Я слышала, что у вас, ребята, неприятности из-за отмены концертов. Простите. Я не хотела портить вашу музыкальную карьеру.

— Ничего страшного, — тихо сказал Брукс, сидя рядом со мной и прижимаясь бедром к моей ноге. — Это всего лишь музыка.

Музыка была его жизнью, а он отложил концерты ради меня.

— Кроме того, есть мечты поважнее, — наши взгляды встретились, и он без слов — лишь своей полуулыбкой — сказал мне все. Я услышала его ясно и отчетливо, и надеялась, что он тоже слышит мой голос.

Я тоже люблю тебя, Брукс.

Тем вечером мы заснули, даря друг другу свою любовь. В середине ночи я проснулась от его прикосновений — он обнял меня и захватил мои губы обжигающим поцелуем.

— Мэгги, — шепотом выдохнул он, в темноте накрывая меня своим телом.

Наша одежда была свалена в беспорядочную кучу в углу комнаты. Брукс поцеловал меня в шею, и я ощутила на коже его горячее дыхание. Губами прикасаясь к моей коже, он скользил вниз по моему телу — сантиметр за сантиметром — отчего дышать становилось все труднее. Ну и пусть. В этот момент дыхание казалось пустой тратой времени. Положив руки мне на бедра, Брукс медленно и целенаправленно раздвинул их. Я внимательно наблюдала, как он, обхватив рукой член, начал неспешно поглаживать его по всей длине. Двумя пальцами второй руки он скользнул в меня, и я вцепилась ногтями в простыни. А потом, убрав руку, он потерся головкой члена о мой клитор и медленно погрузился в меня. Я чувствовала, как раскрываюсь навстречу ему — с каждым миллиметром, с каждым его толчком, с каждым стоном.

Да… Да…

Он склонился ко мне и коснулся моих губ нежным поцелуем.

— Ты в порядке?

Я кивнула.

Да… Да…

Он толкнулся глубже… вышел… толкнулся… снова и снова…

Мой рот непроизвольно открылся от ни с чем не сравнимых ощущений. Быстро и жестко, медленно и глубоко…

Брукс…

Как? Как такие, казалось бы, обычные движения могут ощущаться настолько… Вау. Он занимался со мной любовью так, словно извинялся за все пропущенные нами годы. Каждым своим толчком он молча обещал никогда не любить никого другого. Каждым своим голодным поцелуем я обещала ему то же самое.

— Тебе не обязательно говорить, — прошептал он, облизывая мою нижнюю губу. Он любил меня то жестко и глубоко, то быстро, то медленно. Прижавшись губами к моему уху, Брукс легонько втянул мочку между губами. — Но крики более чем приветствуются.

Глава 28

Мэгги

— Свадьба будет в зале или на открытом воздухе? — спросила мама у Келвина и Стейси следующим утром. Обеденный стол был завален журналами и проспектами на свадебную тематику. Мама не переставала суетиться с того самого момента, как узнала, что Келвин собирается сделать Стейси предложение. И стоило Келвину позвонить и сказать, что Стейси ответила согласием, мама вошла в режим турбо-белки в колесе. — О, вы уже думали, где устроить свадьбу?! Париж. Ой! Бора-Бора. Как насчет свадьбы осенью? Или, может, весной? Весенние свадьбы всегда так прекрасны, и я просто обожаю нежные пастельные тона. Вы двое уже определились с цветовой гаммой?

Стейси рассмеялась, продолжая листать журналы. Ее красота была такой естественной: карамельная кожа, вьющиеся медно-каштановые волосы, искренняя улыбка и потрясающие карие глаза, которые улыбались, наверное, больше, чем губы.

Я стояла возле холодильника и пила апельсиновый сок. От их суматошной группы меня отделяли всего несколько шагов, но они даже не обратили на это внимания — все были заняты разглядыванием безымянного пальца Стейси и попутно, с довольным сопением, поедали посыпанные сахарной пудрой пончики.

Выпрямившись, я сделала глоток сока, когда в кухню с книгой в руке вошел папа и улыбнулся мне. Подойдя ближе, он протянул книгу мне. «В поисках Аляски» Джона Грина.

— Вчера одна девушка читала это прямо на лекции, — тихо сказал он, хватая напудренный пончик и засовывая его себе в рот. — Должно быть, интересная, потому что мою лекцию она не слушала совершенно.

С улыбкой я провела кончиками пальцев по обложке и повернулась к нему.

Спасибо, папа.

— Всегда пожалуйста, шалунья, — он прислонился к холодильнику и перевел взгляд на маму и недавних обрученных. — Планируют свадьбу?

Я кивнула.

— На самом деле, я надеялся, что они сбегут куда-нибудь вдвоем. А теперь на ближайшие несколько месяцев нам предстоит жить с мамочкой-будущей тещей.

Стоя в сторонке, мы наблюдали, как будущая теща не перестает засыпать молодых вопросами. По правде говоря, такой взволнованной мама не была уже очень давно. Стейси, сохраняя спокойствие, изо всех сил старалась отвечать вежливо.

— Кэти, у нас действительно было не так уж много времени, чтобы обсудить все детали, но все это так волнительно, не правда ли?

Мама всплеснула руками и подпрыгнула.

— Да! Я ждала этого дня целую вечность и понимаю, что это мой единственный реальный шанс устроить свадьбу хотя бы для одного из моих детей.

У меня внутри все сжалось, а Келвин прошептал:

— Мама, прекрати.

— Я просто хотела сказать: не похоже, чтобы твои сестры вообще когда-нибудь собираются выйти замуж. Шерил помешалась на феминизме, а Мэгги… Все, что я хочу сказать, — у меня вряд ли будет шанс заниматься подготовкой их свадеб, — мама повернулась к Стейси и сжала ее руку. — Но, по крайней мере, у меня скоро появится еще одна дочь, чтобы все это сделать. Я чувствую, что наконец-то получу ту дочь, на которую смогу рассчитывать. Видит Бог, в воспитании Шерил я упустила много важного, и теперь эта своенравная девчонка колесит по всему миру, поэтому сомневаюсь, что она вообще когда-нибудь задумается о браке. А знаете, что в городе говорят про Мэгги? «Страшная история. Самый жуткий материнский кошмар. Эксцентричная чудачка». И с ними сложно не согласиться. Она больна, и ей уже не поправиться. Скорее всего, ей лучше никогда не покидать дом. Здесь для нее безопаснее.

Ой.

— Кэти, — прошипел папа.

Все резко повернули головы и увидели, что мы с ним стоим всего в нескольких метрах от них. Увидев меня, все трое нахмурились. Мамины щеки залил румянец, и она разволновалась еще сильнее.

— Мэгги Мэй, ты же знаешь, что нужно постучать, когда входишь в помещение, чтобы объявить о своем присутствии. В противном случае, получается подслушивание, а это неприлично.

Неприлично? Сегодня утром мать во всей красе продемонстрировала свое умение быть «приличной».

Я четыре раза стукнула по столешнице. Я здесь. Я здесь. Я здесь. Я здесь.

Они продолжали смотреть на меня с хмурыми выражениями на лицах. А я продолжала стоять, чувствуя себя крайне неловко. В итоге, переступив с ноги на ногу, я отправилась к себе в спальню.

 

***

 

На подоконник моей комнаты села зарянка, словно напоминание о свободе, которой мне так не хватало. Я снова и снова перечитывала список желаний, пока не осознала, что выучила его наизусть. Закрыв записную книжку, я положила ее на подоконник. Мамины слова не шли у меня из головы.

Я должна выйти отсюда. Я выйду.

Мне следовало еще много лет назад собрать все необходимые вещи и давно покинуть дом. Я должна была отправиться на поиски приключений, найти свою любовь и обвенчаться в большой церкви под торжественное пение хора и нелепые шутки священника. Я должна была стать знаменитой, как мой брат. Ну, или хотя бы чем-то большим, чем являюсь сейчас — ничем.

Встав со стула, я вышла из комнаты и достала из кладовки чемодан. Притащив его в спальню, я села на пол и начала складывать одежду. Сперва я уложила любимые книги. А на них — самые любимые книги. На самом верху я положила список желаний.

Я выйду.

Я выйду.

Сердце пустилось вскачь, но я старалась сохранять ясность ума. Не задумывайся. Просто собери вещи и иди. Сделать первый шаг будет труднее всего, но оно того стоит. Миссис Бун была права. Я должна жить так, чтобы мама снова могла мной гордиться. Я должна жить ради Брукса.

Когда на обложку «Голодных игр» упали первые несколько слезинок, я собрала все силы, чтобы прекратить плакать. Подсознание упорно убеждало остаться дома, рисуя разные ужасы, поджидающие меня за пределами этих стен, и напоминая о тишине, бывшей моим проклятием все эти годы.

Ш-ш-ш-ш…

Ш-ш-ш-ш…

Я тряхнула головой и продолжила собираться.

Будь выше этого. Будь сильнее, Мэгги Мэй.

Дверь скрипнула и открылась. От испуга я подпрыгнула, но потом увидела, как в комнату входит папа. Он заметил чемодан и, поморщившись, подошел к окну, выходящему на улицу.

— Иди сюда, Мэгги, — сказал он.

Я встала и подошла к нему. Несколько минут прошли в абсолютном молчании, после чего он снова заговорил:

— Знаешь, Эмили Диккинсон не любила встречаться с новыми людьми, — естественно, ему была известна история жизни Эмили Диккинсон. — Она покидала дом своего отца всего несколько раз, а через какое-то время и вовсе перестала выходить. Всегда одевалась в белое и была очень немногословной. (Примеч.: Эмили Диккинсон — американская поэтесса 19 века).

Я смотрела на улицу, наблюдая за детьми — они играли в догонялки, катались на велосипедах. Они в своей жизни испытали гораздо больше, чем я за все эти долгие годы. Я смахнула очередную слезу, чтобы папа ее не заметил. Он увидел это и улыбнулся. Папа всегда замечал мои слезы и улыбался, но это была печальная, вымученная улыбка.

— Одно лишь то, что она была не похожа на других, не делало ее уродом. Знаешь, люди тоже называли ее нелюдимой чудачкой. А Эйнштейна считали слабоумным.

Я улыбнулась, но он все равно каким-то образом разглядел мою печаль.

— Мэгги Мэй, ты хороша такая, какая есть.

Типичная фраза моего отца.

— Я знаю, что тебя волнует. Тебя волнует то, что думают о тебе другие. То, что думает о тебе твоя мать. И то, что думаю о тебе я. Откровенно говоря, все это пустая трата времени. Мы с твоей матерью, конечно, старше, но это никоим образом не делает нас мудрее тебя. Мы тоже до сих пор развиваемся, меняемся. И совершенно неважно, как люди называют тебя: отшельницей или чудачкой. Это не имеет значения. Важно лишь то, как ты называешь себя наедине с собой, — он снова улыбнулся мне. — Если однажды ты решишь выйти из дома и во всем разобраться, то, во что бы то ни стало, сделай это. Но не ради того, чтобы сделать счастливыми меня или маму, теряя при этом, на мой взгляд, собственное счастье. Уходи из дома, когда сама будешь к этому готова, а не под влиянием чьего-то давления. Договорились?

Я кивнула.

Хорошо, папа.

Он поцеловал меня в лоб.

— Биение твоего сердца заставляет планету вертеться, — он повернулся, чтобы выйти из моей комнаты, но остановился, откашлялся и, почесав свой щетинистый подбородок, сказал: — О, и в столовой тебя ожидает сюрприз.

Я спустилась вниз, в столовую, и увидела сидящую за столом старушку. Перед ней были два сэндвича с индейкой и две чашки чая.

— Итак, — сказала она, поднимая одну из чашек, — оказывается, потеря памяти — это не самое плохое, что может случиться, — она встала из-за стола и, слегка прихрамывая и опираясь на ходунки, подошла ко мне. На щеках у нее было несколько небольших синяков, но, в целом, она выглядела в своих лучших традициях: накрашенная и нарядно одетая. С легкой улыбкой миссис Бун подтолкнула меня в плечо. — Все могло быть гораздо хуже, — игриво добавила она. — Я могла бы стать немой.

Беззвучно хихикнув, я легонько толкнула ее в ответ.

В жизни никого не обнимала так крепко.

— Простите, я помешал? — сказал Брукс, входя в столовую и замечая, как мы с миссис Бун обнимаемся.

— Нет-нет. Мальчик, который поет песни на ушко старой леди, лежащей на больничной койке, имеет полное право нам мешать.

Брукс улыбнулся ей в своей однобокой манере.

— Так вы слышали меня?

— Мой хороший, тебя слышала вся больница. Каждый вечер после твоего ухода все медсестры с ума сходили из-за этого голоса и бородатого лица, чего лично я всю жизнь не понимала. Голос у тебя более-менее приличный, но сам ты похож на волосатое чудовище. Знаешь, бриться — это нормально. Если хочешь, я куплю тебе бритвенный станок.

Я подошла к Бруксу и погладила его небритый подбородок. Мне нравился его новый облик. Его руки были покрыты татуировками и выглядели такими мускулистыми, словно последние годы он только и делал, что качал мышцы. Он выглядел таким мужественным и таким взрослым.

Миссис Бун застонала.

— Ну, конечно, тебе это нравится. Но твое мнение предвзятое, поэтому оно не в счет. В любом случае, Брукс, вот… — она порылась в своей сумочке и вытащила связку ключей.

— Что это за ключи? — спросил он.

— Это в благодарность за то, что навещал меня. Келвин сказал, что вы, мальчики, здесь на все выходные. Еще он сказал, что ты был в очень сильном напряжении. Поэтому я решила, что вы, ребятки, можете поехать в мой коттедж и устроить там мальчишник. Делайте все, что придет в ваши юные головы.

— Вау. Это просто здорово. Спасибо, миссис Бун.

Раздался стук в дверь, и папа пошел, чтобы открыть. На пороге стояла женщина с любезной улыбкой на лице. При виде нее миссис Бун закатила глаза.

— Уф, только не ты снова.

— Привет, я Кейтлин — новая сиделка миссис Бун, — сказала женщина. — За ней совершенно невозможно угнаться. Она просто неуловимая.

— Единственный человек, для кого я старалась стать неуловимой, это ты, шпионка, — пробормотала миссис Бун.

Я ухмыльнулась. Удачи, Кейтлин. Ты еще хлебнешь с этой старушкой.

Они обе отправились в дом миссис Бун, и Брукс подбросил на ладони связку ключей.

— В эти выходные мы туда не поедем. У меня осталось мало времени, чтобы побыть с тобой, и я хочу насладиться каждым мгновением.

Я покачала головой. У нас впереди еще много мгновений. Группа заслуживает того, чтобы отдохнуть от всего и какое-то время потусоваться вместе. После недолгих убеждений, Брукс согласился поехать на северный берег озера. Он обещал вернуться в воскресенье днем, чтобы последний день перед отъездом провести со мной.

И пообещал мне много-много таких же дней в будущем.

Глава 29

Брукс

Перед тем, как нам с парнями отправиться к коттеджу, нужно было сделать важную остановку. Магазин лодок Джеймса. Если коттедж миссис Бун на берегу озера, и мы хотим совершить водную прогулку, то нам понадобится хорошая лодка, чтобы вместить всех. С тех пор, как мы с отцом Келвина ездили продавать их лодку, очень многое изменилось, поэтому вдвойне приятно было видеть, что в магазине Джеймса все осталось прежним. Включая значительно постаревшего Уилсона, все так же лающего на крыльце.

— Тихо, Уилсон! — сказал Джеймс, выходя на улицу. — Проклятая собака, которая не затыкается всю свою жизнь!

Пес залаял громче, словно говорил хозяину отвалить от него. Джеймс улыбнулся и почесал свою седую голову.

— Должен вам сказать, не каждый день группы — обладатели «Грэмми» звонят мне, чтобы арендовать лодку. Рад встрече с вами всеми, — он рассмеялся и пожал нам руки.

Келвин тряхнул руку Джеймса и сказал:

— На самом деле, мы — я и Брукс — уже встречались с вами около десяти лет назад. Мой отец приезжал сюда продавать свою лодку, а ваш сын водил нас на экскурсию на огромную яхту.

— На «Дженну», — он кивнул с гордостью во взгляде. — Это точно была она. Не для того ли вы здесь, чтобы взять ее в аренду?

Я рассмеялся.

— Нет, думаю, нам нужно что-то попроще. Чтобы просто выйти на озеро и порыбачить.

— Ну, полагаю, спорить бессмысленно. Хм… нам только что поступила отличная понтонная лодка, мы сдаем ее напрокат. Отлично подходит для рыбалки. Для большего комфорта есть диваны и шезлонги. Ощущается по-настоящему роскошной, и не слишком большая. Думаю, вам понравится…

— А что-нибудь… поменьше? — спросил я. — Нам бы хотелось почувствовать себя, как тогда, когда мы школьниками плавали рыбачить.

Джеймс кивнул.

— Ребята, а на какой лодке вы обычно плавали?

— С центральной консолью, — ответил Келвин. — Она была небольшая, но нам нравилось.

— Ну что ж, пусть будет с центральной консолью, если только вы, парни, не боитесь тесноты.

— Неа, — сказал Оливер, зажимая голову Рудольфа у себя под мышкой. — Мы любим прижиматься.

— Господи, я тебя ненавижу! — прокричал Рудольф.

— Ну же, маленький братец. Что я говорил тебе раньше? Не надо называть меня Господом. «Ваше величество» меня вполне устраивает.

Я закатил глаза, наблюдая за своими товарищами по группе — они совершенно не изменились. Джеймс позвал нас в свой кабинет, чтобы оформить документы. Пока мы общались, Оливер съел всю черную лакрицу на столе у Джеймса, заставив Рудольфа застонать.

— Ты ведь понимаешь, что это чистая отрава? К примеру, ты осознаешь, насколько это вредно для твоего тела?

Оливер бросил в рот еще два кусочка и пожал плечами.

— Конфеты — это моя слабость.

— Ты отвратителен, — сказал ему брат.

— Честно говоря, Оли, в этот раз Рудольф прав. Никто в здравом уме не может любить черную лакрицу, — сказал я, вмешиваясь в их разговор.

— Очевидно, этот парень любит, раз предлагает ее своим клиентам! — промычал Оливер, набивая себе рот.

Джеймс рассмеялся и подвинул мне несколько бумаг на подпись.

— Каюсь, грешен. Я просто обожаю лакрицу и съедаю почти по пачке в день. Мой сын меня за это ненавидит. Он говорит, что рано или поздно она убьет меня, но я дал ему понять, что быстрее загнусь от сигарет, чем от лакрицы, — Джеймс подмигнул, и мы все усмехнулись. Он подобрал для нашего уик-энда идеального размера лодку на прицепе, подходящем к нашей машине. И через некоторое время мы отправились в дальний путь. До коттеджа было добрых четыре часа езды, но, добравшись до него, мы не пожалели ни на секунду.

— Не могу поверить, что миссис Бун владеет этим местом и совсем не пользуется им, — воскликнул Келвин, когда мы подъехали к бревенчатому дому.

Когда миссис Бун сказала, что коттедж находится на берегу озера, она не упомянула тот факт, что это самое озеро для многих по своим размерам было сопоставимо с океаном. Стоя на пристани невозможно было разглядеть противоположный берег. А еще здесь был сарай с коллекцией из шести маленьких каноэ.

Сам коттедж был огромным и просто потрясающим. В общей сложности в нем было двенадцать комнат, включая три ванные и пять спален. Гостиную украшала гигантская голова лося, висевшая над камином, а в углу стоял громоздкий музыкальный автомат, проигрывающий лучшие старые мелодии. За монетку в пять центов можно было выбрать пять из пятидесяти разных песен. Рядом с музыкальным автоматом был проигрыватель и полка, полная пластинок. Это был самый лучший угол во всем доме.

Все спальни были оформлены в стиле разных стран. Одна была декорирована в британском стиле, а, войдя в другую, ты словно оказывался в Таиланде, и так далее. Переходя из комнаты в комнату, ты за пару минут словно переносился на другой конец света. Создавалось впечатление, что миссис Бун украшала дом, вспоминая путешествия, в которых они побывали вместе с покойным мужем. Всю их жизнь вкратце могли рассказать стены этого дома, и, кажется, жизнь эта была замечательной.

— Мне просто не верится, что она только сейчас рассказала нам об этом доме! — воскликнул Рудольф, вылезая из машины с тонной самодельного белого солнцезащитного крема на носу. — Представляете, какие вечеринки мы могли бы здесь закатывать!

Я хмыкнул.

— Наверное, именно поэтому она нам и не рассказывала. Мы разнесли бы это место по бревнышку.

— Стейси бы здесь понравилось, — сказал Келвин, затаскивая в дом дорожную сумку.

— Нарушитель! — хором крикнули близнецы, указывая на моего лучшего друга. Забавно, насколько были схожи их мысли, хотя в жизни они были совершенно разными.

— Никаких упоминаний о невесте, иначе выпиваешь штрафную рюмку, — строго сказал Рудольф.

— Это всех касается, — сказал Оливер, тыча пальцем в каждого. — Сегодня здесь никаких разговоров о женщинах, никаких имен. Иначе штрафная рюмка! Если кого-то поймают за телефонным разговором с девушкой — две штрафных. И, обещаю, если кому-нибудь каким-то образом удастся провести девушку на территорию, то в наказание за это придется пить мочу Рудольфа.

— Поверьте, это будет, по всей вероятности, самая чистая моча в доме. Для меня было бы настоящей честью пить свою мочу.

Я закатил глаза. Мальчишник. Никаких девушек. Никакого распития мочи. Следуем жестким правилам.

 

***

 

К полудню мы уже изрядно выпили и разговаривали о музыке — все казалось идеальным. Все, что оставалось сделать — это спустить на воду взятую напрокат лодку.

— На фиг все это, — простонал Оливер, лежа на диване в полусонном состоянии. — Я останусь здесь и палец о палец не ударю до тех пор, пока не придет время есть пиццу!

— Брось, ты ведь можешь бездельничать и на лодке. День такой замечательный!

— Если в твоем понимании замечательный день — это затянутое облаками небо, то ради Бога, а моя толстая задница не сдвинется с этого дивана, пока не настанет время пиццы.

Я закатил глаза.

— Ладно. Где твой брат?

Несколько секунд спустя я увидел Рудольфа, разговаривающего с искусственным цветком в углу комнаты. И он не просто разговаривал, а заигрывал с ним.

— Значит, ты часто здесь бываешь? — спросил он, ласково поглаживая пластиковые листья.

Я бросил взгляд на часы.

— Чувак, всего лишь час дня. Как ты умудрился так напиться?

Подняв пустую бутылку из-под виски, я получил ответ на свой вопрос.

— Келвин! Мне нужен мой жулик-подельник, чтобы выйти на лодке на озеро и вытащить с собой двух этих придурков. Келвин? — крикнул я, обходя дом.

Его нигде не было.

Я дважды осмотрел каждую комнату и, только обойдя территорию коттеджа, обнаружил его. Он сидел на корточках за кустами и шептал в трубку:

— Хорошо, детка. Я должен бежать. Кажется, кто-то идет. Я тоже тебя люблю.

— Маленький засранец, — засмеялся я при виде вскакивающего на ноги Келвина и его попытки быстро спрятать телефон в карман.

— Я не понимаю, о чем ты, — сказал он, защищаясь.

— О, прекрасно понимаешь. Ты только что разговаривал со Стейси!

— Что? Ни фига! Это же мальчишник! Никаких цыпочек.

Я прищурился.

— Мы закроем на это глаза, и ты сможешь избежать штрафных рюмок, если пойдешь со мной и поможешь спустить на воду лодку, а заодно перетащить на нее тех двоих.

Келвин поморщился.

— Я на самом деле не…

— ПАРНИ! КЕЛВИН ЗАСТУКАН ЗА РАЗГОВОРОМ…

Он подбежал и зажал мне рот ладонью.

— Чувак, ладно, ладно! Я не знаю, заметил ли ты, но у близнецов рюмка — это пластиковый стакан.

— Ладно, приятель, переодевайся! Мы собираемся на рыбалку. Только выпивка, парни и удочки.

— Не очень удачный девиз для предстоящего мероприятия. Я обеспокоен тем, что нам предстоит.

— Обеспокоен? — спросил я с лукавой усмешкой. — Или волнуешься в предвкушении?

Келвин начал подпрыгивать вверх-вниз, словно пятилетний ребенок.

— Я так взволнован! Так взволнован! Только выпивка и парни! И ты возьмешь с собой свою длинную палку!

— Не заставляй меня повторять.

Он направился в сторону кухни, но остановился.

— Честно говоря… когда сказал про палку, я имел в виду удочку, Брукс. А не твой член.

Я приподнял брови.

— Называй ее, как хочешь, братец. В любом случае, я захвачу это. И возьми свою гитару — мы сможем разобрать некоторые аккорды и тексты для нового альбома.

Его лицо засветилось. Я не знал больше ни одного человека, кого работа приводила бы в такое возбужденное состояние. Ну, кроме меня самого.

Через час мы спустили лодку на воду, отплыли на середину озера и заглушили двигатель. Вокруг тишина и покой — даже ни одной лодки поблизости. Мы начали выпивать. Что может быть лучше, чем провести такой день в Висконсине: лодка, выпивка и дружеская компания. Это просто жизненно необходимо делать.

— Знаешь, наша группа вызывает у меня некоторое беспокойство, — сказал Оливер, когда мы удобно расположились.

Все трое были в изрядном подпитии, а я почему-то решил оказаться тем, кто должен следить, чтобы они не поубивали друг друга. Меня выручала стоящая рядом пивная банка: каждый раз, когда поступало предложение выпить, я делал вид, что запиваю пивом, а на самом деле выплевывал в банку отвратительный виски.

— Да? Почему это, Оли? — спросил я.

— Ну, видишь ли, я никогда не мечтал играть в девичьей группе, и поэтому мне немного тревожно, что в последнее время у троих из нашей команды отрастает вагина.

— Что?

— Это довольно жалкое зрелище, и, честно говоря, чертовски непонятное. Я к тому, что ты, Келвин, и суток не смог продержаться, не позвонив Стейси. Брукс, не думай, что я не заметил, как ты переписываешься с Мэгги. Даже мой брат-близнец в данный момент влюблен в растение, хотя, зная его сверхъестественную любовь к матери-природе, я не удивлен.

Я взглянул на Рудольфа, он обнимал горшок с искусственным цветком, который прихватил с собой.

— Ее зовут Николь, и она прекрасна, — с гордостью в голосе промямлил он.

— Понимаешь, о чем я? Мои друзья превращаются в слюнтяев, и я боюсь, что скоро мы начнем писать песни о свадьбах и подгузниках.

Я засмеялся.

— Оливер, все не так страшно.

Он замахал на меня руками.

— Брукс Тайлер Гриффин. Ты переписывался с ней и отправил фото с высунутым языком. Ты изображал гребаную собаку.

Я прищурился и притворился, что увлеченно слежу за поплавком.

— Если быть точным, то да, я выкладывал фото, но для наших фанатов. Помнишь таких? Это люди, которые нас поддерживают. Очень важно делиться с ними чем-то личным, Оли. Тебе следует взять это на заметку. Именно поэтому наши фаны любят меня больше, чем тебя.

— Ха! Сомневаюсь. Особенно, когда ты собачьим голосом говоришь: «Я люблю тебя, Мэгги!» Это тоже фанатам? Понятное дело, у многих фан-клубов есть названия. У фанатов Деми Ловато — «Ловатики». У Джастина — «Белиберы». У Бьонсе — «Бихайв». Но, как мне кажется, «Я люблю тебя, Мэгги» не так-то просто выговорить.

Я повернулся, чтобы показать Оливеру средний палец, но он в ответ уже показывал мне оба своих. Уложил на обе лопатки.

Небо стало хмурым, но на воде был полный штиль. Единственные звуки на всю округу — это наши радостные выкрики каждый раз, когда мы думали, что поймали рыбу. Но этого так ни разу и не случилось. Оглянувшись назад, я с трудом смог различить очертания огромного коттеджа, а при взгляде вперед едва просматривались городские магазины. Идеальное место. Полную тишину нарушал только легкий плеск воды.

— Но, шутки в сторону, Кэл, я действительно счастлив за тебя и Стейси, — сказал Оливер и взял в руки гитару Келвина, при этом не знакомый ни с одним аккордом.

— Как вы думаете, наш директор сильно разозлится?

— Ха! Конечно, разозлится. Один из солистов «Жуликов» связывает себя узами брака, разбивая сотни девичьих сердец по всему миру. Директор изо всех сил будет стараться отговорить тебя от этого.

— Да, я понимаю. Ну и ладно. Он и так злится на нас за отмененные концерты. Поэтому можно дать ему еще один небольшой повод позлиться и понаблюдать при этом, сколько седых волос добавится у него на голове, — Келвин выхватил свою гитару из рук Оливера и перешел на корму, где у штурвала лодки сидел я. Я тоже взял свою гитару и начал наигрывать вступление к нашей песне «Раздвоение». Келвин начал подыгрывать мне. Оливер запел, а Рудольф просто продолжил разговаривать со своим цветком. Когда близкие друзья работают вместе, это часто приводит к проблемам. Но только не в нашей группе. Не считая бесконечных споров близнецов, нам легко работалось. Конечно, у нас иногда возникали разногласия, но ничего такого, чего нельзя было бы решить.

Мы провели на воде весь день. Когда небо начало темнеть, мы принялись трудиться над новыми текстами. Наше творчество было практически непрерывным с тех пор, как нам улыбнулось счастье в мире музыки.

Упали первые капли дождя, поэтому Келвин предложил вернуться в коттедж и закончить работу там. Я завел двигатель лодки и направил ее в сторону дома. Спустя всего несколько минут небо совсем почернело, и с небес на нас обрушился ливень. Рудольф вскочил на край лодки и поднял горшок со своей Николь вверх.

— Да, моя дорогая! Выпей все это! Напейся воды матери-природы!

— Идиот, это искусственный цветок! — прорычал Оливер, перекрикивая дождь. — Ему не нужна вода!

— Не слушай одинокого парня, Николь! Единственная любовь в жизни моего брата — это тако. (Примеч.: Тако — традиционное блюдо мексиканской кухни. Готовится из кукурузной или пшеничной лепешки тортильи, в которую заворачиваются различные начинки).

— Тако — это жизнь! — крикнул Оливер, потрясая кулаками над головой, и в этот самый момент над нами сверкнула молния. — Я люблю вас, тако!

— Итак, — сказал Келвин, когда мы направились в сторону дома. Он стоял рядом со мной, покачиваясь взад-вперед. — Ты хочешь быть моим шафером? — прокричал он сквозь шум дождя.

Я вытер мокрое лицо.

— Чувак, я уже даже смокинг купил. Мне на роду было написано стать твоим шафером.

Он засмеялся.

— Это правда. Но из вежливости я решил поинтересоваться.

— Это все потому, что у тебя выросла вагина. Вагины, в отличие от членов, делают человека более воспитанным.

— Да, то же самое вчера вечером мне сказала твоя мама.

— Забавно, а когда я в последний раз видел твою маму, она не произнесла ни слова. С другой стороны, ее рот был занят едой, так что, скорее всего, для разговора у нее просто не было возможности.

Он потянулся за моей «пустой» банкой пива, чтобы запустить ею в меня, и тут же замер, глядя на меня прищуренными глазами.

— Ты пил из нее последние четыре часа, а она все еще полная.

— Я…

Он поднес банку к носу и понюхал.

— НАРУШИТЕЛЬ! Брукс выплевывал виски в пивную банку!

Близнецы тут же возмущенно ахнули и начали хором скандировать:

— НАРУШИТЕЛЬ! НАРУШИТЕЛЬ!

Чем громче они кричали, тем сильнее ревел ветер. Вода вокруг нас буйствовала все сильнее, а раскаты грома становились мощнее, громче, яростнее.

— Не волнуйся! — обнимающий свою Николь Рудольф споткнулся. — У нас с собой есть еще бутылка виски, — прокричал он.

Рудольф направился в мою сторону, и я заметил, как его слегка качнуло к краю борта. Вскочив со своего места, я попросил Келвина взять штурвал и бросился к пьяному другу.

— Эй, Рудольф, держись! Осторожно! Ты слишком близко к краю.

Рудольф захихикал и ущипнул меня за щеку.

— Ты такая сладкая киска, Брукс Гриффин.

Насквозь промокший, я громко рассмеялся.

— Это самое приятное из всего, что мне когда-либо говорили.

— Это просто потому, что Любимица Америки Мэгги Мэй не может разговаривать. (Примеч.: America ` s Sweethearts — «Любимцы Америки» — название альбома Кортни Лав. Рудольф намекает на схожесть пары Брукса и Мэгги с парой Кортни Лав и Курта Кобейна, лидера культовой группы Nirvana). А если бы могла, то, держу пари, выразилась бы как-нибудь более поэтично, — он замолчал, и его глаза округлились. — НАРУШИТЕЛЬ! Я только что упомянул в разговоре имя девушки! Мне нужна штрафная рюмка! Виски! — он направился за бутылкой на другой конец раскачивающейся лодки. Пошатнувшись всем телом, Рудольф едва не выпал за борт. Я крепко вцепился в него, пытаясь втащить обратно. Едва я смог оттянуть его на безопасное расстояние, как порыв ветра швырнул нашу лодку в сторону, и я потерял равновесие.

— Черт! — успел выкрикнуть я, прежде чем меня сильно ударило волной. Я ушел с головой в ледяную воду.

— Брукс! — закричали мои друзья, подбегая к краю лодки и бросая мне спасательный круг.

— Наше плавание не может считаться полностью удавшимся, если кто-то не свалится в воду, — крикнул я, смеясь и хватаясь руками за круг. Ребята тоже засмеялись и начали втягивать меня на борт, не дожидаясь, пока поводов для смеха станет еще больше.

Я подплыл вплотную к лодке, и тут меня обожгла внезапная боль.

— Твою мать!

Все произошло очень быстро, в мгновение ока.

Гребной винт лодки ударил меня в правый бок.

В одну секунду веселье сменилось ужасом.

В одну секунду моя жизнь перевернулась — я начал тонуть.

Кровь. Я не мог ее видеть, но понимал, что рана открытая и очень глубокая.

Боль в правом боку нарастала. Дыхание стало прерывистым, сознание нечетким. Я тонул. Захлебываясь, я барахтался в холодной воде, пытаясь выбраться. Левой рукой я потянулся, чтобы ощупать раненый бок. Черт! Опять! Лопасти винта снова задели меня.

Меня захлестнула паника. Моя рука. Плечо. Шея.

Моя жизнь.

Волны утаскивали меня вниз — в дикие безжалостные воды.

В небе вспыхивала молния.

Раздавались раскаты грома.

Мои лучшие друзья звали меня, но я не мог ответить.

Все произошло быстро, в мгновение ока.

В одну секунду веселье сменилось ужасом.

В одну секунду моя жизнь перевернулась — я начал тонуть.

В одну секунду волны отшвырнули меня, словно я ничто.

И я стал ничем.

Глава 30

Мэгги

— Мэгги, давай же! Спускайся быстрее! Нам надо ехать!

Услышав свое имя, я приподняла бровь. Я сидела в своей спальне и играла на гитаре, перебирая струны, под последний альбом «Жуликов». Вскочив, я подбежала к верхней ступеньке лестницы и увидела стоящую внизу миссис Бун. Она находилась в состоянии полной паники. Удивленно приподняв брови, я медленно — ступенька за ступенькой — начала спускаться.

Она была в исступленном состоянии — такой я ее никогда не видела.

— Идем немедленно! Обуй что-нибудь. Поехали!

Идти? Идти куда?

— Мэгги, пожалуйста, — руки миссис Бун беспокойно двигались по металлическим поручням ее ходунков. — В коттедже произошел несчастный случай, и Брукс… он ранен. Нам нужно идти.

Я отшатнулась, словно кто-то толкнул меня к стене.

Брукс. Он ранен.

Я утонула в этих двух словах. В голове заметались разные мысли. Как случилось, что он ранен? Насколько сильно? Что там произошло? А что с остальными?

Из комнаты прибежал папа, из кухни примчалась мама. У них в руках были мобильные телефоны — вероятно, с сообщением от Келвина.

— Его отвезли в больницу Святого Иоанна. Ему предстоит операция, — сказал папа. Он говорил быстро и испуганно. — Я еду туда.

— Я тоже, — подтвердила мама.

— И Мэгги, — приказала миссис Бун. — Она едет с нами. Поторапливайся, — сказала она, махнув в мою сторону рукой. — Нам нельзя мешкать. До больницы путь неблизкий.

— Нет, — резко ответила мама, в ее голосе звучала непреклонность. — Нет. Она не должна выходить из дома. У нее уже была паническая атака, когда она пыталась съездить проведать вас, миссис Бун.

— Но это была я. В том смысле, мне очень приятно, что она пыталась сделать это, но сейчас совсем другой случай. Я не самый важный для нее человек. Я не Брукс. А теперь идем.

Я закрыла глаза.

Мама и миссис Бун начали спорить, их голоса становились все громче и громче, и папа начал кричать, пытаясь их успокоить. Мое сердце колотилось так, словно старалось не отставать от общей заварухи. Мой разум изо всех сил пытался удержать дьявола взаперти, хотя он не оставлял попыток вырваться на свободу и добраться до меня.

Ш-ш-ш-ш… Ш-ш-ш-ш…

— Прекрати! — миссис Бун выкрикнула это так громко, что я открыла глаза. Она стучала своими ходунками об пол. Снова и снова. — Прекрати! Это просто нелепо! Хоть убей, Кэти, я не могу понять, кто из вас больше боится того, что Мэгги покинет дом: ты или она.

— Вы выходите за рамки дозволенного, миссис Бун, — продолжала нападать мама, но, тем не менее, ее тело задрожало.

На мгновение я задумалась: а хотела ли она вообще, чтобы я когда-нибудь вышла из дома?