дела с дележом детей при разводе родителей...

Ретивые в других отношениях судьи не ставят вопрос о ребенке, и так, дескать, ясно, что ребенок — с матерью. Эмоция «мать есть мать» мешает при принятии судебного решения о разводе.

А отец, разъясняет суд, получит от инспектора отдела по опеке и попечительству районного департамента образования «постановление о назначении» порядка свиданий с ребенком.

У матери при такой судебной практике есть возможности препятствовать контакту ребенка с отцом после развода. И она пользуется этими возможностями. Она считает, что отдала ему молодость, а он испортил ей жизнь. И раз он такой плохой, то следовательно:

• «он ребенка испортит»,

• «он ребенка настроит против меня»,

• «его надо наказать».

А потому чинятся всяческие препятствия: то ребенок у бабушки, то он заболел, то «не хочет тебя видеть»...

При этом, если ей говорится: зачем же ты выходила замуж за такого человека, она строит манипулятивную психозащиту: что я тогда была, девчонка.

В условиях этого почти безраздельного матриархата при разводе в отношении ребенка отец чаще всего прекращает действия по отстаиванию своих родительских прав. И тогда это ЯВНАЯ БЕЗОТЦОВЩИНА.

Разводу предшествует разрыв отношений, а полному пред-разводному разрыву предшествуют надрывы, в процессе которых мать, зная о судебной практике, уже может ограничивать контакты отца с ребенком.

Проблемой «родители в разводе» я занимаюсь много лет. 1979 год. Тогдашняя «Литературная газета» — «ЛГ», «Литгазета», «Литературка», как ее любовно-фамильярно называла тогдашняя интеллигенция, — была не то чтобы лучом света в темном царстве, но щелью, через которую проникал свежий воздух в затхлое помещение, каким был Советский Союз¹, а мы все были невыездные... Все считали «Литературку» своей газетой, все

¹ Я отрицательно отношусь к сталинско-хрушевско-брежневскому безвременью, но не менее отрицательно — и к тому, что не смогли мы до сих пор из него выбраться. Эксплуатация со стороны парткомеклатуры сменилась еще более неприятной эксплуатацией со стороны новых хозяев. Попасть из вони в гниль невелика разница. Надо что-то придумывать, что делать дальше...

продажные и даже непродажные интеллигенты. Потом я еще расскажу об этой поре и ее обитателях. А сейчас лишь локальное воспоминание. Был в «Литературке» отдел быта. Его заведующий Анатолий Рубинов и обозреватель Лора Великанова выискивали острые темы. Нет-нет, Брежнева по-прежнему не трогали, а только то, что было можно. Можно было про разводы и даже про службу знакомств, что уже придавало «Литературке» привкус пикантности. Это сейчас терроризм, а тогда только внутрисемейный терроризм. Но тоже — развлекалочка. Я принес статью, которая и была потом напечатана в качестве острой приправы к тусклым собственно литературоведческим статьям «ЛГ». Рубинов, войдя в кабинет Лоры Великановой и застав там меня, сказал:

— Вы нам дали больше чем статью, вы дали нам тему.

И в самом деле, после «Мама с папой развелись» пошли письма и были напечатаны статьи нескольких авторов на эту заданную мной тему. Прославленные имена: Лариса Кузнецова, Алла Климова, Леонид Жуховицкий...

В статье, которая положила начало теме разведенных родителей, я писал о необходимости соблюдать закон, в котором сказано: «равные права и равные обязанности». Я предупреждал об опасностях несоблюдения этого закона. О женском воспитании в неполной семье. Об обиженных разведенных отцах и их мамах. О том, что в судах должны без заявлений и споров, а в обязательном порядке решаться вопросы о детях. С кем проживать ребенку — должно зависеть в значительной мере от человеческих качеств родителей. Если отец ребенка, по Геодакяну, находится в нижней части шкалы, то надо оставить детей у матери, а он пусть платит алименты и имеет доступ к ребенку для воспитания. Ну а если отец в верхней части шкалы, если зарабатывает нормально, если доказывает свои педагогические возможности, а у матери меньше плюсов, то ребенок может остаться и с отцом с обеспечением «доступа» к ребенку матери. Я писал, что иногда даже имеет смысл оставить ребенка отцу вопреки желанию и того, и другого. Например, если мать серьезно больна.

Статья «Мама с папой развелись» дала мне много интересных знакомств. Вот одно из них. На второй день после появления статьи я получил телефонный звонок и драматически-трогательный детско-родительский сюжет. Отец — художник-станковист, мать — киноактриса. Ребенок — мальчик пяти лет. Отец продемонстрировал мне свои кулинарные навыки. Действительно, было очень вкусно. Он показал мне, как он шьет сыну костюмчики, — прямо «Мостеакостюм». Особенно меня поразил наряд Самозванца из «Бориса Годунова». Он сделал выставку из работ своего сына — много небольших живописных холстов. Он воспринимал меня как всесильного журналиста. В те времена по статьям в «Литературной газете» снимали больших начальников. А я был всего-навсего кандидатом психологических наук, приглашенным «Литгазетой» в качестве автора. Впрочем, я выступил даже на суде по иску художника к актрисе. Суд произвел на меня тягостное впечатление. Сухой трескучей скороговоркой судья зачитала статьи о правах и обязанностях истца и ответчика. Я произнес какие-то слова в его пользу. Но когда попытался дать психологический анализ, меня оборвали: вы должны давать нам ответы на вопросы, а не высказывать свои суждения. Я ответил тогда, что это же не уголовное дело, а гражданское, вот я психолог, психотерапевт, автор статьи... Мне было сказано, что это к делу не относится.

Но что же по существу вопроса? Его жена часто — на гастролях. Обстановка гостиничная, вряд ли она могла брать с собой сына, она оставляла его со своей мамой. Вот при таких обстоятельствах я бы оставил ребенка с отцом, а матери обеспечил бы гарантированный контакт.