Из того, что, что выбросила цензура

 

 

"Я ночью сейчас проснусь... Как будто кто-то ну... плачет рядом... Я -

на войне...

Мы отступаем... За Смоленском какая-то женщина выносит мне свое платье,

я успеваю переодеться. Иду одна... Одна среди мужчин... То я была в брюках,

а то иду в летнем платье. У меня вдруг начались эти дела... Женские...

Раньше начались, наверное, от волнений. От переживаний, от обиды. Где ты тут

что найдешь? Под кустами, в канавах, в лесу на пнях спали. Столько нас было,

что места в лесу всем не хватало. Шли мы растерянные, обманутые, никому уже

не верящие... Где наша авиация, где наши танки? То, что летает, ползает,

гремит - все немецкое.

Такая я попала в плен... В последний день перед пленом перебило еще обе

ноги... Лежала и под себя мочилась... Не знаю, какими силами уползла ночью.

Уползла к партизанам...

Мне жалко тех, кто эту книгу прочитает, и кто ее не прочитает..."

 

"У меня было ночное дежурство... Зашла в палату тяжелораненых. Лежит

капитан... Врачи предупредили меня перед дежурством, что ночью он умрет...

Не дотянет до утра... Спрашиваю его: "Ну, как? Чем тебе помочь?" Никогда не

забуду... Он вдруг улыбнулся, такая светлая улыбка на измученном лице:

"Расстегни халат... Покажи мне свою грудь... Я давно не видел жену..." Мне

стало стыдно, я что-то там ему отвечала. Ушла и вернулась через час.

Он лежит мертвый. И та улыбка у него на лице..."

 

"Под Керчью... Ночью под обстрелом шли мы на барже. Загорелась носовая

часть... И от огня... Огонь полез по палубе... Взорвались боеприпасы...

Мощный взрыв! Взрыв такой силы, что баржа накренилась на правый бок и начала

тонуть. А берег уже недалеко, мы понимаем, что берег где-то рядом, и солдаты

кинулись в воду. С берега застучали минометы... Крики, стоны, мат... Я

хорошо плавала, я хотела хотя бы одного спасти... Хотя бы одного раненого...

Это же вода, а не земля - человек погибнет сразу. Вода... Слышу - кто-то

рядом то вынырнет наверх, то опять под воду уйдет. Наверх - под воду. Я

улучила момент, схватила его... Что-то холодное, скользкое... Я решила, что

это раненый, а одежду с него сорвало взрывом. Потому, что я сама голая... В

белье осталась... Темнотища. Глаз выколи. Вокруг: "Э-эх! Ай-я-я!" И мат...

Добралась я с ним как-то до берега... В небе как раз в этот миг вспыхнула

ракета, и я увидела, что притянула на себе большую раненую рыбу. Рыба

большая, с человеческий рост. Белуга... Она умирает... Я упала возле нее и

заломила такой трехэтажный мат. Заплакала от обиды... И от того, что все

страдают..."

 

"Выходили из окружения... Куда ни кинемся - везде немцы. Решаем: утром

будем прорываться с боем. Все равно погибнем, так лучше погибнем достойно. В

бою. У нас было три девушки. Они приходили ночью к каждому, кто мог... Не

все, конечно, были способны. Нервы, сами понимаете. Такое дело... Каждый

готовился умереть...

Вырвались утром единицы... Мало... Ну, человек семь, а было пятьдесят.

Посекли немцы пулеметами... Я вспоминаю тех девчонок с благодарностью. Ни

одной утром не нашел среди живых... Никогда не встретил..."

 

Из разговора с цензором:

" Кто пойдет после таких книг воевать? Вы унижаете женщину примитивным

натурализмом. Женщину-героиню. Развенчиваете. Делаете ее обыкновенной

женщиной. Самкой. А они у нас - святые.

" Наш героизм стерильный, он не хочет считаться ни с физиологией, ни с

биологией. Ему не веришь. А испытывался не только дух, но и тело.

Материальная оболочка.

" Откуда у вас эти мысли? Чужие мысли. Не советские. Вы смеетесь над

теми, кто в братских могилах. Ремарка начитались... У нас ремаркизм не

пройдет. Советская женщина " не животное...

 

* * *

 

"Кто-то нас выдал... Немцы узнали, где стоянка партизанского отряда.

Оцепили лес и подходы к нему со всех сторон. Прятались мы в диких чащах, нас

спасали болота, куда каратели не заходили. Трясина. И технику, и людей она

затягивала намертво. По несколько дней, неделями мы стояли по горло в воде.

С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный... Просит

грудь... Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет. Каратели

рядом... С собаками... Собаки услышат, все погибнем. Вся группа - человек

тридцать... Вам понятно?

Принимаем решение...

Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается.

Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит... Ребенок больше не

кричит... Ни звука... А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на

друга..."

 

"Когда мы брали пленных, приводили в отряд... Их не расстреливали,

слишком легкая смерть для них, мы закалывали их, как свиней, шомполами,

резали по кусочкам. Я ходила на это смотреть... Ждала! Долго ждала того

момента, когда от боли у них начнут лопаться глаза... Зрачки...

Что вы об этом знаете?! Они мою маму с сестричками сожгли на костре

посреди деревни..."

 

"Я не запомнила в войну ни кошек, ни собак, помню крыс. Большие... С

желто-синими глазами... Их было видимо-невидимо. Когда я поправилась после

ранения, из госпиталя меня направили назад в мою часть. Часть стояла в

окопах под Сталинградом. Командир приказал: "Отведите ее в девичью

землянку". Я вошла в землянку и первым делом удивилась, что там нет никаких

вещей. Пустые постели из хвойных веток, и все. Меня не предупредили... Я

оставила в землянке свой рюкзак и вышла, когда вернулась через полчаса,

рюкзак свой не нашла. Никаких следов вещей, ни расчески, ни карандаша.

Оказалось, что все мигом сожрали крысы...

А утром мне показали обгрызенные руки у тяжелораненых...

Ни в каком самом страшном фильме я не видела, как крысы уходят перед

артобстрелом из города. Это не в Сталинграде... Уже было под Вязьмой...

Утром по городу шли стада крыс, они уходили в поля. Они чуяли смерть. Их

были тысячи... Черные, серые... Люди в ужасе смотрели на это зловещее

зрелище и жались к домам. И ровно в то время, когда они скрылись с наших

глаз, начался обстрел. Налетели самолеты. Вместо домов и подвалось остался

каменный песок..."

 

"Под Сталинградом было столько убитых, что лошади их уже не боялись.

Обычно боятся. Лошадь никогда не наступит на мертвого человека. Своих убитых

мы собрали, а немцы валялись всюду. Замерзшие... Ледяные... Я " шофер,

возила ящики с артиллерийскими снарядами, я слышала, как под колесами

трещали их черепа... Кости... И я была счастлива..."

 

Из разговора с цензором:

" Да, нам тяжело далась Победа, но вы должны искать героические

примеры. Их сотни. А вы показываете грязь войны. Нижнее белье. У вас наша

Победа страшная... Чего вы добиваетесь?

" Правды.

" А вы думаете, что правда - это то, что в жизни. То, что на улице. Под

ногами. Для вас она такая низкая. Земная. Нет, правда - это то, о чем мы

мечтаем. Какими мы хотим быть!

 

* * *

 

"Наступаем... Первые немецкие поселки... Мы " молодые. Сильные. Четыре

года без женщин. В погребах " вино. Закуска. Ловили немецких девушек и...

Десять человек насиловали одну... Женщин не хватало, население бежало от

Советской армии, брали юных. Девочек... Двенадцать-тринадцать лет... Если

она плакала, били, что-нибудь заталкивали в рот. Ей больно, а нам смешно. Я

сейчас не понимаю, как я мог... Мальчик из интеллигентной семьи... Но это

был я...

Единственное, чего мы боялись, чтобы наши девушки об этом не узнали.

Наши медсестры. Перед ними было стыдно..."

 

"Попали в окружение... Скитались по лесам, по болотам. Ели листья, ели

кору деревьев. Какие-то корни. Нас было пятеро, один совсем мальчишка,

только призвали в армию. Ночью мне сосед шепчет: "Мальчишка полуживой, все

равно умрет. Ты понимаешь..." " "Ты о чем?" " "Человеческое мясо съедобное.

Мне один зэк рассказывал... Они из лагеря бежали через сибирский лес.

Специально взяли с собой мальчишку... Так спаслись..."

Ударить сил не хватило. Назавтра мы встретили партизан..."

 

"Партизаны днем приехали на конях в деревню. Вывели из дома старосту и

его сына. Секли их по голове железными палками, пока они не упали. И на

земле добивали. Я сидела у окна... Я все видела... Среди партизан был мой

старший брат... Когда он вошел в наш дом и хотел меня обнять: "Сестренка!!"

- я закричала: "Не подходи! Ни подходи! Ты - убийца!!" А потом онемела.

Месяц не разговаривала.

Брат погиб... А что было бы, останься он жив? И если бы домой

вернулся..."

 

"Утром каратели подожгли нашу деревню... Спаслись только те люди,

которые убежали в лес. Убежали без ничего, с пустыми руками, даже хлеба с

собой не взяли. Ни яиц, ни сала. Ночью тетя Настя, наша соседка, била свою

девочку, потому что та все время плакала. С тетей Настей было пятеро ее

детей. Юлечка, моя подружка, сама слабенькая. Она всегда болела... И четыре

мальчика, все маленькие, и все тоже просили есть. И тетя Настя сошла с ума:

"У-у-у... У-у-у..." А ночью я услышала... Юлечка просила: "Мамочка, ты меня

не топи. Я не буду... Я больше есточки просить у тебя не буду. Не буду...".

Утром Юлечки я уже не увидела... Никто ее не нашел...

Тетя Настя... Когда мы вернулись в деревню на угольки... Деревня

сгорела... Тетя Настя повесилась на черной яблоне в своем саду. А дети

стояли возле нее и просили есть..."

 

Из разговора с цензором:

" Это " ложь! Это клевета на нашего солдата, освободившего пол-Европы.

На наших партизан. На наш народ-герой. Нам не нужна ваша маленькая история,

нам нужна большая история. История Победы. Вы никого не любите! Вы не любите

наши великие идеи. Идеи Маркса и Ленина.

" Да, я не люблю великие идеи. Я люблю маленького человека...