А теперь подойди и раздень меня.

Я подошел ближе и запустил пальцы в ее волосы.

— Ты уверена?

Она кивнула.

Склонившись к ее шее, я медленно провел по ней языком и нежно втянул губами кожу. Провел вдоль ее ключицы, оставляя за собой легкие поцелуи. Сдвинув лямку платья, я проложил дорожку поцелуев вдоль ее руки, слегка покусывая кожу. У Мэгги вырвался легкий вздох, и от одного этого звука я захотел ее еще сильнее.

— Не будем торопиться. Нам некуда спешить, — сказал я, осознавая, что это будет ее первый раз. Я сдвинул вторую лямку вниз по плечу, и ее свободное длинное платье упало на пол.

Сделав шаг назад, я изучал ее тело. Белый кружевной бюстгальтер совсем не сочетался с розовыми хлопчатобумажными трусиками, но почему-то на ней это смотрелось очаровательно. Худые длинные ноги, опущенные вдоль тела руки…

— Ты прекрасна, — прошептал я.

Мэгги шагнула ко мне, взялась за подол моей рубашки и, стянув ее с меня через голову, бросила поверх своего платья. Расстегнула на мне ремень, я снял ботинки и носки. Затем расстегнула «молнию» на моих джинсах, и они тоже проследовали на пол.

Перемещая взгляд сверху вниз, Мэгги изучала мое тело. А я изучал ее. Она провела пальцами по моей груди, а потом ладонью заскользила вниз — все ниже и ниже — к резинке моих боксеров. Когда Мэгги коснулась твердой выпуклости в них, я закрыл глаза, а она начала медленно поглаживать меня через ткань трусов.

— Мэг… — застонал я, ощущая дрожь во всем теле. Пальцами свободной руки она подцепила резинку и начала стягивать с меня трусы. Я открыл глаза и увидел, как она опускается на колени. Ее руки дрожали, и я, останавливая, удержал ее за предплечье.

— Мэгги, что ты делаешь?

Она смущенно посмотрела на меня.

— В смысле… — я усмехнулся. — Я знаю, что ты собираешься делать, но тебе не нужно… — я заставил Мэгги выпрямиться и провел пальцами по ее волосам. — Кто тебе сказал сделать это? Шерил?

Мэгги дважды сжала мою руку.

Какой кошмар. Кто-то сказал ей, что так будет правильно, и она чувствовала себя вынужденной делать это.

— Пять минут? — спросил я, делая пару шагов назад.

Она закрыла глаза и, сделав глубокий вдох, тоже отступила. Когда Мэгги вновь открыла глаза, она улыбнулась, расстегнула лифчик и уронила его на пол. Я стянул боксеры и бросил их рядом. Трусики скользнули вниз по ее идеальным бедрам, и Мэгги перешагнула через них. Она подняла кверху ладонь и кивнула. Пять минут.

Мы просто стояли и смотрели друг на друга. Пять минут, чтобы избавиться от всех страхов. Пять минут, чтобы напомнить себе, кто мы такие. Пять минут, чтобы выбрать собственный путь и начать нашу — и только нашу — историю.

Когда эти пять минут истекли, я взял Мэгги за руку, подвел к кровати и уложил на спину.

— Мэгги, — я поцеловал ее в губы. — Нам не нужно повторять то, что делают другие… — я поцеловал ее в шею. — Мы не они. Мы не должны следовать их рекомендациям, — я поцеловал ее ключицу, и она закрыла глаза, когда поцелуями я начал прокладывать себе путь по всему телу. Я целовал каждый сантиметр, пробовал на вкус каждый миллиметр. — Тебе не обязательно делать то, что принято считать правильным, — я раздвинул ее ноги, целуя бедра. Губами я нежно пощипывал ее кожу, и она зарылась пальцами мне в волосы. — И ты всегда можешь ущипнуть или толкнуть меня, если захочешь остановиться.

Мэгги приподняла бедра навстречу моему рту, показывая, как сильно хочет продолжения, молча умоляя попробовать ее на вкус. О, как я хотел ощутить этот вкус!

Я взглянул на нее — она не отводила от меня взгляда. Наблюдала за каждым моим движением, и я хотел, чтобы она видела все. Чтобы наблюдала, как я исследую ее тело. Пробую его на вкус. Люблю его. Есть только я и она. Мы не будем следовать ничьим правилам, ничьим советам. Мы будем писать собственную историю.

Наклонив голову, я коснулся ее языком, медленно погрузил в нее палец и познакомил Мэгги с первой главой нашего романа.

Глава 15

Мэгги

 

— Просто невероятно! Я не могу в это поверить!

В следующую субботу мама проводила вечер в обществе своих подруг, с которыми в детстве вместе училась в средней школе. Сейчас все жили в разных штатах, поэтому встречались раз или два в год. Но, по-моему, и этого было более чем достаточно. Каждый раз при их появлении я старалась не попадаться им на глаза. Это были не самые приятные в мире люди. Их пятеро, включая маму. Понятия не имею, зачем они все преодолевали такие расстояния, чтобы поболтать друг с другом. Ведь, несмотря на то, что все учились в одной школе, они терпеть не могли друг друга. Все их разговоры всегда казались мне соревнованием. Если дочь Лорен начала ходить в возрасте десяти месяцев, то дочь Венди в девять уже водила машину. Если Ханна могла пробежать пять километров, то Дженис способна была пробежать десять за меньшее время. Но самой любимой темой для обсуждения была все-таки я. Когда дело доходило до моего молчания, все они становились экспертами в вопросах того, что значит быть немым.

В этот вечер я сидела на верхней ступеньке лестницы и слушала, как они меня обсуждали. Мне очень хотелось, чтобы рядом был Брукс, но он с парнями отправился на концерт какой-то супер-инди-группы, которая играла в какой-то забегаловке. Он без конца присылал мне оттуда видео — людей больше, чем селедок в бочке, и, как обычно, очень громкий звук. Всякий раз, когда он попадал в кадр, я видела его сводящую с ума улыбку, и мое сердце влюблялось в него чуточку сильнее. Я хотела быть рядом с ним, почувствовать объятия его рук и полностью раствориться в звуках музыки. В видео, которое он мне прислал, я видела, как Стейси и Келвин покачиваются вместе в такт музыке, и чувствовала себя эгоисткой. Эгоистично не быть там ради Брукса. Эгоистично не давать ему возможности делать то, что делают все нормальные пары.

— У нее действительно есть парень? — спросила Лорен, допивая вино и снова наполняя бокал. — Как это вообще возможно?

— Кто он? — тут же включилась Венди.

— Брукс, — невозмутимо сказала мама, обмакивая чипсы в соус сальса.

— Какой Брукс? — не отставала Венди.

— Гриффин.

— Что-о-о? — воскликнули хором все четверо.

— Не может быть! — сказала Дженис. — Ведь Брукс… он любимчик девушек, не так ли? Я могу понять то, что по доброте душевной он навещает ее каждый день, но встречаться? Этого не может быть!

— Разве для Мэгги это не вредно? — спросила Лорен. — Ну, знаешь, учитывая… ее состояние?

— Ее состояние? — переспросила мама.

— Ну, ты же знаешь… ее травма. Я просто сказала. Однажды я читала статью… — начала Лорен.

— Ты вечно читаешь какие-то статьи, — оборвала ее Ханна слегка раздраженным тоном.

— Да, но в этой была сугубо научная статистика. Там сказано, что у людей, получивших в детстве психологическую травму, могут возникать рецидивы, когда они вступают в отношения.

— Лорен, — проворчала Ханна.

Ханна мне нравилась. Маме стоило дружить только с ней, а остальных послать куда подальше.

— А что? Это же правда. Их отношения с Бруксом могут вызвать какие-нибудь осложнения. И, к тому же, как они себе это представляют? Вечно встречаться в доме Кэти? Я хочу сказать только одно: из этого не выйдет ничего хорошего. Все это действительно может уничтожить тот, пусть небольшой, прогресс, которого достигла Мэгги. Плюс, мне кажется, что это не совсем честно по отношению к Бруксу. Какая ему тут выгода?

Заткнись, Лорен.

Я не хотела больше их слушать, но не находила в себе сил уйти.

— Знаешь, что я тебе скажу? Будь что будет, — вмешалась Ханна. — Они еще дети, поэтому пусть развлекаются.

Браво, Ханна!

Из всей этой группы Ханна меньше всех была склонна драматизировать ситуацию. В конце концов, она здесь только ради пиццы и вина. Мне не в чем ее винить — мама всегда заказывала пиццу в «У Марко», она считалась лучшей в городе.

— Ты рассуждаешь глупо, Ханна. Что значит «пусть развлекаются»? Именно из-за таких суждений все твои три брака закончились разводами.

— Я готова и в четвертый раз наступить на те же грабли, — Ханна плеснула себе еще вина и запела: — Будь что будет!

— Ты же знаешь, как мама относится к тому, что ты подслушиваешь, — прошептал папа, поднимаясь по лестнице и усаживаясь рядом со мной. У него в руке был пакетик M&Ms, и он отсыпал мне немного. — Кроме того, эти женщины — настоящие гадюки. Тебе не стоит засорять себе мозг их бредом.

Я улыбнулась и положила голову ему на плечо.

— Они снова говорят о тебе?

Я кивнула.

Он нахмурился.

— Я сказал твоей матери: либо они меняют тему, либо она перестает приглашать в наш дом этих четырех всадников. Он недостаточно большой, чтобы превращать его в Главное Управление Апокалипсиса. Мэг, не принимай их близко к сердцу, ладно?

Я и не собиралась. Мне давным-давно было ясно, что эти женщины ненормальные. Меня больше заботило, как их слова повлияют на маму. Даже если она старается оспорить их мнения, они все равно найдут лазейку, чтобы проникнуть в ее подсознание. Временами мамина реакция на что-то была не похожа на ее собственную, а выражалась словами этих четырех всадников Апокалипсиса. Папа всегда говорил: остерегайся мнения толпы, потому что однажды оно превратит тебя в совершенно другого человека, и обратно стать самим собой уже будет невозможно.

— Я просто говорю, что если ты позволишь этому продолжаться, она никогда не поправится, — снова завелась Лорен. — Ни в коем случае нельзя позволять ей…

— Лорен, прекрати! — крикнула мама, повергнув нас с папой в шок. Даже она сама слегка вздрогнула, пораженная собственным громким голосом. — Достаточно. Да, у моей дочери есть свои проблемы, но это не повод для того, чтобы ты сидела здесь и битый час ее унижала. Я никогда не поступала так в отношении твоего ребенка и ожидаю такого же уважения к моему. И будет ли моя дочь с кем-то встречаться, и с кем именно она будет встречаться — решать ее отцу и мне. Отныне я принимаю во внимание твое мнение, но не более. Только мнение. Ты имеешь на это право, но будет еще лучше, если станешь держать его при себе.

— Вау, — выдохнул папа, и легкая улыбка заиграла на его губах. — Вот она — та женщина, на которой я женился.

Тема разговора сменилась, и Лорен даже пробормотала какие-то извинения.

— Шутку? — спросил папа.

Конечно.

— Что общего между приговором и беременностью? И там, и там сначала задержка! — он засмеялся, хлопнув себя по колену.

Я закатила глаза.

Господи. Обожаю своего отца.

 

***

 

Всадники Апокалипсиса разъехались по своим отелям уже за полночь. Брукс какое-то время до этого перестал мне писать, и я решила, что он просто от души веселится на концерте. Пару часов спустя меня разбудил звук медленно открывающейся двери.

— Магнит? — прошептал Брукс. — Спишь?

Я села в кровати.

Он улыбнулся, вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Подойдя к моему столу, включил лампу, и ее свет в три часа ночи был для меня равносилен звонку будильника.

— Извини, что перестал писать тебе сообщения. Телефон сел на середине шоу. А потом концерт подошел к концу, и началось совершенно безумное выступление на бис. Господи! Мэгги, какая энергетика была в зале! Клянусь, складывалось ощущение, что от этой энергии даже стены вибрируют! А музыканты! — он продолжал расхаживать по комнате, оживленно и взволнованно жестикулируя и рассказывая мне все подряд: о группе, о гитарах, на которых играли музыканты, о клавишных, о барабанах, о том, как Рудольф получил по лицу барабанной палочкой, и как Оливер оказался тем, кто его ударил. Брукса буквально распирало от удовольствия. Музыка полностью меняла его — она была способна давать ему чувство свободы от всех ограничений.

Мне это нравилось.

— Я привез тебе это! — сказал он, вытаскивая из кармана значок с концерта. — Эта группа выступала сегодня. Jungle Treehouse. Боже, Мэгги, тебе бы это понравилось, я точно знаю. Хотелось бы мне, чтобы ты тоже там была. На обратной дороге по пути к тебе я зарядил телефон в машине и скачал несколько их песен. Вдруг ты захочешь послушать?

Я хотела.

Мы легли на кровать, вставили в уши наушники и стали слушать музыку. Из угла комнаты струился тусклый свет. Наши сердца были открыты друг другу. Он повернул голову ко мне, а я к нему. Брукс сплел наши пальцы, положил руку себе на грудь, и я ощущала биение его сердца, пока музыка передавала ему вибрации моего сердца.

— Я люблю тебя, Мэгги Мэй, — прошептал он, глядя мне в глаза. — Я хочу сказать, что вот сейчас смотрю на тебя и не могу избавиться от мысли: «Вау, я действительно люблю эту девушку». Знаешь? Я люблю в тебе все. Люблю тебя и в хорошие дни, и в тяжелые. Кажется, в тяжелые дни я люблю тебя еще сильнее. Не уверен, что уже можно в этом признаваться, потому что не знаю, готова ли ты. Но с этим проблем не будет. У тебя есть столько времени, сколько потребуется. Просто хотел сделать тебе это признание, ведь если любишь кого-то, нужно кричать об этом, иначе любовь станет грузом на сердце. Оно будет тяготиться этим грузом, и ты начнешь задавать себе вопрос, любят ли тебя в ответ. Хотя меня это не беспокоит. Я просто лежу здесь, рядом с тобой, разглядываю крошечные веснушки на твоем лице, которые большинство людей и не заметит, и думаю о том, как сильно я люблю тебя прямо сейчас, — он обнял меня, и я прижалась к нему теснее, устроив голову на его груди.

Так мы и лежали, обнявшись. Его грудь мерно поднималась и опускалась, и через несколько минут он заснул. Я оставила нежный поцелуй на его шее, а потом прижалась губами к его рту. Осторожно прикусила его нижнюю губу, и Брукс открыл глаза. Его взгляд был сонным и потерянным, но на губах тут же заиграла улыбка. Брукс всегда улыбался, когда смотрел на меня. Я снова поцеловала его и встретилась с ним взглядом. Опять поцеловала, и он прижал меня к себе всем телом.

— Да? — прошептал он.

Я кивнула.

Я любила его.

Я любила, и он это знал. Пусть я не могла сказать этого словами, он все равно чувствовал это — в каждом моем прикосновении, в каждом поцелуе, в каждом объятии. Ведь лучшая любовь — та, которую чувствуешь, разве нет?

— Я тоже люблю тебя, — тихо сказал Брукс, накрывая ртом мои губы. — Я тоже люблю тебя, — повторил он еще раз.

Мы начали раздевать друг друга — медленно, спокойно, с нежностью.

В ту ночь мы впервые занялись любовью. С каждым прикосновением я все глубже проникала в его сущность. В каждом поцелуе я будто чувствовала вкус его души. Снова и снова мысленно я шептала ему свой ответ. Каждой своей слезой, каждым ударом сердца я отвечала ему. Абсолютно беззвучно, но в то же время очень громко.

Я тоже люблю тебя. Я тоже люблю тебя. Я тоже тебя люблю…

 

***

 

— Ты готова? — спросил Брукс, входя в мою комнату несколько дней спустя. За его спиной висела акустическая гитара.