Глава VIII. Четыре метода опытного исследования

§ 1. Простейших и наиболее очевидных способов выделять из числа предшествующих явлению или следующих за ним об­стоятельств те, с которыми это явление действительно связано при помощи неизменного закона, — таких способов два. Один состоит в сопоставлении тех отличных один от другого случаев, в которых данное явление имеет место; другой — в сравнении таких случаев, где это явление присутствует, со сходными в дру­гих отношениях случаями, где этого явления тем не менее нет. Первый из этих способов можно назвать «методом сходства» (the Method of Agreement), второй — «методом разницы» или «методом различия» (the Method of Difference) (1, стр. 351—352).

ПЕРВОЕ ПРАВИЛО

Если два или более случаев подлежащего исследованию яв­ления имеют общим лишь одно обстоятельство, то ато обстоя­тельство — в котором только и согласуются все эти случаи, — есть причина (или следствие) данного явления. [...}

ВТОРОЕ ПРАВИЛО

Если случай, в котором исследуемое явление наступает, и случай, в котором оно не наступает, сходны во всех обстоятель­ствах, кроме одного, встречающегося лишь в первом случае, то это обстоятельство, в котором одном только и разнятся эти два случая, есть следствие, или причина, или необходимая часть причины явления. [...]

Из этих двух методов «метод различия» есть по преимуще­ству метод искусственного опыта или эксперимента, тогда как к «методу сходства» прибегают преимущественно тогда, когда эксперимент невозможен (1, стр. 354—356).

[Третий] метод можно назвать «косвенным методом разли­чия», или «соединенным методом сходства и различия» (the Indirect Method of Difference, or the joint Method of Agreement and Difference). Он состоит в двойном приложении метода сходства, причем оба доказательства независимы одно от другого и друг друга подкрепляют. [...] Правило для него можно выра­зить следующим образом:

ТРЕТЬЕ ПРАВИЛО

: Если два или более случаев возникновения явления имеют общим лишь одно обстоятельство, и два или более случаев невоз­никновения того же явления имеют общим только отсутствие того же самого обстоятельства, то это обстоятельство, в котором только и разнятся оба ряда случаев, есть или следствие, или причина, или необходимая часть причины изучаемого явления. [...] «Метод остатков». [...] Правило этого метода таково:

ЧЕТВЕРТОЕ ПРАВИЛО

Если из явления вычесть ту его часть, которая, как изве­стно из прежних индукций, есть следствие некоторых определен­ных предыдущих, то остаток данного явления должен быть следствием остальных предыдущих (1, стр. 359—361).

[...] «Метод сопутствующих изменений» (the Method of Con­comitant Variations). Его руководящее правило таково:

ПЯТОЕ ПРАВИЛО

Всякое явление, изменяющееся определенным образом всякий раз, когда некоторым особенным образом изменяется другое яв­ление, есть либо причина, либо следствие этого явления, либо соединено с ним какой-либо причинной связью (1, стр. 364—365).

УТИЛИТАРИАНИЗМ

ГЛАВА II. ЧТО ТАКОЕ УТИЛИТАРИАНИЗМ?

[...] Учение, признающее основанием нравственности полез­ность или принцип наибольшего счастья, оценивает поступки по отношению их к нашему счастью: те поступки, которые ведут к счастью, — хороши, а те, которые ведут к несчастью, — дурны. Под словом «счастье» оно разумеет удовольствие и отсутствие страдания, под словом «несчастье» — страдание и лишение удо­вольствия. [...]

Это воззрение на жизнь возбуждает против себя глубокое отвращение во многих людях, и даже в таких, которые вполне заслуживают уважения и по своим чувствам, и по своим стрем­лениям. Утверждать, что жизнь не имеет более высокой цели, чем удовольствие, что она не представляет.другого более пре­красного и более благородного предмета для желаний и стрем­лений, — утверждать это, говорят они, и низко, и подло. Такая доктрина, по их мнению, достойна разве одних только свиней, с которыми в древнее время обыкновенно и сравнивали после­дователей Эпикура. Даже и в настоящее время сторонники ути-литарианской доктрины нередко делаются предметом подобных же вежливых сравнений со стороны их германских, французских и английских противников.

На такое сравнение эпикурейцы обыкновенно отвечали, что не они, а их противники унижают человеческую природу, пото­му что они предполагают человека неспособным иметь какие-либо удовольствия, кроме тех, какие свойственны свиньям [...]. Я не утверждаю, конечно, что эпикурейское учение представ­ляет собой безукоризненное развитие утилитарианского прин­ципа, — я признаю, что сколько-нибудь удовлетворительное вы­полнение такой задачи равно невозможно как без стоического, так и без христианского элемента, — но нельзя отрицать, что эпикурейское воззрение на жизнь всегда ставило удовольствия умственные и нравственные, удовольствия -воображения и стра­сти выше чувственных наслаждений. Правда, утилитарианские писатели основывали превосходство умственных наслаждений перед чувственными главным образом на том, что первые проч-

нее, надежнее, дешевле и пр., чем последние, т. е. не на внут­реннем их достоинстве, а на преимуществах совершенно внеш­них [...].

Если бы меня спросили, что я разумею под различием удо­вольствий по качеству или, иначе, что кроме количества может сделать одно удовольствие более ценным, чем другое [...], то на это возможен только один ответ: если все или почти все испы­тавшие два каких-либо удовольствия отдают решительное пред­почтение одному из них и к этому предпочтению не примеши­вается чувства какой-либо нравственной обязанности, то это удовольствие и будет более ценным, чем другое [...].

Бесспорно, что человек, равно испытавший два удовольствия и равно способный ценить и пользоваться обоими, отдаст все­гда предпочтение тому из них, которое удовлетворяет высшим его потребностям. Мало найдется таких людей, которые бы со­гласились променять свою человеческую жизнь на жизнь какого-нибудь животного ради полной чаши животных наслаждений. Умный человек не согласится превратиться в дурака, образован­ный — в невежду, чувствительный и честный — в себялюбивого и подлого, хотя бы они и были убеждены, что дурак, невежда и плут гораздо более довольны своей судьбой (2, стр. 14,17—21).

Итак, утилитарианская доктрина, как мы ее объяснили, при­знает, что все, чего мы ни желаем (будем ли мы при этом иметь в виду наше личное счастье или счастье других), для нас желательно потому, что или само заключает в себе конеч­ную цель, или служит средством для достижения конечной цели, а эта цель есть существование, наивозможно свободное от страданий и наивозможно богатое наслаждениями как количе­ственно, так и качественно, и что мнение людей, которые по­ставлены в благоприятные условия для опыта, способны к са­монаблюдению и самосознанию — одним словом, имеют более всего средств для суждения, имеет силу окончательного реше­ния в вопросе о качественном превосходстве одного наслаждения перед другим и о значении, которое имеет при этом количество наслаждения. Определяя таким образом цель человеческих дей­ствий, утилитарианизм утверждает, что эта цель и есть основ­ной принцип нравственности и что, следовательно, нравствен­ность может быть определена следующим образом: такие пра­вила для руководства человеческими поступками, через соблю­дение которых всему человечеству доставляется существование, наиболее свободное от страданий и наиболее богатое наслажде­ниями, притом не только человечеству, но, насколько это допу­скает природа вещей, и всякой твари, которая только обладает чувством (2, стр. 28—29).

СПЕНСЕР

Герберт Спенсер (Spencer, 1820—1903) был крупнейшим пред­ставителем так называемого первого позитивизма и одним из идеологов английской буржуазии в предымпериалистический пе­риод истории. Вера в прочность монопольного положения Ве­ликобритании на мировом торговом рынке и заинтересованность промышленников в успехах естественных и прикладных наук

Получили свое выражение в Спенсеровой идее плавного, эволю­ционного, постепенного прогресса. Эволюционизм Спенсера со­четался с его выступлениями против материализма и атеизма, с борьбой против идей социальной революции.

Г. Спенсер получил высшее техническое образование, в те­
чение шести лет работал в редакции журнала «Экономист», а все
последующие годы вел жизнь кабинетного ученого, последова­
тельно реализуя составленную им для себя обширную писатель­
скую программу. В период с 1855 по 1896 г. он написал: «Основ­
ные начала» (1862 г.), «Основания биологии», «Основания психо­
логии», «Основания социоло­
гии» и «Основания этики». ________________

Отправным пунктом его ^^^^^^^^^^ВМ·!^^^^^^^· t философствования была по­пытка примирить науку с ре­лигией, дабы выводами пер­вой оправдать последнюю, для чего он подверг науку пози­тивистскому перетолкованию. Спенсер утверждает, что «си­ла», проявляющаяся для нас во Вселенной, в принципе не­познаваема. Тайна — послед­ний шаг науки и первый шаг религии. Сила, движение и материя — это всего лишь символы неведомых реально­стей. Эта позиция Спенсера была отчасти близка агности­цизму Канта, с которым он ознакомился через посредство работ Гамильтона, но прибли­жалась к объективному идеа­лизму религиозного толка.

Примыкая к Кантовой трактовке целей научного по­знания, Спенсер несколько

иначе понимал задачу философии, усматривая ее в достижении наибольшей степени «объединенности», общности знаний, полу­чаемых в результате описания явлений. Средство достижения искомого итога — метод, который разрабатывался Спенсером в сугубо метафизическом направлении, хотя он и сыграл относи­тельно прогрессивную роль в философской жизни отсталых в то время стран Европы и Азии конца XIX в. (Польша, Россия, Япо­ния, Китай), еде ряд передовых ученых ошибочно увидели в пози­тивизме Спенсера одну ив форм пропаганды успехов естествозна­ния и выражения материалистического мировоззрения. Главным принципом метода Спенсера было положение о всеобщей эволю­ции в области явлений, которое конкретизировалось в виде механической трактовки эволюции как беспрерывного перерас­пределения телесных частиц и их движения, протекающего в на­правлении соединения (интеграции) частиц и рассеяния (дезинте­грации) самого движения. К этому были добавлены тезисы о переходе от однородного к разнородному (т. е. о дифференциа-

Ции) и от неопределенного к определенному (т. е. о нарасГании структурности).

Спенсер был одним из родоначальников теории равновесия и направил ее против революционных идей, положив в основу своей социологии, где он рассматривал общество как своего рода «организм», стремящийся к равновесному состоянию, нарушение которого борьбой классов есть «болезнь». В социологии Спенсера соединились буржуазный либерализм и пропаганда торгово-про­мышленной экспансии, и это соединение соответствовало духов­ной атмосфере «викторианского» периода в истории Великобри­тании.

Для данного раздела антологии А. С. Богомоловым подобра­ны и заново переведены отрывки из «Основных начал» по изда­нию: H. Spencer. First Principles. New York, 1897.

ОСНОВНЫЕ НАЧАЛА

ГЛАВА XXIV. ОБЩИЙ ОБЗОР И ЗАКЛЮЧЕНИЕ

§ 184. В заключение трактатов, подобных настоящему, совершенно необходимо делать обзор целого, изложен­ного по частям. Для цельности знания недостаточно лишь определить связи между явлениями; мы должны достичь того, чтобы увидеть, как сочетаются второстепенные группы истин в главные группы их и как все главные сочетаются между собой, мы должны несколько отстра­ниться от их предмета и с расстояния, на котором исче­зают из виду подробности, обозреть общие черты здания в его целостности.

Настоящая глава должна дать нечто большее, чем краткое изложение предыдущего, — даже нечто большее, чем систематизированное повторение достигнутых общих истин. Мы увидим, что рассматриваемые вместе, они представляют в некоторых отношениях единство, кото­рого мы прежде не замечали.

Есть также и особая причина обратить внимание на то, как объединяются между собой разделы и подразделы нашего трактата: общая теория предмета получает от­сюда окончательное подтверждение. Приведение изло­женных нами обобщений в состояние вполне интегриро­ванное представит нам новый пример процесса эволю­ции и тем еще более укрепит общее здание наших выводов.

§ 185. Тем самым мы неожиданным и весьма знамена­тельным образом возвращаемся к истине, которая была нашим исходным пунктом и с которой должен начаться

наш пересмотр. Ибо независимо от учения об эволюции мы решили, что эта интегрированная форма знания — наи­высшая форма его.

Рассматривая вопрос о содержании философии, срав­нивая разные понятия о ней с тем, чтобы, отбросив эле­менты, в которых они не согласны между собой, увидеть то, в чем они согласны, мы во всех них нашли подразу­меваемую мысль, что философия вполне объединенное знание. Помимо всех частных схем объединенного знания и помимо всех методов, которые предлагались для объеди­нения его, мы во всех определениях философии нашли убеждение, что объединенное знание возможно и что цель философии — достижение его.

Приняв этот вывод, мы перешли к вопросу о том, ка­кие данные должны служить основанием философии. Фундаментальные положения, т. е. положения, которые невыводимы из более глубоких, могут быть обоснованы только обнаружением полного согласия между собой всех результатов, достигнутых через их допущение. И сделав оговорку, что они будут так установлены, мы приняли в качестве основных данных те организованные компо­ненты нашей мысли, без которых не могут осуществ­ляться умственные процессы, подразумеваемые фило­софским мышлением.

От выявления этих данных мы перешли к определен­ным первичным истинам — «неуничтожимости материи», «непрерывности движения» и «постоянству количества силы», последняя из которых является основной, тогда как остальные — производными от нее. Обнаружив сна­чала, что наши знания о материи и движении сводимы к знаниям о силе, мы далее увидели, что количественная неизменность материи и движения суть следствия той истины, что сила количественно неизменна. Такова, как мы обнаружили, истина, происхождение из которой долж­но доказывать все другие истины.

Первой из истин, которую таким образом следовало доказать, представилось нам «постоянство отношений между силами». Эта истина, обычно именуемая единооб­разием закона (Uniformity of Law), оказалась выводом из того факта, что сила не может ни возникнуть из ни­чего, ни обратиться в ничто.

Следующий вывод заключался в том, что силы, кото­рые кажутся уничтожившимися, в действительности пре^

¹/₂20 Антология, т, 3, 609

образуются в эквивалентные им количества других сил; или, наоборот, что появляющиеся силы происходят из исчезновения эквивалентных им сил, существовавших до этого. Примеры этих истин мы нашли в движениях не­бесных тел, в изменениях, происходящих на поверхности земли и во всех органических и надорганических про­цессах.

То же самое оказалось и по отношению к закону, со­гласно которому всякое движение происходит по линии наименьшего сопротивления, или по линии наибольшего притяжения, или по их равнодействующей. Было показано, что именно так и обстоит дело во всех разрядах движе­ний — от движений звезд до нервных токов и торговых обо­ротов, и раз дано постоянство силы, то так и должно быть. То же самое мы увидели относительно «ритма движе­ния». Всякое движение обнаруживает чередования — будь то движение планет по их орбитам или колебания моле­кул эфира, каденции речи или повышение и понижение цен; и, как прежде, стало очевидно, что постоянство силы делает неизбежным это постоянное колебание движения между определенными границами.

§ 186. Поскольку эти истины объемлют все сущест­вующее, то мы признали их имеющими отличительно фи­лософский характер. Но, рассматривая их, мы обнару­жили, что они еще не образуют философии и что вообще философия не может быть составлена из таких отдельно взятых истин. Каждая из них выражает собой общий за­кон какого-нибудь одного из факторов, производящих яв­ления, как мы их обычно испытываем, не более как закон совместного действия двух факторов. Но знать элементы процесса еще не значит знать, как соединяются эти эле­менты, производя этот процесс. Объединить знание может только закон совместного действия всех факторов, закон, выражающий одновременно и сложные антецеденты, и сложные следствия, представляемые явлением как целым. Следующий вывод состоял в том, что философия, как мы ее понимаем, должна не только объединять отдельные конкретные явления, как не должна и останавливаться на объединении отдельных классов конкретных явлений, но должна объединять все конкретные явления. Если закон действия каждого фактора распространяется на весь кос­мос, то таким же должен быть и закон совместного дей­ствия всех факторов. А следовательно, высшее объедине-

ние знания, которого ищет философия, должно состоять в том, чтобы понять космос как целое, соответствующее этому закону совместного действия.

Переходя от этого абстрактного определения к кон­кретному, мы увидели, что искомый закон должен быть законом непрерывного перераспределения материи и дви­жения. Происходящие повсюду изменения, начиная с тех, которые медленно преобразуют структуру нашей галак­тики, и кончая теми, которые составляют процесс химиче­ского разложения, суть изменения относительного поло­жения составных частей; и они везде с необходимостью предполагают, что наряду с новым распределением мате­рии возникает и новое распределение движения. Таким образом, мы можем ä priori быть уверены, что должен существовать закон совокупного перераспределения мате­рии и движения, охватывающий все изменения; и этот закон, объединяющий все движения, должен составлять основу философии.

Приступив к исследованию этого универсального за­кона перераспределения, мы с другой точки зрения рас­смотрели задачу философии и увидели, что ее решение не могло быть иным. Было показано, что философия вынуж­дена признать себя несостоятельной, если она не форму­лирует всего ряда изменений, пройденных всем суп^ест-вующим в его переходе от незаметного состояния к за­метному и от заметного вновь к незаметному. Если она начинает свои объяснения с существующего, уже обла­дающего конкретными формами или если она прекращает эти объяснения, когда оно еще сохраняет эти формы, то очевидно, что это существующее имело предшествующую историю, или будет иметь последующую, или то и другое вместе. Но эта история остается неисследованной. Но по­скольку эта последующая или предшествующая история оказывается доступной знанию, философия, ничего о ней не говорящая, не дает требуемого от нее объединенного знания. Отсюда, как мы видели, следует, что искомая формула, одинаково применимая ко всем существующим предметам, как по отдельности, так и в совокупности их, должна быть также применима как к истории каждого предмета, взятого в отдельности, так и ко всей их сово­купной истории.

Эти соображения подвели нас к искомой формуле. Дей­ствительно, если она должна охватить весь процесс пере-

хода от незаметного к заметному и от заметного к неза­метному и если вместе с тем она должна выражать непре­рывное перераспределение материи и движения, то, очевидно, она не может быть не чем иным, как только фор­мулой, определяющей противоположные процессы кон­центрации и рассеяния, выраженные в понятиях материи, и движения. А если так, то она должна быть выраже­нием той истины, что концентрация материи предполагает рассеяние движения и, наоборот, что поглощение движе­ния подразумевает рассеяние материи.

Мы нашли, что таким и является на деле закон всего цикла изменений, проходимых всяким существованием, — потеря движения и последующая концентрация, за кото­рой со временем следует возобновление движения и по­следующая дезинтеграция. И мы видели, что этот закон, применимый ко всей истории всего существующего, при­меняется также и ко всем деталям этой истории. Оба. процесса наличны в каждый момент истории; но всегда существует дифференциальный результат в пользу пер­вого или второго. И каждое изменение, даже если оно состоит только в перемещении частей, необходимо спо­собствует одному или другому процессу.

Эволюция и распадение, как мы назвали эти противо­положные превращения, определены этим в своих самых общих чертах хотя и верно, но неполно; точнее говоря, если определение распадения достаточно, то определение эволюции чрезвычайно недостаточно. Эволюция всегда представляет собой интеграцию материи и рассеяние дви­жения, но в большинстве случаев она намного большее. Первичное перераспределение материи и движения обык­новенно сопровождается вторичным.

Разделив полученные таким образом виды эволюции на простые и сложные, мы перешли к рассмотрению того, при каких условиях происходят вторичные перераспреде­ления, превращающие простую эволюцию в сложную. Мы нашли, что если концентрирующийся агрегат быстро те­ряет содержащееся в нем движение, т. е. интегрируется быстро, то он претерпевает только простую эволюцию; но в соответствии с тем, насколько его величина или спе­цифическое устройство его компонентов задерживают рас­сеяние движения, его части, подвергаясь первичному пе­рераспределению, имеющему своим результатом инте-

грацию, подвергаются и вторичным перераспре­делениям, производящим большую или меньшую слож­ность.

§ 187. От этого понимания эволюции и распадения, состав­ляющих целостный процесс, через который проходят все вещи, и от этого разделения процессов эволюции на простые и слож­ные мы перешли к рассмотрению закона эволюции, проявляю­щегося во всех разрядах существующего, в общем и в де­талях.

Интеграция материи и сопутствующее рассеяние движения были прослежены не только в каждом целом, но и в частях, на которые делятся эти целые. Солнечная система в своей целост­ности, как и в каждой отдельной планете и спутнике, представ­ляет до сих пор пример - прогрессивной концентрации. Во вся­ком организме общее усвоение разрозненных материалов, произ­водящее рост организма, сопровождается местными процессами усвоения, образующими то, что мы называем органами. Каждое общество, обнаруживая процесс агрегации возрастанием массы населения, обнаруживает его также возрастанием плотности на­селения в некоторых частях своей территории. И во всех слу­чаях наряду с этими прямыми интеграциями идут также косвенные интеграции, производящие взаимную зависимость частей.

От этого первичного перераспределения мы перешли к рас­смотрению вторичных перераспределений и исследовали, каким образом при образовании целого происходит также формирова­ние частей. Оказалось, что обычно наряду с переходом от рас­сеянного состояния к концентрированному совершается и пере­ход от однородности к разнородности. Вещество, входящее в со­став нашей Солнечной системы, принимая более плотную фор­му, вместе с тем изменялось путем перехода от единства распре­деления к многообразию его. Затвердевание Земли сопровожда­лось переходом от сравнительного однообразия к чрезвычайному разнообразию. Развиваясь из зародыша в тело сравнительно большого объема, каждое животное или растение также перехо­дит от простого к сложному. Возрастание общества, как в отно­шении его численности, так и прочности, сопровождается возра­станием разнородности его политической и экономической орга­низации. То же самое относится ко всем надорганическим про­дуктам — языку, науке, искусству и литературе. [...]

Так как отдельные виды преобразований, которые мы рассмотрели, составляют по существу единое целое, то необхо­димо было объединить эти отдельные виды в одно понятие и рассмотреть первичные и вторичные перераспределения как происходящие хотя и по-разному, но одновременно. Повсюду переход от несвязной простоты к определенной сложности в рас­пределении как материи, так и движения сопряжен с уплотне­нием материи и утратой движения. Поэтому перераспределе­ние материи и сохраненного ею движения составляет переход из рассеянного, однообразного и неопределенного расположения в концентрированное, многообразное и определенное (стр. 551—558).

§ 189. Произведя эти индукции, мы увидели, что хотя в своей совокупности они и составляют закон эволюции, но, оставаясь только индукциями, они еще не составляют связных частей та­кого целого, которое заслуживало бы наименования философии. Предшествующее рассуждение, заменившее согласование этих индукций отождествлением их, еще не дает искомого единства знания. Ибо, как было в свое время показано, для объединения истин, найденных индуктивно, их надо вывести из постоянства количества силы. Поэтому следующий наш шаг должен состоять в том, чтобы показать, почему трансформация, о которой говорит нам эволюция, необходимо следует из постоянства количества силы.

Первый вывод, полученный нами, состоял в том, что всякий конечный однородный агрегат неизбежно должен утрачивать свою однородность в силу неодинакового воздействия внешних сил на его различные части. Мы говорили, что астрономическая эволюция дает пример того, как различие структуры произво­дится неодинаковостью сил и условий их действий. Сходная связь причин и действий проявляется в больших и малых моди­фикациях, претерпеваемых нашей планетой. Начальные измене­ния органических зародышей доставили нам другие факты, также показывающие, что несходство структуры вытекает из несходства отношений к окружающим агентам — свидетельство это подкрепляется тем, что члены одного вида, поставленные в различные условия, имеют тенденцию к расхождению призна­ков. Мы нашли, что политические и экономические контрасты, возникающие между различными частями общества, суть при­меры того же самого принципа. Повсюду проявляющаяся таким образом неустойчивость однородного, как видим, обнаруживается в каждой из тех отличных друг от друга частей, на которые распадается всякое однородное целое,.так что менее разнородное всегда стремится стать более разнородным.

Следующий шаг нашего исследования раскрыл нам второ­степенную причину возрастания разнообразия. Каждая диффе­ренцированная часть является не только вместилищем дальней­ших дифференциаций, но вместе с тем и источником последних, потому что, становясь все более отличной от других частей, она делается центром неодинаковых реакций на внешнее воздей­ствие, и, увеличивая таким образом различие действующих сил, она увеличивает также и различие производимых ими следствий. Доказательство этого увеличения числа следствий можно обна­ружить решительно во всей природе — в действиях и противо­действиях, происходящих в рамках солнечной системы, в не­прекращающихся геологических процессах, в сложных симпто­мах, вызываемых в организме воздействиями, производящими расстройство, в мыслях и ощущениях, возбуждаемых каждым отдельным впечатлением, и постоянно возрастающем количестве следствий, порождаемых всяким новым фактором, действующим в обществе. Мы прибавили к этому вывод, подтверждаемый мно­жеством фактов, согласно которому по мере возрастания разно­родности увеличение числа следствий происходит в геометриче­ской пропорции.

Чтобы вполне объяснить изменения строения, составляющие эволюцию, нам оставалось только найти причину возрастания

заметного разграничения частей, сопровождающегося возникнове­ние различий между ними. Причину эту мы нашли в обособле­нии единиц смеси под влиянием сил, способных приводить их в движение. Мы видели, что,· когда несходные внешние силы делают части агрегата несходными по характеру составляющих его единиц, неизбежно возникает тенденция к отделению неоди­наковых частиц друг от друга и к объединению в одну группу подобных единиц. Эта причина местных интеграции, сопровож­дающих местные дифференциации, одинаково проявляется во всех видах эволюции — в образовании небесных тел, в образова­нии земной коры, в установлении духовных различий, в возник­новении общественных классов.

Наконец, на вопрос, существует ли какой-то предел этих процессов, был дан ответ, что они должны оканчиваться равно­весием. Непрерывное деление и подразделение сил, которые превращают однообразное в многообразное, а многообразное в еще более многообразное, есть процесс непрерывного рассеяния сил. Рассеяние же их, продолжающееся до тех пор, пока остаются силы, не уравновешенные противодействующими си­лами, должно закончиться покоем. Мы показали, что, когда одно­временно происходит несколько движений, как это бывает с агрегатами разного порядка, меньшие и встречающие наиболь­шее сопротивление движения рассеиваются ранее других, и этим устанавливается динамическое равновесие того или иного вида, образующее переходную ступень на пути к полному равновесию. Дальнейшее исследование показало нам, что по той же причине динамическое равновесие имеет некоторую силу самосохранения; она проявляется в нейтрализации возмущений и в приспособле­нии к новым условиям. Общий принцип уравновешивания по­добно предшествующим общим принципам был обнаружен' во всех формах эволюции: в астрономической, геологической, био­логической, умственной и общественной. И наш заключительный вывод состоял в том, что предпоследняя фаза уравновешивания, на которой устанавливается наибольшее разнообразие и слож­нейшее динамическое равновесие, должна быть фазой, имеющей своей принадлежностью высочайшее, какое мы только можем себе представить, состояние человечества.

Но важнее всего нам вспомнить здесь тот факт, что каждый из этих законов перераспределения материи и движения — закон производный, закон, выводимый из основного закона. Если дано постоянство количества силы, то из него неизбежно вытекают «неустойчивость однородного» и «возрастание числа следствий», тогда как «группировка» и «уравновешивание» оказываются его короллариями. Открыв, таким образом, что обозначаемые этими названиями процессы изменений суть разные стороны одного превращения, определенного основной необходимостью, мы при­ходим к полному их объединению — к синтезу, в котором эво­люция вообще и в частности постигается как вывод из закона, достоверность которого превосходит наши знания. '[...]

§ 190. Наконец, мы обратились к рассмотрению процесса рас­падения, являющегося в природе завершением процесса · эволю­ции и рано или поздно неизбежно разрушающего произведенное эволюцией. [...]

Можно прибавить, что, объединяя явления распадения с яв­лениями эволюции как проявлениями одного и того же закона при противоположных условиях, мы объединяем явления, про­исходящие ныне во Вселенной, с подобными же явлениями, происходившими ранее или которые произойдут впоследствии, — по крайней мере объединяем, насколько это.доступно нашему ограниченному уму. Если мы имеем, как мы видели, основание думать, что вся совокупность существующего переживает чере­дование эволюции и распадения, — если, как мы обязаны допу­стить на основе закона постоянства количества силы, достиже­ние одного из пределов этого ритма производит условия, при которых, начинается обратное движение, — если, следовательно, мы принуждены мыслить эволюции, наполняющие собой неиз­меримое прошлое, и эволюции, которые будут наполнять неиз­меримое будущее, то мы не можем более считать видимое ми­роздание имеющим определенное начало или конец или рас­сматривать его изолированным. Оно объединяется со всем прошлым и будущим существованием, и сила, представляемая Вселенной, оказывается принадлежащей к той же категории, что и пространство, и время: она не допускает ограничения в нашем мышлении.

§ 191. Обозрев, таким образом, содержание наших рассужде­ний, мы находим, что результат их сливается с заключением, к которому пришли мы в первой части, когда независимо от подобного предыдущего исследования мы рассматривали отно­шение между познаваемым и непознаваемым.

Анализом наших религиозных и наших научных понятий мы показали тогда, что в то время как знание причины, про­изводящей воздействие на наше сознание, невозможно для нас, существование этой причины — данное сознания. Мы видели, что уверенность в существовании силы, предела которой в про­странстве и во времени нельзя представить, составляет основной элемент религии, переживающий все изменения ее форм. Мы видели, что все философские системы явно или скрытно при­знают ту же самую конечную истину: если релятивист справед­ливо отвергает те определенные утверждения, которые абсолю­тист высказывает относительно существования за пределами восприятия, то он все же вынужден по меньшей мере объеди­ниться с ним в признании существования за пределами вос­приятия. И это неустранимое сознание, в котором религия и философия заодно со здравым смыслом, мы нашли лежащим и в основании всей точной науки. Мы нашли, что субъективная наука не может объяснить обусловленных форм бытия, которые составляют сознание, не постулируя безусловного бытия. Мы нашли также, что объективная наука не может объяснить мира, который мы познаем как внешний мир, не принимая изменений его формы как проявлений чего-то остающегося неизменным во всех формах. К этому же воззрению · снова привел нас завер­шенный теперь синтез. [...]. Говоря о данных философии, мы до­казывали, что не можем ступить и первого шага, если не сде­лаем некоторых допущений, и что нам необходимо принять их условно в ожидании, что достоверность их будет доказана согласием всех результатов и»следования. Мы видим теперь, что это согласие оказалось полным и всеобъемлющим, что оно охва-

тывает все здание определенного сознания отношений, которое мы именуем знанием, и гармонирует с тем неопределенным сознанием о существовании, превосходящем все отношения, ко­торое составляет сущность религии.

§ 192. [...] Трудно предположить, что все многочисленные подтверждения, собранные нами, обманчивы, или что какая-либо противоположная доктрина может представить более многочис­ленные подтверждения себе.

Не следует предполагать, однако, что мы приписываем та­кую же несомненную степень достоверности различным частным положениям, которые мы приводили в качестве иллюстраций нашей общей мысли. Приписывать им ее было бы столь явно абсурдно, что едва ли нужно это опровергать. Но истина док­трины как целого не колеблется ошибками в подробностях ее изложения. Бели можно показать, что постоянство количества силы не есть данное сознания; или что изложенные нами законы силы не суть королларии из него; или если можно показать, что, когда даны эти законы, перераспределение материи и движения не необходимо происходит так, как это описано, — то тогда, конечно, будет показано, что теория эволюции не имеет тех высоких гарантий, на которые она претендует. Но ничто, кроме этого, не может поколебать общих заключений, к которым мы пришли. [...]

§ 194. В заключение следует сказать несколько слов о том, каков общий характер развиваемых далее уче­ний. Прежде чем читатель перейдет к подробному разъяснению явлений жизни, психики и общества в тер­минах материи, движения и силы, следует напомнить читателю, в каком смысле надо понимать эти разъ­яснения.