Введение в философию. Учебник.

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ. ВСЕОБЩАЯ ПРОПЕДЕВТИКА

§ 1. Философия, или обработка понятий, необходима для всех наук, поскольку они должны не только раскрывать свои объекты с фактической стороны или давать указания к целесо­образному воздействию на эти объекты, но и, кроме того, упо­рядочивать размышления об этом: разъяснять запутанное и над­лежащим образом объединять единичное. Однако занятие такой обработкой требует особой точности и навыка, ибо сходство или различие в отношениях между понятиями должно строго соблю­даться; притом процесс такой обработки часто ведет дальше, чем позволяет предвидеть его начало. Поэтому философия обра­зует отдельную область учености; но и она сама включает в себя различные науки, которые рассматриваются как ее части и обладают особым значением как для остального знания, так и для истории культуры.

[...] Философия основывается в той же мере на внутрен­нем опыте, как и на внешнем; и она требует, чтобы оба вида опыта были уравновешены и соединены (стр. 29—30).

§ 3. [...] Философия, опираясь одновременно на внешний и внутренний опыт, создает необходимый порядок среди всеобщих понятий и способствует их развитию; этим она устанавливает связь среди основных идей всех наук, чем облегчается обозре­ние человеческого знания для каждого человека, его же собст­венное знание при этом как бы концентрируется и делается более эффективным (стр. 35).

§ 4. [...] Философия — это обработка понятий. [...]

§ 5. Из основных видов обработки понятий следуют основ­ные части философии.

Первый результат (Erfolg) направленного на понятия вни­мания состоит в том, что они становятся ясными и, насколько они к этому пригодны, отчетливыми. Отчетливость состоит в различии признаков одного понятия, тогда как ясность в раз­личении нескольких понятий между собой. Отчетливые понятия могут принимать форму суждений, а соединение суждений дает заключения. Об этом трактует логика; она и яв­ляется той первой частью философии, которая в целом рассма­тривает отчетливость в понятиях и вытекающее из этого сопо­ставление последних.

§ 6. Однако понимание. мира и нас самих создает некоторые понятия, которые, чем отчетливее они делаются, тем менее до­пускают объединение наших идей и поэтому ведут к противоре­чиям (Zwiespalt) во всех тех размышлениях, на которые они могут иметь влияние. В других науках неоднократно пытались обойтись без такого рода понятий, но эти усилия оказались тщетны; и поэтому на долю философии выпадает важная задача: изменить понятия упомянутого рода таким образом, чтобы это обязательно учитывало особые качества каждого из них. При изменении возникает нечто новое, с помощью чего исчезает вы­шеназванная трудность. Это новое можно назвать дополне­нием. Соответственно дополнение понятий является вторым ви­дом обработки понятий. Наука об этом и есть метафизика. Она, как показывает уже название, существенно связана с фи­зикой, поскольку под физикой в,- общем понимается познание данного. Ибо вначале из этого познания данного следует убе­диться в том, что понятия упомянутого рода действительно вы­текают из него, а не были произвольно выдуманы. [...]

§ 7. Основные понятия метафизики столь всеобщи и уре­гулирование (Berichtigung) их связано с таким решающим влиянием на все области человеческого знания, что остальные понятия о мире и о нас самих могут быть надлежащим образом определены лишь в том случае, если ранее было совершено такое урегулирование. Поэтому обработка этих остальных поня­тий рассматривается как нечто такое, что должно следовать за общей метафизикой и к ней как бы прилагается, чтобы никто не предавался напрасной (столь часто совершаемой и возобнов­ляемой) попытке заниматься этим только для себя и без подго-.товительной работы. Таким образом, кроме общей метафизики (старое название, — онтология) возникает прикладная ме­тафизика, которую в дальнейшем по ее предметам разделяют на три большие отрасли, а именно на психологию, натурфилосо­фию (иначе называемую космологией) и на естественную тео­логию, или философское учение о религии.

§ 8. Еще существует класс понятий, которые совпадают с ранее упомянутыми в том, что по отношению к ним мышление не может ограничиться простым логическим приведением к от­четливости (Verdeutlichung); отличаются же они тем, что не тре­буют подобно вышеупомянутым [понятиям] изменений, а при­носят с собой такое дополнение в нашем представлении (Vorste­llen), которое заключается в суждениях одобрения или неодоб­рения. Наука о таких понятиях — эстетика. С познанием дан­ного она по своему происхождению связана лишь постольку, поскольку побуждает нас представить себе понятия, которые

совершенно независимо от их реальности вызывают одобрение или недовольство. Но применительно к данному эстетика пере­ходит в ряд учений об искусстве (Kunstlehren), которые все без исключения можно назвать практическими на­уками, потому что они указывают, как должен обрабатывать определенный предмет тот, кто занимается ими, чтобы порожда­лось не недовольство, а, напротив, чувство удовлетворения. [...] § 9. [...] Однако среди учений об искусстве есть одно, чьи предписания требуют обязательного соблюдения, ибо мы, сами того не сознавая, постоянно представляем собой предмет этого учения. То есть этот предмет — мы сами, а названное учение — это учение о добродетели, которое в отношении наших проявлений переходит в дела и возможности, в учение об обязанностях (стр. 50—52).

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ. ВВЕДЕНИЕ В МЕТАФИЗИКУ

§ 149. [...] У метафизики нет другого назначе­ния, как делать мыслимыми указанные поня­тия, которые ей навязывает опыт.

[...] Повсюду понятия о сущем, о его качествах, о причинах и их действии, о пространстве и о времени представляли пред­мет этой науки; было обнаружено, что эти понятия, как извест­ные из опыта и в нем данные, являлись предполагаемыми. За­тем их попытались логически обработать и при этом оказались в клубке всякого рода противоречий. Эта противоречивость и ее скрытая в понятиях опыта основа [...] определяют понятие метафизики (стр. 269).

§ 151. Вопрос: можем ли мы познать вещи в себе или только явления — философия должна вначале отложить в сторону нерешенным. Прежде нужно завершить реализм соответствую­щим ему образом, а именно посредством надлежащей обработки противоречивых понятий опыта (Erfahrungsbegriffe), по мень­шей мере самых общих из них — понятий изменения и вещи с несколькими признаками, к которым сами собой примыкают исследования о пространстве, времени и движении. После того как путем необходимого мышления об этом был получен мыслимый вид представления, идеалистическая проблема может решаться тем же путем, что и предыдущая, то есть путем над­лежащего обсуждения тех противоречий, которые заключены в понятиях Я и субъекта со многими представлениями. [...]

§ 152. Идеалистическая проблема решается в том смысле, что действительно вне нас существует множество сущностей, подлинное и простое Что (Was) которых мы, правда, не по­знаем, но от чьих внутренних и внешних связей мы можем получить некоторую сумму представлений, способную увеличи­ваться до бесконечности.

А проблемы изменения и наличия у одной вещи несколь­ких качеств решаются посредством теории нарушения и само­сохранения сущности; то есть теории в себе непознаваемого простого Что сущности, которое столько определяет, что оно не просто различается у различных цредметов, но и образовывает противоположные предметы. Эти противоположности сами не

• 625

являются предикатами сущности, и потому нужно еще добавить формальные условия, совокупность нескольких сущностей, чтобы противоположности могли иметь реальный результат. Этот ре­зультат — страдание и деятельность одновременно, без перехода какой-либо силы из одной в другую. Сущности сохраняют себя сами, каждая в своем собственном внутреннем содержании и согласно своему собственному качеству, против нарушения, ко­торое произошло бы, если бы противоположность нескольких сущностей могла взаимно уничтожаться. Следовательно, нару­шение соответствует давлению, самосохранение — отпору. [...]

• Прежде всего нужно осознать, что об изменениях, а так­же о симультанном многообразии сосуществующих атрибутов нельзя мыслить в т о м смысле, будто действительно изменяется или увеличивается подлинное Что реалов. Нужно осознать, что тезис: при всех изменениях субстанция не изменяется — не может выражать ни действительного отделения субстанции от того, что около нее изменяется, ни перемены в ней, следова­тельно, даже ни перемены в отношении к тому, что она пред­ставляет собой на самом деле. Для сущего нет никаких перемен, а действительные события для истинного реала, таким образом, все равно что совершенно не происходят.

Что же в таком случае означает действи­тельное событие? Иносказательно можно ответить, что это означает перевод Что сущности на совершенно иной язык, в другие равнозначащие выражения.

Такое событие было бы плодом воображения и ни в каком смысле не было бы чем-то действительным, если бы несколько сущностей не заставляли друг друга опреде­ленным образом существовать друг против друга в качестве того, что они есть. Отсюда выра­жение «самосохранение» и отсюда предпосылка с о в о-к-у π н о с т и таких сущностей, которые нарушают друг друга, следовательно (поскольку это не приводит к действитель­ному изменению качества), каждая из которых определяет самосохранение другой. Отсюда же, далее, следует изменяемость этой совокупности в интеллигибельном пространстве. Отсюда же, наконец, следует разнообразие событий в одной сущности.

От действительного события теперь нужно отличить еще ' два рода. Первое — его задержка, если. противоречивое событие неоднократно происходит в одной и той же сущности. Второе — определения пространства, которое с этим связано. Последние являются простыми явлениями в самом узком смысле слова. На этом покоится видимая природа, на ее задержках — духовное, на обоих вместе — органическая жизнь!

§ 153. [...] Среди этих двух наук (психологии и натурфилосо­фии) психология с необходимостью занимает первое место, ибо ее самый первый и ближайший объект — действительное собы­тие, в котором учение о природе видит только отражение. Все наши простые представления, и тем самым все основное содер­жание нашего сознания, являются действительными событиями в нашей душе, а именно актами ее самосохранения, но в учении о природе нет ничего, что было бы свободно от понятия «дви­жение»; последнее же происходит не в действительности, а лишь для зрителей, и его определения являются чаще всего лишь отда-

ленными следствиями внутренних состояний простых сущ­ностей. [...]

Душа — это первая субстанция, при определенном приня­тии которой возникает наука. Душа — именно та самая простая сущность, которая предполагается из-за всей совокупности (komplexion), которую мы имеем перед глазами, причем мы рас­сматриваем наши представления как свои собственные. Единство этой совокупности требует единственной сущности, кото­рая уже потому, что она реальна, должна быть простой в самом точном смысле этого слова. Бессмертие души понимается как следствие вневременности самих реалов.

Таким образом, психология возникает из общей метафизики, когда выполняется требование следовать указанию, которое дается явлением о бытии. Но одна она [психология] не может в достаточной мере следовать этому указанию и поэтому допол­няется натурфилософией, с которой как раз находится в необ­ходимой связи, а кроме того, еще и учением о религии, поскольку целесообразность, посредством которой в людях (и даже в выс­ших животных) развивается психический механизм, не может быть объяснена только из принципов природы, ведь он был бы способен и к другим бессмысленным видам развития, следы ко­торых обнаруживаются во сне и в безумии.

Вместе с тем психология оказывает на общую метафизику обратное действие тем, что она объясняет происхождение форм познания, которые в метафизике принимались только как дан­ные (стр. 275—281).

§ 154. Натурфилософия следует из общей метафизики уже исходя из реалистической точки зрения, до поры до времени с проблематичной законностью (Gültigkeit), а именно до того места, где учение о пространстве и движении ведет к предположению о несовершенной совокупности простых сущностей. Отсюда возникает кажущееся притяжение (Attraction) и отталкива­ние (Repulsion), а из равновесия обоих — нечто такое, что на­блюдатель (Zuschauer) назвал бы материей вместе с про­странственными силами, которые также не могут привести к истине, в то время как из метафизических принципов можно вывести для явлений точнейшие законы движения.

Но одна реалистическая натурфилософия не могла бы сама за себя ручаться. Лишь в соединении с психологией она объяс­няет явления, которые существуют для нас, то есть в нас, по­тому что из души, простой сущности, замкнутой в себе, а не в малейшей степени не из психологических явлений может быть объяснимо, почему указание на бытие посредством явления идет дальше, а именно ведет к другим простым сущностям за преде­лами души и к их объединению и необъединению. Здесь это рас­смотрение объединяется с вышеупомянутой реалистической на­турфилософией. Теперь натурфилософия остается заключенной в кругу нашего необходимого мышления и составляет ту часть этого мышления, благодаря которой мы объясняем себе опре­деленную совокупность признаков вместе с их данными в опыте изменениями посредством предположения определенных субстанций или по меньшей мере определенных отноше­ний среди субстанций, впрочем нам, конечно, неизвестных (стр. 285-286).

§ 155. Продолжение однажды начатых рядов процессов при­роды после объяснений, которые можно этому дать, больше не кажется удивительным ни во внутреннем содержании души, ни во внешнем мире, ни в органическом царстве, ни на небе.

Столь же мало удивительно начало какого-либо ряда событий в целом, оно должно возникать из первоначальных движений [...].

Но в высшей степени удивительным есть и остается начина­ние (Beginnen) целесообразного процесса природы.

Это удивление исчезает, если придать душу внутреннему разуму, разум — ряду первоначальных максим и предположить, что душа сама вносит свою собственную идею целесообраз­ности в понимание природы. Последовательному идеализму не остается ничего, кроме вопроса, по каким законам нашего мыш­ления мы представляем себе природу как целесообразное це­лое. [...]

Предположение, что целесообразное не просто стремится к цели, а исходит из цели, которая до того мыслилась, желалась и разрабатывалась неким действующим духом, можно все-таки назвать в совокупности строгих спекуляций гипотезой в отличие от демонстрации. Но насколько эта гипотеза может поддержать веру, неоспоримо доказывает другое ее применение. Откуда мы знаем, что нас окружают люди, а не просто человеческие образы? Мы объясняем себе их целесообразные действия из предполагаемого мышления, воления и действия. Никто не может сказать, воспринимал ли он это предполагаемое, никто не может отрицать, что он это мысленно добавляет, привносит в восприятие.

Но конечно, не во всякое восприятие человеческих образов мысленно добавляется подобное. Мы отличаем помешан­ного от вполне разумного и обоих от ребенка; мы оцениваем меру и вид разума π о действиям. Таким образом, данное действительно является основой этого вида представлений, и идеализму никогда, даже для вида, не удается объяснить это посредством законов нашего мышления (попытку чего сделал Фихте).

Таким образом, твердо установлено, что предшествует про­явлениям человеческого действия и намерения, человеческого знания и воления; точно так же должно быть позволено обосно­вывать телеологическим рассмотрением природы религиозную веру, которая, впрочем, гораздо старше и имеет гораздо более глубокие корни в человеческом духе, чем все фшшсофии.

Конечно, этим способом нельзя создать систематизирован­ное научное здание естественной теологии, которое, взятое в качестве познания, сравнится с тем, что натурфилософия и пси­хология могут достигнуть посредством своего' фактически про­стирающегося в бесконечность возможного прогресса. Однако притязания на такую систему, которая говорит о боге как о зна­комом, описанном в точных понятиях объекте, э*о отнюдь не те крылья, благодаря которым можно подняться к тому знанию, для которого нам сейчас не хватает данных, и поэтому эти притязания, вероятно, мудро отвергнуты (стр. 289-^292).

ТРЕНДЕЛЕНБУРГ

Фридрих Адольф Тренделенбург (1802—1872) сыграл замет­ную роль в истории философии XIX в. своей критикой системы и метода* Гегеля. Эту критику он развил в процессе преподава­ния в Берлинском университете и изложил затем в «Логиче­ских исследованиях» (1840 г.) и других работах.

Оценка результатов этой деятельности А. Тренделенбурга не может быть однозначной. С одной стороны, он не скрывает своего очень скептического отношения к диалектике, противо­поставляет Гегелю Аристотеля, «примиряемого» им с Платоном. Трактовка Тренделенбургом философских категорий носит те-ологически-аристотелианский характер, причем он считает, что категории должны составлять единство на базе категории «дви­жения» и «органического» мировоззрения. Гибкости диалектиче­ских связей Тренделенбург противополагает четкость и устой­чивость связей формальнологических. Тем самым А. Тренделен­бург по сути дела ратовал за отказ от диалектического метода. Но с другой стороны, он подметил действительные слабости идеалистической системы Гегеля и нанес чувствительный удар по спекулятивным устремлениям объективного идеализма, раз­веяв мираж гегелевской «науки наук». Тренделенбург наиболее удачно критикует диалектику Гегеля именно в тех ее звеньях, в которых идеалистический принцип тождества бытия и мышле­ния и недооценка Гегелем всеобщности действия формальнологи­ческих законов в познании деформировали рациональное ее содер­жание. Некоторое влияние на Тренделенбурга оказал Гербарт.

В переводе А. С. Богомолова впервые на русском языке пуб­ликуются извлечения из «Истории учения о категориях» по изда­нию: A. T^endelenburg. Geschichte der Kategorienlehre. Zwei Abhandlungen. Berlin, 1846.

ИСТОРИЯ УЧЕНИЯ О КАТЕГОРИЯХ

[...] Важный результат состоит в том, что не может быть чи­стой мысли в гегелевском смысле — чистой мысли в противопо­ложность созерцанию. Если чистая мысль должна иметь смысл, то она должна заключать в себе принцип творческого созерца­ния. В противном случае, точно и честно говоря, между мышле­нием и бытием разверзается пропасть, через которую легкомыс­ленно и тщетно пытаются перескочить с помощью нескольких диалектических скачков. Вопреки монизму замысла в изложении Гегеля господствует дуализм и метода, и материала (стр. 362).

Если мышление не должно запутываться в своих собствен­ных образах, то оно должно иметь доступ к бытию вообще; следовательно, оно должно иметь возможность нести в себе некоторую общность с вещами. Это может быть понятно из него самого лишь постольку, поскольку мышление разделяет с бытием некоторую основную деятельность. Без такой общей и опосредующей деятельности в мышлении не может быть ни­какого познания вещей, ибо тогда вещи были бы отгорожены от мышления, а мышление от вещей. Лишь поскольку некото­рая деятельность охватывает и мышление, и вещи, познание

становится возможным. Нами доказано [...], что такой деятель­ностью, которая в одинаковой степени определяет мышление и бытие, является конструктивное движение. Посредством освобо­дившегося в духе движения, которое является источником мате­матического мира, становится возможным перейти к движению, которое лежит в основе возникновения вещей. Это конструктив­ное движение есть общее условие мышления, и, поскольку оно производит из себя пространство и время, фигуру и число, оно само по себе продуктивно. Поэтому продукты этой опосредующей деятельности, постигнутые в понятии, могут быть определены как категории, как всеобщие основные понятия.

Конструктивное движение представляет собой духовное дей­ствие, которое не только не зависит от опыта, но и делает его возможным. Поэтому чистая мысль, если мы хотим ее так обо­значить, уже не является более безобразной (bildlos), но стано­вится принципом всякого содержания. И поскольку основные по­нятия основываются на ней, сами они становятся наглядными; и потому нет нужды ни в каком схематизме для того, чтобы сделать рассудочные понятия применимыми к опыту.

Так как конструктивное движение создает фигуру и число, в этой творящей деятельности заложена категория причинности, и как раз потому, что без этого движения нет никакого мышле­ния, причинность получает свое всеобщее оправдание.

Когда же посредством этого конструктивного движения, как в случае фигуры и числа, выделяется и завершается некоторое целое, такое относительно самостоятельное целое содержит в себе основное понятие субстанции.

Процесс или способ осуществления этого производства до­ставляет то, что в широком смысле именуется категорией формы, которая объемлет материю. Поскольку она определяет субстан­ции и связана со специальными движениями, так что она ответ­ственна за соответствующую причинную связь, через это основ­ное отношение достигается качество в широком смысле. Непо­средственно из устойчивого движения следует количество и из того же источника — размерность, мера. Присущность (Inhärenz) я взаимодействие получаются, поскольку качества частью форми­руются субстанцией, частью же образуют субстанцию в ее внеш­нем проявлении.

То, о чем мы здесь говорим, подробно изложено в «Логиче­ских исследованиях». Мы рассматриваем категории как понятия об основных отношениях, возникшие посредством конструктивно­го движения, и они суть не что иное, как эти фиксированные основные отношения. Поэтому они ясны сами по себе, ибо если предположено, что конструктивное движение представляет собой основную деятельность мышления, то категории молчаливо пред­полагаются находящимися во всяком внешнем проявлении мыш­ления.

Чистая математика, предметы которой, будучи достижением духа, не даны ни в каком опыте, причем эмпирический их про-тивообраз не соответствует более понятию [...], представляет собой вещественное доказательство этих априорных категорий конструктивного Движения. Она специфическим образом осу­ществляет в особенном то, что выражено в основных понятиях в голой всеобщности. Тем самым достигается чистое основание

категорий. Мы назовем эту ступень реальных категорий матема­тической.

Но движение лежит — и отсюда следует исходить в трактов­ке искомого опосредования — в основе вещей как некоторая ос­новная деятельность. Подобно тому как она конструктивно осу­ществляется в мышлении, она и в материи является творящей. Наши представления о материи реализуются через движения, в которых она проявляется вовне. Чувства, объектом которых яв­ляется материя, воспринимают не что иное, как специфицирован­ные движения. Те чувственные качества, которые считаются простыми, разрешаются физическим исследованием в движения различного характера. И если перед нами стоит задача постичь протяженную в пространстве материю в ее внутренних возмож­ностях, то это осуществляется посредством притягательного и отталкивательного движения [...]. Движение простирается на­столько, насколько простирается природа вообще.

Согласно этому, движение обще мышлению и вещам. По­добно тому как оно творит образ в мысли, творит оно в вещах форму и свойства. Если же движение и ничто иное есть пред­мет чувства, то тем самым подтверждается, что конструктивное движение представляет собой принцип всякого созерцания.

Отсюда следует нечто существенное для этого наброска вы­веденных из движения категорий. Порожденные в духе, они имеют применение в вещах. Категории не воображаемые вели­чины, не найденные вспомогательные линии, но столь же объ­ективные, как и субъективные основные понятия. Математиче­ские категории выполняются в материальном *. Эта первая осно­ва остается, однако в дело вступает специфический элемент, который в отличие от самостоятельно творящего движения на математическом уровне дан чувствам. Замкнутое целое, кото­рое возникает на первой ступени, например в фигуре и числе, становится материальной субстанцией; детерминированные фор­мой качества становятся потенциальными силами и т. д. В то время как на первой ступени материя возникает вместе с фор­мой в творческом процессе, на этой ступени материя восприни­мается и усваивается, но это осуществляется лишь посредством восприятия ее форм, которые различным образом представляются чувствам с помощью духовного освобождения форм от материи. Если же в этой области дух господствует посредством форм, основные отношения которых выражают категории, то это воз­можно лишь посредством лежащей в основе всех форм деятель­ности движения. Этим удостоверяется первый источник реальных категорий.

На этой ступени господствует чувственное созерцание, в котором в первую очередь обнаруживает себя проснувшийся для мышления дух и которым он всегда вновь охватывается незави­симо от всей абстрактности. На этой ступени протекает времен­ная жизнь толпы; в ее рамках втихомолку формируются в

* Уже Кант в «Метафизических началах естествознания» (2 изд., 1787, стр. 85) и в особенности в «Общем примечании» к динамике определяет понятие момента из подвижных сил, к ко­торым сводятся специфические отличительные черты материи, например понятия текучего, твердого, эластичного.

головах основные понятия, поскольку здесь выступают и отчеканиваются повторяющиеся в созерцаниях основные отноше­ния, тогда как все изменчивое является посторонним и изменяю­щиеся добавления выступают на неопределенном фоне и взаимно разрушаются и стираются. Свободно осуществляющееся в духе конструктивное движение требует уже внимания со стороны науки; но это не наносит никакого ущерба его нравам. Оно остается первоначальным, хотя бы оно и возбуждалось и обостря­лось б общении с движениями и формами вещей.

До сих пор духу приписывалась физическая деятельность, и из этой физической деятельности, поскольку она осознается и освобождается со своими основными отношениями и резуль­татами в духе, выводились основные понятия.

Из сознательного направления конструктивного движения в математической области возникает уже более чем слепо дейст­вующая причинность; с ее помощью в области человеческой деятельности становится возможным великое понятие цели, познаваемое также и в природе.

В той мере, в какой господствует чистое движение, господ­ствует и слепая причинность. Явление предшествует мысли как предпосылка, которую она должна усвоить как нечто чуждое. В цели дело обстоит иначе. Там, где мы занимаемся самой ею, мы не можем заниматься прошедшим и настоящим, но следуем мысли о будущем. Там, где мы обнаруживаем ее осуществлен­ной, как, например, в органическом, бытие определено некоторой основополагающей мыслью, отношением к предобразованному в мысли целому. Бытие более не чуждо мышлению, но обосновано в предшествующем ему мышлении. Так происходит это созна­тельным образом в этическом решении, а бессознательно — в лю­бой деятельности расчлененной жизни.

Это основное отношение может быть включено в категории, и они тем самым поднимаются на более высокую ступень. Дей­ствующая причина, определенная целью, становится средством. •Когда ведущая мысль кладется в основу структуры субстанции, она становится на различных уровнях машиной или организ­мом. Отсюда категории приобретают более глубокий смысл, внут­реннюю меру. Физические категории преобразуются в органиче­ские, в которых все определяется внутренней целью целого. Специфическое отличие составляет здесь цель, которая погру­жена, как управляющий центр, в основные понятия. Без пред­шествующего конструктивного движения и возникающих из него основных понятий, благодаря чему только и возможно такое опосредование, согласно которому мышление проникает в вещи, а вещи могут быть восприняты в мышление, осуществленная цель была бы непостижима. Благодаря этому математические и физические категории определяются и углубляются целью, как всеобщее родообразующим отличием (стр. 365—370).

ЛОТЦЕ

Рудольф Герман Лотце (Lotze, 1817—1881) — типичный не­мецкий идеалист середины XIX в. эклектически-метафизического направления; использовал в своих построениях мотивы Гербарта,

Платона, Канта и Гегеля. По образованию он был Медиком, имел некоторые достижения в области эмпирической психологии, стал профессором университета в Галле.

Подобно Вундту и Ренувье он декларировал противополож­ность своего учения как механистическому и естественнонаучному материализму, так и спекуляциям объективного и субъективного идеализма и пропагандировал как способ разрешения философ­ских проблем «эмпирическую метафизику», которая будто бы индуктивно выводится из научных фактов. Этот способ, По Лотце, эффективен в силу того, что человеческое сознание «смыкается» с бытием. Ни одна из специальных наук, в том числе и психо­логия, не может обойтись без механистических моделей, но этот методологический прием необходимо, по его мнению, примирить с телеологией и ценностными характеристиками мира. Как маши­ны служат целям, к которым их предназначили конструкторы, так и механические связи мира подчиняются ценностным ду­ховным ориентирам в конечном счете религиозного содержания.

Спиритуалистическое учение Р. Лотце, изложенное в его ра­ботах «Метафизика» (1841 г.), «Микрокосм» (1856 г.), «Система философии» (1874—1879 гг.) и других, оказало воздействие на последующих буржуазных философов своими положениями об особом типе бытия ценностей (ценности не существуют, но «значат» (gelten)) и о том, что наука обязана опираться на веру в существование «истины» как особой ценности. Лотце считают основателем буржуазной аксиологии, развитой далее, например, в баденской школе неокантианства. Как и Ьрентано, Лотце стре­мился проводить строгое различие между актом и содержанием психических процессов, чем способствовал усилению скрупулез­ности гносеологических исследований.

Избранный А. С. Богомоловым отрывок из «Оснований мета­физики» дан в его переводе по изданию: H. Lotze. Grundzüge der Metaphysik. Diktate aus den Vorlesungen. 2. Aufl. Leipzig, 1887.

ОСНОВАНИЯ МЕТАФИЗИКИ

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ