Тот, кто контролирует мир и управляет им сегодня, перевирает и прошлое для своей выгоды.

История – памятник убийцам. Свои биографии выдающиеся «деятели» стремились увековечить еще до рождения письменности. Волею владык сочинялись легенды и песни об их подвигах. Спрос рождает предложения. Во второй половине XI века жил на Руси поэт-певец Боян. Свой репертуар «славы» в честь того или иного князя исполнял он под аккомпанемент гуслей. Сохранена и о нем самом память в веках, талантливый был человек, но о себе лично не оставил никаких сведений, видимо любил князей до самозабвения. Для их же славы был зело борзой, себя не жалел. «Ведь Боян вещий, когда песнь сложить кому хотел, то белкою скакал по дереву, серым волком по земле, сизым орлом кружил под облаками. Боян же… свои вещие персты на живые струны возлагал, они же сами князьям славу рокотали. О Боян, соловей старого времени!» – так красиво писал о нем другой угодливый сочинитель славы своему князю, безымянный автор «Слова о полку Игореве».

Но удивительно то, что восхваление происходит не только при жизни монстров, но и спустя тысячелетия после их смерти. Вот опять поставили в Киеве памятник княгине Ольге, разрушенный в революционном порыве. За какие добродетели такая честь? Да в том то и дело, что за добродетели памятники не ставят. Пришли в IX веке с севера вооруженные банды скандинавских норманнов (варягов) грабить местное население, то есть наших далеких предков. Их военачальник назывался князем. Так появились на Руси князья Рюрик (умер в 879 г.) и его потомки – династия Рюриковичей. Вещий Олег княжил в Новгороде, но, умертвив киевских князей Аскольда и Дира, захватил киевский престол, обложил всех славян данью и угрожал даже Византии (умер в 912 или в 922 г.). Князь Игорь продолжал заниматься рэкетом и грабил местное население с таким рвением, что древляне не выдержали и восстали. Им удалось захватить его и убить. Игоря казнили в 945 г., разорвав надвое за ноги, привязанные к двум согнутым березам. Так казнили тогда только воров. Но у него была жена Ольга. Она «прославилась» тем, что жестоко отомстила древлянам. Больше ничем. Вот энциклопедическая справка о её «исторических заслугах».

«Ольга (после крещения Елена) – киевская княгиня, правившая Русью в годы малолетства её сына Святослава Игоревича. После восстания древлян и убийства ими в 945 г. её мужа Игоря Ольга сожгла их главный город Искоростень, казнила непокорных и обложила население тяжелой данью. Для упрочения власти киевских князей установила размеры повинностей и центры их сбора (погосты). С целью укрепления торговых и политических отношений с Византией приняла христианство и в 957 г. ездила в Константинополь».

Всё! Казнила население, которое строило свою государственность – основу будущей Руси и Украины. Древляне не были кочевниками-грабителями, они вели оседлый образ жизни, занимались земледелием и ремеслами, имели хорошо укрепленные от набегов города на запад от Киева до Волыни. У них были свои князья. Ольга обложила их такими поборами, что словом погост (название административных центров, учрежденных ею) стали называть кладбища. И за это памятник? Или за то, что язычница впустила чужую веру в захваченную варягами страну, а внук её Владимир бесцеремонно смёл местные традиции, принудил подневольный народ отказаться от своих богов и насильно обратил в христианство? Ведь только этим двоим из тех времен, поставлены памятники, несмотря на их великие злодейства. За христианство! Другим более великим владыкам памятников нет.

Владимир «Великий» – внук Ольги и Игоря от их единственного сына Святослава и ключницы (рабыни Ольги) Малуши был настоящим чудовищем. У Святослава было еще два сына Ярополк, которому он поручил в управление Киевский удел, и Олег, которому отдал Древлянскую землю. Владимиру достался Новгород. После смерти отца, испугавшись властолюбия Ярополка, он бежит на два года на родину предков в землю Варяжскую. Собирает там под свои знамена вооруженную банду, возвращается и захватывает Новгород, в котором Ярополк установил тем временем своё правление. Отсюда Владимир начинает открытую войну с Ярополком. Коварство его не знает пределов. Сначала он решил отнять у брата его невесту Рогнеду дочь варяга Рогволода, княжившего в Полоцке. Получив от них отказ, Владимир захватил Полоцк и убил Рогволода вместе с его сыновьями. Несчастную девушку убийца её отца и братьев сделал своей наложницей. После этого он пошел на Киев, который решил взять тоже злодейским коварством. Склонив к предательству воеводу, которому доверял Ярополк, Владимир заманил с его помощью брата к себе, якобы на мирные переговоры, где варяжские наёмники изрубили его мечами. Убив брата, Владимир взял в наложницы свою беременную невестку, после которой у него было еще несколько законных жен и 800 постоянных наложниц. Карамзин пишет: «Всякая прелестная жена и девица страшилась его любострастного взора: он презирал святость брачных союзов и невинности. Одним словом, летописец называет его вторым Соломоном в женолюбии. Владимир, вместе со многими героями древних и новых времен, любя жен, любил и войну». Он подчинил себе часть земель польских, усмирил вятичей, не желавших платить ему дань, завоевал страну ятвягов, латышей, его эмиссары собирали дань до Финского залива Балтийского моря. Упиваться кровью побежденных народов ему было мало, он приносил еще и своих людей в жертвы богам по кровавым языческим обрядам. Однажды он велел бросить жребий кого из отроков и девиц киевских зарезать в благодарность идолам. И, несмотря на то, что жребий пал на юного варяга, отец которого был христианином и попытался спасти сына, их убили обоих.

Владимира обхаживали иноземные посланники от христиан, магометан и иудеев пытаясь склонить к распространению в его владениях веры в единого бога. Хотя и видел он в этом несомненную выгоду для укрепления своей власти, но колебался по второстепенным причинам. Ислам, например, прельщал его обычаем многоженства. Но не нравились ему обязательный обряд обрезания крайней плоти на половом члене и запрет пить вино. В конце концов, он решился на христианство, оно прельстило его пышностью и величественностью обрядов, больше соответствовавших его тщеславию, чем скромные ритуалы иудаизма. Но, даже сделав окончательный выбор, клинически болезненное тщеславие не позволяло ему просто принять христианство. Ему требовалось не подчинение, а покорение, завоевание религии и крещение как победителя. Его не смущало, что это противоречит декларируемому христианством смирению. Собрав огромное войско, он в 989 году захватил крупный торгово-ремесленный центр Византии город Херсонес на юго-западе Крыма и потребовал от царствовавших вдвоём императоров Василия и Константина руки их сестры Анны, а не то – возьмет и Константинополь. Ни много, ни мало, решил стать равным греческим императорам, заставить их породниться с собой угрозой применения насилия. Но такой союз был выгоден Византии, раздираемой внутренними усобицами. Владимир получил Анну, крестился, вернул новым родственникам завоёванное у них и послал часть своего войска им в помощь для борьбы с мятежниками. А земля наших предков, попала под двойной гнет. Помимо северных заморских завоевателей стали хозяйничать еще и южные церковники. По наставлениям херсонесского митрополита началась вакханалия повсеместного уничтожения языческих кумиров и надругательства над народными святынями. Их били палками, рубили, жгли, бросали в Днепр, а воины должны были не допускать, чтобы люди извлекли хоть одно изваяние на берег. Обезумевшие язычники, а таковыми были тогда все коренные жители и большинство пришельцев, в страхе ждали кары богов. Многие, заливаясь слезами, бежали по берегу, сопровождая плывущих кумиров. Дубовые изваяния, намокая, постепенно тонули. «Выдыбай боже! Выдыбай боже!» – кричали им бегущие по берегу. Напротив места, где утонула статуя Перуна, они основали Выдубецкий монастырь. Не утонувших деревянных идолов аж до самых порогов сопровождала охрана, которая отпихивала от берега прибиваемых к нему течением. Ужас и страх сковал и без того забитый, обреченный на страдания народ. Но кто с ним считался?

Князь приказал всем креститься. Сопровождаемый целым сонмом разодетых греческих священников он наблюдал, как народ побуждали входить в воду по грудь и по шею, с младенцами на руках. По окончании процедуры, если верить летописцу, он сказал, обращаясь к Богу: «Будь мне помощию в искушениях зла, да восхвалю достойно святое имя твоё!..» И началось строительство церквей, открыли школы для обучения священников, куда детей насильно брали от матерей, и те оплакивали их как мертвых, считая эту грамоту греховной. Сколько было убито при насаждении христианства на Руси, никто не ведает. Великий убийца князь Владимир канонизирован церковью и причислен к лику святых. Но поныне на нашей земле раздирают мир конфликты теперь уже между христианскими конфессиями.

Кровью залитая земля и загубленные души предков моих не позволяют мне принять силой навязанного нам бога. Но мой слабый глас вопиющего не достигнет ушей властителей мира сего.

Власть слышит и поощряет только подхалимски услужливых помощников, в которых у неё никогда дефицита не было. Она ставит перед ними комплекс четко определенных задач, в числе которых основными являются:

* обеление деяний бывших и здравствующих владык,

* оправдание их давних и будущих поступков,

* установление образцов для поклонения и подражания,

* увековечение имен и «великих» целей, как несомненных идеалов.

Первые биографии появились в античности. С появлением письменности биографии сначала назывались по латыни просто vita – жизнь, с V в. до н. э. в Древней Греции. Biographia (bios – жизнь, grapho – пишу) – жизнеописание, вытеснило vita через тысячелетие в VI в. н. э. Болезненное тщеславие сильных мира сего привело к тому, что еще в эпоху эллинизма появились первые сборники жизнеописаний не только владык, но и выдающихся людей, политических деятелей, и даже поэтов и философов, которые должны были быть близки к владыкам и способствовать украшению их личностей. Биографии изучались в гимназиях, распространялись в устных формах народного эпоса среди неграмотных, использовались актерами в театральных представлениях. Главной целью власти в этой области было укоренение сознания о высшей избранности владык и вечности памяти об их деяниях. Одним из выдающихся биографов древности был грек Плутарх. Он оставил «Сравнительные жизнеописания» более пятидесяти греческих и римских героев. «Александр и Цезарь», «Демосфен и Цицерон» и др., в которых представил портреты с многоплановым анализом личностей и во взаимосвязи с характеристикой времени на фоне исторической хроники.

Церковь всегда стремилась держать под контролем исторические толкования событий. Жития святых и биографии героев часто сближались (Александр Невский), при этом церковь умудрялась не только прославлять. Ей надо было убеждать истерзанный народ, что путь к святости идет через страдания. В воспевании храбрости и стойкости святого часто подчеркивались его набожность и великие страдания во имя защиты веры от поругания. Жития сыновей Владимира Великого Бориса и Глеба содержат потрясающие своим трагизмом описание их убийств злодеем-князем Святополком, усыновленным племянником Владимира. По церковным назиданиям перед смертью убиенные непременно должны были молиться. «Юный Борис, окруженный единственно малочисленными слугами, был еще в стане на реке Альте. Убийцы ночью приближились к шатру его и, слыша, что сей набожный юноша молится, остановились. Борис, уведомленный о злом намерении брата, изливал перед Всевышним сердце своё в святых песнях Давидовых. Он знал уже, что убийцы стоят за шатром, и с новым жаром молился… за Святополка; наконец, успокоив душу небесною верою, лег на одр и с твердостию ожидал смерти. Его молчание возвратило смелость злодеям: они вломились в шатер и копьями пронзили Бориса, также верного отрока его, который хотел собственным телом защитить государя и друга. Сей юный воин именем Георгий, родом из Венгрии, был сердечно любим князем своим и в знак его милости носил на шее золотую гривну; корыстолюбивые убийцы не смогли её снять и для того отрубили ему голову. Они умертвили и других княжеских отроков, которые не хотели спасаться бегством, но все легли на месте. Тело Борисово завернули в намет и повезли к Святополку. Узнав, что брат его еще дышит, он велел двум варягам довершить злодеяние: один из них вонзил меч в сердце умирающему…». Это пересказ немецкой летописи из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. У муромского князя Глеба были менее преданные сотоварищи: «В то самое время, когда Глеб, чувствительный, набожный подобно Борису, оплакивал отца и любимого брата, в усердных молитвах поверяя небу горесть свою, явились вооруженные убийцы и схватили его ладию. Дружина муромская оробела… и собственный повар Глебов, желая угодить Святополку, зарезал своего несчастного государя». Следующий брат древлянский князь Святослав, предвидя намерения Святополка, попытался удрать в Венгрию, но был настигнут в пути и тоже убит. «Братоубийца торжествовал злодеяния свои, как славные и счастливые дела: собирал граждан киевских, дарил им деньги, одежду и надеялся щедростию приобрести любовь народную». Даже зависимые историки показывают, что набожные и любящие гибнут, а злодеи процветают? Отчего не скрывают от нас пороки тех, кого незаслуженно выдают за великих? Возможно, сам Карамзин задавался подобным вопросом, ибо в его предисловии к «Истории государства Российского»: я нашел ответ на свой вопрос: «…простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и государство не разрушалось». Короче, чего роптать, так всегда было, бывало и хуже, а ничего, живем.

Убиенные святые мученики освящались нередко самими убийцами для отвода подозрений и поощрения воспевания мученичества и самопожертвования ради веры.

Летописи писали в монастырях или при княжеских дворах. Каждый князь стремился к тому, чтобы при нем велась летопись, в которой отражались его деяния. Летописцам приходилось быть в самой гуще событий. Они сражались «подле стремени» своего князя, участвовали в походах и осадах городов, принимали участие в мирских делах. В летописи включались рассказы очевидцев, лжесвидетелей, легенды и предания. Начало летописания относится к 1060-1070 гг., когда монах Киево-Печерского монастыря Никон начал вести «Начальный свод» – древнейшую из сохранившихся летописей. Прекратилось летописание в XVII веке. На смену ему пришло хранение документов. Но документы тоже писали, хранили или уничтожали, учитывая значимость их для владык и их исторического образа. История лжива.

Но это история, а что творится вокруг нас?

Высказывания об убийствах и коварстве цитируются без осуждения и давно уже воспринимаются, как привычное и обыденное. И не только о воинских подвигах.

«Революция, как бог Сатурн, она должна пожрать своих детей». «Сначала надо собрать единомышленников, и с их помощью достичь цели. Потом их надо убрать, чтобы не делить с ними добытое». Макиавелли называл доблестью(храбростью) жестокость и убийства ради достижения целей власти. И еще он учил владык: «Удержать власть может тот, кто не старается выполнять обещания». Это тоже вошло в теоретические основы власти.

Самсон (палач Людовиков и Директории): «Раньше само мое появление внушало ужас, теперь на меня не обращают внимания. Смерть уже не страшит». Людовик XVI, Демулен, Дантон (знамя или символ революции, которого толпа всегда славила и боготворила, а увидев его в повозке палача тут же стала проклинать), Робеспьер неподкупный, Сен Жюст... – знаменитые «клиенты» Самсона.

«Толпа сильного убьет, мудрого удавит, а среднего сделает своим предводителем». Вы не задумываетесь, о какой толпе это? Толпе придворных? О демократах? О нас с вами? Но главное, что вы обращаете внимание в цитате на слова «среднего сделает своим предводителем». А кого убьет или удавит, вас ведь не так заинтересовало, не правда ли? Вокруг столько безнаказанных убийств! Насильственная смерть утратила свою былую чрезвычайность, а убийца – одиозность. Это результат тысячелетнего подчинения нас заповеди «не убий».

А я заменил бы шестую заповедь на:

«УБЕЙ ВСЯКУЮ СВОЛОЧЬ, КОТОРАЯ НЕ ДАЕТ ХОРОШИМ ЛЮДЯМ ЖИТЬ, КАК ОНИ ТОГО ЗАСЛУЖИВАЮТ».

И это было бы справедливо. И мир стал бы добрее.